Ложь, или Право на убийство

      Дорога из леса оказалась еще более безрадостной и мрачной, чем по пути сюда, правда и вполовину не настолько пугающей. Теперь во мне самой затаилось чудовище пострашнее любого, кто мог попасться тогда. Малак по-прежнему молча, терпеливо и почти мученически тащил на себе Рика. Который в свою очередь был хоть и тяжелой, но довольно беспроблемной ношей. За три дня нашего пути он пришел в себя только один раз, и его тут же снова чем-то напоили.       После того, как сгорел Телле светлых, лес словно заснул. Не происходило совершенно ничего. Не слышно было птиц, животных тоже. Деревья застыли молчаливыми истуканами. Иногда Мэй останавливал нас движением руки и подолгу прислушивался — возможно, где-то неподалеку проходили тхерны. Но в основном над нами темнотой крон царило хмурое молчание леса, и мы не рвались его нарушать.       Мэй не подходил ко мне, видимо, опасаясь, что я предпочту остаться вдовой, чем так жить. Малак молча нес тело, и на шутки у него, похоже, просто не оставалось сил. Самой мне вообще не хотелось открывать рот лишний раз. Чувствуя себя потерянной, я делала то, что могла: просто переставляла ноги. Шаг. Второй. Третий. И, может, что-то изменится, пока я иду?       Сущность, которая теперь сидела во мне, больше себя не проявляла. Но вечерами, перед сном, я прикрывала глаза и пыталась прислушаться к себе. Почувствую ли я ее, может, услышу какой-то шепот? Но — ничего. Голосов я не слышала, никто не управлял моим телом, и даже спалось без кошмаров. Просто иногда, задумавшись, я понимала, что на меня кто-то смотрит… изнутри. Странное ощущение, о котором я никому не говорила. Их это не касалось точно. Было почти смешно, что мы снова шла по лесу отрядом из четверых. Только вот половина отряда сменилась полностью, а я и Рик теперь совсем не те, что были на пути сюда.       До выхода из леса было еще далеко, и хотя Малак сказал, что успеем за неделю, какими-то тайными тропами, мне в такое верилось с трудом. Лежа на плаще и отрешенно глядя на кроны деревьев, я понимала, что почти привыкла к этому мрачному и злому лесу. Еще немного — и мне здесь понравится. Деревья хотя бы не лгут…       — Рэй?       Я медленно повернула голову в сторону Мэя. Только упомяни лжеца… Ничего не ответив, снова уставилась на кроны. Словно они могли расступиться, зашевелить тяжелыми темными ветвями и показать мне небо. Но это были просто мои мечты, а в реальности рядом со мной сел тот, с кем я не хотела разговаривать. Мэй не притронулся ко мне, хотя краем глаза я видела, как он поднял руку, словно желая положить ее мне на плечо.       — Рэй, нам правда надо поговорить       — Не о чем говорить, и не трать время.       — Я не трачу, — спокойно ответил он. — Здесь нет никого, это уже проверили. Костер готов. За едой следит Мал. Мне нечем заняться.       Я снова повернула голову в его сторону и смерила взглядом.       — Мое время не трать.       От неожиданного ответа Мэй пару раз моргнул молча, но потом снова открыл рот, который уже зашить хотелось — ведь так прекрасно молчали три дня!       — И чем же ты занята?       На этот раз вместо ответа я уставилась взглядом вверх. Хотелось, чтобы он ушел куда-нибудь. Но он не уходил. Наши желания не совпадали, впрочем, как и наши мысли. Я не любила лгать и не уверена, что делала это убедительно в те моменты, когда приходилось. Просто люди в целом доверчивы, молчать побольше — и додумают сами. Но вот Мэй, видимо, привык сыпать фальшью направо и налево, раз лгал мне всё время нашего знакомства. И кто здесь может быть уверен, что ложь кроется только в словах? А вдруг все эти прикосновения и такие яркие, живые губы…       — Думаю о том, почему ты не сдох в детстве, — мой ответ был так же мрачен, как и мысли.       — А почему я должен был умереть, по-твоему? — тут же отозвался Мэй, явно намереваясь поддержать разговор. — Не потому ли, что, по твоему мнению, врал тебе?       Я скрипнула зубами и сдержала ответ, который состоял в основном из отборного солдатского лексикона. Надо было мне рот открывать?       — Рэй, ты же солдат, ты знаешь, что врать порой приходится, — он никак не унимался, хотя я знала, что он прекрасно видит мое раздражение и просто плевал на него. И доброты это не добавляло. — Ты правда думаешь, что я тебя и часть твоего отряда просто так потащил бы в Телле? Серьезно? Ведь ты бы сама так никогда не сделала. Верно?       С отвращением внутри я коротко кивнула. Пусть уже вываливает что хотел и идет отсюда. В этом он прав, я бы и правда не спасала первого встречного. Члены моего отряда — это семья, пусть и на время. Они совершенно другое, их как угодно далеко — или убить, или дотащить. Третьего не дано. Но сторонние не пойми кто… Да тут второго-то варианта и нет. Или оставить, или убить. А значит, он до тошноты прав. И я могла догадаться сразу, заподозрить что-то неладное, но мне тогда было слишком плохо. Сознание постоянно находилось в раздрае, и я просто не понимала, что тут что-то не так. Мне хотелось жить, и я уцепилась за эту призрачную и со стороны почти чудесную возможность. А его теплая забота показалась мне настоящей…       — Рэй… это не значит, что я не переживал за тебя.       Его искренняя попытка привнести в разговор хоть какой-то намек личного интереса вызвала у меня смешок.       — Иди руками себе помоги, перестанешь переживать за всякую шваль, — грубый ответ вырвался сам, но мне стало приятно и легко, когда я заметила, как лицо Мэя невольно скривилось. — Что, ответ слишком грубый для подобных тебе? Ну вот и ты во мне разочаруешься, хотя в умении плевать в лицо с тобой я не сравнюсь.       Мэй глубоко вздохнул и устало потер переносицу.       — Рэй, ты можешь чуть иначе думать?       Не выдержав, я резко села и посмотрела на него в упор. Хотелось сказать ему много чего и одновременно — чтобы он ушел… или успокоил, объяснил, что я всё не так поняла. Хотелось на самом деле не так понять. Пусть бы не было лжи и обмана. Не было вот этого ничего… Хотелось наорать и потом расплакаться — как глупой деревенской девчонке на груди у крепкого и сильного. Мэй неожиданно мягко улыбнулся и очень аккуратно провел пальцем по моим губам. Едва касаясь, словно боялся спугнуть. Опять. Когда-то он так уже делал… И к чему это привело? Я оттолкнула его руку и легла обратно.       — Рэй, давай просто поговорим.       — Пошел в зад. О моем можешь и не мечтать уже.       С его стороны снова послышался тяжелый вздох.       — Ты же можешь думать не как… человек. Не как просто человек.       От такого изощренного оскорбления я даже повернула к нему голову.       — Ты меня трахнуть хотел вроде?       — Почему в прошедшем времени? — уставился он в ответ.       Вот это самомнение! Ничего не скажешь, мне до такого далеко.       — Потому что я тебе хер твой отрежу и в глотку пропихну? Поверь мне, рука не дрогнет. Итак, ты меня хотел трахнуть, а теперь, оказывается, что я думаю, как люди? У меня для тебя новость. Я и есть человек! А теперь просто отвали уже на хрен.       — Рэй, пожалуйста. Дай время себе успокоиться, ладно? — он даже не напрягся от моей злобы или угроз. Всё нипочем, тварь!       — Да заткнись наконец! — не сдержав себя в рамках, я повысила голос. Рукоять ножа плавно легла в руку.       — Заткнулись оба! — неожиданно вмешался Малак. — Серьезно! Рты закрыли и спать! Башкой думайте немного. Помимо ваших разборок у нас много других забот. Одна из них — как ты, Рэй, будешь смотреть на солнце после леса? Что, мозгов не хватило об этом подумать?       Он отчитал нас, как провинившихся детей. Но у меня даже не возникло желания ответить ему хамством. В конце концов, он напомнил про важную вещь, я о ней действительно не думала. Здесь глаза уже привыкли, но там днем яркое солнце, и даже если мы выйдем из леса ночью, всё равно глазам нужно немного времени, чтобы привыкнуть обратно. Придется снова довериться этим двоим? Не очень хороший вариант, у них на шее еще Рик висит, и что делать с ним, тоже никто не думал. Наверное, это зависит от меня?       Язвительный и юный эльф, он хорошо пел и отлично срезал словами. Он мог улыбаться глазами, даже когда молчал. Теперь это осталось в прошлом. Сейчас он мог только испражняться под себя и орать, когда действие снотворных отваров проходило. Малак до странного тепло и упрямо заботился о нем, убирал за ним, когда тот сквозь сон обделывался в очередной раз, часто прямо во время переноски. Малак молча убирал это и продолжал его тащить. Но все равно, какие бы мотивы у этого странного эльфа ни были, что в будущем ждет Рика? Сам на себя руки наложит? Да легко, особенно если не присмотреть. Подставит всех нас? Это, по-моему, случится в первую очередь. Сойдет с ума окончательно и будет просто слюни пускать, не реагируя на все происходящее? И такое я видела. Правда, это были женщины, пережившие пребывание в качестве бесплатной шлюхи в чьем-нибудь отряде. Но если подумать, что делали с Риком, то участь не лучше, чем у тех, с кем игрались победившие солдаты.       Но какой мотив у Малака? Столько внимания при мне он не уделял никому, даже своему другу Мэю, да и после появления Рика он словно разговорчивее стал. Странно, но он даже со мной стал говорить чуть чаще и меньше использовал оскорблений. Даже когда хамил — это было скорее по привычке, не так, как раньше. Очень странно.       Мэй тем временем молча встал и отошел к своему месту. Пожалуй, Малак невольно избавил меня от ненужной болтовни с его другом, хотя я уже поняла, что Мэй от меня не отстанет насовсем. И всё же пока я осталась в покое.              

***

      Утром — я уже почти научилась его определять в этом вечном полумраке — найти Малака не составило труда. Он, опрометчиво стоя ко мне спиной, справлял нужду на ближайшее дерево. Не подходя близко, я просто хмыкнула. Эльф обернулся прямо в прыжке, даже не натянув штаны.       — Достоинство своё спрячь. Если бы я хотела тебя убить, успела бы.       Малак молча заправил все в штаны и мрачно, но словно беззлобно осведомился:       — Чем обязан?       Мэй еще спал, и будить его не хотелось, поэтому я просто мотнула головой в сторону от лагеря.       — Нам нужно кое-что прояснить.       Эльф смерил меня взглядом, но послушно пошел со мной. Отошли мы ненамного, но, видимо, по мнению Малака этого было достаточно, чтобы Мэй не услышал. Повернувшись ко мне, он скрестил руки на груди и криво усмехнулся:       — Я не помогу тебе стать вдовой, если ты об этом.       От такой неожиданной идеи я только и смогла, что пробормотать:       — Нет. И я буду признательна, если ты перестанешь говорить за меня. Ты не знаешь, о чем я думаю, и не факт, что вообще можешь это понять.       Малак скривился так сильно, словно увидел что-то очень неприятное.       — Ты просто человеческая женщина. У тебя мысли прямые, как моя стрела. Думаю, не заблужусь как-нибудь в этих дебрях.       Про себя я вяло отметила, что снова накатила злоба, но почти сразу ушла глубже внутрь и там затихла. Уже даже не беспокоило, что она вообще есть. Наверное, скоро она станет совсем привычной.       — Тебя за твой язык никогда не били?       — Били. Особенно когда статус не обрел. Много били. Правда-то никому не нравится.       Он едко оскалился, словно это было обращено ко мне. Я просто сделала вид, что не поняла. Я же женщина, по его же философии имею право быть тупой.       — Правду можно сказать по-разному. Если делать, как ты, то скорее ненависть вызовешь. — Малак молча пожал плечами. А я решила, раз все равно собрались разговаривать, почему бы не спросить еще одно. — Слушай, почему ты настолько сильно презираешь женщин?       — Только человеческих. Так ты об этом хотела поговорить?       Я покачала головой.       — Нет, просто ты всегда меня с дерьмом мешаешь, и тебя даже не пугает, что во мне некая сущность, которая при желании может тебя раздавить.       — Сущность мне не мешает. Думаю, я ей тоже. Давай перейдем к вопросам, если ты смогла их сформулировать.       Разговор с ним — это своего рода тренировка терпения и разума. Он в чем-то похож на буйных юнцов, которые встречались мне в некоторых казармах. Особенно когда я стала старше и на мир смотрела по-другому. Такие колкие и немного нелепые. Но Малак не подросток, и мы не в казарме, а в какой-то жопе.       — Рик.       Лицо эльфа дрогнуло, выдавая эмоции.       — Я хочу поговорить о нём.       — Говори. Я слушаю.       А что, собственно, говорить? Не было ни одной цельной мысли. Только тревога и нелепые слова беспокойства. Но нельзя упускать момент. Тишина, как ни странно, помогла собраться с мыслями, и я начала издалека:       — Ты слишком с ним носишься. Можно подумать, что вы когда-то были знакомы и близки.       — Можно подумать, ты была с ним близка. Впрочем, по твоему поведению как раз и не скажешь. Тебе его, кажется, легче всего убить.       Его ответ, как всегда, был полон язвительности, но словно немного выгоревшей. Усталость — я ощущала ее в нем, как прохладу, струящуюся по венам. Мягко и плавно она перекатывалась под его кожей, наполняя собой все внутри, даже легкие, и вот ты словно уже ей дышишь…       Из внезапного оцепенения меня выдернул грубоватый окрик Малака:       — Эй! Сюда вернись. Я не буду весь день ждать твоего разговора.       Немного замедленно я разлепила губы и протянула нараспев:       — Ты устал, эльф.       Собственный голос казался чуждым, более холодным и неживым, но я четко знала, что говорю правду. Он устал. Непонятно от чего, может, от всего. Усталость окутала его плотным коконом, мешая дышать.       Малак какое-то время молча всматривался в меня, словно пытаясь понять, я это или нет. А в целом какая разница, если сейчас самое главное — что я знаю правду. Знаю его усталость.       Потом он, явно подбирая слова, начал:       — Да. Я устал, особенно от того что Великий Дух выбрал эту человечку. Эту женщину, которая даже не ценит чужие жизни…       На моих губах заиграла улыбка, я все больше и больше видела себя словно со стороны и одновременно ощущала тело, и мысли медленно текли, мои и не мои одновременно…       — Почему ты считаешь, что я не ценю чужие жизни?       Мне хотелось сбиться с привычного «я» на безликое «она», ведь меня, по сути, не было. И я была. Сейчас и здесь. Всегда и везде. Я слышала, как шелестит уставшая от времени и событий крона дерева над Малаком. Я могла рассмотреть, как по виску напряженного эльфа скатывается капелька пота, пока он отчаянно пытается придумать ответ на вопрос. Я знала, что где-то далеко ветер разносит запах сгоревшего Телле предателей, и эта гарь тревожит немногочисленных тхерн, чей нюх в сотни раз острее человеческого. Я была везде и нигде, потому что не до конца понимала, что вообще происходит.       Эльф сглотнул, но внешне держал себя в руках. По крайней мере, мое нынешнее несовершенное зрение ничего не уловило. Ни изменения позы, ни напряженного лица, ничего.       — Ты…       Малак почти нелепо осекся и продолжил только после моего ехидного:       — Что — я?       — Ты хочешь выбросить эльфа, который всего лишь болен.       Его слова дрожали напряжением, эта вибрация в воздухе касалась уха и, если присмотреться, даже была видна глазу.       Усмешка снова скривила губы. Он болен? Нет, мальчик мой, болен тут ты. И это болезнь называется жалость. Она, словно яд, проникает везде — а потом губит тебя. Жалость всегда смертельна. Особенно для того, кто жалеет.       — Он не просто болен. Его душа уже почти мертва, а безумие свило гнездо в голове, — я говорила медленно, чеканя каждое слово и делая небольшие паузы между ними.       Мне нравилось смотреть, как эльфу становилось неприятно от моих слов, как его лицо менялось, хотя он и пытался сохранить остатки самоуверенности и надменности. Ему было тяжело это слышать, ведь он знал, что я права. Тому юному эльфу больше не будет места среди живых. Тело живо и даже может оправиться. Душа — никогда. Его сломали, изуродовали и унизили. Пользовались, как хотели, и теперь мне кто-то смеет утверждать, что я жестока и бессердечна? Люди ничего не понимают в этом, да и мои когда-то любимые эльфы тоже. С губ само собой сорвалось:       — Малак, запомни. Жалость — это всегда смерть.       Неожиданно он упрямо мотнул головой, отрицая мои слова.       — Я не жалею его. Я хочу ему помочь, и я могу ему помочь! А тебе здесь вообще не место. Как я понимаю, не ты пришла на разговор в начале, о Великая?       Он дерзил мне так открыто и почти бесстрашно. И в то же время некое смирение тлело у него внутри. Оно так странно сплеталось с упрямством и желанием настоять на своем или умереть. Он вызывал интерес и раздражение. Ведь я могла обратить его в прах, я могла свести с ума или просто умертвить. Они все, оно всё вокруг — мое детище, мое создание! И теперь дерзость мне как благодарность?       Я тихо пропела на эльфийском строчку из древней баллады — как предупреждение этому юнцу.       — «Проклянет всё, кто был упрям, кто непокорностью терзал живое       И шел во мрак, роняя свет, как алой кровью, капая душой.       Он был не прав, и солнца больше нет. И гордость с неба падает золою…»       Его мать пела ему эту песню, когда он был ребенком. Совсем крошка, Мал уже тогда мечтал о свершениях и битвах. Но реальность оказалась суровее, чем мечты.       Лицо Малака вытянулось, он даже открыл рот, чтобы ответить, но молча закрыл его обратно. У меня на мгновение померкло в глазах. Я больше не ощущала чужого присутствия, только усталость навалилась, как после долгого пешего перехода. Эльф по-прежнему молча стоял передо мной, словно просто задумавшись. На этот раз я запомнила всё, что говорила. И всё же сложно было осознать полностью происходящее. Что это была не я. Что там, внутри, на самом деле есть… нечто. Безликое, пугающее и бесконечно древнее.       — Рэй? — Малак несколько неуверенно окликнул меня по имени. Я вяло кивнула, надеясь, что он это увидит. — Вот и отлично. С ее стороны было отвратительно вмешиваться в чужой разговор.       В его голосе не было страха или испуга. Недовольство, что ему мешают, — да.       — Почему ты ей дерзил? — это давно меня интересовало, ведь не первый раз он обращался ко мне так, словно ему было плевать, что там внутри меня, словно там ничего нет, кроме глупой нелепой человечки. Но оно ведь действительно есть внутри. И я знала, что он это знает.       — А чего мне бояться? — такое безразличие в голосе, что многие могли бы позавидовать. Но не я. Обычно такие интонации бывают у тех, кто уже и не против умереть, да вот никак. Не любит их смерть, или наоборот.       — Смерти? — этот философский вопрос не требовал ответа, но надо же как-то продолжить разговор.       — Я не боюсь смерти, даже мучительной. Как бы плохо тебе ни было, в конце ты подохнешь. А она… или он… — Малак пожал плечами, как бы показывая, что ему вообще без разницы, какого пола это существо. Почти пренебрежение. — …Дух, в общем. Говорят, что в наших предках он ценил дерзость и силу. Уверенность в том, что делаешь. Сейчас мало кто этим обладает. — Он мягко опустился прямо на землю, похоже, и правда устал.       Я прислушалась к себе, вспоминая этот странный разговор и ощущения. Постепенно то, что было нужно, мягко всплыло на поверхность, формируясь в слова.       — Ты вывел ее из себя, но в чем-то понравился. Ты же понял, что я напевала? Когда я это говорила, то тоже понимала, сейчас нет…       Это тоже тревожило, мало ли что я еще забуду.       — Да, я понял. Это старая сказка для детей.       Он запрокинул голову, словно надеясь разглядеть что-то там, в вышине. Я молча ждала, надеясь, что не придется просить рассказать смысл той сказки. Хотя бы коротко.       Не пришлось.       — Она о человеке, иногда эльфе, там это неважно. О существе, которое было столь гордым и дерзким, что решило забрать у Богов и Духов их бессмертие, дарованное им самим миром. Он бросал вызов каждому, кто мог ему помешать, и на его стороне была сама победа. Так говорят… — он бросил на меня короткий взгляд, словно ожидал какой-то реакции, но тут же снова запрокинул голову. — И как-то раз он пришел на самые верхушки гор, туда, где даже облака были внизу. Туда, где хранилось бессмертие. Он был горд, что смог дойти, наперекор всем и всему. Смог, сумел… А потом перед ним возникла его хорошая часть. Она помнила слезы тех, кого он уничтожил на своем пути. Молчала и смотрела ему в глаза. И от горя всех, кого он убил, чьи жизни низверг, он ослеп. Солнце больше не светило для него, и светлая сторона, увидев, что он потерял зрение, столкнула его вниз. Пока гордец летел вниз, чужое горе разъедало и жгло его изнутри. До земли долетел лишь пепел. — Он порывисто встал и, отряхнув штаны, договорил: — А суть простая: идя к своей цели, не забывай про тех, кто на твоем пути. Никогда не забывай, что ты сам себе в итоге судья и всё тебе вернется.       Интересные у них сказки для детей…       — А теперь, если ты наслушалась сказок, может, уже договорим наконец?       Я кивнула, не обращая внимания на его явное раздражение.       — Ты сказал ей, что можешь помочь Рику. У меня вопрос — как?       — Как тебе и не снилось, — Малаку явно была неприятна эта тема.       Я промолчала, ожидая, когда он успокоится и продолжит нормально. Такой недоответ можно было просто не начинать. Ждать пришлось недолго. Видимо, хоть ему было неприятно, но он считал нужным ответить на вопрос.       — Я работаю в своего рода отделении, которое отвечает за допросы. Там и Мэй работал, хоть и недолго. Мы редко используем пытки в чистом виде. Чаще всего, точнее всегда, мы допросы базируем на сексе. — Он ехидно посмотрел на меня и не сдержался: — Тебе подробно описать мою работу?       — Не стоит, давай сразу к сути.       Он прошелся между деревьями и одно из них даже задумчиво погладил.       — Если коротко, то я знаю много способов сломать человека сексом и столько же способов прогнуть его потом под себя.       Я хмыкнула.       — То есть, ты на самом деле не сможешь ему помочь? Сделать прежним.       Малак коротко и зло рассмеялся.       — Конечно, нет! Ему никто не поможет стать таким, как раньше. Но я могу ему помочь иначе. Так сказать, завязать его смысл на себе. Тогда он будет жить.       Я шевельнула плечом. Жить? Есть, спать, что-то делать… Неся с собой всё отмеренное ему время вот эти тяжесть и горечь? Не уметь больше петь или высказать свое мнение, шарахаться от всего…       — Ты считаешь, что оставить его в живых милосердно?       Малак вздохнул, но нарочито мягко продолжил гнуть свое:       — Милосердие тут ни при чем, Рэй. Просто я правда могу его выправить и дать шанс на новую жизнь.       Я задумчиво рассматривала его хмурое сосредоточенное лицо. Он так крепко вцепился в идею оставить поломанного эльфа себе, что даже Дух не мог его переубедить, только вот почему?       — Ладно, я оставлю вас в покое, только ответь мне на один вопрос.       Он ощутимо напрягся, об этом говорило всё, от позы, которая стала более напряженной, до вздернутого подбородка. Я не стала тянуть.       — Объясни мне, почему он тебе нужен. Я поняла, что ты можешь выправить его, пусть и до неприемлемого для меня уровня. Но ответь мне, тебе самому это зачем? Вот именно тебе.       Малак молчал так долго, что казалось, что не ответит. Или снова сорвется и нагрубит.       — Вы, люди, верите в искупление?       Мне вспомнилась та девчонка в лесу, которую добил Мэй. Верят ли люди в искупление… Кто-то верит, кто-то нет. Некоторые всю жизнь живут, не думая о последствиях, а кто-то и шагу ступить не может, потому что именно этих последствий и боится.       — За всех не скажу, но я верю. До разумной степени.       Малак зябко скрестил руки на груди.       — Когда я был совсем юнцом, у меня были отец и мать…       Он помолчал, явно прикидывая, стоит вообще продолжать или оборвать сразу. Я молчала. Получить подробный ответ хотелось, но он сам должен сделать этот выбор. И, кажется, он его сделал, продолжив.       — Я был обычным, счастливым парнем. Потом, во время одной вылазки с рейнджерами, мой отец нашел человеческую женщину. Раненная, она спала под деревом. Неподалеку бродили тхерны, и отец знал, что если не заберет ее, то у любимчиков Мэя будет хороший ужин. И он ее забрал… Ее загнали в лес свои же соседи. Про нее говорили, что ведьма, нечистая… Хотели убить, но она успела спрятаться, — в его голосе таилась застарелая грусть, словно ноющие в непогоду шрамы от боев. Что-то привычно больное. — Мои родители ухаживали за ней. Она смогла понравиться многим, и мне тоже. Я учил ее слушать деревья и узнавал от нее, как по-разному мы воспринимаем природу. Она была светловолосой и тонкой, как эльфийка, хотя в ее роду никогда не было нашей крови. Мы бегали и охотились с ней вместе… Потом моя мать заболела и умерла. Мой мир погрузился в такой мрак, что от горя я потерял зрение на пару лун.       Я изогнула бровь, но придержала свое удивление. Известно, что эльфы очень завязаны на чувствах. У них всё проходит через них, они вполне могут умереть от тоски. Но я не помню, чтобы сталкивалась напрямую с похожими последствиями.       — Первые дни она ухаживала за мной, выполняя то, что ей говорили наши лекари. Но проходило время, и ее шаги всё реже раздавались в моей комнате. Я начал бояться, что она ушла. Просто ушла из Телле, хотя никто бы ее не проводил наружу, потому что раз она попала к нам, она у нас и остается. Таковы были правила. Они изменились вскоре после того, как ее не стало.       Не стало… Скорее всего, она мертва от его руки… Я молча слушала дальше.       — Когда я снова смог видеть, тут же пожалел об этом. Моя подруга… — казалось, это слово он выплюнул с огромной порцией яда, — …спала с моим отцом. Это можно было предвидеть, но у эльфов так не принято. Это только люди настолько прогнили, что не чтут чужой траур. Я был так поражен этим, что просто перестал с ней разговаривать. Мои глаза всё еще помнили мать рядом с отцом, а не ее. Но эту тварь ничего не смущало. Отец полюбил ее, и в этот момент я подумал, что, может, она и правда ведьма, раз заставила так быстро привязаться к себе. Или просто начала с ним отношения еще до смерти моей матери. Но правда всегда хуже, чем мы можем представить.       В этом он прав…       — Она сбежала из Телле, подговорив кого-то из рейнджеров проводить ее. Мой отец был в отчаянии, я же чувствовал к ней теперь только ненависть… и боль. Я верил ей, я мог полюбить ее… Но она оказалась просто человеком.       Теперь то, что это звучало от него словно оскорбление, хотя бы приобрело смысл.       — Мой отец помешался на ней, не спал по ночам, бродил по дому. Ходил к могиле матери и в слезах просил прощения… Просил прощения и у меня. Только я не понимал, за что именно. Понял, когда он собрал вещи и ушел. Тихо, пока я спал. Оставив мне на столе короткую записку… Он ушел к ней, и у них должен был родиться ребенок. Мой младший брат. Тогда мне казалось, что я просто сойду с ума от ужаса. Меня бросили все. Меня покинул отец из-за человеческой дырки…       Сейчас его голос звучал равнодушно и отрешенно. Но мне казалось, что, если бы мы встретились тогда, он бы меня просто убил. Просто за то, что тоже из людей.       — Мэй… Он, можно сказать, повязан со мной этой историей. И судя по твоему лицу, он тебе ничего не говорил?       Я отрицательно качнула головой.       — Он умеет держать слово, — без тени удивления кивнул Малак. — Я ждал отца еще три луны и понял, что он не вернется. В ту ночь я собрал друзей, тех, кто умел молчать, и пошел в деревню, в ту, куда ее выпустил тот, кто ей помогал. Я нашел ее… по запаху своего только что рожденного брата. Полукровка. Я спрашивал ее, где мой отец. Спрашивал так грубо, что скоро ее рвало кровью. Чтобы она не орала, я заткнул ей рот и иногда вытаскивал тряпку, чтобы эта мразь могла дышать.       Он оглянулся на меня, словно ожидая увидеть на моем лице осуждение или страх. Но не увидел ничего. Что я только не видела на войне, да и вне ее. Злость никогда не проходит сама.       — Она не ушла из этой деревни, потому что не думала, что за ней кто-то придет. Она, как и все вы, человеческие женщины, во многом была непроходимой дурой. Я не понимаю, зачем вы вообще рождаетесь? Ничего внутри, ничего снаружи. Тупые пустышки…       — Где был твой отец? — я прервала свое молчание, чтобы вернуть его рассказ в нужное русло.       — В подвале. Она… зарабатывала на нем. Торговала его телом. Людей, желающих его трахнуть, было удивительно много. Видимо, это желание унизить эльфа…       Он замолчал, и возникшая тишина нарушалась только ветром и нашим дыханием. Вокруг был молчаливый и мрачный лес, а я мыслями перенеслась в то время и ощутила холодок. Бедный мужчина в подвале, глупая женщина, которая, скорее всего, умерла нелегкой смертью. Да и разве можно было даровать легкую смерть после такого? Разумеется, нет.       — Когда я узнал, где мой отец… я спустился туда и понял, что опоздал совсем ненадолго. Он был изможден и, скорее всего, сошел с ума, но умер совсем недавно. Может, дня два… А еще я увидел там парня, напуганного до полусмерти. Но не избитого и не замученного, как мой отец. Это был ее брат. Ему было шестнадцать лет. Я не знаю, как они это время жили с пленным эльфом в подвале, я не знал, о чем думала эта тупая сука и почему не сбежала. Я не знал этого парня, не знал его имени, характера, не знал, как он готовится ко сну… — его голос осекся и закончил он совсем тихо: — Я ничего о нем не знал, но я был последним, кого он увидел.       — И что ты сделал?       Малак оскалился в холодном подобии улыбки.       — Я вытащил его наверх, потом сломал этой женщине обе ноги и перерезал горло орущему младенцу. Мэй пытался его спасти, ведь, как бы то ни было, в нём текла эльфийская кровь. Но я отобрал и убил. В ту ночь была сильная гроза, и дом стоял поодаль от деревни, может, это и спасло нас от лишней огласки. А может, люди просто привыкли к крикам из того дома. Я не знаю, о чем думали жители этой деревни, не знаю. И, если честно, даже не хочу знать.       — Что ты сделал с ее братом?       Мне казалось, что примерно здесь кроется ответ на вопрос, зачем ему Рик. Он говорил об искуплении…       Малак перестал скалиться. Продолжил совсем бесцветно:       — Я заткнул ему рот. Потом заставил изнасиловать эту мразь, которая что-то скулила и ползала с переломанными ногами по дому. Я заставил его сделать это ножкой от стула. Я держал ее и смотрел в эти знакомые глаза, в голове мелькали цветы, которые мы собирали в лесу, и искаженное в муке лицо умершего отца. Я смотрел ей в глаза и даже заводился от этих страданий. Но она меня не интересовала, не хотел пачкать себя об эту гниль. Я связал ее с ножкой стула в жопе и заставил смотреть, как насилую ее брата. Точно не помню, в какой момент она умерла. Был занят. Мальчишку пускали по кругу до самого рассвета. Я залил их дом кровью и пошел бы дальше, если бы не Мэй. В какой-то момент он просто вывел меня наружу и спокойно сказал, что если вот сейчас я не остановлюсь, он бросит меня. И тогда, вернувшись в дом, я осознал, что сделал. Месть местью, но я озверел. Кровь была даже на потолке, а в глазах друзей — опаска… И стыд, потому что они поддались моему безумию и поддержали его. Во всех, кроме Мэя. Мы ушли, оставив все как есть.       — А что с тем мальчишкой?       Неожиданно мне ответил Мэй, который привычно тихо подошел сбоку:       — Мы и его оставили там. Я освободил ему рот и хотел как-то помочь, но мальчишка просто забился в угол и что-то выл.       Малак молчал, казалось, на нём висела темная и тяжелая туча самонаказания и раскаяния.       — Потом я понял, что вернее было убить его, но приходил рассвет и нам надо было уйти, — тихо сказал Мэй. — Мы забрали только тело отца Мала… Тот мальчишка сжег деревню и себя вместе с ней через пару лун, я собирал слухи. Говорили, после пережитого он онемел, всё бродил по домам и выл, скулил и скребся в подвалы, словно просил его спрятать. Те, кто выжил в пожаре, объявили место проклятым и ушли, собрав всё, что успели.       — Малак… что было в записке, которую оставил отец?       От моего вопроса он вздрогнул, но совершенно спокойно ответил:       — «Мир несправедлив, сынок… Прости меня. Я буду с тобой всегда».       Я не нашлась, что на это ответить. Никаких объяснений, ничего, просто… вот так. Тишина неприятно резала уши. Малак сидел с каким-то застывшим взглядом. Мэй молча замер рядом, положив ладонь ему на плечо. Я смотрела на них и думала, что, должно быть, за плечами самых изувеченных и жестоких всегда прячется куча дерьма. Там, в прошлом. И, может, за плечами той женщины оно тоже было. И где же теряется начало этого бесконечного замкнутого круга жестокости? Никто не найдет. И вряд ли кто остановит.       Виной всему вы все, раздалось в голове. Гниль нужно вырезать, ты знаешь это. Только тогда круг разомкнется.       Я еле удержалась, чтоб не поежиться. Малак неожиданно нарушил тишину сухим вопросом:       — Мэй, подежуришь, раз пришел? Иначе нечего было таскаться, я так-то сам говорить умею.       Мэй тепло рассмеялся и легонько сжал его плечо:       — Ну не очень-то и умеешь в целом, но уговорил… посижу с тобой, так и быть.       Перед тем, как уйти от них, я оглянулась на Малака и кивнула, поймав его напряженный хмурый взгляд. Пусть попробует получить свое искупление, я не стану мешать… Рику — тому светлому и легкому эльфу, которого я знала недавно, которого больше нет, — уже всё равно без разницы.