***
Машина уже остановилась, но девушка ещё прибывала в своих мыслях: грустно сжимала телефон, смотрела куда-то расфокусированным взглядом и старалась не кинуться в слёзы. Она и так слишком много плакала, на сегодня хватит. Ей не хотелось покидать Петербург — её родной, любимый и милый город, в котором она родилась, выросла, встретила Женю, Юру, узнала о балете и фигурном катании. Она не хотела уезжать, ведь буквально жила этим городом, этими людьми. А сейчас её как будто лишили огромного куска сердца. Просто взяли, вырвали и выбросили. Меланхолия накрыла её с головой. — Хей, пора выходить, — растормошил бывшую балерину голос Юрия: — Ты там что, уснула? Просыпайся давай, я тебя на руках таскать не собираюсь! — Я ужасно расстроена тем, — улыбнувшись, девушка вышла из салона машины, — что меня лишили возможности искупаться в этом прекрасном белом снегу. — Ах ты! Я сейчас, как уши надеру! — тут блондин хитро усмехнулся: — А, всё. Понял-понял. Просто ты очень тяжёлая, да? Ой не знаю, не знаю, смогу ли я тебя донести! — теперь Юра во всю наслаждался моськой фигуристки. — Один-один, - обречённо произнесла бывшая балерина, — но я ещё отыграюсь, вот увидишь! Блондин фыркнул, но правила принял, хотя, если быть честным, больше они не бранились. Девушка находилась в подавленном состоянии, хоть и старалась это скрыть — вяло жестикулировала свои редкие слова и фразы, держала голову опущенной (ведь ботинки куда интереснее разговоров), да и вообще старалась лишний раз рта не открывать. Фигуристка даже не следила за дорогой, поняла то, что они пришли лишь тогда, когда чуть не ударилась носом о дверь квартиры, но ей «повезло». «Повезло», ведь Юрий теперь бросал на неё настороженные взгляды. После того, как они оказались в квартире, начался долгий спор между рыжей и блондином на тему «Где будет спать Настя?». Девушка утверждала, что и на диване способна выспаться и то, что она и так злоупотребляет добротой Плисецких, а Юрий же говорил, что некрасиво заставлять гостей лишаться комфорта. Порешили на том, что девушка будет спать на диване лишь в том случае, если выпьет «ТераФлю» без пререканий. Это решение одобрил даже пушистый кот. — Ой, — девушка присела на корточки и протянула вперёд свою правую руку, разрешая коту её понюхать: — Он так похож на моего Васю! — Васю? — усмехнулся Юрий: — Ну, тогда знакомься — Тигр, мой кот! — самодовольно заявил фигурист. Тигр, распушив хвост, недовольно осмотрел Настю и недоверчиво обнюхал её ладонь, а потом принялся тыкаться своей мордой о руку девушки, урча и требуя ласки. — Ого, ты понравилась ему! — удивлённо заметил пожилой мужчина, осматривая кота: — Меня он до сих пор не жалует! — поделился старший Плисецкий и, подойдя к книжной полке, взял какой-то томик, удалившись в свою комнату. — Что-то я не удивлена тем, что его зовут Тигр, — хохотнула рыжая, почёсывая за ушком питомца: — Ты бы назвал его так, либо Лев, либо другим представителем больших кошачьих. — Пфф, у меня хотя бы хватило фантазии дать ему достаточно оригинальную кличку, — оскорблённо заметил блондин и, скрывшись во второй комнате, добавил: — Не забудь потом свет выключить. И туалет сама найдёшь, или тебе показать где он? — Да найду я, найду, — оторвавшись от кота, сказала Настя, допила оставшийся напиток и, найдя выключатель, погрузила комнату во тьму. Добравшись до дивана, фигуристка удобно уместилась и посмотрела в окно, на панорамы любимого снежного города. Скоро она простится с Санкт-Петербургом, с Юрой, с Женей… С детством, и укатит в Москву. Как-то неожиданно для самой себя, девушка невзлюбила столицу. Рядом с ухом раздалось жалобное «мяу», и на диван к Романовой запрыгнул Тигр и, распушив хвост, уместился на её коленях. Девушка, тихо вздохнув, опустила свинцовые веки. А когда открыла их, то поняла, что находится не в тёмной квартире и спит не на диване. Встав с мягкой кровати и осмотрев комнату, Настя отметила воистину огромное окно и заглянула в него. Она находилась высоко-высоко, в квартире какого-то многоэтажного здания, высотного. На улице погода была далеко не зимней, а летней: гуляли туда-сюда маленькие, как букашки, люди, летали птицы, скорее всего голуби, ярко светило золотое солнце. Дверь тихонько приоткрылась, и на пороге комнаты появился мужчина с тёмными волосами и тёплыми серыми глазами. Весь его образ нёс уют и спокойствие, наверное, из-за мягкой полуулыбки. — Доброе утро, маленькая соня. Проспала ты часов до одиннадцати! Наверняка температуру заработала, — сказал мужчина, вкатив какую-то тележку в комнату. На ней стояли молоко, от которого исходил горячий пар, печенье и сливки: — Оля тебя домой принесла, всю такую замёрзшую и съёжившуюся. — Папа? — начала удивляться бывшая балерина. Она отлично помнит, что находилась в квартире Юры: — А почему я не в Санкт-Петербурге? — спросила Настя, потому что этот город не был похож на тот, в котором она родилась. Да и погода была подозрительной. — После нашей с твоей мамой ссоры, мы переехали в Москву. Ты не помнишь? Похоже, что температура ударила тебе в голову, — заметил отец, подходя к рыжей и поднося ладонь к её лбу: — Да ты вся горишь! А ну быстро в кровать! — Какая Москва? — улеглась бывшая балерина: — Я не хочу уезжать в Москву. — Похоже, что тебе знатно память отшибло, — сел на край кровати встревоженный родственник: — Я не удивлюсь, если ты сейчас скажешь «Я не хочу прощаться с Женей». — И не только с Женей! — возразила Настя: — С балетом! С фигурным катанием! С Юрием, в конце-то концов. Да и как я вообще оказалась в Москве?! — Поспи-ка лучше, — заметил брюнет: — Выдумала себе уже друзей. Вдруг в комнате стало светло-светло, и Настя зажмурилась от слепящего белого цвета. А когда открыла глаза, то осознала, что никого отца и в помине не было, резким белым цветом был включённый свет, а причиной пробуждения — дедушка Юрия. — Я тебя разбудил… — заметил движение на диване мужчина. — Ничего, мне снился не самый хороший сон, — рыжая осмотрела комнату и заметила, что кто-то накрыл её пледом. И то, что на её голове бесстыдно улёгся Тигр и спал, как на подушке. — Ты вчера была подавлена, можно узнать, в чём же причина такого состояния? — осторожно, чтобы не задеть за больное, поинтересовался мужчина, беспокоясь за подругу внука. — Не самые приятные новости, — аккуратно сняв кота со своей макушки, дабы не потревожить царский сон, и посадив его на подушку, Романова еле-еле заставила себя слезть с дивана: — Я могу вам чем-нибудь помочь? — Ты не представилась даже, а уже предлагаешь помощь, — усмехнулся старший Плисецкий, идя на кухню: — Да и Юра, когда спешил на улицу, назвал тебя просто «глупая недотёпа». — Меня зовут Настя, — поспешила за дедушкой рыжая. Почему-то слова про недотёпу грели ей сердце, заставляя ярко улыбаться. — А меня Николай, — открыл холодильник мужчина: — Ты умеешь стряпать пирожки, Настя? — спросил он, вытаскивая ингредиенты. — Я умею всё! — самодовольно заявила Романова, закатывая рукава. — Да-да, мне Юра рассказывал, — шутливо заметил мужчина: — Какие фантастические у тебя получаются Сальховы. Настя «обиженно» насупилась, но к умывальнику отправилась достаточно спокойно, не сопровождая свою обиду громким ворчанием. Пора приступить к готовке. Когда блондин соизволил встать, время на часах близилось к семи, а с кухни давно валился золотой жар. Парень улыбнулся, предвкушая вкусный завтрак. А когда вышел из комнаты, то, удивлённо хлопая ресницами, наблюдал вот такую картину: Анастасия отмывала муку со своих огненных волос, дедушка весело отшучивался, а в духовке пеклись уже румяные пирожки. Спозаранку Юрий даже забыл, что у него был в гостях ещё кто-то, помимо дедушки. — О проснулся! — улыбнулась девушка, отбрасывая мокрые пряди за спину. Высохнут: — С добрым утром, спящая красавица! — Привет? — поздоровался сонный фигурист, зевнув и садясь за стол: — Нормально спалось? — поднял он глаза на активную Настю, которая торопилась сесть рядом и, наконец, поесть. — Беспокойно, но это вполне нормально для меня, — сказала рыжая, смотря на, открывающего духовку и достающего выпечку, старшего Плисецкого. Скоро на столе появились пирожки с малиновым вареньем, и подростки с предвкушением потёрли руки, пожелав всем «приятного аппетита». — Кстати, может ты всё-таки нам расскажешь, что за «не самые приятные новости»? — спросил Николай у бывшей балерины, пока та высчитывала вероятность ожога языка, если сейчас съест один из пирожков. Девушка, прибывая в лёгком и приподнятом настроении, веселясь и елозя, как юла, ответила: — Ох, я скоро перееду в Москву к папе, — огорошила всех новостью девушка, беря в руки румяный пирожок и, поняв что не сможет съесть такой горячий, положила его обратно. А осознала, что сморозила Настя только тогда, когда блондин громко спросил: — Чего?! И тут девушка обомлела, забыв напрочь про еду, ни слова не могла вымолвить, ни выражение лица не могла сменить. Глаза стыдливо опустит, а язык без костей свой прикусит. — И когда ты собиралась всё это рассказать, Настя? — выделяя каждое слово, спросил Юрий, исподлобья глядя на больно притихшую фигуристку. — Надеялась, что сидя в поезде, или летя в самолёте и лучше бы через телефон, — призналась бывшая балерина. — Ясно. Остальная часть завтрака прошла в гнетущей, пробирающей до дрожи, тишине. Никто особо не прокомментировал переезд фигуристки, и лишь Юра бросал на девушку то злые и сердитые, то просто наполненные лёгкой меланхолией, глаза.***
Чуть не опоздав на урок английского языка, Настя влетела в класс со звонком. В свитере, в джинсах и с тигрового цвета курткой в руках, подарок Юрия, который он сделал после завтрака. Усевшись рядом с подругой, Романова ей сказала: — Сегодня ночевала не дома. Обеспокоенно осмотрев рыжую, блондинка открыла учебник «Happy English» и положила его на середину стола. Потом вырвала из тетради двойной листок и отдала его Насте вместе с ручкой, которую достала из пушистого пенала-косметички. Дядя Паша начал вести урок, рассказывая новую тему, да так, что весь класс молчал и внимал учителю. Вот так талант! После воистину интересного урока иностранного языка бывшая балерина «обрадовала» подругу новостью о переезде. Блондинка сначала опустила опечаленные глаза, а потом крепко-крепко, чуть ли не до хруста костей, обняла рыжую, чуть ли не разрешившись. Но оно и понятно, девушки не разлей вода чуть ли не с шести лет. — Ты ведь будешь и писать, и по скайпу со мной болтать, и на каникулы, хотя бы летние, приезжать? — хныча спрашивала Треплева. Её губы дрожали от, готовых вылиться в три ручья, слёз. — Буду-буду, — тихо шептала подруга, вспоминая тёплые дни детства. Не зря их называют самыми беззаботными: — А как же иначе? Ты же моя лучшая подруга! — и сделав короткую паузу, Анастасия иронично подметила: — Тебе-то не писать — это добровольно петлю на шее завязать, уж не мне ли это знать! — Присылай фото с Москвы, - хмыкнула Евгения: — И улыбайся! Тебе очень идёт улыбка, Настя, — и, отцепившись от фигуристки, Треплева постаралась улыбнуться, но получилось это у неё не очень хорошо… Скорее даже отвратительно, а всё из-за того, что нижняя губа дрожала, а сама девушка была готова в любой момент зареветь в три ручья, размазывая везде сопли. — Поспешим, у нас же физика, — поторопила блондинку Настя, напоминая о скором конце перемены: — Не хотелось бы давать Дмитрию Александровичу повод для шуток в стиле «В нашей большой школе особенно прогрессирует вид человекообразных черепах». — Д-да… — кивнула Треплева: — «Дядя Дима» — это генератор слишком сложных для нас, средних умов, шуток, — поделилась наблюдениями Евгения. — Зато эти самые средние умы капают слюной, услышав очередную саркастическую шутку, благо Дмитрий Александрович не лишён «благорассудком»*** и не отвечает флирт наших старшеклассниц. — Ну, у него-то голова на плечах имеется, — заметила блондинка, а чуть позже скривилась: — Как и острого языка он не лишён… После его замечаний, я чувствую себя убогим человеком. — Пошли уже, убогий ты человек! И подруги поспешили на урок физики. Школьный день прошёл в переживаниях. Почти каждую перемену, на всех, кроме обеденной, Женя тащила Настю выпить чаю с печеньками у Павла Александровича. Девушки слушали его истории про обучение в Англии, про путешествие по Риму и сотни самых разных реальных историй, от смешных, до философских. Учитель умел подать всё в таком ключе, так живо всё пересказать, не забывая и о красочных деталях историй, что заставлял учениц на время забыть о переезде. Вот только от него не уйти, и сколько уши не заговаривай, он, как тень, появится. Вот он и появился в лице, подошедшей на улице, старшей сестры Анастасии: — Настя, — позвала она рыжую и протянула её ключ от папиной квартиры и какой-то билет: — У меня очередная не очень хорошая новость. Папа и сам меня её огорошил, а на мои просьбы внимательно всё обдумать махнул рукой. Ты явно упрямством пошла в него! Хотя, если так подумать, то и мама тоже частенько становилась ослом, вот встанет и не туда, не сюда! Ох, я что-то отвлеклась, — взволнованную Олю не часто можно было наблюдать: — Так к чему я всё это вела. Папа купил тебе билет на самолёт до Москвы… И рейс через три дня. Насте оставалось лишь хлопать ресницами. Что за чёрная полоса?! — Пошли к маме, надо собрать твои вещи… И забрать Васю, он без тебя там не выживет.Настя лишь, скрепя зубами, проклинала всё и вся.