В страданиях своих я алчу… …быть преданным забвению. Однажды я забылся сном… …на солнцепеке рядом с тобой.
Нью-Йорк. Некогда крупнейший город США, важный экономический, финансовый и культурный центр со своей знаменитой Статуей Свободы, Таймс-сквер, Эмпайр-стэйт-билдинг и еще целой кучей гигантских сверкающих зданий, из-за чего город больше похож на переливающийся шумный муравейник. Каменные джунгли, в которых никогда не бывает тихо и пустынно. Ныне же сейчас... Сумрак и туман. Шум и монотонность. И время здесь течет не так, как у других, жизнь тут идет совсем по-другому. Наматывается, как железная проволока, тяжело, больно, душит, заставляет застыть и не двигаться, вырываться, умирать, забывать все, о чем мечтал; поддаться жестокости и беспорядку, озверевшей толпе. Предсказуемо, но внезапно. Не замечаешь, как врастаешь в пол ногами-кореньями, не переживай, просто подхватил какую-то заразу, через неделю уже умрешь. Здесь угнетающая атмосфера. Изломанный, уродливый город. Но все еще живой. Вот такой он, его Новый Иерусалим. Хеллсалем Лот. Тут вечно сыро, вечно холодно. Нет ни света, ни чистого воздуха — хотя, будем честны, этого они добились и без помощи иного мира. Когда жители Салема в последний раз видели солнце? Когда в последний раз улыбались лучам, показанным не по телевизору? Когда улыбались-то вообще? Тысячи людей и нелюдей шляются туда-сюда, сбившись в стаи, переходят дорогу, слушают голоса громкоговорителей. Небо серое, как вся эта движущаяся масса, толпа гудящая, как и голоса в его голове. В голове Дзецубо много разных голосов. Все его. Убить их всех. Убить их всех. Убить их всех. Они интересны. Хочется за ними понаблюдать. Я в клетке. В принципе, можно и походить здесь просто так. Хочу сдохнуть. Шум может быть уютен. Салем — опасное место. Как раз-таки из-за таких, как он. В бок врезается визжащий ребенок. Мать тянет его за руку, тот упирается. Король Отчаяния на секунду скашивает на них кровавый взгляд — а через секунду двоих смывает народом. Больше никто не обращает внимания. Лишь какой-то человек в костюме шипит негодующе. Визги по телефону говорить мешают. Сбоку сигналят машины, тут везде пробки, постоянно. Откуда столько народу в этом городе? Здесь каждый день смерти, разбои и грабежи. Место отнюдь не для детей. А людей все равно куча. Со всех сторон травят. И они, и их. Свинцовые облака плывут над головой. Когда он сам в последний раз видел солнце? В его мире даже не было такой звезды. Холодно. Не сказать, что бы непривычно. В ушах звон. Голова болит. Наверно, сегодня будет дождь. Славно, главное не забыть зонтик, когда он в очередной будет бессмысленно прохаживаться туда сюда. Рядом с плечом проплывает темная кирпичная стена. Хочу в тепло. Кончики пальцев немеют, а глаза отчего-то слезятся. С каждым днем становится холоднее. Он не привык замечать подобные мелочи, но, кажется, сегодня с утра видел пару парящих снежинок. Как здорово думать, что во время Второго Коллапса уже не будет ни морозно, ни жарко. Здесь все взлетит на воздух. Каждый в этом городе подохнет в муках. Перед глазами всплывают перевернутые…машины? Нет. Кое-что помасштабнее. Дома. Небо больше не будет бесцветным, оно засверкает, как миллионы фейерверков, станет похожим на небо заядлого наркомана, только что словившего приход. Людям больше не понадобится ни звезд, ни солнца, ни фонарей — все замерцает и заискрится так, что глаза они не в состоянии будут открыть. Нынешний шум усилит втрое, город наполнится воплями. Грязный асфальт окрасится в кораллово-красный. Прекрасный цвет. Время замедлится, остановится, сломается. Все разрушится. Он будет беззаботно играть этим городом, как кубиком Рубика. Он сравняет это место с землей. Он будет наблюдать за этим. Будет причиной этого. Ахах. Будет причиной! Песенка, которую он напевал, искажается, и на губах парня проступает улыбка. Оскал помешанного. Будет причиной. А зачем? Смешок вырывается из горла. Больше похоже на кашель. Дзецубо дергается, чуть не сбив какого-то прохожего. Поправляет упавшие на лоб волосы, возвращая руку обратно в черную толстовку. Подходящая к глотке истерика утихает в гвалте так же быстро, как и появляется. В кармане что-то звякает. Похоже, это очки.«Аккуратнее с ними» — слышится в голове мягкий, но посторонний голос.
«У тебя дерьмовое зрение, и очки тебя не спасут» — уныло отвечает он Уильяму. Тот замолкает, видимо, сказать больше нечего. Он переставляет ноги, но с каждым шагом все медленнее. Он не понимает и не видит, куда идет. Зачем он ходит здесь? Зачем он здесь появился? Откуда он пришел? В его памяти много всего. Человек бы себе такого не представил. Но он не человек. Дзецубо вдруг поднимает голову, в панике оглядывая пространство, и понимает, что совершенно забыл, где он. Шаги стихают совершенно. Блондин застывает. В каком он веке? В котором из веков? Перед взором тянется красная лента. Кровь? Нет, с кровью он ничего не перепутает, ее он видел достаточно. Сумочка. Чья сумочка? Только вслед за лентой он улавливает общий силуэт, темное пятно. Тучная женщина проходит мимо и не взглянув на блондина. А он испуган. Он совсем не помнит, где он. Человек, человек… Я уже видел это. Я здесь. Я…где? Кто я такой? Он промаргивается, глядя широко открытыми глазами вниз, в пол. Неровности видно, но видно плохо. У него плохое зрение. У кого плохое зрение? Как он выглядит? По асфальту проскальзывают чьи-то зеленые хвосты. Хвосты? Нет, это голова. Существо на маленьких лапках вьется недалеко от ног, щупальца (нет, это точно голова?) обвиваются вокруг одной из них. Животное издает странный звук и по ноге идет вибрация. Дзецубо даже не думает ею дернуть. Он с трудом понимает, что сейчас происходит. Зеленая штука внезапно рвет в сторону, сводя с места и его, но щупальца легко отпускают конечность. Тогда он поднимает голову. Животинка на поводке. Кто на поводке? Чьи-то холодные руки вдруг забираются в его толстовку и хватают за кисть. Его руке руке вдруг становится неприятно. Ты на поводке. — Что с тобой? Эй? — в сознание настойчиво проникает чужой голос. Тонкий, писклявый. Ребенок? Король Отчаяния поворачивает голову влево и встречается глазами с небом. Девушка. В голове толкаются какие-то мысли и все доходят с опозданием. У нее пепельные глаза. Ты перепутал их с небом. Это не небо. Она старательно вглядывается в его глаза. Ее невыразительный взгляд скачет по лицу. Очень нагло. Что она в нем ищет? Что с ним не так? Взор, будучи совсем недавно еще только беспокойно-фиолетовым, теперь резко загорается алым. С ним что-то не так? Руку будто начинает жечь. Девушка злится, отчего черты ее искажаются, брови сведены с переносице, зубы оскалены. Девушка хочет вырвать его кишки и развесить их как украшение по забору. Нет, постойте. Это его мысли. Это Дзецубо злится. Дышит глубоко, тяжело, скрипит зубами, прожигая человека напротив взглядом. А она и не дергается, смотрит прямо, бесстрашно. Ей терять больше нечего? До сих пор держит. Ощущение омерзительно. Омерзительны эти пальцы на его запястье. Чуть ли не тошнит. По второй руке проходит гневная дрожь. Вампир брезгливо морщит рот и резко выдергивает свою руку из чужого захвата. Незнакомка молчит. Или не незнакомка? Места вокруг нее слишком много. Слишком чисто. Он не заметил, как народ куда-то делся. Дышать стало куда легче, словно посветлело. Шум звучал теперь только отдаленно. Голоса молчали. Уснули. Парень поднимает голову в вглядывается в безжизненные тучи. Он видел эти тучи на протяжении двух лет. Из окон ее квартиры. Всего двух? Всего двух. Как же мало. Он жил столько, что для него это как щелчок пальцев. Щелкать пальцами он, кстати, тоже от нее научился. До этого не умел. Эти воспоминания веют прохладой. В ее доме вечно гуляли сквозняки. В нем он умудрился даже один раз поспать. Дыхание становится спокойнее и тише. До кисти вновь дотрагиваются, но уже робко. Девушка тоже дышит часто, он слышит ее сердцебиение. Видит, как сердце усиленно гоняет кровь по венам. Хочется вырвать его, а кровью забрызгать все ближайшие стены. У нее розовые щеки, а изо рта идет пар. Она испугана? Ты испугал ее? — Пошли домой. Не приказ и не просьба. Похоже на вопрос, но голос слишком безэмоциональный, чтобы различить какие-то интонации. Да и когда он вообще понимал чувства людей? Следит за человечеством тысячи лет, а разбираться в нем так и не научился. Что за бездарность. Ничтожество. Даже сейчас. На вопросы принято отвечать, верно? Моветон, все в таком духе. А Дзецубо уставился в никуда. Он часто зависает так, застыв в одной позе, и даже не знает потом, сколько времени в подобном положении пробыл. Так кто же на самом деле ничтожество? Зачем она ждет, пока он ответит, даже если дрожит? От холода или от страха? Зачем продолжает держать его за руку? Тепло. Убью их всех… Гул опять нарастает. Минутная тишина проходит и на улице вновь появляются люди. Сначала идет старичок в шляпе. Затем какой-то пришелец с большим горбом. Вампир провожает их глазами и пытается вызвать в себе прежнюю ненависть. Сжимает руки, буквально вцепляясь в каждого прохожего взглядом и силится представить, как выворачивает им все суставы. Но не получается. Тепло уже окутывает предплечье. Яд. Ответа так и не следует, и девушка тянет его за руку куда-то в сторону. Дзецубо неслышно выдыхает, закрывая глаза. Ненавижу, ненавижу, ненавижу их. Убью. Всех убью. Мысли текут лениво. Тянущее вперед по улице тепло слишком маняще. Ненавижу. Убью. Распотрошу. Я…я их всех… Зубы скрипят с остервенением, он кусает язык до крови. Боль ему ни по чем и чувств не оживляет. Ненависти в нем сейчас нет. Король Отчаяния устало вешает голову вниз и расслабляется. Позволяет увести себя с перекрестка. Куда угодно. Он просто не будет ни о чем думать…В последний раз. Хотя бы разок перед тем, как случится непоправимое. Сплошной поток людей и инопланетян поглощает в себя очередную пару.***
Николь просыпается и резко вздрагивает в тот момент, как на стойку громко шлепается пятидолларовая бумажка. — Пива, — едва разборчиво гнусавит пришелец с огромным пятачком на всю рожу. Губы у него будто моржовые. Усы торчат, как у кошки. Николь заторможенно наблюдает, как с его подбородка капает слюна. Посетитель недовольно хлопает рукой по столу и только тогда она полностью ободряется, вспоминая, в чем ее обязанности. Уже через две минуты кружка появляется на стойке, а пришелец-морж берет ее толстыми руками, опрокидывая себе в рот. Стол бы вытереть, но…она не решается. — Нико, ты чего сегодня такая рассеянная? Спала плохо? — слышится звонкий голос блондинки справа. Она ловко орудует щипцами, перекладывая на тарелку странного вида бургеры. У нее зеленые глаза и такая же форма, как и у Николь. А еще она очень энергичная. Не то, что вторая. В ответ русоволосая лишь вздыхает и качает головой, показывая, что и рассказывать здесь нечего. Она действительно плохо спала. Скоро уже конец смены, за стеклянными витринами смеркается. Клиенты заходят все реже. Колокольчики на двери все реже звенят на все кафе. Официантки порядком подустали, конечно, работать девять часов. Сон упрямо стучится Николь в виски. Засыпает песком глаза. Она понимает, что пора принимать снотворное, когда случайно промахивается рукой мимо карточки, которую ей суют, и опрокидывает на стол чашку с кофе. Обожженные пальцы прогоняют всякий сон, будто бы его и не было. Мия, та самая активная, быстро вытирает поверхность, пока Николь рассыпается в извинениях. В конце концов девушка хватается за лоб, тяжело вздыхая. В который раз за день. — Поработаешь пока без меня? Пойду руки помою, — тихо отзывается Николь. Серые глаза с бледного лица смотрят устало. Мия понимающе кивает. Она всегда все понимает. Прикрывает. Настоящее живое чудо в этом проклятом городе. Уборная для персонала здесь…просто никчемная. Девушка смотрит в свое отражение в замызганном стекле, пока по лицу стекают прохладные капли. Держится худыми тонкими руками за железный дешевый умывальник. Атмосфера вокруг, то ли как в хоррорах, то ли как в заунывных фильмах про больницу — кафель бледно-болотного оттенка с грязными швами, одинокая лампочка без абажура светит противным желтым светом. А вода из-под крана исключительно холодная. Не то, что бы Николь жаловалась, нет, нет, ни в коем случае, но сейчас это нагоняет ужасную тоску. На выходе из туалета она понимает, что в кафе уже никого из посетителей нет. А Джек — повар и отец Мии, уже выпроваживает засидевшихся выпивох. Взгляд прыгает на стену, на которой висели часы. Уже почти девять вечера? Николь выдыхает и блаженно расслабляет плечи: «наконец-то». Сейчас завалится домой и будет спать, как убитая. Девушка смотрит на красивую стеклянную дверь на входе, и ее глаза теплеют еще чуть больше. Парень с желтым фотоаппаратом на шее приветственно машет ей рукой, мнется у входа, не решается зайти. Мия глядит то на него, то на едва заметно улыбающуюся русоволосую, и ее лицо принимает немного хитрое выражение. — Давай, беги, принцесса, — блондинка излучает добродушие, несильно хлопая коллегу по плечу. Николь чуть отвлекается на нее, чтобы тихо вымолвить благодарность в ответ. Через пять минут девушка уже сама стоит на улице и машет Мие. Они видятся каждый день вот уже на протяжении полугода и за это время она еще никогда не видела эту блондинку в плохом настроении. Бывает, ругается, да — материнский инстинкт как взыграет, когда она увидит почти что дистрофично-тонкие руки Николь, а ведь та всего на пару лет младше. Или замечает, что девушка сонная и рассеянная, отправляет домой пораньше, даже не вычитая из зарплаты. Мия и ее отец — просто спасители для сероглазой. Таких добрых и терпеливых людей она в жизни не встречала. А Лео — чудной, тоже один из самых приветливых людей, что она здесь видела. Очень робкий, правда. Даже, скорее, вечно весь в себе. Как и Николь. Может быть, поэтому они сдружились? Они идут домой вместе практически каждый день. Соседи, хе. Пока темноволосый лазает по различным и не всегда безопасным местам, девушка весь день торчит в кафе, выслушивая и выполняя заказы. Зачастую получается так, что они освобождаются примерно в одно время. Началось все это с того, что Николь, только приехавшая в Салем, шарахалась от любого пришельца и с трудом доходила до квартиры спокойным шагом, под конец все же срываясь на бег. Наличие парня, хоть и довольно тощего и явно не сильного, все же как-никак успокаивало. Николь молчит половину пути, Уотч тоже безмолвно шагает рядом. Они не так уж и часто разговаривают. Им хватает невербального общения: вроде вздохов, мимолетных улыбок, чуть прищуренных глаз, чтобы понять, как прошел друг у друга день. Хотя в плохом настроении такие прогулки, случается, проходят напряженно. Но сегодня вроде бы, у двоих все спокойно. Девушка рассматривает, как их ноги шагают по асфальту, а парень вертит головой, созерцая небогатую местность. — Постой. Скосив на него вопросительный взгляд, Николь останавливается и далее наблюдает, как парень у тротуара присаживается на корточки, приставляя к лицу фотоаппарат. На самом краю вымостки, в стыке плит, пробивается крохотный цветочек. Немного постояв, она присаживается рядом, игнорируя недовольных людей, что безустанным потоком шли туда-сюда. Росток совсем пыльный, но все еще зеленый, колышется от порывов ветра, а лепестки на нем- ярко-желтые. Кутаясь в плащ, Николь думает, что он выбрал не совсем удачное место и время для цветения. Уже начинает холодать. — Удивительно, как его еще не затоптали. — Ага, фантастика, — без особого энтузиазма, просто отвечает Леонард, щелкая устройством. Один из людей, в качестве насмешки над «ценителями природы», кидает прямо под их носы незатушенный окурок. Далее они слышат довольное фырканье и кинувший скрывается в толпе. Никто из них опять никак не реагирует. Николь только подмечает, что инопланетяне скромно их обходят. А Лео спокойно отодвигает окурок в сторону. — Куда выложишь? — поднимаясь, спрашивает русоволосая. Она знает, что парень частенько подрабатывает в газетах и журналах, оттого и рыщется по стремным заброшенным местам аж до самого вечера. Не самая благодарная работа, но хоть платят. В таком городе и одна йена лишней не будет. Вслед за девушкой поднимает и он. Пожимает плечами. — Никуда. Просто для себя. Может, сестре покажу. Еще одна любимая тема Уотча — сестра. Николь с белой завистью слушала многочисленные рассказы о Мишелле и понимала, насколько же он любящий брат. В такие моменты даже неразговорчивый Лео становился болтливым, широко раскрывая яркие синие глаза, смеясь на моментах из детства. Казалось бы, что смешного, когда сестра инвалид, но даже это, оказывается, им не мешало веселиться. Неходячая девушка нередко была темой их разговоров. И ради нее он полез в этот десятый круг ада, чтобы заработать денег. Они шли неспеша. Давно стемнело, но сейчас девушку это уже не нервировало. Когда рядом пошел необычного вида старичок, левый глаз которого состоял из железной пластины и монокля, она не отшатнулась. Некоторые иномирцы имеют не слишком-то много различий между людьми. Так безмятежно они и дошли до последнего, пятнадцатого, своего этажа. В лифте темноволосый вновь копался в фотике, выбирая лучшие из получившихся снимков. Сероглазая отстраненно смотрела на это, вспоминая, что у нее самой нет никаких дел, кроме работы в кафе. Только, возможно, уборка на лестничной площадке и приют кошек со всего района. — До завтра. — До завтра. Звучит дежурное прощание и они синхронно заходят в свои квартиры. Николь никогда не заходила в квартиру Лео, но догадывается, что и у него она такая же маленькая. Область не самая благополучная, оттого и дешевая, что даже на зарплату официантки можно снимать целую квартиру. Узкий коридор, ведущий на кухню, по бокам спальня, ванная и туалет — вот и вся квартира. Все не в самом изысканном виде, просто и скучно. К тому есть небольшая кладовка, но, открыв ее однажды, Николь словила кучу оплеух от хлама, свалившегося на ее голову — чего там только не было: мячи, столовые приборы, шляпы, книги. Хозяин квартиры явно не слишком готовился к уборке дома. Больше девушка эту комнатку не открывала. Плюсом, во всем доме была ужасная звукоизоляция. Девушка в любое время слышала громкие разговоры и рев машин, слышала, как ходят соседи снизу и сбоку. По утрам иногда просыпалась от чужого будильника, забыв поставить свой. Различала в некоторых случаях, как Лео за стенкой кипятил чайник или чихал. Словом, смешно, но не очень-то удобно. А вот на кухне всегда было холодно из-за открытой форточки. По доброте душевной и просто от скуки русоволосая впускала в дом всех кошек, что приходили с лестницы, расположенной на внешней стороне дома. А приходило их много. Все потому, что после того, как Нью-Йорк обратился в Хеллсалем Лот, многие жители покинули этот дом, бросив на произвол судьбы своих питомцев. Оттого и кошки часто попадались совсем ласковые и домашние, породистые порой, красивые. Николь было их жаль. Она соотносила их с собой. Сероглазая улыбнулась очередной потеряшке, забредшей ей в квартиру. Пятнистая трехцветная кошка сидела под столом, не вышла даже поластиться, лишь понюхала протянутую руку. Нико оставила рядом немного еды, ушла в спальню, чтобы переодеться, и…нашла свою одежду на полу, источающую ароматы Парижа. Вздох. Издержки держания в доме кошек. Через час потеряшка уже ушла, а девушка умиротворенно покоилась в постели. Вздохнула, приготовившись засыпать, и два раза стукнула кулачком по стене. «Спокойной ночи». Еще один аспект их с Леонардом негласного взаимодействия — они дважды негромко ударяют по стене, чтобы предупредить друг друга о том, что они отходят ко сну. После этого, в зависимости, кто уснет быстрее, второй в своей квартире особо старается не шуметь. Так же как и со многим, у них это вышло не сговариваясь. Просто взаимное подобие заботы друг о друге, и всего. Слушая ответный стук, Николь закрывает глаза и тут же проваливается в темноту…***
Темнота разливается и у него под веками. Голова явно тяжелеет, как и все тело, хочется отдыха, а его все не получается. Назойливое копошение перед носом, сзади, слева, справа, да даже, черт побери, похоже, у него под стулом — все это мешает расслабиться, надоедает покруче собственных мыслей. Он явно ошибся, приходя отлежаться в логово падшего Короля, в этот хаотичный притон, в котором чаепитие у Шляпника длится вечно. Кругом царил бардак, стены отливали таинственным перламутром, где был потолок — непонятно, слишком темно, свет падал только от огромного экрана практически во всю стену, напротив длинного, королевского стола. На самом его конце и сидел Король Отчаяния в уставшей позе, положив блондинистую голову на сложенные руки. Откуда-то сверху ревела плохо играющая классическая музыка. — Тебе явно стоит сменить пианиста, — раздраженно процедил вампир в рукава толстовки, даже не надеясь, что его услышал. Но Фемт — пытливая и любознательная зараза, он все услышал. — Я посадил нашу любимую тварину за клавиши, — чуть ли не гордящимся голосом оповестил Король Разврата, постукивая ногтями по лакированной поверхности стола. Любимой твариной он называл отвратительное, громоздкое и неуклюжее существо со склизкими лапами, у которого можно было заметить лишь зачатки разума, но в целом, оно любило долбасить по предметам. Какой же восторг у него вызвало открытие фортепиано! Дараку держал его в замке исключительно ради забавы и интереса, а еще для экспериментов Алигулы. Да и не только его, тут все комнаты наводняли полудикие пришельцы, так, для запаса. Девчушка отличалась любовью кромсать все живое, что ей попадается. Спустя несколько секунд помещение огласил шлепок, несколько монстров завизжали. Отчаяние услышал, как скрипнула ткань одежды Фемта, когда он попытался заглянуть за стол. — Ух ты! Похоже, сдох, — огласил вердикт длинноволосый, наблюдая, как желеобразное тело начали растаскивать по кусам. Но спустя пару минут оно задвигало всеми семью лапами и попыталось встать. — А может, и живой. Дзецубо, честно говоря, было глубоко плевать, кто умер, а кто нет. «Падший», «Наблюдатель», «Сторож», «Король Отчаяния», «Дьявол». Как его только не называли, как его не боялись, какие легенды не придумывали. А ведь их хваленый Люцифер сейчас сидит и корчится, съежился весь, как побитый пес. Его трясло, крутило и вертело, в общем, всё, что происходило с ним, когда он вселялся в новое тело. А делал он это нечасто, поэтому ощущать такой дискомфорт тем более непривычно. Хуже всего, что тело Уильяма Макбета довольно хилое и принимать новую силу со скрипом хочет — Король Отчаяния того и ждет, когда его вывернет наизнанку, и мальчишка помрет. Зря дух так спонтанно заявил права на это тело, но в спешке и восторге от хоть чего-то нового, как смехотворно, он просто не стал думать. А теперь пришло время узнать, влияет ли характер человека на его выносливость. Все-таки, Уильям был довольно храбр, поставленный перед выбором отдать свое тело или тело сестры. Да и присутствие у того экстрасенсорных сил как-то увеличивало шансы на успех. В жалких сантиметров от его головы на стол с грохотом сваливается кусок мяса, проезжаясь по скользкой поверхности, и за ним тут же кидаются пару безмозглых тварей. Их когти царапают лаковое покрытие, а недалеко разносится громкий смех Королевы Мономании, а затем веселое: «а тебя чуть не задели, Дзецубо!». Раскрошу им кости в пыль, тогда посмеются. Ладно, лучше просто уйти. Ни желания, ни возможности огрызаться у Короля нет. Способности блондина сейчас крайне нестабильны, поэтому заводить себе в качестве врагов надоедливого Фемта и безумную Алигулу, пусть те и забудут уже на следующий день, себе дороже. Да, Отчаяние силен, но они двое — куда изобретательнее, недаром их подарки каждую неделю устраивают в Салеме веселый фейерверк. Из трупов. А исходя из всего этого, Дзецубо медленно встает. Король Разврата смотрит на пошатывающуюся фигуру с мешками под глазами, снова расплывается в широчайшей улыбке. Он определенно знает, что не нравится блондину, но останавливаться не станет. Не дожидаясь, пока кто-нибудь что-нибудь скажет, вампир в гвалте проходит к выходу, напоследок, проходя мимо взбалмошной розоволосой девчонки, кидает на нее такой дикий взгляд, что та с истеричным смешком отпрыгивает подальше. Выйдя на улицу, Король Отчаяния понимает одну очень простую, фундаментальную в его личности вещь. Ему плохо. Ему плохо. Ему плохо. Ему плохо. Ему плохо. Ему плохо. Ему плохо. Замок Дараку располагается не так далеко от Терра Инкогнито — червоточины и наисильнейшей концентрации всего мракобесия, что творится в Лоте. Даже сам Дзецубо никогда не лез в самое сердце Терры, не то что бы опасаясь, но просто не желая так глубоко спускаться в ад. Для того, чтобы вспомнить, как выглядит сумасшествие, ему хватает своих двоих собратьев. Парень пробирает сквозь мусор и взрытую землю, а сам усмехается. Так легко называет остальных падших помешанными, а сам недалеко ушел. Его ненависть его сжирает. Ненависть ко всему роду человеческому за одну их маленькую, но обидную шалость. Перевернутые дома над головой — обломки былого пиршества. Первые Крушение было так красиво, так грандиозно и великолепно, ведь впервые за несколько тысяч лет он почувствовал хоть что-то, кроме тоски и разочарования, что раз за разом он видит один и тот же сценарий. Тогда в первый раз все пошло не так, как всегда, ему впервые за тысячелетие стало интересно, этот интерес раскаленным железом выжег в его болезненном сознании желание не просто быть. Он вышел в дворы и переулки, запрокидывая голову, на этот раз видя вверху не перевернутые жилища, а туман. Вот, за что он так не любил народ, за которым столько наблюдал. Барьер. Его заточили в этом гребанном городе, как пса в клетке. И не только его. По подворотням часто можно было встретить пришельцев, что страстно желали восстановить баланс. «Восстановить баланс». Вот, как они это назвали. По факту же они всего-навсего хотели, что бы им дали свободу творить любой пиздец, что им вздумается. Это желание уже сказывается и на изуродованной половине города, на разрушенных зданиях, на смятых, как обычные банки, машинах, на паникующих людях. Дзецубо уверен, пройдет время, и они разнесут по кирпичику абсолютно все, и тогда ему останется только играть на раскрошенных булыжниках и месиве из тел. Никто не выдерживает заточения. И он не выдержит. Поэтому он так и стремится воссоздать Второй Коллапс. Неважное самочувствие все не проходит, но ему кажется, что становится легче, как только он отходит от Терры и начинает растворяться в массе людей. Как бы он их ненавидел, они — единственное развлечение, единственные живые и так смешат своими рамками морали. Он не знает, сколько сейчас времени, но почти всегда улицы наполняют существа, без них никак. Король сам не знает, куда идет, просто движется со всеми, будто бы заново учится ходить. Ноги снова машинально сворачивают на темные улочки, когда скопище начинает нервировать сильнее, чем скручивающая боль в районе позвоночника. Тишь наступает постепенно и вскоре он наконец остается наедине со своими мыслями, продолжая ленивый путь. Как всегда. Всецело погрязший в размышлениях, он смотрит исключительно под ноги и концентрируется лишь на голосах в голове. Над ним, между кучи не самых благополучных домов, висит куча проводов, на стенах вентиляторы и телевизионные тарелки, черные окна. Он забрел в какие-то трущобы и ему это даже нравится, идти посреди мрака, ничего практически не видя и не слыша. Именно поэтому вампир так удивился кому-то, как внезапно выскочившему к нему из-за угла. Тело инстинктивно бросилось в сторону, а рука дернулась, пытаясь докоснуться до потенциальной опасности, чтобы разорвать ее в клочья. А затем…так и застыла на весу, когда вместо душного и спокойного воздуха он вдруг почувствовал, как ветерок ласково прошелся по руке, а под ногами он увидел собственную тень. Туман здесь был не так силен, как в центре города, видно даже ослепительный шар солнца, пробивающегося через облака. Дзецубо медленно осмотрелся по сторонам, зашаркав кедами по бетонной поверхности. И понял, что, не разобрав силы, случайно переместился на чью-то крышу.***
Кафе Дайаны не было то что бы очень популярным. Это заведение было даже слишком мало для сразу двух официантов, но никто не жаловался. Мия даже была рада разделить свою работу с кем-то примерно своего возраста, пусть этот «кто-то» большинство времени ходил апатичной куклой, мало реагирующей на вопросы. По обыкновению, музыка ветра за спиной Николь прозвенела последний раз, и это означало, что сегодняшний рабочий день закончен. Еще один из тысячи. А у входа в кафе ее же, как и всегда, ждал знакомый парень. Улыбнувшись русоволосой, когда она стояла на лестнице перед дверью, Лео согнул руку в локте и сделал галантный приглашающий жест. У него сегодня было хорошее настроение. Николь издала неслышный смешок и протянула свою ладонь, принимая приглашение. Причина у его хорошего настроения явно была. Завтра он уезжает домой, он еще раньше ей об этом сказал, делясь радостной новостью. Возвращается к семье и сестре спустя полтора месяца пребывания в этом гадюшнике. Николь была рада, как и Уотч. Выслушав все его рассказы, теперь она уверена, что он больше нужен там, своей родне. Они вновь шли не торопясь, пока девушка перила взгляд серых глаз в неотличающуюся по цвету землю. Темноволосый опять разболтался, начав жестикулировать даже, рассказал ей, что сегодня было интересного. Она не выглядела как человек, полностью обращенный во слух, но ему и просто ее присутствия было достаточно. Словно два единственных на земле человека, они просто старались держаться друг друга, так спокойнее. Вечером гам становится куда тише, так что и Леонардо надолго не распаляется, все же, минут через пять замолкая. Николь не хочется ничего говорить, потому что она вдруг чувствует ужасную усталость, камнем свалившуюся на плечи. Усталость, которая не проходит даже после недели отдыха. Тяжелый вздох проносится по затихшей округе, и Николь обнимает парня за руку, чуть не повиснув на нем. Благо, Уотч довольно высокий, чтобы такая поза не доставляла им проблем. — Веди меня. Голос обессиленный и безразличный. Ей даже все равно куда, она готова просто уснуть на него на плече, умиротворенно вышагивая по улицам бывшего Нью-Йорка. Она чувствует, как парень напрягается, но не боится таким действием оттолкнуть его. Они оба знают, что это всего-навсего один из множества других дружеских жестов, просто раньше они не доходили до того, чтобы касаться друг друга. А еще Николь понимает, что они лишь вынужденные друзья. Это печально, это очевидно и ожидаемо, возможно, слегка горько, но это факт. Они практически ничего друг для друга не значат и вряд ли Уотч будет вспоминать о ней, находясь в кругу семьи, как и сама Нико едва ли почувствует перемену в жизни без его участия. На данный момент они просто удобно оказались вместе, не давая друг другу совсем замкнуться в себе. Так случилось из-за обстоятельств, но не помешало ей снова почувствовать тягу к физическому контакту. Поэтому она и идет сейчас, закрыв глаза и целиком доверившись зрению Лео. Больше за всю дорогу не произнеся ни слова, в гробовом молчании они доходят до собственный квартир. Только перед самой дверью сероглазая неохотно отлипает от Лео, рассеянными заторможенными движениями разыскивая в кармане ключи. — Постоим на крыше напоследок? — спрашивает голубоглазый, стоя перед входом в свою жилплощадь. Крыша — его любимое место. Леонарду повезло заселиться на самом верху пятнадцатиэтажного дома, выход на крышу здесь рядом с лифтом, а замок, висевший на двери, уже давно был сломан шумными компаниями, ищущими красивый пейзаж. Красивые пейзажей здесь, к слову, редко можно было застать. Нью-Йорк — это не маленькая деревенька в каком-нибудь далеком штате, это мегаполис и практически весь обзор закрывают многочисленные многоэтажки. Но были и положительные нюансы — они жили ближе к краю города, так что можно было иной раз заметить солнце, глядящее из-за туч. В такие моменты Николь тащила его на крышу под любым предлогом и заставляла снимать чуть ли не восьмое чудо света в этом бардаке. Сама фотоаппарат никогда не просила и сомневалась, что он вообще его отдаст. Он был единственным гаджетом, оставшимся с Уотчем здесь, телефон его давно украли, на ноутбук не было денег. Им просто нравилось стоять там, оперевшись на ограждение, и глядеть на проезжающие машины, проходящих существ. Особенно дух захватывало, когда рядом в небе тягуче проплывали гигантские пришельцы, похожие на дирижабль, и издавали низкий протяжный звук, очень много где слышимый. По форме они обычно напоминали странную шапку гриба, темного цвета, с огромными щупальцами из спины. На их панцире Николь даже иногда замечала растения. Но сейчас сероглазая не чувствует, что хочет постоять в этот вечер на крыше. Даже пусть это будет последний с Лео совместный вечер. Она не знает, вернется ли он, безропотно свыкается с констатацией, что их «дружба» подошла к концу, и, если честно, просто не хочет прощаться. Просто хочет закончить это побыстрее и уйти в свою комнатку, где каждый ее шаг будет слышим другими, а кошки облюбуют теплое кресло в углу. Вместо всех этих слов она качает парню головой и говорит, что сегодня чувствует себя плохо. На миг в синих глазах отражается непонимание — он ожидал, что Николь согласится. Она редко когда вообще отказывала кому-то, но сегодня явно не тот день. Звучит привычное прощание и девушка быстро скрывается за собственной дверью, не желая вслед за растерянностью на лице видеть грусть. Уже на следующий день ранним утром Леонард отъезжает в аэропорт, когда Николь ещё глубоко спит, а вечером сероглазая вдруг ловит себя на том, что два раза стучит по стене, когда соседа больше нет. Смутившись своей глупости, она глубже зарывается под тонкое одеяло и отворачивается от стены. А спустя несколько дней, на ее мобильник вдруг приходит смс от неизвестного номера, и в нем написано: «надеюсь, сегодня ты не свалила на себя все полки в душевой». Помимо ее воли у Николь тут же вырывается веселое фырканье и Мия, стоящая рядом за стойкой, скашивает на нее любопытный изумрудный взгляд. Русоволосая сразу понимает, кто ей написал, ведь только Лео она вызывала каждую неделю, чтобы он помог ей прикрутить злосчатные полочки в ванной. Под конец он приходил уже лишь услышав грохот и ругательства из квартиры девушки. А откуда он узнал ее номер, ей даже знать неинтересно. Чуть погодя, Нико, стоя на крыше в особенно туманный день, в ответ присылает Уотчу фотку побелевшего неба.Смотри, твое любимое
Ну и дерьмовый видКак всегда
Больше они особо не переписываются, Лео только шлет изредка особенно удачные фотографии, впрочем, остающиеся проигнорированными. А Николь в память об их знакомстве и просто по привычке часто остается на крыше, просунув ноги через решетки, схватившись за прутья тонкими руками. Король Отчаяния быстро разбирается, в чем дело, и хочет уйти, но вдруг понимает, как же здесь светло. И на прохладном бетоне ему неожиданно становится лучше. Он останавливает все телодвижения, наконец-то полностью расслабляясь. А в другое время Николь сидит здесь, не догадываясь, что у их крыши появился новый постоянный посетитель. Это событие становится известно позже, когда блондин приходит однажды в то же время, что и она. А потом ещё раз. И еще. За все это время они не роняют ни слова. Девушку не смущает чужак, если он держит дистанцию и не надоедает болтовней. Дзецубо думает совершенно то же. Они даже не смотрят друг на друга. Николь не знает, как незнакомец выглядит, потому что он приходит всегда, когда она уже сидит, а край зрения замечает лишь черные кеды неподалеку. И их, как ни странно, это все устраивает. Однажды, не удержавшись от любопытства, сероглазая оборачивается в момент, когда тот человек уходит с крыши. Но с разочарованием улавливает только знакомую темную обувь и больше ничего. Вздохнув, она возвращается и кутается в тонкий кардиган, совсем не подходящий для холодеющей погоды. И так и остается одна на крыше до самого вечера, прислонившись лбом к железной ограде. Для пояснения, Хэнсю и Дараку - это звучание японских слов "Королева Мономании" и "Король Разврата", так же как и Дзецубо - Король Отчаяния.