Порочное создание

Мудак! Как я могла забыть о его мудацкой натуре? Приняла сидячее положение на кровати и подтянула ноги к груди, стараясь подавить болезненные ощущения в области сердца. — Позвони, — подогнала мужчину и как можно беспечнее пожала плечами, — И передай суке, чтоб она подавилась. Томас приподнялся на локтях: — Сколько Чарльз заплатил за три ночи, Никки? — Нисколько, — заставила себя растянуть губы в издевательской улыбке, но вышло дурно — я разрывалась между двух огней: желанием залепить пощёчину и убежать без оглядки, — Нам с Чарльзом нравится проводить время друг с другом. Знаешь, взаимопонимание и всё-такое. Теперь уж Томас издевательски закачал головой, подстраиваясь под звуки моего голоса: — Да-да, а не трахает он тебя из принципа «до свадьбы нельзя», и ты хранишь ему верность, и после медового месяца подарите мне племянников. Даже моя бурная фантазия до такого не додумалась, но стоило отдать мужчине должное — он заставил меня рассмеяться. — Я не поверю в эту хуйню, — ответом моему смеху была улыбка, на которой я откровенно залипла, — Может, удивишь меня правдой? — Он не заплатил мне ни цента, а не трахает по известной тебе причине. — Nutzlos (перевод: бесполезно), — наблюдала, как Томас откидывается спиной на кровать и подтягивает под голову подушку, — Вопрос номер два, Hure, в каком месяце ты свободна? Непонимающе уставилась на мужчину, пропуская мимо ушей непонятные иностранные словечки: — О чём ты? — О твоей занятости, конечно. Чарльз же не единственный, график расписан? Пальцы сжались, приготовившись к очередной словесной атаке, на которую был нацелен мой кулак. — Ты можешь сколько угодно говорить о несуществующих графиках, о моей «профессии» и называть шлюхой на разных языках мира. Мне глубоко похуй, что ты обо мне думаешь. Пыталась сохранять голос спокойным, мысленно представляя, как утренние лучи солнца освещают мою новую жизнь, но не выдержала — резко развернулась к мужчине и повысила голос: — Переубеждать тебя в чём-либо не собираюсь! Я про себя всё знаю, мне этого достаточно! А ты давись ядом и брызжи им по всем проституткам мира, стараясь насолить помершей матери! Томас остановил мою активную жестикуляцию, сцепив на запястьях стальные «кандалы» и грубо притянул ближе. Неосознанно поёжилась, хотя нависала над мужчиной и была в выигрышном положении по сравнению с его расслабленной позой. — Чарльз такой болтун… Вы что, ночами болтаете о его матери-потаскухе? — Она и твоя мать тоже, — не без издёвки напомнила я и почувствовала, как пальцы на запястье сжались сильнее. — Впредь будь умнее, и выкинь этот бред из головы. — Обязательно, как только перестанешь называть меня шлюхой. Неожиданно Томас улыбнулся и отпустил мои руки, чтобы силой заставить оседлать его верхом. Ну, как заставить? Мне бы в пору сопротивляться, а я с азартом приняла правила игры и позволила длинным волосам, точно шатру, отгородить нас от прорывающегося за окном утра: — В моих мыслях засела Hure и никак не хочет покидать голову. Указательным пальчиком провела по его густым чёрным бровям, стараясь запомнить черты понравившегося лица, и не сразу уловила смысл его слов: это он меня выкинуть из головы не может? — Когда я мысленно проклинаю тебя, то называю мудаком. Томас слишком заразительно рассмеялся, и я неосознанно подстроилась под его смех. Хотелось сохранить этот момент в памяти, но быстро отговорила себя от странной затеи. В новой жизни нет место прошлому. В том, что Томас — мудак Майер останется прошлое — сомнений не было. — Мне пора идти, — попыталась встать, но мужчина крепко сомкнул руки на моей спине. — Прими со мной душ, Никки. Ох, чёрт! — Уже светает… — нерешительно возразила и всё-таки выбралась из кровати, оглядываясь в поисках халата и нижнего белья. Томас заворчал, перекатываясь на живот, и с огоньком в опьяняющем взгляде наблюдал за моим копошением: — Хоть трусики свои оставь. Буду стоять в душе, вспоминать о малиновом десерте и кончать в кулак. Тело обдало жаром, даже перед глазами поплыло от резко накатившей волны возбуждения. Лихорадочно бросила взгляд на медленно расступающиеся за окном тёмные облака и с мольбой посмотрела на Томаса. Чёрта с два, я теперь смогу уйти! — Мы же недолго? Мужчина, подражая довольному чеширскому коту, поднялся с кровати: — Ну, конечно, малинка.

***

На улице шёл дождь. Ледяные капли сокрушали старинные постройки, на которые пришли полюбоваться туристы и сделать несколько снимков на память. Молодой человек поморщился при виде подростков, с восторгом заглядывающие в окна здания, и улыбнулся, когда экскурсовод дал наглецам подзатыльник. — Не лучшая погода для экскурсии, — заговорил мужчина в безупречном сером костюме и раскрыл большой чёрный зонт, — Да и достопримечательность не лучшая. Благоразумнее было потратить деньги на Тауэр. Молодой человек в нетерпении потопал ногой, желая поскорее спуститься по мокрым ступенькам и вдохнуть запах свободы. — Долго стоять будем, адвокат? — Джордж, — поправил мужчина, — Называй меня Джордж. И, пожалуйста, не нервничай. Будь спокойнее, самое страшное позади. — Долго нам тут торчать? — не унимался парень и с нескрываемым отвращением отказался от протянутого зонта, — Я хочу домой. — Шейн, твоя сестра ждёт тебя в Нью-Йорке. Твой перелёт и твоё лечение в клинике оплачено. От тебя требуется спокойствие, договорились? Оставайся здесь, а я… — Где моя сестра? — опешил молодой человек и внезапно расхохотался, — Вот же даёт, сучья дочь! — Да тише ты! Я с тобой нянчиться не собираюсь, понял? Мне за это не доплачивают! Так что веди себя адекватно и не создавай проблем! Шейн сбежал вниз по ступенькам, жадно глотая воздух, и со смехом показал мужчине характерный жест: — Передай Никки, что хрен я лягу в дурку! — Я отвечаю только перед мистером Миллером, — мужчина попытался переместить зонт над подопечным, но не вышло — тот не думал мириться с ситуацией, — Если не будешь подчиняться, Шейн, не выйдешь за пределы Уандсворт, ясно? Шейн поднял голову вверх, чтобы оглядеть каждую деталь высокого здания, от которого ужас пробирал до самых костей. Оставаться здесь ещё хоть на день — пытка, именно поэтому покорно кивнул разозлённому адвокату. — Ясно. — На твоём месте я был бы благодарен сестре, и не оскорблял её. Мы приложили немало усилий, чтобы не доводить дело до суда. — Вы, конечно, перетрудились, — издевательски хохотнул Шейн, — В особенности моя сестра, трахаясь с твоим боссом в Америке. Кстати, с тобой тоже? Вы чередовались, или может одновременно потели над моим «дело»? В любом случае, ты классно поставил на место уёбка, настоявшего на моём заключении. Джордж ничего не ответил. Годы практики подсказывали — смысла вступать в полемику нет, как и нет смысла выпускать обезьяну «в люди». Но услуга, оплачиваемая в срок, заставила плотно сжать губы, попытаться не раскрошить зубы от злости, и кивнуть в сторону автостоянки. — Поехали, Шейн. — Я хочу покурить, — достал из кармана пачку сигарет и в немом вопросе уставился на мужчину, — Зажигалка? — Жду в машине! Не дожидаясь, когда парень вернёт зажигалку, Джордж стремительно покинул территорию колонии, то и дело вздрагивая от ледяного дождя. Даже зонт не спасал от озноба, однако Шейну, напротив, было душно. Желанная сигарета лишь усугубила положение, запахом дыма напоминая камерную грязь, отбитых соседей и самодовольные рожи старожил. Идти за адвокатом не хотелось также сильно, как и докуривать промокшую сигарету. Хотелось свободы, о которой на коленях молил сестру, считал дни до возможности позвонить ей, верил её страдальческому тону, — всё для чего? Чтобы узнать, как она радуется жизни в Нью-Йорке, держа под каблуком богатого папашу? Так ещё брата решилась контролировать: лети в Америку, лечись в клинике… Что, блядь, ещё сделать? — Эй, бро! — костлявая рука сокамерника повисла на плече Шейна и попыталась притянуть ближе к долговязому телу, — Круто, а? В один день вдохнули запах свободы! — Очень круто… — Может, нагрянем в паб? Я так соскучился по элю! Шейн в раздражении сбросил руку счастливого сокамерника: — Отвали! — Ты чего, бро? Шейн схватил приставалу за грудки и со всей силой приложил неустанно говорящую голову о своё калено. — Я тебе не бро, — холоднокровно сообщил молодой человек, позволяя сокамернику опуститься на землю, и новым ударом ноги заставил согнуться пополам, — Меня зовут Шейн, уяснил? — За что? — прохрипел парень в попытке подняться, но очередная подножка распластала его по луже. — Меня зовут Шейн Стаффорд! И мы больше не на зоне. Молодой человек оправил задравшиеся рукава и в отвращении уставился на скорченного сокамерника. Он был готов разнести все постройки на проклятой земле, всех тупорылых подростков, пришедших полюбоваться камерной жизнью, и всё то, что как-то, пусть косвенно, напоминало о гнилом месте. Шейн перешагнул через скулившего сокамерника, с удовлетворением наблюдая за расквашенным носом, и направился в сторону автостоянки. Нью-Йорка, так Нью-Йорк.