Моя тень

Она сидела на темно-синем тканевом диване с узором из грязно-желтых астр. Ее грудь плавно вздымалась из-под хлопковой ночнушки. Большие черные глаза лениво прогуливались по сборнику Ницше. Плед, которым она была укрыта, медленно сползал с ее худых бледных плеч так, что можно было увидеть плавный изгиб тонкой руки, державшей книгу. Под тонкой ночнушкой виднелись узоры бархатных коленей и прозрачная кожа длинных ног. Я медленно шагал к ней навстречу, боясь испортить эту прекрасную, полную идиллия, картину передо мной. Тихонько хрустнула половица, заскрипела подошва лакированных туфлей. На ее веснушчатом лице появился розоватый румянец, разбавленный легкой улыбкой. Я увидел, как пара черных глаз плавно переходили на меня из строчек книги. — Вы сегодня рано. — Я услышал ее мурчащий голос. — Сегодня у меня выходной, а я всю ночь не мог уснуть. Все дожидался утра, чтобы увидеть вас. Я сел на деревянную ручку дивана, припав губами к ее холодным ладоням. — Ну что же, тогда давайте пить чай, я еще не завтракала. — Ее рука медленно ускользнула от моих губ. Она скинула с себя плед, обув пару домашних туфель. Словно скользя по комнате, скрипя половицами, она подошла к стулу около окна и стала надевать свой халат. Я смотрел, будто прикованный, на изгибы ее тонкого стана, просвечивающего сквозь ночнушку лучами утреннего солнца. Она вытащила свои кудрявые локоны, ее хитрые глаза блеснули мне из-под вьющихся волос. Она знала, что я слежу за ней и восхищаюсь каждым ее движением. И это тешило ей самолюбие. Засвистел металлический чайник, на белой сетчатой скатерти зазвенели две фарфоровые чашки, стукнула ножкой об стол стеклянная ваза с джемом. — Ваш кабак сгорел? Или вам оторвало палец? Утро воскресенья, а вы не на репетиции. — Размешивая ложечкой чай, я смотрел, как шевелятся ее потрескавшиеся бледные тонкие губы, как она слизывает языком крошки с их уголков. — Должен же хоть иногда у меня быть выходной. Вы что, против? — Нет, я только за. Хоть сегодня вы не потащите меня слушать ваш фальшивый блюз. Но это так странно. Вы проделали такой путь до нашего городишки, чтобы отдохнуть, а в итоге каждый вечер бренчите на контрабасе. Вам действительно это так нравится? Почему не нашли место получше? И знаете, эти песни собственного сочинения вашего пианиста похожи одна на другую. Будто он в каждой пьесе просто меняет один такт и сразу же трубит во все услышанные, что из-под его пера вышла совершенно новая пьеса. — Я с вами не согласен. Мне кажется, что Диего — талантливый музыкант. И этот потрепанный блюз как раз отражает его состояние. От него недавно ушла жена. И знаете к кому? К соседу. Не представляю, как он встречается с ним глазами каждый раз. — Я рассмеялся. — Каждый раз, когда смотрю на него, кажется, будто он сейчас умрет. Говорит еле-еле, весь бледный и медлительный. Будто вся жизнь ушла в его крысиные маленькие глаза. Шныряет ими быстро-быстро. Не успел слово договорить, как уже всю тебя насквозь рассмотрел, словно «женщину дождя» увидел. Чем такой червяк удержит женщину? — То есть, вам кажется, что такой человек не достоин любви? — Мне кажется, что он очень хитер и меркантилен. А музыка его ничего не значит. Она должна от души идти, а души у него нет. — Хорошо, не хотите слушать того червяка, скажите, чего вы хотите. — Я усмехнулся. — хочу в театр на «Кармен». А еще, чтобы у вас появилось собственное мнение. Чего-то же вы хотите, пока меня нет рядом. Вам надо больше прислушиваться к себе, а не бегать за мной как верны… — Хочу жениться на вас. Выходите за меня. — Я перебил ее нравоучение и внимательно следил за каждым ее движением, дабы узнать реакцию. Ее тонкая верхняя губка немного подернулась, из-за чего стал виден ряд острых зубов. Легкий румянец показался на щеках, она стыдливо опустила взгляд. Но вскоре минутное волнение прошло, и правильное лицо ее вновь приобрело каменную маску. — Я ни за что не выйду за вас. — Она зажгла сигарету и отшвырнула спички в сторону. Едкий запах дыма и услышанный ответ опьянил меня. Я медленно переосмысливал сказанное. И правда, на что я надеялся? Идиот. Каждое ее движение, каждый ее взгляд были полны равнодушия. Мне стоило давно это понять, а не тешить себя ложными надеждами. — Вы меня не любите. Жаль. — Больше себе, чем ей, я вынес это решение. Но тут резко сонливость моя ушла. Я окинул ее взглядом, резко отодвинул чашку с остывшим чаем. — Знаете, а мы идеально смотримся вместе. В театре, в ресторане, в парке. Да в том же самом кабаке люди оглядываются, когда видят, как вы нежной поступью шагаете со мной в такт, приобняв мою руку. Я знаю. Да и вы знаете, как хорошо мы выглядим со стороны. Лесная нимфа с созвездием веснушек на щеках, наряженная в шелковые юбки и золото, которое так идет ее черным, как кара густой ели, глазам. И рядом высокий статный южанин, своими сильными руками, заметными из-под плотной рубашки, готов всегда защитить то хрупкое лесное создание, что идет рядом. Как плавно она выходит из такси, придерживая подол юбки. Как хитро блестит глазами и дает свою бледную ручку, чтобы тот статный южанин притянул ее к своим горячим губам. А как энергично они обсуждают «Фауста», выходя из зала городского театра. Я чувствовал, как энергия заполняет меня с каждым словом, как горячая кровь приливает к скулам. Но тут я взглянул на свою лесную нимфу, хранящую хитрую усмешку, а своем прекрасном лице. Во мне все упало. Кровь отлила от лица. Я весь похолодел и тоже выдавил из себя нервный смешок. Все во мне выдавало спокойствие, только чувствовалась щиплющая влага в глазах. — Я, пожалуй, пойду. До свидания. — Из моей глотки послышался басовый гул. Она разбила мое сердце на мельчайшие осколки своим равнодушием. Она насмехалась над тем ранимым и хрупким чувством, которое я так нежно хранил и оберегал в своей груди. Я встал из-за стола с твердым намерением больше не заходить в квартиру со скрипящим полом. — Так куда мы пойдем сегодня? — Она пронизывала меня своими черными глазами, откинувшись на спинку старенького облезшего деревянного стула. — Куда угодно. — Обернувшись, я тепло улыбнулся ей. — Зайдите за мной в семь. И продумайте наш путь, у меня нет желания над этим заморачиваться. Как я понял, этими самолюбивыми фразами она пыталась искупить свою вину, поняв, как глубоко меня задела. И это правда смягчило мой настрой, ненависть к ней в тот же миг улетучилась. Хотя я уверен, что на следующий день я все так же боготворил это адское отродье и без ее фальшивых извинений. Но голова моя была тяжела, я чувствовал непреодолимую тоску и одиночество. Теперь я четко понимал, что чувства мои она не разделяет. В 18:45 я стоял у ее подъезда, щурясь от вечернего солнца и всматриваясь в окно с деревянной потрескавшейся рамой. вокруг был слышен шум прохожих и машин, я чувствовал запах лилий в горшках, которые стояли за решетками в окнах. Около подъезда лениво мяукал серый от пыли кот. Все это было погружено в закатную тень, и только последние лучи солнца еще осветляли ветхую крышу дома, зажигая огонь над ней. Вдруг я увидел ее бледное личико за стеклом. Она медленно затянула сигарету, пристально смотря мне в глаза, медленно развернулась и скрылась в темном коридоре. Через пару минут она подкралась ко мне из подъезда. — Вы как всегда восхитительны. — Я не мог перестать любоваться ей, ровно так же, как и перестать давить глупую улыбку. Действительно, она была очень хороша в этот вечер. С каждой новой встречей мне все больше казалось, что в любом поношенном тряпье она будет выглядеть обворожительно. На ней были обычная серая юбка из грубой ткани, из-под которой были видны стройные голени, коричневая шелковая рубашка и жемчужные серьги, которые я раньше не видел, но которые так сильно подчеркивали глубину ее карих глаз. — Новые серьги? Чудесные. — Еще один ухажер подарил. — Добавила она, как бы случайно. — Решили опять помучить меня. Когда же вы уже угомонитесь и перестанете портить мне жизнь. — Когда вы перестанете ко мне приходить. Мы шли вдоль ветхих домов. Я рассказывал ей забавные истории с работы, крутясь вокруг нее, как двенадцатилетний мальчишка. Она производила на меня странное впечатление. Душа моя наполнялась ребяческой наивностью, мне хотелось рассказать ей все-все, не боясь порезаться об ее остроумные фразы и безразличие. — Куда мы идем? — Она резко перебила меня — Видите, солнце садится? Мы идем на крышу на Виа-рома. Закат, река, музыка и хорошее вино. Что может быть лучше? Я видел, как заблестели ее глаза, легкая морщинка дрогнула на лбу. Она закусила губу и снова сдвинула свои брови ближе друг к другу. — Звучит романтично. А вы, случайно, не нашли мне молодого человека, который бы скрасил этот вечер? — Ну и стерва же вы! — Ухмылка пробежала по моим губам. Мы дошли до крыши одного из домов, где нас встретил официант. Я осмотрелся по сторонам. Перед нами стоял деревянный столик, укрытый белой скатертью. На нем стояла бутылка красного вина и корзина с фруктами. Желтые фонари гирлянды извивались вдоль железной ограды. Она подошла к небольшому балкончику и жадно всматривалась в реку и проходящих мимо людей. — Вам нравится? — Спросил я, следя за каждый ее движением. — Это прекрасно. — повернув свой ровный профиль лица ко мне, она улыбнулась. С чувством гордости я начал разливать вино по бокалам. На небе стали появляться первые звезды, я накрыл ее плечи своим пиджаком и дал в руки один из бокалов. — Вы знаете, что это за созвездие появляется вон там? — я показал пальцем на шесть бледных звезд. — Понятия не имею. Никогда в них не разбиралась. — Вот видите эти звезды? Созвездие называется «Волосы Вероники». — Я отпил из бокала. — Легенда гласит, что у греческой богини Вероники, прекрасной жены Птолемея, были невероятной красоты волосы. Многие люди приезжали в их дворец, чтобы поглядеть на прекрасную женщину. Сам же Птолемей был очень горд за то, что сердце такой красавицы принадлежит ему. Но вот началась война, Птолемей уходит сражаться. От него уже давно нет вестей, Вероника сильно переживает. Поэтому идет в храм богини Афродиты, где просит, чтобы ее муж вернулся домой. Взамен Афродита просит ее прекрасные волосы. Спустя некоторое время Птолемей возвращается домой, Вероника сдерживает слово и отрезает свои волосы. Когда ее муж увидел, что прекрасных волос больше нет, он был очень опечален. Тогда Вероника говорит, что он может полюбоваться ими в последний раз в храме, куда Птолемей и отправился. Однако там он узнает, что волосы Вероники были отправлены на небо, отразившись в этом созвездии. — Меркантильный урод. Я рассмеялся. — Вы правы. Но может быть ее больше не было за что любить? — Не за что? Девушка, которая готова пожертвовать собой ради любимого, не достойна любви? Даже любви, который ценит ее только как кусок симпатичного мяса. — Вы сильно осмелели. Какой это бокал? — В этом ли сейчас дело? Я до сих пор не понимаю, почему стою в одиннадцать часов ночи на крыше с мужчиной, который относится ко мне точно так же, как этот Птолемей, и слушаю бессмысленные легенды. Еще больше не понимаю, почему я так бурно на это реагирую. — Что-то вы ко мне чувствуете, что-то я в вашей жизни да значу. Иначе бы не терпели, как вы говорите, мою мерзкую натуру. Хотя я до сих пор не понимаю, Агата, почему я вам так противен. Я бегаю за вами как цепной пес, терплю все ваши оскорбления. Мои друзья говорят, что я потерял всякое уважение и достоинство. Но я просто посылаю их к черту и снова бегу к вам, лишь бы только увидеть ваши карие глаза, потрогать ваши блестящие локоны, поцеловать вашу хрупкую руку. — С каждым словом я приближался к ней. Вот мы уже стояли настолько близко, что я чувствовал ее горячее дыхание. Она медленно подняла глаза на меня. — Я ни за что, ни за что не буду с вами. Вы — пропащий человек. Вы сами этого не осознаете. Я резко отошел от нее и стал ходить по кругу, пытаясь вылить весь гнев. — Что со мной не так?! Вот что, черт подери? Я зарабатываю неплохие деньги, я достаточно умен, я ползаю за вами на коленях, не смотрю на других женщин. Они меня даже не интересуют. Что вам еще надо от меня, что?! Она начала громко смеяться. — Вы даже не знаете. Вы не понимаете, что с вами. Вы больны, Оливер. Вы больны.