97
В ду́ше было несколько кабинок, отделенных простыми шторками. И пол, и потолок были выложены мелкой голубой плиткой. Вокруг металлических стоков на полу тянулись потеки ржавчины, а в швах между плиткой буйно росла черная плесень. Особо много ее было в предбаннике, где стоял лишь один табурет и решетка с крючками, чтобы вешать одежду. Там плесенью поросла вся смежная с душем оштукатуренная стенка. В углах скопились пыльные сопли паутины. На решетке с крючками тоже. Мерзость какая. Сарада с отвращением посмотрела на влажный табурет, на матовые от грязи крюки для одежды и долго стояла на месте, пытаясь понять, как ей помыться, при этом не выпуская из рук одежду. Наконец она со вздохом разделась и повесила все на один крючок. Под теплыми струями душа стало легче. Благо, хоть горячая вода была. Сарада, закрыв глаза, прислушивалась к звонкому журчанию и хрипам в стоке, захлебывающемся водой. Тело приятно ныло от тренировки. Ссадины и царапины пекли от воды, но не сильно больно. По мышцам растекалась нега. Давно она не тренировалась с отцом. Все-таки тренировки с Годайме и тем более Наруто не могли сравниться с тренировками Учиха. Они с Саске оба выкладывались на полную. Не сговариваясь, начали биться без шарингана, по привычке, так ведь учил Шисуи. Но чем дольше давили друг на друга, чем больше получали, тем сильнее был азарт. Первым активировал шаринган Саске. Совсем неожиданно. Увернулся от удара и больно врезал ей в живот. Сарада разозлилась. Тоже активировала додзюцу. В какой-то момент они с Саске уже не замечали ни Орочимару, ни Кабуто, которые с огромным интересом наблюдали за их схваткой. Во всем мире существовали только они с отцом. Более никто. Поскольку в дело пошел шаринган, Сарада стала использовать иллюзии, но на Саске большинство не срабатывало. Он распознавал их и рассеивал. Редко когда удавалось зацепить его гендзюцу незаметно, и этим моментом тут же надо было пользоваться. Саске победил. Он оказался куда выносливее, даже несмотря на тренировки Сарады с Цунаде. Еще бы, она ведь больше практиковала ирьениндзюцу, тогда как он продолжал развивать тайдзюцу и ниндзюцу. И резерв у него увеличился, и шаринган он использовал гораздо лучше. Гендзюцу — сильная сторона Сарады — оказалась практически бесполезна в бою против Саске. Так вырасти за год? Она на ощупь закрутила кран. Мокрые волосы липли на глаза и на щеки. Душевая без очков выглядела нечетко, а потому не так отвратительно. Сарада вернулась в предбанник, вытерла волосы полотенцем и надела очки. Дверь скрипнула. Сарада, вздрогнув, прижала к груди полотенце и обернулась на звук. В предбанник заглянула красноволосая макушка. Следом появилась вся Карин целиком и, склонив голову, уставилась на Сараду. Хорошо, что всего лишь Карин. С тем же успехом это мог прийти какой-нибудь Кабуто. Мало того, что грязь везде, так еще и никакой приватности. Карин перестала рассматривать ее и подошла ближе, к стенке, где висела решетка с крючками. Сарада неуютно дернула плечами. На базе Орочимару к ней проявляли какой-то нездоровый интерес. Что сам Орочимару, что остальные. И первой из всех была почему-то Карин. Вряд ли она претендовала на ее тело, как змеиный саннин. Но тогда в чем проблема? — Чего ты так смотришь на меня? — спросила Сарада. Карин сняла очки, зажмурилась. Растерла закрытые веки и положила очки на табуретку. Ту самую, которой Сарада побрезговала. — Сказала же. У тебя чакра вкусная. Она стянула через ноги юбку и стала расстегивать болотного цвета рубашку. Сарада деликатно отвернулась. Краем глаза заметила, что одежду Карин небрежно швыряет на табуретку поверх очков. — Тебе не противно? — Привыкла, — бросила Карин и направилась в душ. Сарада проводила ее взглядом. Думала, девушка завернется в полотенце, но где там. Карин просто перекинула полотенце через плечо. Сарада хотела тут же отвернуться, но взгляд задержался на худой фигурке. Все тело Карин было покрыто полукруглыми шрамами — следами зубов. Руки до плеч, бока, ноги до самой линии юбки, плечи и шея. Все, что удобно было кусать. Карин шагнула в широкий проем, соединяющий предбанник с душевой, и скрылась за шторкой, а Сарада невольно оперлась рукой на грязную стену: у нее закружилась голова. Впрочем, руку она тут же отдернула. Временная слабость не могла вытеснить брезгливость. За шторкой зажурчала вода и мелькнул силуэт Карин. Сарада прислушалась к тишине коридора. Вроде бы никто не шел. Она развернула полотенце, вытерлась и стала одеваться. — Карин, — позвала Сарада. — Твое тело… это Орочимару? Та удивительная способность, которая залечила ее раны после битвы с Анбу. Сараде казалось неправильным бессовестно вгрызаться в руку Карин, причинять ей боль и пить ее силу, но, судя по всему, так казалось только ей. Мысль о том, сколько людей воспользовалось силой Карин, кусая не только руки, но и ноги и все те места, где виднелись следы зубов, была настолько поражающе жуткой, что Сарада пыталась выбить любое подтверждение тому, что все это на деле не настолько страшно, как ей представляется. Черт знает, что она ожидала услышать. Что Карин самой нравится делиться своей силой? Что это не больно? Всякое могло быть. Ей же она насильно совала в зубы свою руку. Сарада машинально облизнула губы, застегнула платье и встряхнула мокрыми волосами — они слиплись в тонкие пряди. — Ты о шрамах? — пробился голос сквозь шум воды. — Не только. Это старые. Почему-то не заживают. Не знаю. — Старые? — Еще из деревни. Сарада покосилась на груду одежды на табурете, сняла очки и еще раз вытерла волосы полотенцем. — Из какой ты деревни, Карин? — Скрытая Трава, — фыркнула девушка. Сарада надела обратно очки и нахмурилась. Чтобы деревня так обращалась с ребенком? — Эта деревня вообще не моя, — отвечала Карин на незаданный вопрос. Ее голос изменился, стал каким-то холодным и металлическим. — Моя настоящая деревня разрушена. Я никогда там не была. — Настоящая? Шум воды умолк. Карин закончила купание и вышла из-за шторки. Сарада снова отвернулась. — Деревня Скрытого Водоворота. — Скрытого… Карин, так ты Узумаки? — поразилась Сарада. — Ну да. Карин за спиной одевалась, пыхтя. Узумаки. Как Наруто. Сарада вдруг подумала, что Наруто еще повезло. Он, как и Карин, мог родиться в какой-то другой деревне, не в Конохе, и его бы… Но с другой стороны, Наруто тоже досталось. В него запечатали Девятихвостого Лиса.****
За ближайшей дверью слышался ток электричества. Каждые две секунды пищал аппарат. — Кабуто-сан, — робко позвала Сарада. Никто не ответил. Кабуто здесь не было. Сарада немного расслабилась. Его общество не приносило никакого удовольствия. Она расправила плечи и зашла в лабораторию. В темной комнате горели голубым светом четыре компьютерных экрана. Они освещали лишь скошенную панель управления и окрестности широкой компьютерной системы, вмонтированной в деревянную стену. Новейшая для этого времени техника, дерево и свечи. Все убежище Орочимару представляло собой гибрид современности и древности. На койке слева неподвижно лежал человек. Его лицо было закрыто бумагой с печатью, грудь — облеплена датчиками, от которых тянулись тонкие провода. Сальные белые волосы спутались с трубками, которые впивались в голову и уходили вверх, под потолок, соединялись с прозрачными колбами, полными желто-зеленой фосфоресцирующей жидкости, и исчезали выше в темноте, куда не добивал свет экранов. Сарада постояла над бесчувственным человеком. Все сомневалась, жив ли он? Прогулялась перед компьютерной системой, заглянула в экраны. Самый левый мигал серыми полосами. Сломался. Остальные показывали какие-то графики и сменяющиеся крупные цифры. Сарада вздохнула. Кабуто все-таки стоило отыскать. Орочимару направил ее к нему, сказал, тот решит, что делать с навыками ирьениндзюцу и стоит ли развиваться в этом направлении дальше. Сарада уже не надеялась. Если не помогла Цунаде-сама, то что говорить о Кабуто? Она заглянула в другую комнату. Тут звук электричества заглушало бурление. В комнате помещались цилиндрические капсулы, наполненные красной пузырящейся жидкостью. Цилиндры были огромными. Сверху и снизу их ограничивали металлические установки. На полу валялись толстые кабели. Такие же кабели тянулись от верхушек капсул к потолку. Здесь не было ничего интересного. Кабуто тоже не было. Сарада хотела уже уйти дальше по коридору, но ее окликнул голос: — Эй. Учиха. Она резко обернулась. В лаборатории все так же никого не было. — Кто здесь? — с легкой угрозой спросила Сарада и напрягла все свое чутье, чтобы ощутить хоть какой-то намек на чакру. Пусть она и не Карин, но чувствовать присутствие не скрывающегося шиноби умела. Чутье твердило, что чакра есть везде, почти в каждом цилиндре этой комнаты. Сарада прошлась между капсулами, пристально вглядываясь в красную жидкость. Пусто. Прозрачно. Никого. — Нажми на кнопочку, — сказал тот же голос, певучий и чуть слащавый. Совсем рядом, у самого плеча. Сарада крутанулась на месте и уставилась на пустую капсулу. — Где ты? Она нервно поправила очки. С ней бессовестно забавлялись, и ее начинало это раздражать. Стоило на мгновение отвести взгляд от цилиндра в сторону, как голос снова заговорил: — Красная кнопочка. Жми. Сарада осмотрелась. На нижней металлической панели цилиндра действительно была красная кнопка, а рядом клавиатура и маленький дисплей. Кабуто и Орочимару уже успели проинструктировать ее: ничего не трогать, ничего не нажимать, никого не слушать и никому не доверять. — Не буду я нажимать никакую кнопочку, — сказала она сердито и не мигая уставилась на пустой цилиндр, из которого доносился голос. В лаборатории стало тихо. Только жидкость в капсулах продолжала бурлить. Невидимый собеседник решил зайти с другой стороны: — Я покажусь, только если нажать кнопочку. Голос будто играл с ней. Сарада фыркнула. Она не любила розыгрыши, а еще более не любила, если объектом розыгрышей становилась она сама. — Мне-то что. Она демонстративно развернулась и направилась к выходу. Голос занервничал. — Эй-эй, Учиха, погоди! — донеслось вслед. Но Сарада была непреклонна. Она вышла в коридор и вдруг столкнулась с Кабуто. — Сарада-сан? Кабуто подозрительно взглянул на приоткрытую дверь, отстранил Сараду с дороги и зашел в комнату с капсулами. Судя по всему, он слышал слащавое воркование про кнопочку. — Суйгецу, опять ты? — спросил он с укором. Лаборатория не откликнулась. Все так же мерно бурлила жидкость в цилиндрах. Голос молчал.****
К стенам помещения в ряд были прикованы полуобнаженные мужчины. Большинство просто висело на руках, уронив голову на грудь, без сознания. Другие все еще шевелились, пытались стоять на слабых ногах, но ноги не держали их, и эти люди тоже со стоном провисали на цепях. Сарада старалась не смотреть на них, но краем глаза все равно замечала, какими взглядами они следят за ней. На операционном столе лежал голый человек — Кабуто, как правило, не смущали такие мелочи. Кожа подопытного мужчины была настолько бледной, что Сараде показалось, он давно мертв, но едва уловимое движение грудной клетки во время редких вдохов подсказывало: жив. В руке Кабуто в свете хирургической лампы сверкнул скальпель. Сарада стойко наблюдала, как Кабуто делает надрез на животе подопытного, и сновала взглядом от заплывающей алой кровью щели в плоти к красивому лицу молодого мужчины.Тело пробрала нервная дрожь. Боги. Зачем я здесь? Зачем я сюда пришла? — Используй свои навыки, чтобы залечить это, — приказал Кабуто. Сарада протянула дрожащие руки над раной. Их обволокло зеленым светом медицинской техники. С виду все выглядело нормально, но Сарада чувствовала: она не может сконцентрироваться. Руки дрожали, мысли лихорадочно вертелись в голове, чакра не слушалась, а от рук к сердцу и голове приливала слабость. Так нельзя. Это же не рыба… Это — человек. Нельзя же его ранить специально для того, чтобы… — Сконцентрируйся. Так дело не пойдет, — строго сказал Кабуто. Он четко видел изъяны ее техники. Сарада чувствовала себя максимально некомфортно на чужом поле деятельности, но первый шок понемногу прошел, и она сосредоточилась на ране и ирьениндзюцу. В конце концов порез кое-как затянулся, оставив грубый шрам. Сакура залечила бы его за пару минут и следа бы не осталось. — Понятно, — сказал Кабуто и поправил очки. — Есть ли мне вообще смысл заниматься медициной? — жестко спросила Сарада. — Кхм… Основы ты знаешь. Почему бы и нет? Сарада кивнула на грубый шрам на животе подопытного. — Мне это не дается. Все медики, которых я знаю, владеют в первую очередь стихиями Воды и Земли. Я не подхожу. Она протестующе мотнула головой, так что волосы хлестнули ее по лицу. — Какое категоричное заявление. Ты можешь открыть суйтон, если тебе станет от этого легче. Думаешь, поможет? Сарада, опустив глаза, изучала взглядом белую кожу обнаженного мужчины. — Все упирается в правильное преобразование чакры. Тебе это удается не до конца. Ты, как и Саске-кун, используешь катон и райтон. Если оплошность допустит медик с предрасположенностью к суйтону, пациенту хуже не станет, но малейшая ошибка с твоей стороны, и чакра, которая должна была исцелять, напротив, отравляет, сводит на нет эффект от твоего лечения и даже делает хуже. Сарада тупо пялилась на шрам от пореза: плод своих бестолковых трудов. — Стоит ли продолжать, решай сама.****
Проходя мимо душевой, Сарада услышала какие-то странные звуки и командный голос Карин. — Активнее! Активнее! Она осторожно заглянула внутрь. Карин стояла, уперев руки в бока, а несколько мужчин в одинаковой серой одежде терли щетками стены в предбаннике и в самой душевой. От воды штукатурку размывало, она смешивалась с черной плесенью и стекала бурыми потеками на пол. Еще пару дней назад Сарада пожаловалась Орочимару на антисанитарию в душе, и тот приказал Кабуто разобраться с этим. Кабуто, судя по всему, спихнул это на Карин. Но и Карин не желала пачкать руки. — Три активнее, я сказала! — рявкнула она и пнула ногой в спину ближайшего заключенного. — Зачем так грубо, — упрекнула ее Сарада. Она опасалась, что Карин станет ругаться, ведь то, что ее припахали убирать душевую, было виной Сарады. Но Карин или не знала об этом, или не сердилась, а может, и получала удовольствие, потому просто фыркнула. — Тогда я с ними тут еще несколько суток проторчу. Им тут больше нравится, чем в камере, поэтому они специально работают медленно, — сердито ответила тиранша. — Не знала, что узников можно выпускать, — призналась Сарада. — Если договориться с Кабуто или Орочимару-сама, то можно. Не самой же мне это драить. Если договориться… — Карин… можно тебя на минуту? Они вышли в коридор. — Ты же понимаешь, что пока мы тут, они не работают, да? — недовольно сказала Карин. — Да. Просто хочу спросить. Тебе не кажется, что это неправильно? Карин неуютно повела плечами. — Что неправильно? — Заставлять их… Это же рабство. И эти эксперименты… Карин вдруг задрала рубашку с сетчатой майкой, обнажая нежную белую кожу, изуродованную шрамами на боках. — А это правильно? Сарада растерялась. — Но… Карин опустила майку и одернула одежду. — В моей деревне такие же, как они, не спрашивали меня, хочу ли я делиться с ними силой и спасать их. Теперь моя очередь. — Но это же совсем другие люди. Они тебе ничего не сделали. Карин пожала плечами. — Просто похожи. Тоже мужики, тоже жалкие. Какая разница. Ты или добыча, или хищник. Раньше я была добычей. Теперь добыча — они. Похоже, у Карин была травма на этой почве. Не удивительно. Представляя себе ее детство, Сарада приходила к выводу, что другой эта девушка стать просто не могла. Могла сломаться, но Карин была сильной, она не сломалась. И как только на нее перестали давить и дали ей волю, она стала воевать за себя и изливать всю боль, что причинили ей люди, наружу. — Ты им совсем не сочувствуешь? — Нет, — отрезала Карин. — И ты… Если не затолкаешь свое сочувствие себе в задницу, не выживешь тут, поняла? Тоже станешь добычей. Все, кто не за решеткой здесь, — хищники. Сразу не внушишь им, что ты выше, и скатишься на дно. Карин вернулась в предбанник. Послышался визгливый вопль: — Работаем, я сказала! Сарада осталась в коридоре одна. Стояла и думала. Карин точно была сумасшедшей. Чувство эмпатии у нее было атрофировано напрочь, да и смотрела она на нее все еще так же странно. Как на десерт. И я думала, что она моя мама? Нос щекотал свежий запах порошка, и мысли Сарады постепенно принимали новое русло. Неужели в душе все-таки будет чисто? Сарада снова заглянула в душевую. — Эй, Карин. — Чего еще? Больше не выйду. Они без меня не работают. Сарада покачала головой. — Просто… Табурет пускай тоже вымоют. И спиртом протрут. И его, и ту вешалку с крючками. — Мы спирт не брали, — буркнула Карин. — Он у Кабуто. — Ничего. Я принесу.