Мой сын

Небо клубилось грязно-синими тучами. Детройт погрузился в тёмную безлунную ночь. Хэнк не находил себе места. Прошло два дня с момента того рокового события, и с каждым часом эмоции подскакивали всё выше, доводя лейтенанта до сумашествия. Завтра утром он должен вернуться на работу, закрыть наконец то чёртово дело и отпраздновать эту маленькую победу в баре, но какое это имело значение, если в ту ночь он потерял единственного дорогого ему человека? Какое вообще значение имели его повседневные дела, если Коннор не будет ждать его дома, радостно рассказывая о том, что сегодня делал Сумо? К хорошему быстро привыкаешь, а за прошедший месяц Андерсон привык к роботу намного сильнее, чем предполагал. Настолько, что сейчас готов был лишиться работы, дома, даже собственной жизни — лишь бы его сынок был в порядке. Продавец накануне сказал, что они смогут его починить, но внутренний страх душил, сдавливал лёгкие и сжигал грудную клетку. О покупке нового и речи не было — дикость и абсурд, заменить того, кто столько времени был рядом, на «чистенького» ребёнка. Он не хотел нового андроида. Он хотел вернуть Коннора. Его Коннора, смешливого и наивного, восторженного и заботливого, любопытного и чересчур умного для ребёнка. Нужно было поспать, но Андерсон просто не мог. Он ходил кругами по комнате, падал на диван и закрывал глаза, однако мельтешащие синим цветом картинки того ужаса мелькали под веками, заставляя подрываться и вновь исхаживать кругами, лишь бы не погрузиться в жуткую дремоту, из которой, казалось, не выбраться. Хэнк не заметил, как наступило утро. Тяжёлые серые тучи тянулись вдоль неба толстыми некрасивыми полосками, лишь изредка разрешая холодному солнцу проступить. А то, словно не решаясь за столь долгое отсутствие выйти, небрежно бросалось редкими лучами, совершенно не грея. Лейтенант выглянул в окно. Что-то неестественно грустное было в погоде. Словно бы весь Детройт был готов изразиться томным всхлипом, если Андерсон вдруг окончательно лишится робота. Магазин открывался только через час, но Хэнк уже заводил машину. Фаулер точно его обыщется и вновь будет грозить увольнением, а может, уже наконец и уволит, но это неважно. К чёрту Фаулера, к чёрту полицейский участок, к чёрту весь мир! Ему стоило пройтись пешком, немного проветрить мысли, он сам понимал, что в машине может стать хуже — невидимые синие пятна всё ещё расползались по обивке и бардачку в сознании лейтенанта, но на это совершенно плевать. Пусть его хоть вырвет, но он ни за что не покинет автомобиль до тех пор, пока вновь не увидит Коннора. Глупые принципы, на которых только и держался его разум после всего произошедшего. Андерсон свернул в небольшой проулок, двумя пальцами болезненно потирая переносицу. Нет, так нельзя. Он не может целый час кататься по городу словно беззаботная городская «лань», зная, что с его мальчиком не всё в порядке. Может, действительно пойти пешком?.. Автомобиль тронулся, выезжая на улицу. Будь что будет, у него есть время извести себя страшными мыслями до самой ручки. И даже если эти мысли доведут его до автокатастрофы… Нет, ужасно нелепая и опрометчивая мысль. Никаких больше опасностей! Андерсон едва ли мог концентрировать внимание, однако вёл машину предельно аккуратно, словно от его езды могла зависеть жизнь андроида. Коннор, ну как он там… Логические доводы были уверенными, однако не внушали спокойствия. Да, починить ногу, подлотать тельце — не такое сложное дело, даже Хэнк это понимал, при всём его незнании андроидской биологии. Однако у него мог повредиться центр управления… Или как там его называют? Тот самый «мозг», который и делал Коннора Коннором. И тут даже идиоту станет ясно: нет мозга — нет человека. Нет центра управления — нет Коннора. Да, внешних повреждений «мозга» явно не наблюдалось, но что, если… Что, если Коннор просто не выдержал всего случившегося? Что, если по неокрепшей психике ребёнка пришелся столь сильный удар, что теперь мальчик просто непоправим? В конце концов, он действительно пережил много неприятного — работа в полицейском участке с отнюдь не весельчаками или аниматорами, разложившиеся трупы, невменяемые девианты с их покосившимися взглядами на жизнь… Что, если Коннора уже не вернуть? Что тогда? «Неужто и правда рай для роботов?» — промелькнуло в мыслях, и Хэнк криво усмехнулся. Чертовски ужасно, но всяко лучше, чем изводиться пугающими мыслями. Лишний час, который некогда казался мучительно долгим, пролетел быстрее, чем ожидалось. Автомобиль мягко остановился у бордюра, но дверь хлопнула до мурашек громко, и этот хлопок оборвался тишиной улицы. Он стоял у витрины Киберлайф, как и в тот день, когда решился на покупку. Его мысли были также затуманены как и тогда, и от аналогии стало не по себе. Нет, сейчас всё иначе. Андерсон хотел верить, что сейчас всё иначе. Он сильно изменился за короткий срок, и теперь, как бы это банально и киношно не звучало, но теперь жизнь будет другой. И сейчас всё зависело от одного шага через порог. — Добрый день! — вновь парировал консультант, бодро вылезая из-под стойки. И эта удивительная бодрость на фоне мрачного утра казалась издёвкой. — О, Мистер Андерсон! Ваш робот готов. Сердце бухнуло и ушло куда-то на уровень селезёнки. Отвратительные слова (никакой Коннор не «робот», он ребёнок!) сейчас звучали настолько громогласно и приятно, что невольно хотелось крикнуть во весь голос от внезапной радости. Парнишка удалился вглубь магазина, туда, где, вероятно, был склад, а Хэнк обернулся на витринного андроида. Малец стоял так же, погружённый в какие-то свои мысли, которые никто и никогда не узнал бы. Он всё так же глядел своими огромными глазками на серый мир за стеклом, автоматически улыбался прохожим и, лишь изредка, позволял себе махнуть ручонкой или совсем по-человечески улыбнуться. Безымянный YK-800, единственная роль которого — привлекать народ в лавку. Не это ли огромная несправедливость? Диод на виске андроида маякнул жёлтым, и тот обернулся на опешившего лейтенанта. Неживой взгляд вперился в самую душонку, лишь неподдельное любопытство искрилось в глазах и напоминало мужчине о том, что андроид — ребёнок. Те же штанишки и выглаженная рубашечка, то же лицо с большими карими глазами, та же уложенная волосок к волоску причёска, но от чего-то… Совсем другой человек. Да, именно человек, иначе воспринимать их Андерсон не мог и не хотел. А мог бы этот витринный андроид стать его Коннором? Мог бы этот похожий с виду малыш стать самым важным в жизни лейтенанта человеком? Мог бы он стать его сыном? Консультант упоминал, что эта модель подстраивается под поведение родителя, не значит ли это, что любой такой андроид — совершенно новый ребенок, в корне отличающийся от своего конвейерного собрата? И если это так, то что из себя представляет этот «витринный образец», у которого никогда не будет мамы или папы, и который сможет понять его главную цель — быть ребёнком, лишь издалека, наблюдая за уличными семейками или очередными покупками детских моделей? А что, если этот андроид его помнит? Мальчишка моргнул и вернул своё внимание улице, оставив мужчину в смятении и горьком сочувствии. — Мистер Андерсон. — послышалось из-за спины, и лейтенант обернулся. Сердце пропустило удар, стоило лишь взглянуть на Коннора — такого маленького, такого живого и страшно похожего на Коула. Он недвижно стоял в ожидании команды консультанта, но диод радостно мелькал жёлтыми и голубыми цветами как новогодняя гирлянда. — У андроида были незначительные повреждения конечностей и утечка тириума, в остальном он был цел. Нам пришлось вернуть ему заводскую одежду, но настройки не трогали. Андерсон не мог поверить ни глазам, ни ушам. Какое облегчение! Он видел своего ребёнка, здорового и невредимого, и счастье переполняло его с ног до головы, но то, как продавец говорил о мальчике (господи, он действительно сказал «незначительные повреждения»?!) приводили в ужас. Нет, сейчас всё в порядке. У парнишки есть своя работа, было бы глупо требовать от него уважения к роботу, когда как тот видит таких пачками несколько раз за день. Хэнк с улыбкой выдохнул. Все опасности позади. Главное, что с Коннором всё хорошо. — Привет, пап… — начал мальчик и запнулся. Диод мгновением маякнул жёлтым и вернулся в первоначальный голубой. — То есть, Хэнк. Лейтенант улыбнулся, укладывая увесистую ладонь на тоненькое пластиковое плечо. — Можешь звать папой, если хочешь. — А можно папой Хэнком? — карие глазки замерцали искорками, и мужчина невольно умильнулся. В мыслях, конечно же. — Можно. Пойдем домой? Андроид удовлетворительно кивнул и протянул маленькую ручонку, хватаясь за протянутую в ответ ладонь. Им предстояло наверстать много упущенных, проведённых в сумасшедшем одиночестве дней. На прощание Коннор махнул стоящему на витрине андроиду. Тот удивлённо склонил голову вбок, словно совсем не понимая, что значит этот жест, но всё же помахал в ответ ладошкой. Удивительные они — детские модели. Слишком взрослые, чтобы быть маленькими, и слишком маленькие, чтобы быть взрослыми. — Я скучал. — протянул андроид, стоило им выйти на улицу. Погода не изменилась, но почему-то ощущалась теплее, чем пару часов до этого. Коннор мелко дрожал, влажность воздуха оказалась непривычно холодной. — Я тоже по тебе скучал. — выдохнул Андерсон, наблюдая, как диод сменяется из ровного синего в мелькающий, словно дрожа вместе со всем тельцем. — Ей богу, я так переживал за тебя. — Всё ведь хорошо! Видишь? Всё хорошо! — андроид тряс руку лейтенанта, всем своим видом уверяя, что старшему действительно не о чем беспокоиться. А когда сдавленный смех Андерсона утих, мальчик вздохнул, тень скользнула по его лицу. — Я, кажется, видел смерть. — Да? И как тебе? — мысленно Хэнк уже успел отругать себя за столь небрежно-холодный тон, однако сейчас он не мог всерьёз воспринимать подобные слова. Ещё слишком тяжело. — Ты был прав, это пустота. — мальчик остановился возле серого автомобиля, пиная ногой камешек. Диод горел ровным красным, хотя и без него было видно, как неприятно ему было говорить об этом, но он продолжал. — Сначала тебе кажется, что тебе больно и страшно, а потом понимаешь, что на самом деле ни того, ни другого не чувствуешь. Потом появляется сожаление, но оно как будто ненастоящее. Тогда мне так не казалось, но сейчас я понимаю, как это жутко звучит. Двери с хлопком закрылись, погрузив салон автомобиля в тишину. Андроид выпытывающе разглядывал лейтенанта, ожидая ответа, а тот… Тот не мог и не хотел продолжать подобный диалог. Он обязательно обсудит это с мальчиком, но не сейчас. Не здесь. Не после того, что произошло. Андерсон натянул улыбку, обещая себе, что вернётся к разговору этим же вечером или завтра утром. Им обоим нужно отдохнуть. — Знаешь, как я хотел тебя изначально назвать? — спросил он в пол оборота, наблюдая, как колечко диода из красного возвращается в размеренный голубой. — Как? Коул? — мальчик нетерпеливо поёрзал в кресле. Мужчина покачал головой. — «Сраный сын». На мгновение в салоне повисла неловкая пауза, и автомобиль заполнился звонким детским смехом. Из-за низких туч словно бы вышло солнце. — Ты бы так не назвал меня! — хохоча, возразил мальчишка и, задумавшись, продолжил. — Не назвал же? Хэнк громко и весело хмыкнул. — Нет, конечно, Коннор. Не хочешь составить компанию за завтраком? Я ужасно голоден. — А как же твоя работа? — Подождёт. — отмахнулся Андерсон. — Справятся без меня. — А если тебя уволят? — встревоженно прошептал Коннор, хватаясь за подлокотник. — Ну, Рид обрадуется точно. Мальчик хихикнул и кивнул. Машина с щелчком завелась и тронулась с места. Они оба понимали, что работа и впрямь никуда не денется. Им столько пришлось пережить за последние несколько дней, что Фаулер просто обязан дать этим двоим двухнедельный отпуск, чтобы не прослыть куском говна. За окном мелькали унылые городские пейзажи, но на душе впервые за несколько лет было безмятежно и спокойно. Его сын сидел совсем рядом, прислонившись головой к стеклу и рассматривая серые домики. Возможно, стоило что-либо с этим диодом, но это потом. Весь мир на потом, главное — Коннор жив и есть у него. Теперь их жизнь изменится в лучшую сторону. Да, им предстоит ещё со многим разобраться и узнать друг друга получше, но то, что с этого дня начнётся новая, полная приключений и семейного тепла история, сомнений не было. Хэнк был в этом уверен.