Последний билет

Весной следующего года

— К тебе или ко мне? — буднично спросил Костя. Юра бросил на него взгляд и, утопив ключ, завел мотор. — К тебе. У меня воду горячую отключили. — Двадцать первый век, — вздохнул Костя. — Самый центр Вселенной, а твои роскошные апартаменты — все равно что средневековый сарай… — У меня есть бойлер, — раздраженно ответил Юра, выруливая с парковки. — Но это не то, черт побери, понимаешь? Надо поставить его греться, а это расходует электричество, к слову говоря, напор воды слабый, в ванной холодно, я теплый пол уже не по таймеру включаю, а постоянно… — Я понял, — с улыбкой перебил Костя и погладил его по колену. — Я понял, как тяжело тебе живется. Поехали ко мне, в замкадье. У нас пока что побеждает прогресс. Юра фыркнул. Он гнал по крайней левой полосе, и яркие фонари сливались в одну ленту. Костя обожал с ним ездить. До встречи с Юрой он и не предполагал, что путешествие на машине может приносить столько удовольствия. Видимо, должны совпасть все факторы: отличная дорога, шикарный автомобиль и прекрасный водитель. Тогда поездка становится великолепной, даже возбуждает. Что всегда удивляло Костю — так это Юрино отношение к деньгам. Он то разбрасывался ими, угощал в баре всех друзей, покупал дорогие подарки безо всякого повода, то начинал скрупулезно подсчитывать, сколько он заплатил по счетам и какую комиссию с него взял банк за перевод. И сколь бы мизерной сумма ни оказалась, Юра разражался гневной тирадой. Вот как сейчас: уже пять минут подряд перечислял, во что ему выльется забытый включенным на ночь бойлер и перерасход холодной воды, которую, на минуточку, он нещадно подогревает в этом самом бойлере подорожавшим электричеством… Костя молча слушал, в нужных моментах вздыхал и сочувствовал, а ладонью скользил по бедру Юры, по ткани его дорогих брюк, и мечтал поскорее оказаться дома. День был тяжелым. Менеджер устроил ему выволочку, хотя формально Костя ни в чем виноват не был: его в очередной раз подставил туповатый коллега. Как с этим справляться, Костя до сих пор не решил. Но работу в банке, раздражающую, изматывающую, не бросал, потому что Юра сказал: надо для опыта потерпеть хоть год. И Костя терпел. Потому что давно уже понял: советы Юры всегда оказываются самыми лучшими. Он еще ни разу не пожалел. Бросить магистратуру спустя три месяца? Да, ему и вправду стало гораздо легче. Ужаться в расходах, чтобы оплатить пошлину на загранник? Конечно. Тем более что зимой — видимо, в награду за покорность — Юра щелкнул ему по носу купленными путевками в ОАЭ. Для него — мелочь. Для Кости — целый новый мир, первый полет на самолете и самые, наверное, счастливые в его жизни семь дней и шесть ночей. И много других мелочей, которые меняли его жизнь. Юра зарулил во двор, легко припарковался на газоне. В центре он себе таких вольностей не позволял, а здесь, в Мордоре, — ну кто ему штраф выпишет? Однажды ему приклеили к лобовому стеклу стикер «СтопХам», так Юра выследил этого умника по уличным камерам, разослал всем своим друзьям фотку, а те, в свою очередь, — своим многочисленным знакомым, и уже через неделю Юра вынудил парня извиняться перед ним, грозя судами и физической расправой. Он этим моментом не гордился, но говорил, что всегда надо думать о последствиях, прежде чем совершить что-то. Костя соглашался, а сам размышлял: насколько аморальным он считает поступок Юры? Не боится ли он быть рядом с ним? Нет, наверное, это не хуже, чем однажды пойти с битой мстить за подбитый глаз друга, но все же немного напрягает. К основному блюду вечера Юра начал подходить сразу же, как они вошли в подъезд. Положив пятерню на задницу Кости, он прошествовал с ним по лестнице на один пролет, а в лифте прижал к стене кабины. От него пахло одеколоном, словно он только что брызнул им на шею, но стойкий запах — Костя уже точно знал это — держался с самого утра. Под пиджаком у Юры скрывались подтяжки, крест-накрест идущие по спине. Костя оттянул их, с щелчком отпустил обратно, и поцелуй стал еще жарче. Хотелось сходить сначала в душ, но Юра, развернув его лицом в стену, трахнул прямо в коридоре. Что, впрочем, было круто. Юра ушел в ванную первым, велев заказать ему горячих роллов («И себе что хочешь, угощаю, оплата картой при получении»), а Костя, устроившись на стуле, открыл ноутбук. Машинально провел пальцем по углу экрана, где шла трещина, — пора бы давно уже продать эту рухлядь за копейки и приобрести новый, как он поступил почти со всеми вещами, которые привез из родного захолустья… В ближайшем к дому кафе он выбрал еду и открыл вкладку с аудиозаписями. Заметил краем глаза два новых сообщения. Ему писали гораздо чаще с тех пор, как он переехал. Случайные знакомые Юры, с которыми он столкнулся в его огромной квартире, незнакомцы, которых привлекла его фотография, Алина — однокурсница с его недолгой учебы… У него появилась самая настоящая социальная жизнь. Он кликнул по вкладке «Мои сообщения». Моргнул. Не поверил своим глазам. К лицу и ушам мгновенно прилила кровь, словно он совершил что-то постыдное и его уличили. Зачем-то воровато оглянулся. Вода еще шумела. Нахмурившись, он открыл сообщение от Никиты. Новая аватарка, на которой он красуется в фуражке на фоне корабля, а нелюбовь к пунктуации и вообще словам все прежняя. «ты че номер сменил» Костя занес пальцы над клавиатурой. Сначала хотел написать: и это все? Это все, что ты хочешь мне сказать спустя год молчания? И как расценивать эту экспрессивную фразу? Вопрос? Банальный наезд? Костя перешел на страницу Никиты. Нет, ничего нового, только аватарка. А что, он должен был вернуться из навигации пару недель назад. Наверняка он поддерживал связь со всеми, кроме Кости. Приплыл и решил вспомнить былое? Ярко вспомнилось, как упрямо молчал Никита в их последнюю встречу. И Костя, чувствуя себя опозоренным, добирался домой самостоятельно, отбившись от всей компании. Ни с кем с тех пор словом не перемолвился, только, сталкиваясь на улице, кивал с напускной приветливостью. Его мир сузился до игольного ушка: учеба, учеба, учеба. Музыка, отчасти спасавшая, отчасти топившая своим мрачным пессимизмом, и снова учеба. Зато курить бросил. Пить тоже перестал. Он искал положительные стороны после Никитиного отъезда — и не находил. Состояние было такое, будто его друг и впрямь умер. А он, Костя, к тому же пожелал ему затонуть. Вот уж молодец… — Что за малолетний преступник? — раздался за спиной голос Юры, и на плечи легли его ладони — большие, уверенные, неизменно возвращавшие на землю из тумана мыслей и воспоминаний. — Друг детства, — вздохнул Костя. Юра склонился, рассматривая фотографию Никиты. Костя сказал: — Он ведь в форме. С чего ты решил, что он преступник? — Выражение лица такое, — ответил Юра. — Как у дворовой шпаны, которая за старый айфон череп проломит и не поморщится. Чего хочет? Денег занять? Никогда не давай в долг друзьям детства без расписки. Да, неприятно, неловко, но потом ты спасибо за этот совет скажешь. — Я тоже шпана дворовая, — угрюмо сказал Костя, вернулся к сообщению Никиты и, набив свой номер, отправил. Закрыл вкладку, и вместе с ней оборвалась музыка. — В тебе уже почти ничто не выдает низкое происхождение, — хмыкнул Юра, касаясь губами его шеи. Спустя пару часов он, повязав галстук, ушел. Костя закрыл за ним дверь. Жаль, что нельзя попросить Юру остаться. Он тогда обязательно заявит, что не намерен утром по пробкам пилить в центр, лучше ночью домчит за полчаса… Он вообще ценит каждую минуту. И свой комфорт. А все равно находит время на Костю — непонятно зачем, он ведь мог выбрать любого себе, найти любовника со статусом, умного, красивого. Но нет: раз в неделю или даже чаще приезжает или зовет к себе — в квартиру, где Костя чувствует себя как во дворце на приеме у королевы. Костя проверил, не ответил ли Никита, несколько раз. Заставил себя лечь спать. Завтра рабочая смена, надо выспаться, уже через несколько часов прозвонит будильник… Сон, разумеется, не шел. Все мысли только и были что о Никите. Напрасно Костя представлял Юру, напрасно прокручивал в голове все самые горячие моменты. Все равно в голову лез нахальный взгляд голубых глаз и забритая голова. Видимо, правильно пишут, что первая любовь накладывает отпечаток на всю жизнь. Тем более — такая больная и долгая, как у Кости. Он ведь больше не любит Никиту. Он убедил себя в этом. Просто у него не было других вариантов, и разум с сердцем реагировали на одного Никиту. Просто у него не было нормального секса, вот его и коротило. Просто… просто… много причин он нашел, чтобы забыть о Никите, но достаточно одного сообщения — и он снова ни о ком не может думать. Никита, Никита… Костя опять уставился на его аватарку, увеличил, рассмотрел во всех подробностях. Незнакомый порт, за кораблем — синий простор, сам Никита — нарядный, в форме. Лицо под козырьком фуражки — загорелое от жесткого, холодного солнца. И улыбка — сияет ярче любой звезды. Костя сунул смартфон под подушку. В груди что-то тянуло, тяжестью тоска наваливалась. Он уже и не знает, каким стал Никита. Кто фотографировал его, кому он так улыбался в объектив? С кем он дружил? Сильно ли он уставал под конец дня? Привык ли к качке — или первые недели никак не мог заснуть? Столько мелочей нужно было у него спросить, нужно было звонить ему каждый день и вызнавать все подробности, чтобы поддержать связь, чтобы остаться друзьями, а теперь — поздно, теперь они стали чужими. Ни одна дружба не выдержит год молчания и разлуки. Им попросту не о чем будет говорить. Но услышать бы его голос — его изменившийся голос, — и уже стало бы проще заснуть. Костя почти потянулся к смартфону, чтобы позвонить Никите первым, сказать: это мой новый номер, как дела? Но вовремя себя одернул. Три часа ночи. Какие еще звонки. По всем законам подлости он, то и дело поглядывающий на экран смартфона, вызов от Никиты пропустил: был занят с клиенткой. А когда освободился, то прошел уже час. И теперь Никита не брал трубку. Кто его знает, он мог и обидеться. Решить, что его недостаточно быстро почтили вниманием. Костя понимал, что накручивает себя, но ничего не мог поделать. Злился на клиентку, на менеджера, на всех, кто помешал ему услышать голос Никиты. Он, наверно, и не узнает уже его голос. Он опять набрал номер Никиты за пару часов до конца рабочего дня. Гудки шли долго. Наконец он услышал: — Привет. И понял, как же ошибался. Этот обычный, ничем не выделяющийся голос он узнает всегда, в любом хоре толпы. Он узнает его, просто потому что это Никита. Сердце забилось чаще. — Привет, — эхом ответил Костя и замолк. Менеджер помахал ему рукой, привлекая внимание, и выразительно показал на часы. Костя кивнул и отвернулся. — Слушай, я не могу долго говорить, так что… — К тебе вписаться можно? — перебил Никита. — Что? — удивился Костя. — Ну, ты же в Москве? Ты ведь не переехал? — уточнил он. — Нет. То есть — да, я в Москве, — заторможенно ответил Костя. По спине прокатилась капля пота. Он прикусил губу. Странным образом реагировало его тело на простой разговор, но он уже ничему не удивлялся. — Я тут проездом, — небрежно сказал Никита. — В хостеле убого — пиздец, в отеле дорого — я в ахуе, так что подумал: может, по старой дружбе ты меня приютишь на пару дней? До пятницы? — Конечно, — удивился Костя. — А куда ты направляешься? — Потом расскажу. Так что, куда мне подъехать? — А где ты находишься? Выяснив, что будет проще поймать Никиту рядом с банком, Костя сказал ему подъезжать к восьми. Так, пожалуй, даже лучше. У него будет время привыкнуть к Никите, выспросить у него все, а потом уже привести к себе домой, где, как чувствовал Костя, в опасной близости ему сорвет все предохранители. Стало страшно, будто перед свиданием вслепую. Прежний Никита никуда не уезжал из города, презирал мегаполисы, ему бы и в голову не пришло пожить в Москве пару дней, прежде чем куда-то поехать. Он бы воспротивился. А прежний Костя не нуждался бы в дополнительном времени, чтобы присмотреться к другу. Дурное влияние Юры, нервно подумал он. Никому не доверяй, выбирай людей придирчиво. Менеджер кашлянул, будто простыл, и Костя, поняв сигнал, спрятал смартфон в карман и сел на свое место, навесив на лицо невозмутимое выражение. Оставшиеся до конца рабочего дня часы показались ему вечностью. Апрель был промозглым, в куртке из кожзама Костя мерз, еще и руки обветрили так, что сухая кожа была похожа на чешуйки ящерицы. Он привык двигаться короткими перебежками от подъезда до метро, от метро — до банка и даже успевал немного вспотеть от быстрого шага, но теперь, ожидая Никиту, он продрог до самых костей. Сунув кончики пальцев в бесполезные карманы куртки, он переступал с ноги на ногу. И что мешало ему остаться в зале с банкоматами? Там, по крайней мере, тепло, хоть и толпятся вечно люди… Нет, отбежал подальше, в темень двора, прячась неизвестно от кого. Он пожалел, что бросил курить. Так и захотелось сейчас сигарету, чтобы дым горло оцарапал, чтобы пустить его в легкие — и медленно выдохнуть сизый смог… Представил так осязаемо, что рот слюной наполнился. Костя огляделся, увидел «Дикси», потянулся в сторону ее нутра — и остановился: взгляд его выхватил Никиту. Тот шел, вертя непокрытой головой во все стороны, шел расхлябанной походкой, неторопливой, такой чуждой этому месту. Костя вдруг отчетливо ощутил, как Юра распознал в Никите шпану. Должно быть, в первую встречу Юра с такой же легкостью считал и его. Костя помахал рукой и шагнул вперед, отлепившись от стены. Никита, заметив его, раскинул руки, рванул навстречу — натурально побежал, подпрыгивая! Костя растерялся. Никита врезался ему в грудь, обхватил крепко, и ладони сами собой машинально легли ему на спину, под лямки рюкзака, болтавшегося на плечах. — Костя, — выдохнул Никита и отстранился, с сияющей улыбкой оглядел его. — Совсем москвич! — и подпрыгнул, обнимая за шею. Костя, наверное, со стороны выглядел полным придурком: стоял, разинув рот, и пытался отгадать, когда Никита воспылал к нему такими чувствами. Спустя год — и вдруг такой восторженный, а учитывая, каким было их расставание… Но чувство неправильности происходящего, словно его обманывают, постепенно проходило. — Так ты здесь работаешь? — восхищенно сказал Никита, опустившись на полную стопу и разом став ниже почти на голову. — Круто. Выглядишь отлично. Я бы не узнал тебя со спины. Где растянутые шмотки и пуховик в любое время года? — Он засмеялся, и Костя, заново привыкая к потоку его слов, неуверенно улыбнулся. — Пойдем к подземке, — сказал Костя. — Тут недалеко. — Куда поедем? — деловито поинтересовался Никита. Они шли к метро, и Костя ловил на себе его взгляд, словно Никита пытался запомнить его — или, скорее, рассмотреть. Он скупо рассказал, что всего сорок минут — и они будут дома, и Никита немедленно поинтересовался: — Ты что, в области живешь? Пришлось объяснить, что область начинается еще дальше, а дом Кости — вполне себе еще в Москве… Он поймал себя на том, что копирует фразы Юры, которыми тот сыпал в первые недели их знакомства. Рассказывает о метро и ветках, объясняет, почему спальный район выгоднее, чем центр, несет какую-то, откровенно говоря, чушь, которая не интересна ни ему, ни Никите. Но Никита слушал внимательно, кивал и смотрел в глаза. А когда Костя иссяк, и это случилось, на удивление, не так уж быстро, заявил: — Ты просто скажи, что у тебя денег не хватило на нормальную хату. — У меня отличная квартира, — начав раздражаться, сказал Костя. — В центре за такие деньги разве что убитую комнату снимешь. Никита, усмехнувшись, посмотрел над головами людей в разъехавшиеся на очередной станции двери. Вновь перевел взгляд на Костю и потрогал его за рукав куртки. — Ты действительно здорово выглядишь, — сказал он. — Дома тебя бы побили в своем же районе за такой охуенный прикид. Костя скользнул взглядом по пальцам Никиты с коротко обстриженными ногтями и пробормотал: — Не поверишь, какие вещи можно купить в секонде, если подсуетиться. Даже с бирками. Только с размерами проблема. Вагон разогнался, и, чтобы услышать Никиту, Костя наклонился к нему. Тот искренне сказал: — Ты не представляешь, дружище, как я рад тебя видеть. Остаток пути они проделали в молчании. Лишь поднявшись из подземки, Костя опять заговорил: — Зайдем в магазин. Я не слишком хорошо готовлю, так что надо взять что-нибудь навынос. — Да ладно, — отмахнулся Никита, — пельмех купи — и сойдет. Поколебавшись, Костя согласился. Он одернул зазвучавшего в голове Юру, нравоучительно говорившего о вреде полуфабрикатов и особенно пельменей, начинку которых делают из мусора. — Так какие у тебя планы? — спросил Костя. — Потом расскажу, — сказал Никита. В магазине он завис у сигарет, придирчиво выбирая. Костя, бросив взгляд на открытую витрину, молча взял пачку и положил на кассовую полосу. Он тысячу лет не покупал сигарет. А сейчас… ну, он берет для Никиты, разве нет? Снова поддаваться пагубной привычке он не собирается. — Выпить? — поинтересовался Никита. — У меня есть, — ответил Костя. — Вискарь, текилы полбутылки, коньяк — так себе, три звездочки, но пить можно, ром вроде оставался… — О, — уважительно сказал Никита, — так ты теперь заимел собственный бар? — Типа того. А раньше они, купив бутылку, тут же выпивали ее. Никита положил руку ему между лопаток, словно хотел похлопать по спине, но передумал. На кассе он вдруг засуетился: — Я заплачу. Убери ты свою карточку, — рассердился он и сунул кассирше смятую тысячу. — Знаешь, сколько я привез из навигации? Мог бы тачку сразу купить… битую и крашеную, правда… Пошли к дому. Никита разглагольствовал на тему, что лучше взять: подержанный «ланос», но у пацана, которого он отлично знает, или «солярис» у незнакомца, но поновее, и вроде даже пробег не скручен… Оказавшись в квартире, Никита словно оробел. Костя усмехнулся уголком губ и ненавязчиво провел его по комнате, кухне и ванной. — А где твои вещи? — опомнился Костя. — Да вот же все, — ответил Никита и снял рюкзак с плеч. — С котомкой налегке… Костя уставился на потрепанный, с торчащими из лямок нитками туристический рюкзак, не заполненный даже наполовину. У него вдруг сжалось сердце. Он взглянул на Никиту, застывшего под яркой светодиодной лампой, на его лицо, начавшее терять грубый загар, и накатило давно позабытое чувство. Костя порывисто обнял Никиту одной рукой, тут же отпустил и глухо сказал: — Отдыхай, я приготовлю ужин. Никита расцвел улыбкой. — То, что я надеялся услышать. Полотенце дашь? В душ охота, после этого хостела-клоповника я себя пожизненно грязным чувствую. Под шум воды Костя механически резал овощи, ссыпал их с доски в глубокую миску, мыл нож… Запоздало вспомнил, что они планировали просто сварить пельмени, а он, забывшись, начал готовить, словно для себя. Или для Юры. Он вдруг разозлился. К нему приехал друг, его единственный, самый главный в жизни друг, а он все оглядывается на незримо стоящего за плечом любовника и будто бы спрашивает его совета. Совсем отвык своей головой думать… Костя бросил взгляд на нераспечатанную пачку сигарет, в один миг сорвал с нее целлофан, вскрыл, зажал в зубах сигарету, упоительно пахнущую табаком, даже коснулся торца фильтра языком, зажмурился от удовольствия… Руки засновали по пустым карманам, по пустому столу. Потом догадался залезть в рюкзак Никиты, нашел под парой рубашек и пакетом с носками и нижним бельем зажигалку. Прикурил, подходя к окну, и открыл его нараспашку. Дым заполнил грудь, с непривычки закружилась голова, словно от первой в жизни сигареты за гаражами. Не хватало только алкоголя. Он плеснул себе на два пальца виски, бросил лед, сделал глоток — и тогда стало по-настоящему хорошо. А может, он все это время только прикидывался счастливым? Делал вид, что доволен происходящим? А на самом деле ему не хватало именно этого: набухаться, курнуть, забыться. Это же было смыслом его с Никитой существования так много лет… и я в своем календаре отмечаю даты, когда был счастлив на заре, не будучи поддатым… Вода стихла. На кухне появился Никита, голый по пояс, в спортивках — паленый «адидас». Костя приник взглядом к его татуировке. Выцвела немного. — Ужин отменяется? — спросил Никита. Заметив бутылку, он кивком указал на нее: — Можно? — Даже не спрашивай, — ответил Костя. Выбросив сигарету в ночь — алый росчерк дугой в темноте, — он закрыл окно. Никита задумчиво повертел в руках бутылку. — Два косаря за ноль семьдесят пять? — приподнял он брови. — Ну и сноб же ты. Костя пожал плечами. Налив себе половину бокала, Никита принюхался и залпом влил в себя до дна. Костя даже поморщился — словно он сам так сделал. Нашарив пачку, Никита подошел с ней к окну и встал рядом с Костей, облокотившись на подоконник. — Так что? — тихо спросил он. — Это та жизнь, о которой ты мечтал? — Да, — не задумываясь ответил Костя. А потом спросил себя: действительно? И ответа не нашел. Никита усмехнулся. Закурил и попросил: — Дай пепельницу. С открытым окном холодно. И хоть не хотелось, чтобы кухню заволокла почти позабытая завеса табачного смрада, Костя поставил перед Никитой блюдце — то, которое ему с барского плеча хозяин квартиры пожертвовал, пошлая керамика с отколотым краем. Никита стряхнул пепел. Костя повернулся к окну лицом, скопировал позу Никиты и уставился на его отражение в стекле, но взгляда так и не поймал. Сюр какой-то. Будто они опять вдвоем, спустя тысячу лет и измерений, опять вместе над спящим миром. Только раньше он знал каждое слово Никиты, предугадывал все его действия, а теперь — чего ожидать? Как вести себя? И когда только ему стало нужным контролировать свое поведение, казаться лучше, чем он есть, при Никите? — А ты? — негромко спросил Костя. — Ты-то доволен тем, что получилось? — Как сказать… — Никита затянулся. — Игорек с Наташкой развелись, — растерянно сказал он. — Теперь, если с одним на улице поздороваешься, второй с тобой неделю не разговаривает. Я думал, они до старости будут, думал — я вернусь, а у них уже мелкий в коляске… — А Анечка? — припомнил Костя. — А она, наоборот, — замуж вышла, — грустно сказал Никита и посмотрел на Костю. — За сына мэра, прикинь? Где только с ним познакомилась… У Андрюшки ничего не меняется, — торопливо добавил он. — Только вместо Даши — Саша, или Маша, я забыл… А в остальном все так же, — зачастил он, словно боялся, что Костя перебьет его и не станет слушать. — Ребята со двора обрадовались, мы в рыгаловке все запасы пива, наверно, выдули по случаю моего возвращения. Весело было, Колька в камин нассал, долбоеб… Костя даже не смог вспомнить, как этот Колька выглядел. Он отошел, налил себе еще виски, плеснул и Никите. Решил: хватит, завтра на работу. Дальше у него два выходных, и скопилось несколько отгулов, так что он возьмет их, ему уже необходимо. Если только Никита задержится, а не уедет… куда там ему надо? — Куда ты теперь? Обратно? — спросил Костя. — Меня повидать приехал? Никита принял из его рук стакан и сделал глоток равнодушно, точно водку дешевую хлебал. — Не, так, надо в одно место, — туманно ответил он. — Три дня всего у тебя проведу. Можно? — Хоть весь месяц живи, — настороженно ответил Костя, но расспрашивать не стал. — Чем тебя кормили на корабле?.. Разговор потек лениво, неспешно, о вещах, не имеющих никакого значения, словно Никита вернулся из отпуска и повествует, повезло ли ему с отелем. Он вел рассказ обстоятельно, каждое слово — выверено, и Костя понял, что Никита повторяет его уже в который раз. Сначала — родителям, затем — приятелям, отдельно Наташке, отдельно Игорю, потом — знакомым… И наконец — ему. Точно так же, как остальным. Обезличено. Равнодушно. До раздражения информативно. Костя прервал его на полуслове зевком, и Никита обижено замолк. — Мне рано вставать завтра, — сказал Костя. — Я в девять вернусь. Квартира в твоем распоряжении, ключи у меня одни, так что будь дома к вечеру, ага? — Ага, — кисло ответил Никита. Косте на мгновение стало неловко. Он коснулся голого плеча Никиты кончиками пальцев и сразу же убрал руку. — Мне действительно нужно немного поспать, — примирительно сказал он. — А завтра мы обязательно поговорим. Я люблю тебя слушать, — слетело с губ против воли. Никита улыбнулся. — Я помню. Ты все время хмуришься, а сам не хочешь, чтобы я замолкал. Он вздохнул и уставился в окно. В резкой игре света и тени Костя вдруг заметил, как залегли жесткие складки от глаз Никиты, обозначая круги под глазами. Раньше их не было. Прежде чем уйти в душ, он стащил с кровати плед и стал раскладывать диван. Никита, появившись у него за плечом, сказал: — Раньше мы все время вместе спали. Все изменилось, братик? Костя замер с наполовину опущенной сидушкой дивана в руках. Медленно вернул ее обратно под скрип пружины. — Да нет. Все по-прежнему. Устраивайся. — Ого, это Эппл Вотч? — удивился за спиной Никита. — Ты кредит на них взял? Костя обернулся. Подцепив за ремешок, Никита держал в руках умные часы Юры. — Это не мое, — сказал Костя и забрал у него часы, коснулся экрана. Полностью разряжены. Видимо, Юра вчера их оставил, но до сих пор не хватился — не слишком-то их любил, но носил ради статуса, который, скорее всего, сам себе и выдумал. — Друг оставил. Костя подхватил смартфон, сфотографировал часы и отправил картинку Юре в Телеграм. Никита все это время молча следил за ним. — Интересные у тебя друзья, похоже, — наконец сказал он. — Познакомишь? — Возможно. Костя усмехнулся уголком губ — Юра прислал в ответ селфи с фейспалмом. Вот и поговорили. Завтра наверняка приедет. Оставив смартфон, он ушел в душ, ни капли не сомневаясь, что Никита за его спиной попытается его разблокировать, а потом полезет в ноутбук. Только пароль он не подберет. Костя подцепил и эту привычку у Юры: защищать свою виртуальную жизнь даже тогда, когда он один в квартире. Горячая вода его разморила. А опьянение, кажется, усилилось, и когда он закрывал глаза, мир, думая, будто его никто не видит, начинал кружиться, как в танце. Костя, покачиваясь, стоял под душем. Что-то ушло. Что-то важное. То, что заставляло трогать друг друга, будто ненароком сталкиваться плечами и ладонями. Может, дело всегда было лишь в чувстве опасности? Теперь, когда он не боится, ему уже не так трепетно дотрагиваться до Никиты и пальцы не горят от касания к его коже. Но он вдруг вспомнил оголенную, беззащитную улыбку Никиты и рюкзак, соскользнувший с его плеч, и все в нем сжалось от нежности. От той ревущей, разрывающей нежности, с которой он так долго жил и которую больше ни к кому не испытывал. Он все еще любит его. Да и как разлюбить человека, с которым сроднился? Он не прыгает от бурлящих гормонов, от неудовлетворенного желания, а трезво (ну, почти трезво), холодно оценивает свои чувства. Костя выключил воду, переступил через бортик ванны и обтерся полотенцем. Черт, забыл взять чистое белье… слишком привык жить один. Он с сомнением посмотрел на полотенце. Выйти, замотав его на бедрах, казалось верхом вульгарности, словно он специально, как в порнушке, решил соблазнить Никиту, а у него и в мыслях подобного нет. Он вышел в комнату голым — а что такого? Чего там Никита не видел? Он тысячу раз так делал с Юрой, со случайными, одноразовыми любовниками и не ощущал ничего. А сейчас, поймав взгляд Никиты, сползший ниже, но тут же вернувшийся к глазам, вдруг ощутил робость. Снова почувствовал себя нескладным, некрасивым, недостойным не то что любви — но даже похоти. — Яйца проветриваешь? — хмыкнул Никита, нагло вздернув нос. Он уже уютно устроился в кровати с ноутбуком на коленях. — Пароль какой? — Зачем тебе? — спросил Костя и, открыв шкаф, вытащил трусы — нарочно выбрал просторные семейники, которые никак нельзя было заподозрить в попытке соблазнения. Ситуация, как ни пытался Костя ее игнорировать, отдавала двусмысленностью, учитывая их с Никитой прошлое. — А чем я завтра заниматься буду? — возмутился Никита. — У тебя даже телика нет… — Справедливо, — согласился Костя, выключил свет, чтобы дважды не вставать, и плюхнулся на кровать рядом с Никитой поверх одеяла. — Давай сюда. Он взял ноут на колени, ввел пароль. Отключил в настройках его запрос… зашел в браузер и вышел из гугл-аккаунта, а затем потер все сохраненные пароли. — Ты чего боишься? — неприязненно спросил Никита. — Что я буду смотреть, кому ты фотки члена посылаешь? — Что ты сам их всем разошлешь, — фыркнул Костя. — Ты как хочешь, а я — спать. Если не спится, иди на кухню. — Борзый ты стал, — буркнул Никита, забрал ноутбук и закрыл его. — Правильно говорят: столичная жизнь портит людей… с тобой даже материться не хочется, блин, слишком ты правильным кажешься. Костя накрыл плечи одеялом и повернулся на бок лицом к Никите. Сердце опять подвело: забилось часто, встревоженно, взбудораженно. Мимолетное опьянение давным-давно прошло, а он до сих пор будто летал, парил над кроватью. И захотелось проверить границы. Узнать, осталось ли еще между ними что-то. Не дав себе передумать, он потянул Никиту за плечо, подался вперед и поцеловал в губы. Никита резко оттолкнул его ладонью в грудь. — Ты чего? — шепотом спросил он. Костя дотронулся до того места, где его пихнул Никита. Не больно. Так не толкают, если действительно не хотят продолжения. Пронеслась шальная мысль, что так, наверно, оправдывают себя насильники, но он напомнил себе, что Никита может хорошенько его отдубасить. Однако он лишь легко отстранил. — Если ты не хотел вспомнить былое, то почему не лег на кресле? — ответил вопросом Костя. — Ох и мудак же ты стал, — с чувством произнес Никита и рывком сел, подогнув под себя ноги. Силуэт его обрисовывал бьющий в окно фонарь, висящий на кране возле стройки напротив. Костя медленно сел. Одеяло упало с его плеча. — Но ты все равно рад меня видеть, — с удовлетворением сказал он. Юра мысленно поаплодировал ему, он бы на его месте именно так и сказал. И опустил бы красноречивый взгляд на стояк парня напротив… Нет, у Никиты еще не стоял, но когда Костя посмотрел ему в глаза, он готов был поклясться, что Никита заволновался, наверняка покраснел, только темнота не давала разглядеть, и оставалось довольствоваться догадками. — Не зазнавайся, — процедил Никита. Костя усмехнулся. Ему однажды такое сказал случайный парень в клубе. Не зазнавайся. Не такой уж ты и красавчик. Но закончилось все перепихоном в туалете. Так что Костя, видимо, оказался для парня вполне ничего. Он протянул руку — медленно, но Никита все равно дрогнул, и на ладонь, застывшую у его лица, покосился с опаской. Костя неспешно провел тыльной стороной по щеке Никиты. — Ну все, — рявкнул тот, отбивая руку Кости, и прыгнул на него, снес грудью в грудь. Костя опрокинулся на спину. Никита навалился сверху, придавил к спружинившему матрасу, и его горячая кожа плавила Костю, как огонь — воск. Отросшие на затылке волосы Никита сгреб в кулак, а вторую руку, наверное, не придумал, куда деть, и скользнул ладонью по плечу, по локтю, а потом, после заминки, положил поперек горла — просто открытую ладонь, даже не догадался придушить. Костя улыбался. Он двинул бедрами, и из горла Никиты вырвался хриплый вдох. — Ты охуел, — прошептал Никита и склонился ниже, почти коснувшись губ Кости своими. — Охуел, блядь, запрещенные приемы использовать… И он все же приник к губам Кости с поцелуем, а его напряженный член, скрытый еще нижним бельем, прижался к животу. Костя провел ладонями по его спине — от плеч до самого копчика, по широким мышцам вдоль позвоночника, провел с нажимом, будто пытаясь смять, и Никита застонал от удовольствия. Как долго тебя никто не касался? Как долго ты мечтал именно о таком, крепком прикосновении, а не легкой девчоночьей щекотке? Никита изогнулся в пояснице и потерся членом о живот. Костя скользнул губами по его щеке, провел линию к шее, чуть касаясь кончиком языка гладко выбритой кожи, и почувствовал ответную, едва заметную дрожь, почувствовал, как Никита подставляется под легкое прикосновение. Никита оперся на локти по обе стороны от его головы. Он уже не лежал приятной тяжестью, а нависал над Костей, и весь ему отдавался, его рукам, гладившим ягодицы, его языку, скользящему вокруг адамова яблока. И только членом прижимался все сильнее, волнующе и упруго проводил чуть выше лобка. Его дыхание касалось скул, шумело в ушах, а в комнате вдруг стало слишком жарко, будто коммунальщики опомнились и вновь включили отопление. Никита, наклонившись, дотронулся губами до щеки Кости и замер, словно не уверенный, может ли целовать парня так же, как девушек. Костя ощутил его сомнения, как свои собственные, и не стал испытывать, станет ли Никита целовать его в шею, прикусывать мочки ушей, как Юра, или попросту облизывать ключицы и плечи… Сам Костя давно уже не чувствовал смущения, исследуя языком чужое тело. Костя потянул трусы Никиты вниз — кончиками пальцев, уложив ладони на задницу, и тот приподнялся, помогая ему. Он ощутимо вздрогнул, когда Костя коснулся расселины между ягодиц. Нет, не сегодня… Костя с удовольствием снова смял полукружия и скользнул пальцами дальше, к яйцам, чуть оттягивая мошонку. Никита прижался взмокшим лбом к его лбу и шепнул: — Не думай, что я приехал к тебе спецом потрахаться, понял? — Попробуй убедить меня в обратном, — ухмыльнулся Костя, обхватил его руками и ловко перекатился. Теперь Никита лежал под ним — распластанный, с широко распахнутыми глазами. Костя поцеловал его во вздернутый кончик носа и стал спускаться ниже. Обвел языком края татуировки — этот оскал привлекал его давно, — коснулся пупка и дотронулся пальцами до дорожки волос, бежавшей вниз. Лобок Никита так и не брил. Со странной уверенностью Костя подумал, что они это исправят. А пока… Он провел языком по члену Никиты — тот стоял, прижимаясь к животу и склоняясь налево. В плечи ему вцепились пальцы, будто бы потянули вверх — и тут же ослабли. — Пос… постой, — выдохнул Никита. Костя приподнял голову, но Никита таращился в потолок и часто дышал. — У меня ж всю навигацию — ни одной юбки… — И ни одних брюк, да? — не удержался Костя. Он обхватил ладонями бедра Никиты с внутренней стороны и развел их — немного, не настаивая. Жалея, что света так мало, чертов фонарь со стройки, беспокоивший его по ночам, мог бы светить и поярче… Он провел языком по яичкам Никиты, натягивая кожу вверх, и тот всхлипнул, ноги его задрожали. Кончиком языка — по члену, от основания до самой головки, поддевая крайнюю плоть… Ему стоило немалых усилий удержать ноги Никиты — тот завозился, цепляясь за простыню кулаками. Костя сжалился. Он плавно насадился горлом на его член, скользнул губами вниз, и головка приятной тяжестью легла на корень языка — прошла дальше… до чего ж у него классный член, завороженно подумал Костя, глубоко дыша через нос. Он обхватывал ствол губами, чуть ныла челюсть, и ему даже двигаться не хотелось, только смаковать это распирающее рот ощущение. Но он все же скользнул обратно, считывая каждую венку, чувствуя легкую горечь от смазки, прокатившейся вместе с головкой по языку. Никита замычал — наверное, сжал челюсти, чтобы ни звука не издать, и все равно не выдержал. Костя обернул влажный от слюны член ладонью, вновь сжал его губами — и уже не мучил Никиту, заработал ртом быстро, не так глубоко, но все равно с полной самоотдачей. Пускал головку то по языку, то давал ткнуться за щеку, чтобы натягивалась кожа, и помогал себе немного рукой. А потом, поддавшись порыву, опустил ладонь ниже и упер большой палец в анус Никиты. Даже не пытался проникнуть, только дотрагивался. Узкая дырочка сжалась, словно защищаясь, и Костя глубже взял член в рот. Никита вцепился ему в плечо, дернул бедрами вверх, пытаясь перехватить инициативу. Пришлось положить другую ладонь ему на живот, успокоить поглаживаниями. Мышцы под большим пальцем пульсировали, то сжимались, то приоткрывались, но Костя не настаивал. Не лез, куда не пригласили. Он крепче обхватил губами член Никиты, уложил язык всей плоскостью на его обжигающую поверхность и постарался сделать все, чтобы этот минет был лучшим в жизни Никиты. И когда сперма брызнула толчками в рот, а Никита, всхлипнув, задрожал всем телом, Костя подумал, что ему, похоже, удалось устроить незабываемую встречу друзей после долгой разлуки. Он, выпустив член изо рта, подтянулся к Никите, уткнулся губами ему в шею и быстро, почти не заботясь об ощущениях, довел и себя до оргазма. Важнее сейчас было обнимать Никиту, чувствовать, как тот оглушен, раздавлен, и гладить, гладить его тело руками и губами… * Когда Костя выскользнул из дома, Никита еще спал. В первые секунды пробуждения Костю словно отбросило в прошлую жизнь, где они частенько засыпали и просыпались вместе, а потом точно пружиной швырнуло обратно. Захотелось поскорее уйти, выпасть в прохладный апрель, чтобы привести мысли в порядок. Как возвращаться домой, что говорить и как себя вести, Костя не представлял. Даже порадовался обычно раздражающей суматохе на работе, позволившей на какое-то время забыться. Он подумал, что еще год назад перед ним не стоял бы вопрос, стоит ли поцеловать Никиту, когда они увидятся вечером. Год назад он бы без сомнений обнял его и, коснувшись ладонью щеки, дотронулся до его губ, потому что не было ничего более естественного, он ведь так мечтал об этом — они вдвоем, далеко от привычной среды обитания, и никто не увидит, никто не осудит, никто не помешает. А теперь… он вроде как вырос за этот год. Он научился трахаться без обязательств, целоваться без любви, относиться ко всем легкомысленно, как Никита когда-то относился к своим девушкам, да и, наверное, к нему самому. Только Костя до сих пор не мог поступать с Никитой, как с одним из многих. Он вдруг остро это осознал. И захотел застонать от злости на самого себя. Вечером, подходя к дому, он заметил очертания знакомого автомобиля, припаркованного на газоне. Прищурился, разглядывая номер. Нет, не ошибся. Машина Юры. Он иногда приезжал без предупреждения, и Костя подходил к нему со стороны водительской двери, стучал в окно. Сейчас машина пустовала. Видимо, Юра заметил свет в окне и сразу поднялся. Ожидал ли он встретить Никиту? Едва ли. Костя так и не сказал ему о воссоединении с другом детства. Спрятав ладони под мышками, Костя ускорил шаг и нырнул в подъезд. Машинально стал шарить по карманам в поисках ключей и только в лифте вспомнил, что просто захлопнул дверь. Поймал себя на том, что, надавив на звонок, напряженно прислушивается к происходящему в квартире, но ни единого звука не доносится. А чего он, собственно, ожидал? От чего сердце колотится, точно у загнанной лошади? Юра никогда бы не вступил в конфликт с человеком, которого считает шпаной подзаборной, он над такими только посмеивается. А Никита… у Никиты нет причин злиться. То, что вчера произошло, едва ли для него что-то значило, да и для Кости, по большому счету, тоже. Важен не секс, а констатация собственных чувств. Они-то, кажется, не изменились с обеих сторон. Хоть что-то осталось как раньше. Дверь открыл Юра — спокойно, словно это была его квартира, и за ним сразу же появился Никита. — Здравствуй, — сказал Юра и коснулся ладонью плеча Кости, на миг задержав руку. — Решил заскочить по пути за часами, но… — он с улыбкой оглянулся на Никиту. — Получить их не удалось. — А я откуда знаю, чьи это часы, — огрызнулся Никита. — Может, он спиздить их хочет… В руках у него и впрямь были часы, он небрежно держал их за ремешок. Юра непринужденно засмеялся. — Откровенно сказать, я давно уже не общался с людьми, у которых мат через каждое слово, — довольно сказал он. — Свежо, будто пожевал говна… — Никит, отдай часы, — произнес Костя и ступил за порог. Закрыв дверь, он сбросил с плеча сумку и наконец сказал, взглянув на Юру: — Привет. Останешься? — Мне еще в область ехать, — покачал головой Юра. Не глядя он протянул руку, и Никита, скривившись, вложил ему в ладонь часы. — Я пойду, кисик, и так уже задержался. Костя расстегнул куртку, стал разматывать шарф. Неуютно. Впервые в этой квартире, полюбившейся, гостеприимной, ему стало неуютно, и свет показался слишком ярким — хотя после потемок отчего дома он не мог нарадоваться светодиодным лампочкам. Юра застегнул часы на запястье и неторопливо заговорил: — Думаю обернуться за три часа. Мои парни позвонили, пожаловались — якобы на складе перебои с электричеством, отопление отключили, и работать в таких условиях невозможно, а я, знаешь, сразу понял: набивают себе цену, они одна суть жадная деревенщина, так что нужно приструнить их. А не хотят работать — так ведь я не держу, на их место быстро другие найдутся… Он все говорил, пока поправлял манжеты рубашки, пока надевал пиджак, и его речь стала белым шумом, усыпляющим всех, кого Юра желал вытеснить из личного пространства. Костя слушал его с полуулыбкой, а Никита, фыркнув, ушел на кухню. Тогда Юра, набросив куртку, приблизился почти вплотную и сказал: — Есть настроение на этой неделе поиграть в большие игрушки. Ты как? Он склонил голову и погладил большим пальцем скулу Кости. От теплых прикосновений к лицу прилила кровь, и Костя напоролся взглядом на губы Юры, но не стал целовать его. Словно спустя столько времени было в этом что-то неправильное. — Я… нет, наверное, не выйдет, — пробормотал Костя и посмотрел в сторону, где за стеной был Никита. — Понимаю, — так же тихо сказал Юра, проследив за его взглядом, и убрал руку. — Дай угадаю. Первая безответная любовь. Костя мельком улыбнулся и ответил: — Я любил немногих. Однако — сильно. Юра тут же закатил глаза. — Прекрати его цитировать, это попросту вульгарно. Больше него затаскан только какой-нибудь Есенин. Ты бы еще Асадовым, прости господи, обчитался… — А мне нравится, — сказал Костя. Юра хмыкнул. Посмотрел в сторону, будто ожидал увидеть подглядывающего Никиту, и вновь перевел взгляд на Костю. — Я скажу тебе простую вещь, но ты и сам, наверное, в курсе: иногда достаточно переспать, чтобы закрыть гештальт. Не грусти, кисик, я не люблю тебя таким. И надеюсь, ты не начнешь курить. Смердит. Юра тронул губами его щеку и ушел. Костя еще немного постоял в коридоре и опустился на тумбочку, чтобы снять обувь. Ему требовалось время, чтобы переключиться. Юра был целым миром, но и Никита — тоже. И миры эти никак не желали пересекаться, оставались будто разными планетами с колоссальным притяжением, и Костю, мелкого, как песчинка, между ними разрывало. Когда же он вошел на кухню, Никита сидел за столом, подтянув одно колено к груди, и залипал в смартфон. Не поднимая головы, он сказал: — Я бутеры сделал. Норм? — Вполне, — кивнул Костя и поставил чайник. В спину ему ударил голос Никиты: — Что это за большие игрушки? Это то, о чем я думаю? Обернувшись, Костя показал руками величину игрушек. Никита поднял брови. — Да ладно? — с подозрением спросил он. — Нахуя? И кто из вас жертва таких дрынов? — Мы меняемся, — сказал Костя. — Но в этот раз, кажется, мой черед. — Больные, — произнес Никита, и в голосе его отвращения было пополам с восторгом. — Я вот думаю, что хер больше, чем у меня, не нужен. Толщина, длина — все должно быть в меру. Никто не жаловался. Фыркнув, Костя заварил чай. — Ждешь, что я твоему члену комплименты отвешивать буду? — поинтересовался он и сел за стол напротив Никиты. — А что? — пожал плечами тот и тут же, без перехода, спросил: — Так это был твой парень? — Нет. У нас свободные отношения, — ровно ответил Костя. Есть ему вдруг перехотелось. — Вы так договорились? — допытывался Никита. — Или это он тебе ничего, кроме секса, не предлагал? Тебя это устраивает? — А почему нет? — сказал Костя. На столе лежала наполовину опустевшая пачка сигарет. — Это удобно. Это ни к чему не обязывает. Это избавляет от взаимных претензий и упреков. От ревности, в конце концов. — Значит, и у нас с тобой было что-то вроде свободных отношений, — заключил Никита. Хмурясь, он разглядывал Костю. Тот в неожиданном для самого себя приступе откровенности сказал: — Тебе, может, и не понравился Юра, но он многое для меня сделал. Без него я бы так и остался туристом, а потом бы и вовсе вернулся обратно. Мы познакомились, когда я впервые в клуб пошел, — усмехнулся он, вспоминая. Вдруг важным показалось объяснить, что Юра — это не просто симпатичный москвич, с которым они периодически трахаются, а намного больше. — Юра меня как целку снял, еще спросил: ты часом не девственник? Я, говорит, постоянно ухитряюсь запасть на невинных пацанов. Он что-то вроде принца. — Костя попытался задавить улыбку, но она так и вылезла, рассекла лицо. — Подцепляет самых зашуганных пацанов и учит жизни. У него, наверное, хобби такое — одаривать случайных людей своим вниманием и смотреть, что выйдет. — Он на сколько тебя старше? — резко спросил Никита, уставившись ему в глаза. — Лет на десять? Пятнадцать? — Какая разница? Никита отвел взгляд. — Все? — уточнил Костя. — Допрос окончен? — дождавшись угрюмого кивка, он миролюбиво продолжил: — Как прошел твой день? — Лениво, — буркнул Никита. Он выбил из пачки сигарету и повертел ее в руках. — А как твоя учеба? — спросил он уже другим тоном, словно они до этого о погоде болтали. — Магистратура? — Никак, я документы еще в декабре забрал. Никита снова воззрился на него — на этот раз с обидой. — Так я знал! — воскликнул он. — Твоя учеба все время была просто предлогом! — Даже если и так, — начал злиться Костя, — то в чем претензия? Бесишься от того, что я все-таки оказался стопроцентным пидором? Он так давно не произносил этого слова, что поморщился — до того стало противно. — Давай не будем, — быстро произнес он, не дав Никите сказать и слова. — Мы год не виделись. К чему эти ссоры? — Никто и не ссорится, — пробормотал Никита. — Ты завтра опять на весь день пропадешь? Сюда еще твои любовники завалятся? Я перессал, между прочим, когда в «глазок» смотрю — а там мужик какой-то левый. И трезвонит так уверенно, будто домой к себе… — Я взял на неделю административный. Сказал, что домой на похороны бабушки поеду. — Скелет твоей бабули в гробу вертится от такой дерзости, — укорил Никита. От уголков его глаз побежали насмешливые лучики. Костя улыбнулся ему. Полегчало. Вечер потянулся, перетекая в ночь, переливаясь через края, и вновь вернулось чувство комфорта: они трепались обо всем и ни о чем конкретно, Никита припоминал, как они однажды залезли в чужой огород, и столетний дед забросал их яблоками, как гранатами, и смеялся так заливисто, что и Костя подхватил этот хохот, хотя помнил, что яблоки оставили на их спинах приличные такие синяки. Его быстро начало клонить в сон, сказывался постоянный недосып, и он задремал, пока Никита листал ленту Вконтакте, бормоча, что до сих пор не понимает, как за год в навигации он мог так сильно отстать от жизни. Костя проснулся среди ночи — без джинсов и футболки, но в носках. Никита дрых рядом, ткнувшись носом в подушку, и забытый ноутбук лежал у них в ногах. Приподнявшись на локте, Костя провел кончиками пальцев по шее Никиты, по оголенному плечу. Тот спал крепко, даже не пошевелился. Захотелось разбудить его, сказать что-то глупое, процитировать Бродского, так презираемого Юрой, сказать: я был счастлив здесь, но уже не буду, — но Костя вовремя одернул себя. Он запоминал так много чужих слов, что порой терял собственные. Тихонько встав, он пошел в душ. А потом снова лег, и на этот раз проспал почти до полудня. Чувствуя себя самозванцем, он потащил Никиту на ВДНХ. Ловил себя на том, что ведет себя будто коренной москвич перед провинциальной девчонкой, не видевшей ничего, кроме сельского клуба с выбитыми на стенах барельефами вождей, но ничего не мог поделать: требовались какие-то знакомые паттерны, чтобы замаскировать собственную несостоятельность. Никита, похоже, не замечал подвоха. Ему было в радость гулять, и он нет-нет да поглядывал на Костю озорно, искоса, и казалось, что еще чуть-чуть — и он поцелует его на глазах у всех. Наваждение рассеялось, когда они вернулись домой и снова окружила их комната. Требовались действия, требовались разговоры, но Костя уже не был так уверен, что они смогут просто переспать, будто это ничего не значит. Будто это не расколет его на части, выдернув из устойчивого, крепкого мирка, где он был вполне доволен происходящим и не мечтал о большем. По сути, он ведь до сих пор жил ожиданием будущего, где все встанет на свои места и он будет частью целой картины, а не выпавшим из коробки кусочком паззла. Никита, побросав одежду на полку, зарулил на кухню, болтая на ходу, и полез в бар — к полупустым бутылкам. Их уже стало меньше, чем было до его визита. Выставив на стол ром и текилу, он посетовал, как же Костя зажрался, но это не помешало ему пользоваться благами цивилизации и пить без зазрений совести. Сначала они накатили — бездумно, как воду, а потом, когда разговор стал иссякать, Никита вдруг предложил с горящими глазами: — Давай играть. В «я никогда не». — Мы быстро накидаемся, — предупредил Костя и разлил ром по рюмкам. — Разве это плохо? — усмехнулся Никита. — Я первый. Это будет легко. Я никогда не изменял в отношениях! — и он выпил. Костя лишь укоризненно посмотрел на него. Наполнил его рюмку заново и, подняв свою, сказал: — Я никогда не спал с портовыми шлюхами. — Грубо, — укорил Никита, но, как ни странно, не выпил. — Я никогда не хотел уехать из дома. Его рюмка опять осталась на столе, а Костя выпил до дна. Следующие несколько раундов они перекидывались вопросами легкими и очевидными, и оба немного поплыли, языки стали чуть заплетаться. — Я никогда не жалел, что свалил, — произнес Никита и испытующе уставился на Костю. Тот остался неподвижен. Никита с горечью сказал: — Мудак же ты! — Он выпил, и до Кости дошло, насколько же тот опьянел. А он и забыл, как быстро Никиту уносит — и так же быстро возвращает на землю. Ноги Никиты, и так занявшие все пространство под столом, поехали дальше, и стопы его коснулись лодыжек Кости. Перегнувшись через стол, Костя обхватил ладонью горящее лицо Никиты и посмотрел в его заблестевшие от выпитого глаза. Цвет их казался совсем пронзительным. — А зна… знаешь, почему я свалил? — тщательно выговаривая слова, произнес Никита. Он положил свою руку сверху на ладонь Кости и склонил голову набок. — Потому что хотел, чтобы ты ощутил. Почувствовал. Чтобы как я страдал. — Ну и дурак, — тихо сказал Костя. — Моя очередь. Я никогда… — Нет, ты послушай, — выдохнул Никита. Он сильнее прижал к лицу руку Кости, второй обхватил его запястье и вдруг быстро поцеловал у самого основания, ткнулся губами в ладонь чуть выше жестких сухожилий. — Я думал, что разорву контракт через месяц. Вернусь — и ты никуда не уедешь. Потому что… потому что поймешь, — проговорил он, теряя связность речи. — Но там… — Он поморщился. — Не вышло, в общем. Ты и представить не можешь, как хуево мне было. Поначалу. Потом привык. Но все равно… Он вздохнул и закрыл глаза. Косте захотелось притянуть его к себе, прижать к груди, обнять, утешить, но он лишь продолжал смотреть на раскрасневшееся лицо Никиты и гадать, сколько же он скрывал под напускной веселостью и равнодушием. Никита вдруг открыл глаза, на миг показавшись абсолютно трезвым. — А я догадался, — пробормотал Костя. — Догадался, что ты хотел сделать мне так же больно, как я тебе. Это несложно было. — И все равно не передумал. — Нет. Никита опустил глаза в свою пустую рюмку. Пальцы его, сжимавшие руку Кости, расплелись, и он откинулся на спинку стула. Костя налил ему еще — и бутылка опустела. Он понял, что забыл свое «никогда не» и теперь никак не может сообразить, что же сказать. Зато Никита, похоже, заранее продумал все вопросы. Он выпалил: — Я никогда не любил московского мажора, который мне в отцы годится. — Так уж и в отцы, — буркнул Костя. Он дотронулся до рюмки, обдумывая. И не стал пить, хотя твердой уверенности у него не было. — И на том спасибо, — кисло сказал Никита. — Я никогда не хотел парня, — помедлив, произнес Костя. — Лучшие друзья не в счет. Никите потребовалась почти минута, чтобы до него дошла суть вопроса, а Костя в это время выпил. — Так я хотел, — неуверенно сказал Никита. — Не то чтобы прям всерьез, мысленно-то, конечно, выебал бы его, а на деле — никогда… Что-то я уже не понимаю, пить мне или нет, — огорчился он. — Да без разницы, — махнул рукой Костя. — Все равно кончилось. А в магазинах уже не продают. Допивай — и дело с концом. Никита послушался его. Они перекурили, даже не открывая окно на этот раз. В голове у Кости шумело, но пьяным он все равно себя не ощущал. Стало чуть тоскливо. Он внимательно посмотрел на Никиту. Он все еще был для Кости поразительно красивым. Да что там, для всего мира он был симпатичным, обаятельным парнем. И потерянным. Сейчас, когда он погрузился в свои мысли и молчал, он выглядел совершенно запутавшимся и даже, может быть, одиноким. — Во что еще играть будем? — спросил Костя. — Ну, раз пить больше нечего… в правду или действие, — вяло предложил Никита и встряхнул головой, сбрасывая заторможенность. — Давай, выбирай. — Правда. — Ты б меня выебал? — насмешливо спросил Никита, и Костя резко вспомнил, как вечность назад впервые услышал от него этот вопрос. — Разумеется. И не один бы раз. Никита от такой прямолинейности опешил. Глядя в его округлившиеся глаза, Костя с улыбкой спросил: — Правда или действие? Никита тоже храбро выбрал правду. — Так на кого из нашей компании у тебя вставал? — спросил Костя, подперев подбородок кулаком. Моргнув, Никита буркнул: — Да ну тебя нахуй с такими вопросами. Действие. — Менять нельзя. — Мне поебать. Давай действие. — А не сольешься? Никита показал ему средний палец. Как назло, все мысли из головы вышибло, фантазия отказалась работать; да и, будем честными, с фантазией у Кости всегда была беда. — Раздевайся и иди в душ, — наконец решил Костя. — Ты выебешь меня в душе? — возмутился Никита. — Не-а. Побрею. — Я и так бритый, — растерялся Никита и провел рукой по голове. — Не здесь, — уточнил Костя. — Ты ебанулся? — Все-таки сливаешься, — констатировал Костя. — Как я и предполагал. — Пиздец, — резюмировал Никита. Он с грохотом отодвинул стул. Поднялся, покачнувшись, и на ходу стал расстегивать ширинку. Костя поднял брови. Он и не рассчитывал, что Никита поведется… И даже не собирался продолжать выполнять задуманное. А впрочем… чем черт не шутит? Ему стало неловко, не все еще гайки сорвало, и сохранялись понятия об интимности… Но Никита, отдаляясь, наклонился, снимая штаны, и выставил голый зад, совершенно не стесняясь. Костя проводил его взглядом. Никита, оставив всю одежду по пути, скрылся в ванной. Жаль, что выпивка закончилась. Он чересчур трезв. С другой стороны — и хорошо, что трезв, руки хоть твердыми остаются… Еще немного потянув время, Костя пошел за Никитой. В ванной уже было жарко, зеркало над раковиной запотело. Никита не стал задергивать занавески — стоял под душем, и струи воды стекали по его телу. Линия загара шла четко по коротким рукавам и вырезу футболки, а спина, живот, ягодицы, бедра оставались белыми. Услышав, как вошел Костя, Никита обернулся. На лице его не читалось никаких эмоций, и Костя подумал, что все-таки перегнул. Надо было сдать назад и обратить все в шутку. — В шмотках будешь меня брить? — буркнул Никита. — Ты, блядь, все-таки больной, то в игрушки с престарелым пидором играешь, то это вот… Костя через голову стащил водолазку. Хотел было заступиться за Юру и сказать, что ему всего-то тридцать пять, ну, может, тридцать семь, но не стал. Никите поебать на его возраст, а Косте оправдываться незачем. Он разделся догола — не выставляясь, не пытаясь сделать это эротично. Хотя бы потому, что никогда не умел подавать себя. А еще — потому что Никите этого было не нужно. Он смотрел, отступив в сторону от лейки душа, скрестив руки на груди, и его увиденное устраивало. Встретившись с ним взглядом, Костя перешагнул через бортик ванны. Он посмотрел на Никиту и сказал: — Я пошутил. Я не буду ничего делать. Просто испытывал тебя. — Врать ты не умеешь, — холодно сказал Никита. Он приподнялся на цыпочки и коснулся губ Кости, а рука его проехала по животу вниз. Костя в одно движение обхватил его за талию и прижал к скользкому кафелю стены. Мокрые губы Никиты было непросто удержать: он целовал в щеки, в подбородок, как еще никогда не целовал. И что сыграло роль — алкоголь или вседозволенность вдалеке от дома и толпы приятелей, от мнения которых он зависел, — Костя не знал. Да и какая разница. Никита упер ладони ему в грудь и отстранил. Посмотрел снизу вверх и прошептал: — Давай, начинай. Я дважды повторять не буду. Костя выдохнул. Абсурд ситуации начал его заводить. Еще недавно ему казалось это возбуждающим, так почему что-то должно измениться? Он взял бритву с полки за зеркальной дверцей над раковиной, достал пену и выдавил ее себе на ладонь. Никита следил за ним безотрывно. Даже, кажется, дышать перестал. — Не бойся, — попросил Костя. — Доверяешь мне? — С чего ты взял, что я боюсь? — фыркнул Никита. — Уж надеюсь, ничего мне не отрежешь… Но стоило кончикам пальцев Кости дотронуться до низа его живота, как Никита растерял браваду. Мышцы его напряглись, обрисовался рельеф пресса. Костя перенес пену с ладони на жесткие черные волосы на его лобке. Отстраненно подумал, что такого всепроникающего доверия не было, даже когда Юра впервые резиновый член конского размера в него вставлял, растягивая так, чтобы потом кулак вошел. Никита сглотнул — Костя краем глаз заметил его скакнувший кадык. Вверх он старался не смотреть, нужно было сосредоточиться. В конце концов, он никогда подобного не делал. Себя порезать — ерунда какая, а Никиту… И все же он сделал первое движение бритвой — короткое, на пробу. Часть волосков упала на белую поверхность ванны и вместе с водой поплыла к стоку. — Лучше поторопись, а то тебе мой член начнет мешать, — сдавленно произнес Никита. Костя коротко глянул на него — и больше не отвлекался. Он точными движениями оголял кожу Никиты, даже почти не касался ее руками, лишь бритвой. На лбу выступил пот — чересчур жарко стало в ванной. Проведя лезвием в последний раз, он потянулся за спину Никиты к шумящей воде, чтобы сполоснуть бритву, и внимательно посмотрел на его пах. Теперь — хорошо. Чисто. Гладко… Никита отступил на шаг, подставляясь под душ, и вода окатила его, смывая все лишнее. Тогда Костя вновь посмотрел ему в глаза и прикоснулся кончиками пальцев к оголившейся коже. Никита вздрогнул, приоткрыв рот. И его удивленный вид, его красиво очерченные розовые губы окончательно снесли голову. Костя не глядя бросил бритву в раковину и приник к Никите с поцелуем. Под пальцами был чистый шелк — нежный, ласкающий. Никита простонал ему в губы, вырвался, выпалил: — Ты б сразу сказал, что там такое чувствительное! — и опять окунулся в поцелуй. Встал у него почти мгновенно. И появилось ощущение, что они прошли еще одну точку невозврата. В эту ночь они почти не спали. * На третий день спонтанного отпуска Костя перестал ждать от судьбы удара исподтишка, на изредка проскальзывающие колкости Никиты отвечал насмешливо и ловил в ответ открытую, довольную улыбку. Они провели почти весь день в постели. Фоном шли фильмы, один за другим, все их Костя уже видел, а Никита пропустил во время навигации. За сюжетом проследить не удавалось — то и дело отвлекались, обхватив друг друга руками, и не успокаивались, пока не падали в изнеможении спинами поперек кровати. На полу возвышались сложенные стопкой три пустые коробки из-под пицц. За окном уже стемнело. — Хочешь, секрет расскажу? — пробормотал Никита под начальные титры «Слендермена». Костя глянул на него, на полуприкрытые глаза и темные ресницы. — Валяй. Никита, устроившись поудобнее, натянул одеяло на голое тело, прикрылся до самых плеч и зевнул. — Я, когда в навигацию ушел, — начал он, — решил: переебусь на всех остановках со всеми девками, которые согласятся, и вся эта дурь из головы вылетит. И не так тошно будет. А не вышло. С одной уже пошел в сортир, но так противно стало от всей этой грязи, от самого себя, что тупо развернулся и свалил. Прикинь? — Не знаю, что и ответить, — тихо сказал Костя, отводя взгляд. То ли Никита, язык без костей, несет чушь, то ли говорит правду… Костя ему поверил, поверил еще вчера под пьяные признания, но не понимал, для чего Никита все это рассказывает. Чтобы укорить? Костя ведь не оглядывался на него, когда спал с парнями. — Я люблю тебя, — буркнул Никита, словно его заставили это произнести. — Во всех смыслах. Вот и все. Костя изумленно уставился на него. Никита раздраженно посмотрел в ответ, рывком сел и с вызовом выпалил: — А что, тебя на признания не пробивает, когда потрахаешься? — Сказал бы ты это год назад — и все по-другому сложилось. Косте тоже вдруг стало холодно, и он дернул половину одеяла на себя. Так и сидели, зло смотря друг на друга. Костя притянул колени к груди и обнял их, выставив наружу хребет. По спине заскользил холод. Никита, покраснев, хмуро глядел на него и кутался так, что одна голова только торчала. — Ты, бля, слишком много требуешь, — процедил он. — Сначала говоришь, что уедешь, раз я тебе не отвечаю взаимностью… — Я так не говорил. — Подразумевал, — рявкнул Никита. — Каково, думаешь, мне было по ночам таращиться в потолок и думать: вилкой в глаз или в жопу раз? — Он нервно хихикнул. — Я ж реально не знал, что делать. Ты огорошил меня своим решением. Даже обсуждать не стал. Все без меня уже спланировал. И хуй положил на то, что Никитка там будет говорить или делать. Костя облизал губы. В груди все сжималось, подкатывало позабытое чувство тревоги. Его будто засасывало в себя прошлое, его детская комната с узкой кроватью, тяжелые шаги отчима и страх, постоянный страх, что кто-нибудь прочитает его мысли и узнает все постыдные секреты. Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Заговорил: — Я был неправ, согласен. Мне не стоило просить тебя поехать со мной. И вообще ставить перед выбором. Но мне тоже было нелегко любить тебя и знать, что ничего не выйдет. Скажешь, мы могли бы с тобой так же весь день провести там? — Он приоткрыл глаза и посмотрел на Никиту. Тот уже с напускным равнодушием повернул голову к экрану ноутбука. — Думаешь, мы бы смогли целый год скрываться от всех? Давно бы уже поссорились. А меня бы и вовсе отпиздили толпой. — Ладно, — тихо сказал Никита. — Давай не будем. Поздно уже рассуждать, что было бы… Он вытянулся на постели, лег на бок. Костя подкатился к нему со спины и обнял. Коснулся губами загривка, где выступал позвонок, и положил ладонь на грудь Никиты, где билось сердце — чаще обычного. — Я тоже люблю тебя, — прошептал Костя, целуя его за ухом. — И всегда любил. Но ты и так в курсе. Никита вздохнул и пяткой закрыл крышку ноутбука, отрезая истеричный визг испуганной героини. Всего каких-то три дня, подумал Костя, а размеренная жизнь кажется такой далекой. И работа в банке, и Юра, и здоровое питание вместе с отсутствием вредных привычек… Все, что теперь заботит, — вот это теплое тело в кровати, спина, к которой так хорошо прижиматься грудью, и их идеально совпадающие пропорции: ни с кем больше не было так уютно, никого не получалось так обернуть своими чересчур длинными конечностями. И скоро все вернется на свои места. Никита уедет — он ведь в Москве всего на три дня. Костя выйдет на работу. Дважды в неделю Юра будет забирать его на машине и отвозить к себе. Пройдет еще несколько месяцев, наступит отпуск, две летние недели, беззаботные, счастливые. А потом колесо запустится по новой. Никита будет где-то вдалеке, на периферии. Заведет семью, однажды поставит на аватарку свою фотографию с младенцем — и поначалу будет верить, что не станет таким же, как его отец. Костя лишь недавно понял, что стал таким же, как папа, хоть и вырос без него. Приехав в Москву, он почти пять недель прожил с отцом, его женой и дочкой — как оказалось, не родной, а от первого брака жены, но папа любил ее гораздо больше, чем Костю. Это не обижало. У Кости было достаточно времени, чтобы присмотреться и узнать в спокойствии, даже отстраненности отца собственные черты. Отец тоже не побоялся уехать от провинциальной рутины, сбежать от любивших его людей ради собственного комфорта. Не захотел тянуть лямку, как все. Разве можно за это осуждать? Но почему от сходства с ним Косте стало так тошно, что он съехал от него при первой же возможности, хотя и пришлось жить первый месяц на одних макаронах и воде… — Может, чем займемся? — вполголоса предложил Никита. — Весь день валяемся… у тебя и друзей-то нет, наверное. Затусить не с кем. — Почему же, — возразил Костя, вырываясь из горьких размышлений. — Есть Алина, мы замечательно с нею общаемся. С удовольствием тебя с ней познакомлю. — Ты вот мне в жопу членом тычешь, а говоришь, будто с листа читаешь, — проворчал Никита. — Что за Алина? Симпатичная? Ты не заревнуешь? — Тебе ловить нечего, она лесбиянка, — хмыкнул Костя и поцеловал Никиту в плечо. — Однокурсницей была. Мы с ней особо не общались, пока в клубе не столкнулись. Юра сразу весь скривился, как увидел, что мы с ней застряли у бара и болтаем… — Он улыбнулся воспоминаниям. — Знаешь, он, как мне кажется, женоненавистник. Если ему об этом сказать, он, конечно, станет отрицать, но все же… — Все, — перебил Никита, — хватит. Я твоего Юру один раз в жизни видел, а он меня уже по гроб заебал. Костя провел приоткрытыми губами по его шее, молча соглашаясь. Не надо про Юру — значит, больше ни слова о нем. Ладонью — по талии Никиты, по бедру… Эти три дня с ним — как на качелях: от ссоры к примирению, от взаимных упреков — к признаниям. Будто они пытаются уместить все несказанное и несделанное в три дня, хотя должны были растянуть на целый год. Никита, выдохнув, перекатился на живот, и Костя налег на него сверху, считывая поцелуями каждый позвонок — от первого и вниз, между лопаток, до поясницы… Рукой дотронулся до чуть разведенных в стороны ног. Так было проще — без разговоров, без лишних вопросов. Только чувствовать, как их тела тянутся друг к другу и желания звучат в унисон с мыслями. Фильм они все-таки досмотрели. Никита ворчал, что скримеры давно уже никого не пугают, но все равно подпрыгивал от каждого резкого звука. Костя, усмехаясь, обнимал его за плечи. Он-то уже кино видел. Легко быть невозмутимым, когда знаешь, где именно тебя будут пугать. Зазвонил на кухне смартфон. Подниматься с постели было лень, но Костя все-таки заставил себя встать. Заодно подхватил с пола пустые коробки и скомканные салфетки, чтобы выкинуть. Звонок смолк. Оставив мусор у входной двери, Костя пошел в кухню. Мимо прошлепал в туалет босыми ногами Никита, оглянулся через плечо и подмигнул. Костя заторможенно улыбнулся ему, залипнув взглядом на его оголенных плечах. Когда он все-таки взял в руки смартфон, тот уже дважды звякнул, оповещая о входящих сообщениях в Телеграме. «Твоя школьная любовь все еще у тебя?» «Выйди ненадолго, я под твоими окнами» Костя подошел к окну и выглянул. Автомобиль Юры стоял с погашенным фарами прямо под фонарем. Заскребло где-то в глотке, будто в ожидании скандала, хотя Юра никогда не повышал на него голос, да и не ссорились они ни разу. Костя начал одеваться. Он уже натягивал джинсы, когда появился Никита и встревоженно спросил: — Что случилось? — Юра подъехал, — сказал Костя, надевая носки. — Я на пять минут спущусь к нему. — Зачем? — нахмурился Никита. Он скрестил руки на груди и прислонился к шкафу. Костя в замешательстве пожал плечами и отодвинул его в сторону, чтобы вытащить с полки рубашку. — То есть, — продолжил Никита, буравя его взглядом, — он тебя просто поманил — а ты уже как собачка выбегаешь? Сам не зная зачем? Остановившись, Костя посмотрел на него. — А ты часто спрашивал своих кентов, зачем они тебя зовут? Помнится, ты так же радостно скатывался по перилам вниз, когда Игорь звонил в домофон и говорил, что мимо проходил. — Это другое! — Правда? Это потому что вы были просто друзьями, а мы с Юрой — друзья с привилегиями? — съязвил Костя. — Совсем другое, согласен… Он надел куртку, сунул ноги в кроссовки и бросил: — Я на пару минут всего. И уже спускаясь по лестнице (лифт ждать было невыносимо), он понял, что на пустом месте нахамил и обиделся. Как, впрочем, и всегда с Никитой. Ладно. Полчаса — и они вновь обретут полное взаимопонимание. А завтра… завтра Никита, скорее всего, уедет. Может быть, навсегда. Эта мысль ударила под дых, и Костя остановился перед холодной подъездной дверью, чтобы немного успокоиться. Повторится прошлогодний кошмар: Никита вроде как жив, но так далеко, так недоступен, что будто и мертв. Пусть он хоть тысячу раз драматизирует в этот момент, но ощущения, когда Никита уехал, были именно такие. Костя выдохнул и вышел на улицу. Холод сразу принял его в свои объятия. Под ногами хлюпал подтаявший грязный снег. Подойдя к машине Юры, Костя даже не успел постучать в стекло — мигнули фары, едва слышно снялась блокировка с дверей. Он забрался на пассажирское сиденье. — Думал, ты меня игнорируешь, — сказал Юра вместо приветствия. Положив ладонь на бедро Кости, он повернул к нему голову и добавил: — Я скучал. — Извини, — ответил Костя, глубоко вдыхая ароматизированный воздух машины и такой знакомый запах одеколона. — Все как-то закрутилось… — Он замолк и посмотрел в лобовое стекло перед собой. Нашел в частоколе темных и светлых квадратов здания напротив свои окна — в комнате свет, на кухне — темень. Ему показалось, будто занавески вздрогнули. — Кисик, в чем дело? — вкрадчиво спросил Юра. — Ты переспал с этим парнем? — Да. Косте стало не по себе. Он будто бы сидел в кабинете директора с повинной головой и сознавался, что именно он разбил окно. Но соврать Юре он не мог, да и незачем ему было. Ладонь Юры скользнула от колена вверх. Он хмыкнул: — И все еще не успокоился? Костя, если ты хочешь играть с ним в отношения и верность, так и скажи. — Чтобы ты мог найти мне замену? — выпалил Костя и посмотрел на Юру. Тот пристыдил: — Я хоть раз тебя обидел чем-то? — Нет. Извини, — опять повторил Костя. Жаловаться Юре — последнее дело, но слова так и рвались наружу. — Я не знаю, что делать. Он уедет завтра, я даже не знаю, куда. Но я хочу поехать с ним. Да хоть в дыру, где я вырос… Я хочу — с ним, — проговорил он, почти с ужасом понимая, что действительно готов прямо сейчас сорваться за Никитой куда угодно, и прятаться, и обманывать себя и окружающих, и уже не кажется таким безысходным провести всю жизнь под маской, тайком, в темноте… — Бросить эту работу дурацкую, ненавижу ее, черт возьми… Юра крепче сжал его бедро. — Костя, послушай меня, — велел он. — Ты пожалеешь. Почему ты собрался пожертвовать всем ради него? Разве тебе плохо? — Не знаю. Нет, — пробормотал Костя, как загипнотизированный кролик глядя в темные глаза Юры, ощущая себя раздавленным под его жестким взглядом. Хорошо ему, наверное. Ни дня в жизни он не скрывался. Рассказал как-то раз, что в гимназии его пытались травить, но недолго продержались — неинтересно гнобить столь уверенного в себе человека. Пару раз прилетело в лицо — так он ответил. Видимо, ему повезло с одноклассниками. Потому что, признайся Костя в своих предпочтениях в своей школе, он бы вряд ли выжил. А если бы по чистой случайности смог приползти домой, то его отчим бы добил. Ладно, не все так мрачно. У него был Никита. И с ним он почти ничего не скрывал. Костя сказал: — Я, наверное, не смогу снова его отпустить. Ты просто не знаешь, — выдохнул он. — Не знаешь, как он исчез на год и я на стенку лез от одиночества. Сейчас я, конечно, не один, — быстро добавил он, заметив, как нахмурился Юра. — Но… — Кисик, — прервал его Юра. — Ты и с ним будешь все равно что один. Такие люди, как он, везде приспособятся. Помнишь Гаврилова, моего партнера? Он ширмой обзавелся лет пять назад и, пока она не видит, развлекается с мальчиками в сауне. И ты для своего морячка будешь таким же мальчиком. Только бесплатно его станешь ублажать. Но, — он вскинул руку, не позволяя Косте заговорить, — мальчики хотя бы могут сменить профессию. А тебе опять придется менять город и жизнь. — Тебе легко говорить, — сказал Костя. — Ты никого не любишь. Юра с улыбкой склонил голову набок. — Я ни к чему тебя не склоняю, Костя. Просто высказываю свое мнение. Раз у вас такая любовь, то почему бы ему не переехать к тебе? И обязательно ли съезжаться? Ах да, — с насмешкой добавил он, — вы же уже проверили отношения расстоянием и временем. — Спасибо, Юр, — пробормотал Костя. — Я подумаю над твоими словами. А тебе не кажется, что нет правильного варианта? Непонятно, кто из нас должен пожертвовать своим комфортом: я или Никита. И кто из нас в конечном счете прав. Кто больше сделал для того, чтобы переступить через себя и открыться друг другу. Он отвел глаза и заметил, как от подъезда к ним расхлябанной походкой идет Никита. В руке у него тлела сигарета. Юра тоже обратил на него внимание и вполголоса спросил: — Мне за машину волноваться? — Полагаю, не стоит. Я пойду, — вздохнул Костя. — Если это окажется нашей последней встречей… — Он посмотрел на Юру. Тот холодно сказал: — Ты еще попрощайся со мной, как будто собрался завтра повеситься. В стекло со стороны Кости раздался бесцеремонный стук. Щелкнули замки, блокирующие дверь, и Юра совсем уж ледяным тоном приказал: — Сиди ровно, пока я не разрешу выйти. Он утопил кнопку, опуская стекло. Никита стоял возле пассажирской двери, нахально глядя внутрь. Пока стекло скользило вниз, он затянулся и выдохнул сигаретный дым в салон. — Шпана, у тебя билеты на поезд или самолет? — спросил Юра. — На который час тебе такси заказать? — А тебе какое дело, дядь? — поинтересовался Никита и облокотился на дверь с опущенным стеклом, будто на прилавок в магазине. — Костян, пошли, я заебался тебя ждать. Но, обращаясь к Косте, он смотрел он только на Юру. Словно показывал, кто здесь важнее. — Вы еще морды друг другу побейте, — буркнул Костя. — Впрочем, знаете что? Продолжайте, — сказал он, поочередно посмотрев на обоих. — Хоть раз в жизни кто-то из-за меня подерется, почувствую себя первой красавицей в школе. Щелкнули замки. Двери больше не были заблокированы, и Костя приоткрыл свою. Оглянувшись на Юру, он отчаянно пожелал найти правильные слова, но их не было. Зато Юра заговорил спокойно, словно рядом не было дымившего Никиты, словно они только что не пререкались. Словно бы их свободные отношения только что не прекратились. — Костя, ты хороший парень, — произнес Юра. — Умный. Умеющий заботиться. Красивый. Да, — не терпя возражений, сказал он, — красивый, я люблю только красивых. Подумай вот о чем: кто тебе настолько испоганил самооценку, что ты в последние две наши встречи так зажался и будто бы ростом пытаешься стать меньше? Всего пара дней — а ты уже мизерабль. — Я не пытаюсь… — Костя осекся. Юра улыбнулся. — Пока, кисик. Мне пора ехать. Стекло сбоку от Кости поползло вверх. Проглотив горький комок, Костя кивнул и выбрался из машины. Захлопывая дверь, он в последний раз посмотрел на Юру, но тот, начав сдавать назад, глядел только в камеру заднего вида. — Че застыл? — буркнул Никита и дернул его за локоть. — Пошли. — Подожди. Костя проводил взглядом автомобиль Юры, пулей вылетевший из двора. Наверное, будет сейчас гнать, превышая скорость, и остановится не скоро. Он порой бывал рассерженным из-за рабочих дел, и в тишине они с Костей ехали без особой цели, просто выжигая бензин и нервы. — Что за херню он нес про самооценку? — зло спросил Никита. — Я хоть раз тебе говорил, что ты стремный? — Нет. Я думаю, он не про тебя, — задумчиво сказал Костя. — А про среду, про окружение… — Охуеть он умный, — фыркнул Никита. — Пойдем, Кость, уехал он. Не вернется уже. — Да, не вернется, — подтвердил Костя. Развернулся, спрятал руки под мышками и, ссутулившись, побрел с Никитой к подъезду. Уже у дверей спросил: — Так куда ты поедешь-то? — Выгоняешь? — коротко глянул на него Никита. — Ты сам говорил, что тебе надо перекантоваться до пятницы, а потом куда-то двинешь. Они зашли в лифт. Под белым светом ламп Никита разглядывал его, будто впервые видел. — Ночью уеду, — наконец ответил Никита. Лифт, дрогнув, остановился, и двери его разъехались в стороны. — Часа в три от тебя свалю, на такси за час доеду до вокзала. Слушай, Кость, — заговорил он уже будничным тоном, выходя на площадку, — а выеби меня? — Чего? — вскинул брови Костя, сбитый с толку. Никита достал из кармана ключи и ткнул ими в замочную скважину. — Выеби, говорю. Мне чисто интересно, как это будет. Ни с кем другим, сам понимаешь, я не стану. А с тобой — отчего бы не попробовать? Он распахнул дверь. Снял куртку и швырнул ее на пол, словно она в чем-то провинилась. Никита продолжал разглагольствовать, стоя спиной: — Мужик твой тебя кинул, когда нового найдешь — неизвестно, чего тебе отказываться-то? Костя остался на пороге. На виске билась жилка. И никак не мог понять: то ли заорать и врезать Никите, то ли отступить, опуститься на пол и накрыть голову руками, сказав: я в домике. И прикинуться, что его здесь нет. Никита наконец обернулся, сверкая оскалом — точь-в-точь таким же, как набит у него на груди. Вот что означает эта татуировка, вдруг понял Костя. Улыбку, которой Никита отгораживается от мира. Улыбку, которая очаровывает, которой невозможно противиться, которая разоружает. Он не спорит, не дерется, не качает свои права. Ему достаточно просто улыбнуться, чтобы все было так, как ему хочется. Ему достаточно улыбнуться, чтобы скрыть все свои чувства. — Зачем ты надо мной глумишься? — устало спросил Костя и потер глаза кулаком. — Ложись, успеешь немного поспать перед отъездом. Вошел в квартиру, разделся догола и закрылся в ванной. Получается, что он в один вечер проебал все. Так долго решал, что же выбрать, а в результате остался один на один с самим собой. Юра, может быть, и вернется, и снисходительно простит ему неразумность, только Костя не сможет забыть, как ныл в его машине. Никита уедет, забыв эти три дня, потому что может приспособиться и выжить без него, может устроиться так, чтобы довольны были все: родственники, друзья, приятели. Все, кроме него. А что Косте? Косте снова пытаться наладить свою непутевую жизнь. Он закрыл глаза, подставляя лицо под горячую воду. И зачем все это было? Зачем, если он оказался в начальной точке, там же, где и год назад? Как же спать хочется. Чтобы без сновидений. Чтобы просто лечь, закрыть глаза — и забыться. И, может быть, никогда не просыпаться. Он, набросив полотенце на плечи, поплелся к кровати. Никита сидел лицом к окну в темноте, только силуэт спины. Костя остановился. — Что, закончил? — лениво, будто через силу спросил Никита, обернувшись к нему. — Пойду тоже сполоснусь… Будильник на два поставь. Костя кивнул. Он лег, укрылся одеялом до подбородка, уставился в квадрат окна, туда, где светил ненавистный фонарь на стройке. До чего же дерьмово. И что делать — не знает. Вспомнив о будильнике, он встал и потащился в коридор за смартфоном, забытым в кармане куртки. Проверил все мессенджеры, посмотрел, нет ли сообщений Вконтакте. Пусто. Юра не пишет. Да и черт с ним. Черт с ними со всеми. Плевать на Никиту, плевать на ощущение, будто он тонет. Повторяя это как мантру — плевать, плевать, плевать, — Костя вернулся в постель. Вскоре затих шум воды, щелкнул выключатель, и Никита перелез через его ноги и лег рядом, повернувшись спиной. Никто не произнес ни слова. Никита дышал так ровно, что не было сомнений: не спит. Сколько времени они так провели, Костя не знал. По ощущениям — полчаса. Или около того. А завтра — одинокая ночь. Никита будет трястись в поезде. Наверняка познакомится с соседями по купе или плацкарту, будет травить им байки со своей навигации, и люди сочтут, что он — веселый и беззаботный. Оскал на его лице обманет их. Костя положил руку ему на плечо. И Никита почти сразу же накрыл его ладонь своею. — Почему мне так гадко думать, что вы с ним ебались на этой же кровати? — глухо спросил Никита. — Ладно бы просто какой парень… а именно с этим — противно. Ненавижу его. Так бы и выбил все зубы его ровные. — Если тебя это утешит, он больше никогда на этой кровати не побывает, — пробормотал Костя. — Не то чтобы его это сильно расстроило… Никита перекатился на другой бок, оказавшись лицом к Косте, и сделал это так резко, что столкнулся с ним коленями и ненароком поддал локтем. На миг задохнувшись, Костя обхватил Никиту одной рукой. Тот впился злым поцелуем, кусая губы, и навалился сверху. Он горел, словно в лихорадке — такой горячий был. Впервые Костя почувствовал, какая сила кроется в мышцах Никиты: тот столь крепко прибил к кровати, что ни сдвинуться, ни сбросить его. Предплечьем Никита давил на горло, колено упер в бедро. Он оттянул нижнюю губу Кости, прихватив ее зубами, и отпустил, когда стало действительно больно. «Странно, — отстраненно подумал Костя, — я забыл, что это такое — боль. Никто не бил меня вот уже год. Нигде я не падал пьяным. И это, наверное, нормально. Это, а не то, что было до переезда. До разлуки с Никитой. Так почему сейчас, сцепившись с ним, хочется бросить все и потянуться туда, где он? Пожертвовать всем, как верно дал определение Юра…» Никита ослабил хватку, стек на него, уже не тыкая острыми углами. Ладонь его скользнула по подбородку, осталась на щеке. — Кость, — прошептал Никита, — я ведь не шутил. Мне, может, и не понравится даже. Но я хочу, чтобы ты мне вставил. И он спрятал лицо в изгибе шеи Кости, словно смутившись. — Меня мужик бросил, — ответил Костя. — Тебе не кажется, что я слишком подавлен сейчас? — Не-а, — нагло заявил Никита и быстро, воровато поцеловал его в шею. — Знаешь, что вспомнил? Пару лет назад на вписке просыпаюсь утром от того, что мне в бедро твой член упирается. Вокруг тела пьяные, пацаны наши, а мы с тобой в обнимку на диване. И ври потом, что это просто утренний стояк, — хохотнул он. — Пришлось тихонько от тебя утекать, чтобы не палиться… Вот то, что он всегда умел: увлечь, поднять настроение, отдалить все проблемы. Одно его присутствие решало половину всех неразрешимых дилемм. Это, может, действительно сейчас единственно важное было — заняться с ним любовью. Костя обхватил его лицо руками, поцеловал, как в последний раз. Эти губы, которые он любил, сколько себя помнит. Эти скулы. Эти глаза, нереальные голубые глаза, каких в жизни не бывает, только на картинках. Как-то быстро, незаметно Никита оказался под ним — податливый, ласковый, только кончики пальцев порхают бабочками по голой спине, а бедра обхватывают талию. Костя провел носом по его щеке, вдыхая его запах. Если эта близость будет последней, то он хочет запомнить все до мельчайших подробностей. Они пригодятся, когда он будет сидеть с разбитым сердцем и жалеть себя. Он почувствовал, как упирается ему в живот член Никиты. Как крепко он стоит. Ладони Никиты проехались по спине, опустились на ягодицы, требовательно сжали. — Ты же всегда меня хотел, — прошептал Никита ему в губы. — Хотел согнуть и трахнуть, разве нет? Я тоже хочу. — Договорился, — пробормотал Костя. — Все-таки ты договорился… Никита рассмеялся, словно услышал шутку. — Давай, накажи меня, — сказал он, пока Костя, навалившись на него, тянулся под кровать к коробке со смазкой и презервативами. Он действительно смог отодвинуть на задний план все, что угнетало. Никита заразил его своей способностью жить одним моментом, даровал ему это умение на короткое время, и перестала давить на грудь невидимая тяжесть. Он отвлек Никиту поцелуем и коснулся скользкими пальцами между его ягодиц. Неудобно было лезть рукой между их телами, когда Никита пытался соприкоснуться с ним каждым миллиметром кожи, но зато они чувствовали друг друга так близко, что ближе некуда. Никита крепко сжал его загривок, не позволяя отдалиться. Он все же напрягся — мышцы задубели, нахальный язык присмирел и не лез в рот. Костя дотронулся до узкого отверстия, коснулся там, где никто еще Никиту не трогал. И замер. Может, передумает. Сдаст назад. Надо дать ему возможность отказаться. Хотя член уже стоит, и хочется толкнуться им в горячее нутро. Туда, а не в кулак Никиты, как сегодня днем. Никита отстранился от его губ, прошептал: — Я не хрустальный. Давай. Костя склонил голову, упираясь лбом в его лоб. Глаза Никиты блестели. Он чуть шире развел полусогнутые ноги. И Костя перестал сомневаться. Нет, Никита хочет пойти до конца. Он не попросит остановиться. Костя толкнулся одним пальцем в него — медленно, аккуратно. Никто его там не трогал, тупо подумал он. А я… а я не стал дожидаться. И хоть никогда не велся на романтические бредни типа «быть друг у друга первыми», немного жалею теперь. Никита выдохнул: — Я такими темпами на поезд опоздаю. Это твой коварный план? Костя впился поцелуем в его смеющийся рот, смял его губы своими. Он все еще осторожничал, но постепенно напряжение отпускало, и он понимал: сделает все идеально. Никита не разочаруется в первом опыте. А кто знает, может, у него будут и другие. Может, он погорячился, когда сказал, что никому другому не даст. Прижмет если — найдет, под кого лечь. Костя поцеловал его почти зло, будто бы мстя за то, что еще не случилось. Начал даже понимать, что почувствовал Никита, когда приревновал его. Он выдавил еще смазки на пальцы. В нос забился чересчур сладкий вишневый запах. Легко вогнал в Никиту два, три пальца — свободно растянул мышцы. Это потому, что Никита доверяет ему. Не зажимается. Сам этого хочет. Почему они потеряли столько времени? Никита стиснул его плечи, откинул голову назад и ртом втянул воздух. — Еще вот так же, — хрипло попросил он. — Еще разок. И скользнул ладонью к своему члену. Костя облокотился рядом с его плечом, внимательно вгляделся в лицо, в широко распахнутые глаза. Повторил движение, касаясь точки внутри, и Никита прикусил губу, зажмурившись. Костяшками он задевал то живот, то член Кости. То, как он получал удовольствие, сводило с ума. Костя завороженно наблюдал за ним, слушал, как он постанывает, и раздвигал пальцы шире, еще шире, чтобы поскорее заменить их на член. Собственное возбуждение накатило волной, ударило в затылок, отрубая мыслительную деятельность. Пора. Кажется, пора. Костя вытащил пальцы, не глядя нащупал квадратик из фольги. Никита замедлил движения и посмотрел ему в глаза, чуть поглаживая себя. Грудь его мерно вздымалась. — Скажи ты мне год назад, что так будет… я бы испугался и слился, — прошептал Никита. — А теперь — не боюсь. Костя наклонил голову, целуя его. А он бы не испугался. Он бы даже сам себя растянул, если б Никита не захотел. Подставился бы ему без раздумий. Только все равно бы потом сбежал туда, где не ощущаешь себя грязным и жалким. Он раскатал по члену презерватив, смазал и себя, и Никиту, еще пару раз скользнув в него пальцами, и приставил головку к растянутому, но все равно такому узкому входу. От напряжения со лба сорвалась капля пота. Он толкнулся вперед — чуть-чуть, едва раздвигая мышцы. Надо было еще растянуть, пронеслось в голове. Это ведь для него в первый раз. Никита вдруг чуть подался бедрами навстречу — и Костя осмелел. Он двинулся, погружая член глубже, но не до конца — достаточно и так, чтобы дотронуться до простаты. Рука, на которую он облокачивался, подрагивала. Он оперся и второй по другую сторону от головы Никиты. И ощутил прикосновение пальцев ко взмокшему виску — нежное, будто это он переживал первый раз, а не Никита. Словно это ему нужно было помочь расслабиться. Он выдохнул, на миг оторвался от губ Никиты, чтобы посмотреть на него, и встретил спокойный взгляд. — Я люблю тебя, — пробормотал Костя. — Так люблю… И снова прижался в поцелуе, чтобы Никита не фыркнул ничего по поводу смешной сентиментальности. Пошло легче: он нашел нужный угол, толкался неглубоко, и Никита в ответ подавался навстречу, рука его, скользящая по члену, порой замирала. Ему хорошо, Костя знал это, и радость распирала грудь. Ему хорошо так, как никогда еще не было. Он ускорился. Сам долго не продержится. Столько раз просыпаться со стояком и дрочить, представляя Никиту, столько раз засыпать вместе с ним, чувствуя тепло его тела, его кожу под своими ладонями… И наконец оказаться с ним вместе. Он чересчур долго ждал этого момента, ждал так долго, что не верил, что когда-нибудь все это случится. Никита быстрее заработал кулаком, и Костя подхватил его темп. Приходилось сдерживаться, чтобы не проникнуть глубже, чтобы не повести себя слишком грубо. Движения Никиты стали рваными, сбился ритм, а задница сжалась. Костя замер, застыл, прижавшись к губам Никиты. На живот ему выплеснулась сперма. Он медленно вытащил член, снял презерватив и за пару прикосновений кончил на ягодицы Никиты. Силы его покинули. Он опустился сверху, дотронулся губами до щеки Никиты. Тот, тяжело дыша, положил ладонь ему на спину. Потом завозился, пытаясь выползти, и Костя откатился в сторону. Никита лег на живот и глубоко вздохнул. Обняв подушку, подтянул ее под грудь и шепотом сказал: — Теперь женись на мне. Или хотя бы погладь, ноет… Костя, усмехнувшись, огладил его задницу, уделив внимание обеим половинкам, и провел пальцем по анусу, по припухшим горячим мышцам. Никиту передернуло, будто током ударило. — Так, — сдавленно сказал он, — хорош. А то опять ебать придется… Он упал щекой на подушку. Никита прикрыл его одеялом. Кажется, никто из них так и не заснул, а потом прозвенел будильник. Все стало буднично, словно нужно было идти на работу. Костя, замотавшись в халат, пошлепал ставить чайник, Никита быстро принял душ. Включенный свет раздражал глаза, и хотелось лечь, наверстать упущенные часы сна. — Я провожу тебя, — сказал Костя, пока Никита хлебал растворимый кофе. От еды он отказался. — Не надо, — буркнул Никита. Он отставил недопитый кофе и принялся ходить по квартире, подцепляя со всех поверхностей свои вещи и запихивая их в рюкзак. — На какой хоть вокзал-то? — безнадежно спросил Костя. Никита, порывшись в рюкзаке, вытащил паспорт и бросил его на стол. Между страниц был заложен билет. Костя взглянул на него. — Так ты домой? — удивился он. — Я думал, куда-то еще… — А куда мне? — огрызнулся Никита. Он вернулся на кухню, надевая куртку. — Куда мне еще? Никто меня нигде не ждет, — ожесточенно сказал он и забросил рюкзак на плечи. — Я вернулся — а все по-другому. Хотел с пацанами подраться, думал — ебала друг другу набьем, и все станет как раньше, и полегчает, а они не повелись, прикинь? Не получилось на пиздюли нарваться! Костя поднял на него глаза. Никита стоял перед ним уже одетый, только обуться осталось, и смотрел зло. — Я тебя никак не пойму, — тихо сказал Костя. — А чего тут понимать? — горько ответил Никита. — Дай сюда… — Он сцапал паспорт со стола. Билет на поезд Костя прижал к груди и отступил на шаг. — Ответь сначала, — сказал он. — Ко мне ты зачем приехал? Чтобы тоже полегчало? — Да просто так я прикатил! — рявкнул Никита. — Тупо выдумал предлог, чтобы с тобой пару дней побыть, понять, чем ты теперь живешь. Остался ли ты прежним или тоже стал другим. — И как? — совсем тихо спросил Костя. — Не знаю, — ответил Никита и отвел взгляд, разом потухнув. Схватил пачку сигарет со стола и повертел ее в руках. — Не знаю, ясно? Ты хоть счастлив? — Он вскинул глаза на Костю. — Ты счастлив был до того, как я к тебе приперся и все испортил? Ты на своем месте был? Костя, помедлив, пожал плечами. Билет жег ему руки. — И зачем тогда все это было? — в сердцах спросил Никита. — Зачем ты уезжал, я сбегал, зачем я сейчас тут стою и распинаюсь перед тобой, если ничего не изменилось? Если мы все так же недовольны собой, друг другом и жизнью? Он замолчал и вытащил сигарету из пачки. Руки у него подрагивали, и Костя подумал, что уже как-то раз такое видел. — Если тебя никто там не ждет, то почему ты сейчас хочешь уехать? — вполголоса спросил Костя и посмотрел на Никиту. Тот наконец прикурил и выпустил струю дыма. Костя протянул руку за сигаретой — совсем как раньше. — А что мне еще делать, Кость? — отчего-то так же тихо ответил Никита. Костя глубоко затянулся, прислонившись к подоконнику. И, выпуская дым, поднес кончик сигареты к билету. Получилось только подкоптить его. Все это время Никита безмолвно наблюдал за ним. Костя нервно усмехнулся. — Похоже на предложение остаться? — спросил он. — Может, теперь ты согласишься? Никита исподлобья посмотрел на него и протянул зажигалку. — Похоже на согласие? — передразнил он и сбросил рюкзак с плеч на пол. — Выпендрежник. Теперь еще че-нибудь процитируй. — Что-то ничего на ум не приходит, — сказал Костя и поджег билет, держа его за самый краешек. — Он хоть счастливый был? — буркнул Никита, не отрывая взгляда от огня. — Это в маршрутках счастливые, — хмыкнул Костя. — На таком не посчитаешь. — Ладно. Будем считать, что счастливый.

КОНЕЦ