Опиум

Йен, как всегда, сидел в самом дальнем углу темного широкого коридора. Там, где его никто не увидит. Он не хотел возвращаться в свою комнату к этим несчастным, брошенным, таким же, каким был и он сам, отбросам общества. Никому не нужным. Осуждаемым обществом и одновременно лицемерно сочувствующим. Галлагер почти всю свою жизнь прожил в этом гнилом, вызывающем отвращение месте. Старое здание, хотя ремонт проводился года три назад, но особо буйные жители приюта строгого режима для мальчиков постарались сделать так, будто его не было. Три этажа, три отделения: самый верхний — отделение для уже слетающих с катушек, но ещё не долетевших до нужной степени, чтобы отправить в лечебницу. Йену посчастливилось находиться на первом. Единственная комната-камера, в которой стояли одни лишь металлические двухъярусные кровати ровными рядами от стены до стены. Кроме них не было ничего. Голые стены и полы. Можно было сказать, что эта комната была своего рода камерой, только не для двух-шести человек, а для тридцати и выше, причём разных возрастов. Да ещё и с камерами наблюдения, из шести работающих осталась только одна. Йен сидел неподвижно, прислушиваясь к каждому шороху. Если его увидят, то отправят на второй этаж, в «люльку» — так называли комнату для провинившихся. Одно из тысяч правил: после отбоя не шататься по коридорам. Йен не успел вернуться в комнату после переклички и теперь надо было ловить момент, чтобы незаметно пробраться и лечь, как будто всё так и было. Послышался шорох, очередной надзиратель вновь обходил этаж в надежде, что ему попадётся какой-нибудь выродок, над которым он сможет поизмываться, а потом отправить в комнату провинившихся. У охранников было всё под рукой, что может нанести телесные повреждения. «Малолетки-уголовники», словно голодные волки на привязи: дать слабину — вырвутся и загрызут. Подопечные данного приюта не знали, что такое доброта и пощада и являлись самыми опасными в городе, поэтому, как в тюрьме, при приюте была школа, а также существовало трудовое воспитание. Йен не являлся особо опасным, он до сих пор не мог понять, как вообще жизнь привела его в это место. Наверное, благодаря известной всему городу фамилии и просто славе членов его семьи. Йен вжался в стену и сильнее поджал ноги, увидев слабый свет от фонарика на стене. Только бы не заглянул в этот угол. Обычно всем было лень идти до конца, поэтому Галлагер особо не беспокоился. Уже давно в коридоре не включали свет даже на ночь, объясняя это экономией, поэтому было вдвойне сложно пробраться незамеченным в комнату на другом конце коридора. Любой шорох — моментальная реакция надзирателей, особенно тех, кто верно исполнял свой служебный долг. Сегодня как раз была смена именно такого представителя. Жизнь научила молодого человека действовать в подобных ситуациях, Йен уже не первый раз так попадал. Иногда ему удавалось проскользнуть только к утру и надеяться, что все его соседи спали, иначе парню пришлось бы туго. Стукачество хоть и не было в почёте, но определённые плюшки получали люди, которые доносили. Начало декабря, отопление в приюте слабое, единственная комната еле прогревалась; коридоры, что уж тут говорить, были холодными, а стены — ледяными. Пока сидел, Галлагер сдерживал стук зубов и очередную судорогу. О сне и речи быть не могло. Мысли были только о том, чтобы не заболеть. Йен упёрся глубже в стену, садясь поудобнее, ночь обещала быть долгой и холодной. Йен чувствовал, как мышцы начинало сводить уже не от холода, сколько он не менял свою позу, спина давно онемела и перестала чувствовать холод, только покалывание и неприятно разливающуюся стонущую боль. Голова становилась тяжёлой, разум затуманился, парень перестал понимать реальны ли шорохи или же это всего лишь иллюзия на фоне его почти насильной бессонницы. Йен подался вперёд, чтобы развеять свои сомнения. Света фонарика не было довольно длительное время. Коридор плыл и будто сужался и плавно расширялся перед глазами, а пол волной перекатывался из стороны в сторону. Желудок, будто сжали в кулак и встряхнули в разные стороны, как бармен шейкер. Это неприятное ощущение медленно, доставляя мучение, поднималось по глотке, там и застревая. Если Галлагера вырвет прямо здесь и сейчас будет плохо. Парень пытался проморгаться, отогнать эту тошнотворную иллюзию, но ком, застрявший в глотке, только нарастал, делая самочувствие дурнее и дурнее. Йен не смог удержать равновесие и упал вперёд, благо успел вывести руки вперёд и упереться на них. Локти дрожали, опора была хлипкая, вот-вот руки подкосит, и он просто грохнется прямо лицом в пол. Какова цена месячной бессонницы. Или дело не только в ней? По спине прошлась неприятная боль с одновременным облегчением, а изо рта непроизвольно потекли слюни. — Нихерово тебя накрыло, — издалось тихо из темноты. Йен не видел говорившего, но, несмотря на своё состояние, смог определить, чей это голос. Но имени не мог вспомнить. Галлагер ощутил прикосновение, а затем его приподняли. Пол под ногами казался таким колючим, словно состоящим из игл, в то время как парень ступал осторожно и мягко. Йен знал, что тот вёл его в туалет. Если их засекут, то можно отмазаться. Главное, успеть. Такое же тёмное помещение, на ощупь Йен нашёл унитаз и склонился над ним. Острой болью ком продвинулся в рот, а затем вышел, выливаясь в унитаз и смешиваясь с водой. В животе появился сильный спазм, выталкивающий содержимое желудка, такой, что Йен не смог сдержать стона. По помещению и за его пределами послышалось звучное эхо из рвотных позывов, сопения, хриплого кашля и тяжёлого дыхания. Надзиратели не заставили себя долго ждать, моментально влетели в туалет и включили свет. Оба парня рефлекторно зажмурились, пытаясь привыкнуть к столь яркому освещению. Первая зашла грузная и невысокого роста чернокожая женщина. На вид ей не больше сорока лет, небольшие морщины в уголках глаз и вместо шеи два свисающих подбородка. Кудрявые чёрные волосы забраны в конский хвост. Всех всегда поражало, что при своём лишнем весе она бегала ничуть не хуже любого среднесложенного человека (правда, бока и задница колыхались так, что все парни еле скрывали смех или отвращение). Так случилось и сейчас: она первая, оттолкнув своими широкими бёдрами напарника, вошла в туалет и протрубила чуть ли не на весь этаж. — Какого члена здесь делается? — у неё был грубый голос, от такого бросало в дрожь. Да и сама эта дама внушала ужас. После неё вошёл мужчина спортивного телосложения и высокого роста. — Траванулся чем-то, чуть кровать всю не заблевал, — вышел из положения тот парень, указывая на Галлагера. В этот же момент Йен подкрепил сказанное очередным рвотным позывом. Женщина сморщила в отвращении лицо, плюнула в их сторону и вышла, махнув мужчине, чтобы тот следовал за ней. Она оставила свет включенным. Через минуту Йену стало легче, и он немного отполз от унитаза и уже сидел на чуть тёплой напольной трубе, поджав одну ногу под себя, а вторую согнув в колене, и упершись об него локтем, придерживал свою ещё затуманенную голову и восстанавливал дыхание. Парень не знал, что сказать, да и этого не требовалось. В приюте не знали благодарности. Но Галлагер пытался подобрать хоть какие-то слова. — Какого, кха-кха, хуя… — тяжело дыша только и произнёс он. Парень только усмехнулся: — Тебя накачали дешёвыми колёсами те ублюдки. Видно, теперь их цель — ты. — Вот мрази, кх-кх… Во рту было до безобразия противно, хотелось хотя бы прополоскать его, не говоря уже о том, чтобы почистить. В животе будто прошла война, но определённо Йену стало легче: голова немного проходила, взгляд получалось фокусировать. — Не спросишь, зачем помог тебе, — это была скорее констатация, чем вопрос, не имел особого интереса и удивления. — Не вижу смысла, фух, — с этими словами Галлагер попытался встать, но ноги подкосило, и он упал бы, если бы тот не придержал. — Хм, — не ожидая другого ответа, хмыкнул парень с кудрявыми волосами. — Ну да, не обольщайся, я сам вышел поссать, а ты в это время как раз выпал из-за угла. Блять, да я чуть не обоссался прямо на месте! Йену было не до смеха, у него сил в буквальном смысле не было вообще. Его волновал вопрос о тех ублюдках из дальнего угла комнаты, по какой они взялись травить именно его? Йен жил скрытно и старался не ввязываться в драки. Обычная жизнь, видно, на этом кончилась. — Херовая шутка, очень… — сглотнув, прохрипел Галлагер. — Думаю, это всё из-за цвета твоих волос… — Хм, опустились до этого? — Здесь всё возможно. Они могли рассуждать на эту тему ещё долго, если бы не та женщина-гром-надзирательница, которая вновь пришла, наорала, пригрозила «люлькой» и пинками выгнала спать. Йен прошёл к своей кровати, не повезло, он спал на верхнем ярусе, подтянулся и влез, сразу провалившись. Раздался скрип по всему помещению. Ему оставалось спать часа три от силы.

***

Подъём был, как всегда, ужасным: громкий, хриплый голос прокричал о нём в рупор, затем мужчина вместе с напарником, в руках которого было точно такое же устройство, прошёлся между рядов и продолжали голосить. У Йена было чувство, будто ему, как в тех мультиках, казалось бы, детских, но с взрослой жестокостью, с обеих сторон ударили со всей дури по голове барабанными тарелками, и после этого у него перед глазами всё поплыло. — Эй, Галлагер, поднимай свой зад, рыжий засранец! — сказав это, мужчина кулаком ударил парня по рёбрам. Йен взвыл, но стал плавно вставать. — Так, ушлёпки недобитые, три минуты на сборы — и на перекличку! Кто опоздает, тот будет месяц убирать задний двор от мусора и мыть унитазы! — после этих слов он вышел из комнаты, оставляя своего помощника с малолетними уголовниками один на один. Йен сполз с кровати, превозмогая боль, и тут же получил ещё и по ногам. Сосед снизу как раз надевал ботинки, и Галлагер чуть не встал ему на голову. Сделав вид, что ничего не произошло, парень продолжил одеваться, так как времени уже не оставалось, да ещё в голове творилась полная каша. Ровная шеренга выстроилась в коридоре, около железных шкафчиков для раздевания, будто по команде «смирно», а надзиратель, со списком в руках, начал прохаживаться вдоль неё и презрительно сверлить каждого взглядом. Смена поменялась, дневные приступают к работе где-то с пяти утра. — Так, сраные отбросы, — примерно так он начинал свою утреннюю речь. — Вот для вас и настал ещё один день. Вы, гнойные занозы общества, прожили ещё один день вчера и вернулись в полном составе, — на этом он сделал акцент. — Распорядок дня такой же, как и вчера, — он начал перечислять его своим командным голосом. — А теперь перекличка! — после этого ему надо было перечислить сорок с лишним фамилий. Йен хотел зевнуть и протереть глаза в надежде проснуться, но если он это себе позволит, то получит по полной программе. Дошла очередь до его фамилии: — Галлагер! — Я! — Надеюсь, не заблевал сегодня ночью простынь, тебе спать на ней ещё месяц, — Йен почувствовал некоторое смущение, а в ряду послышались смешки. — Заткнули рты, смешки отставить! — сразу все затихли. — Нечего жрать всякую херню из уличных палаток. Йен так и усмехнулся про себя: или находить нормальную наркоту, а не дешёвое дерьмо, которым убить можно. Так надзиратель огласил половину списка, а у парня затекли ноги. — Та-ак, а вот и наше трио: Милкович! — Какой из? — отозвались из шеренги. — Да мне насрать, любой! — после этих слов сразу несколько парней сказали «Я». — Слышал, Терри снова посадили за разбой, молодец папаша, а ведь только вышел, — самодовольно улыбнулся надзиратель. — А теперь у вас есть время до начала занятий. Только посмейте прогулять, паршивцы! Встретимся на вечерней перекличке, а с некоторыми, может, и не встретимся. Свободны. Все разошлись кто куда, Галлагер же пошёл заправлять постель, а затем думал почистить, наконец, зубы, но перед этим его раз десять пихнули, чтобы отошёл в сторону. — Ну что, Галлагер, повеселился ночью, — злорадно произнёс один из Милковичей, проходя мимо. — Игги, не приставай к нашему нежному мальчику, — с издёвкой поддержал и Микки, делая разворот около Йена. — Джоуи, не отставай. — Пиздуйте от моей кровати, подонки, — сквозь зубы процедил Йен, собирая злость в кулак. Милковичи даже остолбенели от сказанного. — Ёбаная Галлагеровская шавка научилась лаять? Пора покупать намордник, — подойдя ближе, проговорил Микки, схватив того за рыжую шевелюру. Йен же рефлекторно взялся за его руку и сильно сжал, сдерживаясь дать поддых второй. Зубы сжал, а губы напряг, в его глазах читалось разочарование и злость. Разочаровался он в себе. Как он, Йен Галлагер, мог влюбиться в такого отбитого гадёныша, как Микки Милкович? Как же он хотел врезать по этому красивому лицу, разбить его прямой нос, оставить кровоподтёки на тонких губах, которые так и тянуло искусать в поцелуе. Любовь на грани с ненавистью. Его привлекало это. Йен последний идиот. — Нехуя было насиловать мою сеструху, ебучий Галлагер, — сильнее сжав в руке волосы парня и помотав его голову, прошипел Микки. Йен вспомнил, что эта сучка пустила слух об изнасиловании. Он ничего не ответил. Парень сам не признался ей, что он гей. Не смог, хотя она не отставала от него с расспросами, почему тот не хотел с ней встречаться. В общем-то, в этом и был весь их конфликт. Теперь для Йена было всё ясно. — Эй, эй, а ну разошлись! — поголосил надзиратель, подбегая к зачинщикам потасовки. — Разошлись, кому сказал! Микки сверкнул взглядом и оскалился, разворачиваясь, чтобы покинуть это место. — Ребята, пойдём. В другой раз разберёмся. — Давно не был в «люльке», Милкович? — В гробу я видел эту вашу «люльку», мистер как-вас-там-сволочной-ублюдок! — развернувшись, парень показал средний палец надзирателю. Йен прямо видел, как искривились губы, выражая недовольство, и как Микки закатил глаза. Галлагер невольно приподнял уголки губ, провожая его взглядом. Надзиратель сдержался от высказываний и применения силы, он знал, с какими отморозками работал. — Галлагер, — перевёл взгляд на поправляющего волосы мальчишку, — если будет буянить, говори. Мы его быстро приструним, отправив на третий этаж. Таких отморозков только туда и сажать, чёрт бы их побрал. — Нет, мистер Линч, всё в порядке, — махнул он рукой. — Когда-нибудь он прирежет тебя, больше защищай этого недоноска. — Тогда я буду сам в этом виноват. — Эй, Галлагер, вроде нормальный ты парень, не повезло тебе… — с этими словами он развернулся и, добавив: «Быстро на учёбу», вышел из комнаты. Йен вытащил свой рюкзак из-под кровати, благо он был цел, и направился в школу. До неё идти минут пятнадцать. Парня распирала злость и обида, он боялся даже подойти к Микки, ведь тот правда может и прикончить, а тем более рассказывать о чувствах. Да не всрались они ему, Милкович загрызёт к чертям, если намекнуть на них. — Эй, Йен, — позади послышался голос того парня, что помог ночью. — Ты как? — Нормуль. Мимо прошла компания парней из их приюта, и один позвал пацана, тот пожал плечами и ушёл с ними. — Тревор… Мне незачем запоминать его имя.