Так называемое зло

      Если бы он знал, он бы никогда больше сюда не вернулся. Если бы он знал, он бы никогда больше не улыбался. Если бы он все это видел, ему больше никогда не приснилось бы хороших снов. Если бы все слышал, он бы никогда больше не смог оставаться один.       Преступники после долгого пребывания в тюрьме не могут спать в тишине. Она сводит их с ума, она не привычна. Мэри уверена, если бы она ушла из этих стен, то чувствовала бы себя точно так же.       Скрип железных кроватей, пищание приборов за толстой стеной, шаркающая поступь медсестер, когда они проходят мимо палаты. Звук чирикающих птиц за окном — ненастоящий, она уверена, даже когда выходит на улицу и видит птиц собственными глазами. Лишь шелест деревьев щекочет слух, а шорох камня под сухими ладонями приятен. Пусть этот камень и стоит над десятком могил. Они ее не отвергают, она среди них своя. Недаром же Призрак.       О, Уильям… Если бы ты знал, как ощущение привыкания к больнице мерзко…но еще более мерзко, когда к ней привыкаешь ты.       Я знаю здесь все проходы, все коридоры и весь персонал. Я видела, как сменяются и уходят врачи. Каждый лечащийся мне уже как родной. Но это не должно было стать родным и для тебя. Мне жаль…       Трудно осознавать, что ее тело — клетка для того, кто отравляет им жизнь. Того, кто заставляет Блэка вздрагивать, стоит ему расслабиться. Того, из-за кого он порой смотрит куда-то сквозь нее, хмурится, словно кому-то другому отвечая. Но она не предпринимает никаких попыток ему помешать, знает, что так всем будет только хуже. Хуже городу, ради которого она пожертвовала своим здоровьем и брату, которого она так любит. Родители с детства приучали ее быть жертвенной, сами такими погибли. Она их любит.       В этот день Николь в полной мере понимает значение выражения «как в ловушке». Девушка мгновенно убеждается, что выбраться отсюда сама не сможет. А в это время ее уже ведут куда-то.       Она уверена, сейчас ее убьют.       — Пошли, я покажу тебе замок! — счастливо улыбаясь, вскрикивает тонким голосом Хэнсю, вцепившись ей в предплечье. Перед взором все пролетает, как на космической скорости и Николь даже не до конца осознает, куда несут ее ноги, что происходит вокруг, кто рядом. Слишком резкая смена обстановки.       Убивают…нет. Не убивают.       Потолки здесь просто невероятно высокие, стены местами полуразрушены. С уже знакомым волнением она замечает, как некоторые куски просто висят в воздухе. Перед ними лестница — опять же, гигантских размеров. Но ступени, как ни странно, на человеческой высоте, и Королева Мономании вскакивает по ним, как горная коза. И с несвойственной маленькой девочке силой тащит за собой Николь.       Убьют?       — Теперь ты будешь моей новой подругой! — пищит она, стискивая девушку наверху лестницы. — Я тебе все-все тут расскажу! Пошли! Скорей!       Больно…       Массивные двери сбоку открываются почти сами по себе, открывая вид на еще одну большую комнату в светло-бежевых тонах. Здесь на удивление опрятно и светло, будто это обычный зал. Где-то вдалеке виднеется самая обычная плита, барная стойка, столы и стулья.       Видно плохо, все расплывается.       — Здесь Фемт себе еду готовит. Он такой мерзкий, ест яичницу с беконом, хотя давно говорила, что человеческие сладости намного лучше, да и вообще, как можно есть эту склизкую гадость? — тараторит девушка, так активно двигаясь и жестикулируя, что у Николь начинает кружиться голова. — Но это неинтересно! Пошел он, этот Фемт! — девушка с пыхтением так резко захлопывает огромную дверь, что их обоих обдает волной воздуха, вновь показывая нечеловеческую силу вампирши.       Что происходит?..       Розововолосая дергает девушку, до сих пор не сказавшую ни слова, за собой, и коридоры проносятся мимо них, что Николь едва успевает перебирать ногами. Она без остановки что-то болтает, ужасно наседая на уши. Теперь перед ними появляется раздвижная дверь, что-то в японском духе, и девочка без промедления хватается за раму, отодвигая ее в сторону.       — Смотри! — Королева ведет рукой вперед, вынуждая девушку пройти, но не рассчитывает и Николь со всего маху вдруг…падает в горячую воду. — Ой!       — Блять! — единственное слово, которое вырывается у пришедшей в непоправимый шок русоволосой. Она мгновенно выныривает, вся мокрая и глазами по пять копеек, судорожно дыша. В какую-то секунду ей кажется, будто ее окунули в огромную кипящую кастрюлю и сейчас, видимо, будут варить из нее суп.       Смерть?       Но мирная обстановка остужает мысли — вода допустимо горячая, красивого бирюзового оттенка, а рядом оказывается что-то вроде бортиков из натурального камня. У стен стоят неизвестные растения, стены отливают голубой керамикой. Уютный свет льет откуда-то сверху. Так она…в бассейне? Горячем источнике?       Вода не смертельна.       — А мы здесь моемся! — все еще стоя над ней в сухом месте, выдает Алигура. — Точнее…я не знаю! — немного мнется она, осматривая комнату. — Она только что тут появилась.       В ушах звенит.       Легче не становится. Девушка только что пробежала неизвестно сколько метров, а насколько много километров переместилась, схваченная Дзецубо, даже не представляет. Ей было тяжело даже пройти до кухни — а сейчас из последних сил приходится держаться на плаву. И все же, полностью измученная, она кое-как цепляется за бортик и еле поднимается, упираясь в пол руками, мокрая одежда кажется весящей тонны три.       Дзы-ы-ынь…       — Что это значит? — с трудом находя моменты между передышками, говорит Николь. Королева Мономании лишь смотрит за ее попытками вылезти.       Жалко.       — Не знаю! Этот замок волшебный, — смеется девочка, а потом все же хватает сероглазую за локоть и поднимает наверх. По ощущениям, чуть не потянув той связки. — Фу, ты теперь вся мокрая.       Холодно.       Вампирша брезгливо отряхивает руку, отходя.       — Ладно! Пошли дальше! — через секунду, как ни в чем ни бывало, воскликивает она, но едва держащаяся на ногах Николь спотыкается и падает на пол. — Блин! Ты чего это? Вставай.       Сколько сейчас времени?       Она по-детски тянет ее за руку, едва не отрывая, и Николь из последних сил вырывает ладонь, прижимая ее к себе. В глазах темнеет, а в уши будто заливается вода — хотя, возможно, она и правда залилась. На фоне шумит щенячий голос Хэнсю.       Дзынь-дзынь.       Ее оставили здесь. В этой клетке с безумными. И теперь замучают до смерти. Для чего он это сделал? Для чего он эти сделал? Для чего он это сделал?       Жарко.       Вопросы эхом повторяются в голове, не в состоянии породить что-то новое. Девушка, и так не обремененная умственной активностью, окончательно забывается. Она хотела просто исчезнуть еще у себя в комнате. Сил никаких нет. Для чего это все? Ничего…делать не хочется. Хочется просто лечь на пол и раствориться.       Тошнит.       Позволяет дрожащим рукам подкоситься, через секунду ее вдруг в который раз хватают за них и чуть приподнимают вверх, не давая встретиться с полом лицом. Это не мешает сознанию ее покинуть, и когда взгляд находит яркую макушку что-то бесконечно трещащей Алигуры, все вокруг темнеет.       Смерть…       Она не знает, сколько времени проводит у них. Катаясь на каких-то причудливых монстрах, наблюдая из окон дирижабля за раскинувшимся городом, в голове не мелькает мысль, что это, вообще-то, немного ненормально — тусоваться и жить вместе с чудовищами, убивающими людей.       Зачем?       — Подержи, — небрежно проговаривает Дараку, всучая ей в руки непонятную колбочку. Николь сидит на столе, иногда качая ногами, чтобы не затекли. — Дай, — через пару секунд так же быстро просит он, не глядя, вытягивает руку в неизвестном направлении, но натыкается на стоящего неподалеку монстра, исполняющего ту же роль, что и Николь — держащего другую колбочку.       Пальцы дергаются.       Не ту, что нужна. И в раздражении зарычав, он взмахом руки грубо отшвыривает его в сторону, отчего монстр проливает неизвестную жидкость на себя и с агоническими криками расплывается мерзкими разводами.       Николь замирает, с нечитаемыми эмоциями протягивая ему свою пробирку.       — Спасибо, — без выражения следует ответ.       Не за что. Это не так сложно.       Оказывается, Король Разврата и впрямь бывал не только сумасшедшим придурком. По произошедшему пару секунд назад это понять сложно, но это факт. За работой Фемт сосредотачивается настолько, что кажется адекватным. Но всего на пару часов.       Дараку зевает, внезапно одним движением хватая какую-то птичку из клетки сверху и прижимая ее к столу. Канарейка отчаянно пищит. А затем луч изобретения превращает ее голос в невероятной громкости бас. Николь едва удерживается, чтобы не закрыть уши. Спустя невыносимые секунды он ее убирает и при свете ламп сверкает нож.       Шик.       Этот момент…завораживает.       Обезглавленная тушка летит в мусорку, а сам Король, громыхнув ладонями, но не выпуская при этом нож, останавливается.       — Так.       Николь на автомате отодвигается назад, стоит ему обернуться.       — Ты когда последний раз ела? — кончик ножа упирается ей в глотку, плоской поверхностью по-хозяйки поднимая голову. Николь выглядела, как скелет.       — С Вами на завтраке, — тихо утверждает девушка, стараясь не сглотнуть ненароком. До этого он такого не спрашивал.       Взгляд в сторону. Глядеть на железную маску — жутко. Холодно. Проще смотреть на стальные палки у него за спиной. В них перевернутое отражение.       Откатываясь на неизвестное время назад, когда она только попала в замок, кажется, после потери сознания, Николь все же попыталась хоть что-то изменить. Первым был скручивающийся от голода желудок. Слабость была чудовищная, разливаясь по телу свинцом. Еще немного, и у нее задрожат руки, ноги и все тело. К тому же, пить хотелось ужасно.       Она побродила по коридорам, не мечтая запомнить хоть какие-то опознавательные знаки, ведь стоило повернуться назад — все оказывалось новым. Так что она решила просто идти вперед, сворачивая наугад. Удивительно, что по пути в бесконечном замке ей не встретился никто. Только двери, двери, двери… Наконец, одна дверь показалась ей знакомой — та самая, которую она увидела первой, когда Алигура показывала. Что-то вроде…столовая?       Чудом, проход оказался открыт. Но обстановка внутри поменялась — светло-бежевые стены обратились в темно-синие, сверху свисали красные портьеры, которых она раньше не замечала. Тут разве вообще было окно?       Помещение оказалось заполнено неизвестно кем всевозможных мастей, что заставило страх подступить к горлу. Напоминало о первом появлении здесь. Глаза, дыры, рты, костяные наросты как-то по очереди поглядывали на нее, заставляя отступить. Но сворачивающий в кашу внутренности голод подтолкнул вперед, ведь главное, что виднелось посреди всего этого сброда — это стол, полный еды.       «Ты сдохнешь от голода» — зажмурившись, сказала сама себе Николь, делая робкие шаги. И тогда это казалось правдой, но как именно расценивать эту фразу…       Больше не будет никого, кто за руку уведет из этой толпы.       Аппетитный запах и практически идеальные блюда так манили взор, что чуть слюна не потекла изо рта. Николь никогда не назвала бы себя обжорой, но стол действительно выглядел…великолепно. Особенно после нескольких дней голодания.       Когда она ела последний раз?       То, чего она не заметила раньше, был Король Разврата, сидевший во главе стола. Как обычно. Он с улыбкой повернул голову, глядя на гостью. Как будто даже дружелюбно. Пока что никто на нее не нападал, хотя она явственно ощущала себя мишенью, красной тряпкой для быков.       Скованными шагами преодолев расстояние от двери до стола, девушка едва не упала, споткнувшись о собственные голые ноги. На глаза тут же попались бесчисленные тарелки, но она все еще была не уверена, можно ли ей что-то взять. На краю стола весьма непосредственно лежало красное яблоко, о пропаже которого, подумалось, никто не будет горевать. Но когда сероглазая подошла, Дараку с ногами забрался на стол, вставая перед ней. Николь отшатнулась, видя, как вампир держит яблоко за хвостик, поднимая.       — Хочешь? Дотянись.       Николь с измученным вздохом закрывает глаза.       Ей было неизвестно, почему они не убили ее сразу. Король Отчаяния перед уходом бросил шикарную фразу — делайте с ней все, что хотите — такого большого простора для ее изощренного убийства еще не предоставлял никто. Что с ней могла сделать одна только Королева Мономании, миллиард уничтожающих пыток, измывательских экспериментов, поехавших идей. Но не делала. И в душе Николь понимает — она бы и не хотела. Все ее мысли о смерти трусливо сбегают, когда два ходячих истребителя всего живого маячут перед глазами. И от этого появляются силы жить.       «Это то, чего ты хотел добиться?» — болезненно изгибая брови, спрашивает про себя она.       Скорее всего, нет. Дзецубо ведь один из них. Может, кажется самым тихим, но Николь знает — внутри такой же изувеченный. Такой же, как они.       Я игрушка?       И застряв здесь, не думает, что он когда-нибудь еще придет. Она больше не видела его ни разу. Время в Салеме отлично от всего мира, а время в Терра Инкогнито — вещь еще более невообразимая, чуть не сводящая с ума. Думать, сколько уже прошло дней, месяцев доставляет боль. Что, если времени уже нет? Вдруг она на самом деле уже давно умерла? Но нет, безумные вылазки, на которые ее тащут то Дараку, то Хэнсю, то оба сразу отрицают эти идеи — город живет. Люди живут. И она живет.       Я питомец?       Под суматоху, вертящую восприятие реальности, как детскую юлу, попадает даже ее извечная заунывность. Николь все еще почти безмолвна, кратка, задумчива — но почему-то бегать вместе с Королевой Мономании по замку становится проще, тараторящая, как пулеметная очередь речь Фемта становится в разы яснее, а вечно перемещающиеся между собой комнаты выстраивают в голове некую последовательность, и теперь она путается в них не так часто, как могла бы. Голова очищается. Она просыпается.       Яркие всполохи крови очерчивают картины на стене перед ней. Очередная зверушка Алигуры оказывается намного слабее, чем та ожидала. Вопли на фоне становятся уже чем-то вроде обычного городского шума.       Я заложник?       Николь странно относится к своему нахождению здесь. Она лишь иногда думает о Гвенвивар — нашла ли кошечка себе новый дом, или хотя бы эфемерно существующий где-то там Король Отчаяния заботится о ней? У нее не было никакой цели нахождения в Салеме. Что она там делала, она и сама не знала. Но в замке иногда было тихо, светло и спокойно. Ей было все равно, где быть.       Когда я умру?       Было интересно, когда проклюнувшеся сознание дойдет до того, что девушка захочет обратно в город.       Ждать этого не пришлось.       Кабинку нещадно трясет — уворачиваться от ракет у Алигуры получается не очень хорошо, но, видимо, так особо и не старается, хохоча каждый раз, когда взрыв гремит где-то за машиной. Кажется, она не привыкла сражаться сама по себе. Как одержимая, вампирша пытается схватить кого-то из полиции, совершенно не интересуясь мнением этого неизвестного. Просто они летали над Хелллотом, а в другой момент Королева уже сражается с ордой вооруженных сил.       Настолько все перемешалось, что глаза обреченно закрываются. Чему удивляться, а чему уже нет — не знает.       — Боже, какой ты красивый! Иди сюда-а-а! — в совершенно развязной манере воя, Хэнсю выбрасывает руку в непонятных датчиках вперед — железная рука с разрушительной мощью обрушивается вниз, погребая под собой здания и машины. Как их странный транспорт для передвижения вообще выдерживает такую ненормальную конструкцию, думать страшно.       Ничего необычного — Алигура лишь влюбилась в полицейского, увидев его в первый раз. Алигура видит — Алигура хватает. Точнее, пытается, и выходит у нее плохо. Навыки коммуникации у этой девочки отсутствуют полностью.       Поразительно, как во время всего этого, даже в такой ситуации, ее трещалка никак не закрывается:       — Слушай, а какой твой самый-самый-самый-самый-самый любимый цвет? — высовывая язык от усердия, интересуется она. — Нет-нет, дай угадаю! — за окошком снова грохает, подкидывая бедную Николь. — А-а-а…черный! Серый! Блин, да куда ты убегаешь? А! Может, синий? Голубой! Зеленый? Черт! Фиолетовый? Желтый? Я угадала?! Красный?       Красный? Точно нет.       Зачем здесь сидит Николь — вопрос хороший. Не забыв слова о том, что она теперь — новая подружка, Хэнсю таскает ее за собой везде, на подобие плюшевого мишки. Но Николь не мишка, и уж тем более не плюшевая, так что все удары плечом и копчиком об жесткую поверхность их машины вырываются сдавленным шипением.       Питомец.       — Слушай, а какие носки ты носишь? Блин, а почему я не дала тебе носки? Тупая-тупая Алигура! Гребанный пацан, попадись ты уже! Тебе бы подошли с бабочками. А знаешь, бабочки — это символ тяги к смерти. Мне кажется… Ой! — она взвизгивает, прижимая руку в перчатке ко лбу, когда в лобовое стекло прилетает что-то явно очень тяжелое и опасное. Вряд ли она чувствует боль транспорта, так что, скорее всего, лишь придуривается. — Так ты яблоки любишь? Я тоже их люблю, какое совпадение! Особенно, если они уже чуть-чуть подгнившие, такие сладкие, мягкие…люблю их резать!       Николь не говорила, что любит яблоки. Но Королева Мономании ее не слушает, скача по небольшой кабине, как белка в колесе. Она одела девушку по своему вкусу, окончательно подтвердив догадку, что держит Николь за свою игрушку. Куда делись такие любимые шорты с футболкой узнать не представлялось возможным, скорее всего, они сожглись или что-то типа того. Конец один — Николь сидит в нежно-голубом платье с белыми широкими рукавами и несуразно большим бантиком на голове. Волосы сзади собрали, оставив впереди лишь пряди — если бы Николь посмотрела на себя в зеркало, не узнала бы.       И кто она теперь? Королева Уныния?       Заложница.       Их встряхивает еще раз и ненадолго тряска замолкает. Кажется, Королева успокаивается, прекращая выстреливать несвязными возгласами.       — Ладно. Можешь не отвечать… — голос девочки кривится, становится хриплым после очередного вопроса. Наверное, расстроилась.       Стены словно ломаются под той мертвой тишиной, что повисает в кабине. Это наседает на уши сильнее трепа.       Неизвестно, через сколько их странную посудину разнесут на куски, если вампирша сейчас не возьмет себя в руки. Ей-то даже в самом эпицентре атомного взрыва будет комфортно, она переживет, что не скажешь о Николь, выживаемость которой под вопросом уже долгие месяцы.       А нужно ли?..       Об этом сигнализирует и начавшая противно пищать сигнализация, заливая их красным светом. Хэнсю успокоилась, но не успокоилась полиция, не теряющая надежду изрешетить их машину. И сколько она еще выдержит…       Грохот — плечом падает на отколовшийся непонятный штырь. Железячка протыкает кожу сквозь пышные рукава. Сквозь зубы вырывается непонятный звук. Больно! Больно, больно, больно! Следом подпрыгивает, укатываясь в другую сторону. Нужно!       — П-почему? — наугад спрашивает Николь, сжимая окрасившееся плечо, силясь хоть как-то разбудить девочку.       — А?       Она хотела спросить, почему ей можно не отвечать, но в голову приходит другая фраза, тут же кажущаяся более уместной:       — Почему ты замолчала?       И как бы сделать так, чтобы ты не захотела меня сожрать из-за вида крови?       — А что? — скуксившаяся было Королева Мономании медленно выпрямляется из показушно расстроенной позы. Ее голос странно изменяется. Почувствовала? Как перебить жажду насилия?       Очередной манией. Ох… Спаси, Господь.       — Ну…я бы хотела послушать тебя еще, — как ни в чем ни бывало говорит Николь, пока ее не перебивает визг, напугав:       — Чего?!       — Я-я бы хотела послушать тебя еще, — неуверенно, но громче повторяет девушка, стараясь отодвинуться от в мгновение оказавшейся рядом циклопши. И продолжает добивать, но пока неизвестно кого — ее или себя. — Ты интересно…рассказываешь…       Болит, болит… Но из-за страха вдруг даже непонятно.       Повисает долгое, тягостное молчание. Николь, нервничая, вглядывается в лицевую пластину и…через секунду оказывается едва не задушена объятиями маленькой девочки.       — Сероглазка-а-а!.. — ревет изо всех сил Алигура, сжимая почти до хруста. Из глаз от такого брызжут слезы. — Тебя п-правда…не бесит мой галдеж?..       Кряхтя, последний кислород в легких уходит на короткое и мучительное:       — Ничуть.       После этих слов сирена взрывается ей в ухо, а они чуть не падают.       — Женись на мне! — рыдает Королева. — Нет! Выйди за меня!!! То есть… стань моей женой! Пожалуйста-а-а! Прости, что я называла тебя мерзавкой! Прости, что так плохо с тобой обращалась! Прости, что думала, как пущу тебя на опыты-ы-ы…       Она все продолжает надрываться, несмотря на то, что их нехило качает. Сейчас начнет тошнить.       — Ты просто богиня… Фемт, давай сделаем ее своим идолом! Фемт? — девочка отстраняется, резко вернув голосу обычную визгливость. Николь кажется, что она заново родилась, воздух еще никогда не был столь прекрасен. — Фемт!!! — верещит Алигура в наушник. — Ты меня слышал?!       Она утирает несуществующие слезы с несуществующего лица и всхлипывает, а потом вдруг застывает в непонятных эмоциях.       — Ой. Я кажется…того паренька убила, — выдает Королева Мономании.       Ничего необычного.       Находиться в нескольких сотнях метров над землей в свободном падении — то еще развлечение. Это именно того, чего Николь так не хотела, молясь за прочность их «корабля». Но нет. Он не выдержал. Раскололся, как игрушечный. И вскрикнув, Алигура вместе с ней летит вниз.       Какие-то пару мгновений та пытается дотянуться до девушки, но затем их разносит в стороны друг от друга.       Вот так, наверно, и встречают суицидники свою смерть — на секунду проскакивает в уме, пока едва что-то разбирающие глаза видят приближающуюся землю. Очень стремительно приближающуюся. Остатки недовертолета со свистом проносятся мимо. У нее в запасе лишь несколько секунд, чтобы оплакать так и не начавшуюся нормально жизнь. В принципе, это то, чего можно было ожидать, находясь рядом с Королями.       Похоже на страшный сон.       Сколько ты об этом думала?       Платье закрывает почти весь обзор, волосы рвет ветер, а глаза…испуганные.       Это будет больно?..       Видимо, она все же не хочет умирать.       Судьба всегда иного мнения. Не достойна жить.       А она проснулась.       До асфальта остается всего несколько метров, Николь моргает — темнота — как в груди все резко пережимает, выбивая воздух. Столкнулась. Упала.       Боль… Чувствует. Не видит. Соображает. Вот, как. Не умереть было еще худшим раскладом в такой ситуации.       Николь требуется время, чтобы увидеть всю картину. Ее ноги все еще висят в воздухе, а ветер изменил направление.       Все окончательно путается.       — Поймал! — радостно доносится сверху.       В груди пережимает из-за того, что ее схватили со спины за платье, стягивая до треска. Что ее держит и куда она летит — непонятно.       Превозмогая откидывающие голову вихри, девушка все же поднимает лицо. И едва не кричит.       ОТКУДА. В САЛЕМЕ. ПТЕРОЗАВР?       Фемт, седлающий вымершее животное, безудержно смеется. Эти чокнутые не перестанут ее шокировать. Издав непонятный и заглушенный ветром звук, Николь непроизвольно дергается. И в следующую секунду шокированно обмирает.       Нет…       Ткань платья расходится под когтями зверя, как под остро заточенными лезвиями. Скрип рвущихся ниток слышно даже через общий грохот. Что? Уже? Она ведь пролетела всего несколько метров…       Скрип. Все снова начинает крутиться.       — Э? — в непонимании наклоняется Дараку. Видит «ускользающую» Николь. — Э?! Стой, ты куда? Нет!       Когти пытаются сжаться еще раз — но провал, они хватают пустоту.       Это была лишь ложная надежда.       Самое больное, что она может сделать в этой ситуации — улыбнуться. Но она действительно смеется. Когда волосы вновь закрывают весь обзор, оставляя в пробелах лишь диковинное небо, хохот вырывается из губ.       Видимо, сумасшествие распространяется и на мертвых.

***

      Серый асфальт холодит пальцы, колени ноют, все в грязи и крови — содрала. Но…жива. Голова гудит, перед глазами неразличимые пятна и…холодно. Впервые за несколько недель холодно.       …холодно.       Девушка мотает головой — что-то падает с головы, больно зацепив волосы, и падает прямо перед глазами. Яркое. Голубое. Бант… Несколько прядей спадают за ним, повиснув перед лицом. Закашлявшись, Николь кое-как убирает мешающиеся волосы, просто проведя по ним рукой. Помогает плохо.       Где…       Сейчас намного морознее, чем она помнит. Когда она последний раз была в городе?.. Воздух выходит изо рта облачком пара, руки покрываются мурашками, автоматом цепляясь за плечи. Садится. Спина неприятно хрустит и ноет. Что это за место?       Перед глазами лишь…один из безликих переулков Нью-Йорка. Где-то впереди маячит свет, кирпичные замызганные стены, которых она здесь перевидала уже тысячу, сжимают по бокам. Так значит…она правда упала? Платье шуршит под ногами, мешается. Где ее обувь, черт?       Они…       И внезапно для нее мелькает мысль: «Где Короли?..». Чувствует себя, словно выброшенный котенок. Неужели действительно так привыкла к их существованию, что на секунду подумала, что они должны ее забрать?       Х-хах.       Босые ступни моментально коченеют, но боль от впивающихся камушков и мусора ощущается отчетливо. Девушка идет, пытаясь привыкнуть к свету.       Но ведь и отпустить просто так не могли?..       Второй раз выбравшаяся из Терра Инкогнито?       Живущая в нем…       Перед глазами предстает удивительно пустая для мегаполиса улица, заволоченная туманом. Пару раз проезжают машины, но водителей она не видит. Светофоры работают, как обычно. Из-за небоскребов выглядывают чьи-то щупальца. Тело работает быстрее разума, он занят другим, ноги идут куда-то вперед, лишь бы куда-нибудь прийти.       Ведь неважно, куда?       Николь зажмуривается. Это было место не для людей… Люди не должны в нем жить. Ей было страшно. Ее могли убить.

Идиотка.

      Могли. Смерть… Ты грустишь или нет? Тебе радостно? Хочешь умереть или боишься смерти? Мечтаешь, что придут или мечтаешь, чтобы больше не приходили.       Непонятное животное пролетает сверху, задевает провода и замертво падает на землю. Почему даже они?       Движется на шум, хоть он тут и везде, в некоторых местах слышится отчетливей. Свернув пару раз, удается словно в море, нырнуть в толпу. Улицы и здания все еще незнакомы, но кажутся привычными. Долго ли можно блуждать в городе площадью почти в тысячу километров? Чудную девушку в грязном платье никто не замечает.       Куда идти? Их так много… Хочется плакать. Хочется спать. Хочется согреться. Почему они? Почему даже он?       Обещала ведь ни к кому не привязываться…       Она устает слишком быстро. Слабо дернувшись, Николь сворачивает к каким-то первым попавшимся ступенькам и садится на них. Закрывает лицо. Болят ладони, болят руки, болит проткнутое плечо, болят содранные колени, замерзшие ступни, затекшая спина. Почему она смеялась? Ей никто не нужен. Людей нет. Никого нет. Ничего нет.       Тело прошибает током — за плечо кто-то трогает.       — Мисс? — слышится сзади голос. Никого.       Девушка обращает покрасневшие глаза к неизвестному. На пороге магазинчика стоит парень, склонившись. Он в черном костюме — уж слишком официально выглядит. Душу тут же охватывают плети страха — непонятно от чего, просто вдруг как дикий зверь хочется сбежать, не смотреть, не разговаривать, не знать. Она не разговаривала ни с кем нормальным уже очень много времени. Кажется, будто их и не осталось больше.       Больная…       Парень поглядывает куда-то в сторону, нервно переводит взгляд обратно на Николь. Неподалеку от него стоят такие же мужчины в костюмах. Ждут. Когда он смотрит на нее, она замечает — глаза такие же серые. Правда какие-то…более яркие. Он выдыхает, прикрывая глаза. Похоже на невербальное извинение. Но за что?..       Стоит моргнуть — парень пропадает. Николь не успевает ничего понять, как вздрагивает снова — спину накрывает что-то тяжелое. Лицо на миг искажается от ужаса.       — Вы можете замерзнуть, — мягко доносится до ушей. Пальцы нащупывают плотную ткань плаща на плечах.       Отдал?       Молодой человек отходит так же незаметно, как и подошел, возвращаясь к мужчинам. Они идут к другому выходу, пока Николь слышит: «Решил поблагородничать? На всех бездомных вещей не найдется» — смех. Что-то о дождливой погоде.       Широко раскрытые глаза еще несколько минут изучают асфальт и грязные ноги. Николь…она совсем отвыкла видеть нормальных людей.       …но как же она…       Проходит еще несколько часов. Толпы проходят перед глазами, кто-то изредка поднимает глаза на закутавшуюся фигуру и проходит мимо. Так лучше…лишь бы не подходили… Не помогут…спасающая от ледяного ветра жесткая одежда говорит об обратном.       Бросили… Что она тут делает? Она должна здесь быть? Разве она должна здесь быть?       Где она должна быть? Асфальт двоится и троится перед серыми глазами. Голос в голове все неразборчивей и тише. Тело дрожит, она не может его успокоить.       Тут? Или там…там — это где?       Может, в раю…       От тепла веки смыкаются сами по себе — плевать на жесткий угол стены, к которому она склонилась, на шум, на прохожих. Боль по всему телу только нарастает и пару секунд она противится сонливости, боясь, что больше может не проснуться. Но проваливается в темноту, а вместе с ней гаснет и шум.

***

      Она помнит свою тревогу. Свою печаль. Гнев. Отторжение. Довольно много для того, кто обычно не чувствует. Помнит свои мысли. Ядовито-обсидиановые строки влезают между синих полос неба, почти такие же видимые, как провода, испещряющие все наверху.       «Я НЕНАВИЖУ ЭТОТ ГОРОД».       Мутного цвета плитка мозолит глаза. Как обычно, здесь довольно тихо, спокойно, лишь изредка рычат причудливые гости, доедая обед. Все должно быть хорошо.       Она потихоньку перестает бояться их. Извивающихся рогов, фасеточных глаз на синей, белой, зеленой, фиолетовой коже. Стрекота вместо голоса, вместо смеха чириканья, странного свиста, непонятных языков.       Они…красивые? Играют на скрипке в переходе. Раздают детям воздушные шарики.       Николь опирается на барную стойку, рассматривая рукав. В одном месте швы разошлись. Она тогда пыталась поскорее отойти от гостя, но зацепилась за что-то рукой. Торчат нитки. Некрасиво. Страдающая от скуки, девушка пытается вытянуть нитки наружу.       — Чего делаешь? — вздрог, светлые волосы сбоку. Николь слегка испуганно поднимает глаза на Мию.       Блондинка вместо этого рассматривает место, где разорвана одежда. Ее брови смешно поднимаются наверх и изгибаются.       — Ой, милая, где же ты так? Надо зашить, — выдает очевидный факт девушка. Вместо этого Николь накрывает рукав ладонью и слегка отворачивается.       — Я не знаю, как, — бурчит сероглазая.       Да, это глупо. В свои-то года… Мия подумает, что она совсем глупая? Как и ожидается, тон у нее озадаченный:       — Ты не знаешь, как шить?       Слушая ее ласковый голос трудно решить, что она за что-то осуждает или насмехается, но Николь все равно не по себе. Она лишь сильнее склоняет голову и неосознанно старается отодвинуться. Глаза в панике раскрываются, когда она и вправду слышит смех.       Надо мной?..       — Ничего страшного! Я себе знаешь сколько раз тут все рвала, не представишь даже! — весело откликается зеленоглазая. Ее тон меняется на притворно-деловой, и она машет пальцем: — Давно говорю папе: «Папа, надо уже заменить все старые болты и купить накладки для углов»! Нет, ему новый чайник с подсветкой важнее!       Как всегда…шумная. Много говорит, только дай поболтать. Ее, кажется, ничего в этой жизни не смутит. Она берет сероглазую за руку и бережно тянет в сторону комнаты персонала.       — Пойдем, пока народу нет. Научу тебя, там ничего сложного.       И это…тепло. Комфортно. Сидеть в раздевалке и смотреть, как делать петли, стежки. Что действительно оказывается, что ничего сложного в этом нет. Нужно лишь аккуратно и точно двигать руками.       Во время этого Николь замечает, что у Мии слегка дрожат руки. И вспоминает — всегда. Пальцы девушки постоянно трясутся, даже когда она просто складывает их на столе. Хотя Мия двигается почти беспрерывно, никогда не стоит на месте. Может, из-за этого?..       Блондинка замечает чересчур настороженный взгляд.       — А, это? — двигает кистью девушка, улыбаясь. — Забей, тут ничего серьезного.       Однако после этого пальцы дрожат сильней.       Она выходит из кофейни, преданно глядя на зашитый рукав. Николь трудно было словами сказать, как она благодарна, поэтому получилось лишь кивнуть. Надеяться, что Мия поняла. Теперь можно идти домой.       Темно, темно, темнота. Дождь. Постоянный дождь. Ненавидит осень за то, что темнеет слишком рано. Ненавидит за то, что видит, как из очередной лужи появляются чьи-то пальцы. Как канализационный люк поднимается, чтобы она увидела что-то бледное с двумя черными дырами вместо глаз. Как сердце заходится настолько бешено, что ей кажется, что она может умереть в любой момент.       И десять минут провести на этих улицах одной — пытка. Неоновые вывески слепят глаза, но скоро спасительно появляется желтый свет у домов. Свет перед ее подьездом. Свет в нем и в лифте. Тусклый, но…спасибо, что он есть.       Днем здесь легче. Перед ее домом где-то под лестницей прячется маленький пушистый комочек. Усатый, ушастый. Котенок. Он редко выходит, но девушка по мере возможности старается наладить с ним контакт. Сует по лестницу мокрый корм, пока малыш однажды все-таки не выходит к ней. Мурча и потираясь об руку. У него грязные глаза и слипшаяся шерсть, но гудит, как трактор.       Она не любит этот город за то, что ночью просыпается от жуткого воя. За то, что с утра видит, как перед окном проплывает чей-то гигантский глаз. За то, что временами вдалеке гремят взрывы. Не выносит резкие, громкие звуки. Они заполоняют здесь все.       Николь в кошмаре от того, что ей снится, как ее кто-то крадет. Просто утаскивает в темный переулок, когда она идет по улице. А затем, проснувшись, наблюдает, как ее бездомный котенок убегает в похожий переулок. Когда она выходит и в другой раз пытается заглянуть туда, зовя котика, замечает, как в конце сидит что-то лохматое. И чавкает. И до носа долетает тонкий, отвратительный запах мертвечины и старой крови.       Котенок больше не выходит к ней. И мокрый корм под лестницей засыхает, превращаясь в серую кашу.       Как же она…как же она…ненавидит этот город.

***

      Шаркающие шаги затихают, когда слышится, что сзади кто-то ползет.       Ночной Салем — это плохо.       Ночной Салем для психопатов и самоубийц.       Ей стоило остаться у магазина.       Они окружают со всех сторон, в глазах мельтешит — грубая кожа, аномальные цвета, клыки. От частого дыхания кружится голова. Взгляд проясняется до предела — она может разглядеть каждую трещинку на бетонной стене, каждую соринку на мрачном полу. Каждый мутный блик в изуродованных глазах. Нечто непонятное, жуткое. Приближается.       Как тогда у нее в квартире. Ноги вдруг буквально врастают в пол — она глядит вниз и не видит ступней. Ее держит нечто темное. Неясное, извивающееся и хихикающее подползает к лицу.       Все как сон, все как сон, все как сон. Это сон!       Самоубийца она уже второй раз за день поневоле.       ЭТО СОН.       Кровь набатом стучит в ушах.       Паника.       ЭТОСОНЭТОСОНЭТОСОН       Дараку! Хэнсю!       — Пожалуйста… — хрип.       Обдает холодом спину, утонувшую в плаще. Она бы хотела упасть, но почему-то ноги не сгибаются, руки не двигаются. Единственное, что движется, это бешено поднимающаяся грудная клетка. Ее держат, как зверька, готового распотрошить.       Никого нет. Ничего нет. Кроме…       Все пугающе бесшумно. Что-то очень горячее появляется на плече, левая рука звенит и начинает трястить даже в оковах. Только потом она чувствует боль и понимает, что что-то слева пытается оторвать от нее кусок.

ПАНИКА.

      Голос срывается на визг, надрывный, оглушающий ее саму. Она кричит быстрее, чем осознает, что делает. Ей всегда было страшно, что в опасной ситуации голос ее подведет — но нет, она орет как никогда в своей жизни, чувствуя резь. Взрыв, искры в глазах — так стремительно перед ней вспыхивает что-то непонятное, похожее на гипнотические картинки, а затем закрывают рот, прибивая к стене. После одного такого жеста ноги подкашиваются, переставая слушаться. Почему…       Помогите…       Темнота, ничего не видно. В голове ни одной мысли — удар выдернул последние капли сознания, она слышит только гул шумящей в ушах крови, перемежающийся с злобными звуками.

Пожалуйста…

      Ее отшвыривают в другую сторону, все путается перед закрытыми глазами — она летит на землю, ударяясь бедром, слышится глухой стук, зубы бьются друг об друга. Под ладонью и немеющими ногами какая-то дрожь. Она не чувствует тела. Сейчас схватят за волосы.       Вот бы уснуть…       Мутнеющие глаза раскрываются спустя секунду. Выход…надо найти.       Одного из монстров перекрывают. Фигура. Оказывается, здесь был свет.       Фигура вытягивает руку и с чудовищной силой бросает «нечто» вниз. Слышится хлюпающий звук, и прежде человекоподобное существо оседает, как сдувшийся шарик. Николь чувствует что-то холодное на своей щеке. Наблюдает, как неизвестный, словно безумный, хватает еще что-то и без разбору бьет непонятной огромной тряпкой по стенам и асфальту. Выбрасывает в сторону. Фигура поднимает руку, за ней тянутся сверкающие, как фейервейрк, яркие бордовые капли.       Завораживает?..       Трещины от ударов доходят почти до того места, где Николь сидит. Чужие ноги с остервенением впечатывают что-то в пол, руки поднимают, рвут и снова выбрасывают. Слышится рычание, густой пар изо рта. По всему переулку разливается тошнотворный, металлический запах. Запах котенка?..       …хах?..       Все происходит слишком быстро.       Больно. Темно. Холодно. Страшно.       Дрожь нарастает настолько, что дрожать начинает даже голова. Что с ними…а что со мной?..       Ее тело перекручено, как старая футболка. Где-то там лежат ее ноги, как чужие. Последнее усилие — и она пододвигает ступню к себе на пару сантиметров. Что-то тяжелое перед глазами, все мутнеет еще сильнее. Рваный вздох превращается во всхлип, когда ей удается подняться на локтях.       Неизвестный оборачивается. Николь страшно. Что он сделает с ней? Замечает два жутких тлеющих угля, идущие к ней. Однако по бардовому проходит блик — и это уже привычно синие глаза. Привычно?       Фигура. Парень. Человек.       Тот подходит ближе, постепенно наклоняясь, но Николь не узнает его. Он незнаком, очки в темноте зловеще отражают фонарь позади них.       — Мнггмгхмб?       Сквозь воду.       Кто это? Шок вытесняет абсолютно любые мыслительные процессы, кроме бессмысленных вопросов. Рот заклеили, язык онемел. Она лишь молча пятится. Неуклюже, глупо. Блондин непонимающе склоняет голову.       — Нклм, шпт сдзддтшь? Але?       Очень неприятный запах. Ее так тошнит… Не выдержав, из последних сил Николь отворачивается и ее надрывно кашляет, ее рвет желчью. Не помнит, когда ела последний раз.       После этого почему-то слух проясняется.       Тишина. Звенящая тишина. Вой сирен вдалеке. Обычный вечер бывшего Нью-Йорка.       — Ты закончила?       Всю трясет, как припадочную. В голове в истерике бегают какие-то непонятные идеи, что-то невероятно знакомое, что-то, что она не может вспомнить, понять. Почему это странное лицо, голос…что такое? В темноте понять еще сложнее. Страшно и сложно.       Ее поднимают на ноги, игнорируя заплаканные вскрики. Парень дергано убирает с лица очки, заглядывает ей в глаза. Она даже не замечает, что все лицо мокрое от слез.       — Ты можешь стоять, успокойся.       Осознание окатывает, как ведро холодной воды. Вот, что это было. Это же…это…       Облегчение и страх. Кровь на щеке засыхает, стягивая кожу.       Так знаком…       — Ты меня узнала, — каким-то странным безэмоциональным голосом говорит блондин. Видеть этот вопрос в ее глазах было до омерзения неприятно.       Пальцы сжимают очки в кармане. Он убирает волосы привычным жестом, только поняв, что все руки в крови. А теперь и слипшиеся волосы тоже.       Король Отчаяния раздасадованно хмыкает. Едва оглядывается на побоище позади себя. Никто не придаст этому случаю значения. Тут все друг друга вечно кромсают. Одним больше, одним меньше. Меньше на одну мертвую Николь.       Девушка лишь продолжает смотреть широко открытыми глазами.       — Так что ты тут делаешь?       Она моргает, снимая наваждение, глядит себе под ноги. Он смотрит тоже, одна красная прядь свисает вниз. Что с ногами? Они на месте. И чего там смотреть? Ободраны, в крови, но на месте. Не сломаны. Он не уверен насчет рук или ребер…но ноги целы.       Снова на него. Молчит.       Выглядит ещё хуже, чем до этого. Ему казалось, ей должно было стать лучше. Но она измученная, в грязи и крови. Почему у него никогда не получается? Ты снова провалился.       — Пошли.       Последнее слово, которое он говорит, перед тем, как развернуться и уйти. Сначала непонятно, послушает ли она, но девушка спокойно переступает кровавые лужи и ошметки мозгов на земле. Хромает, тащится. Хорошо, что темно.       Достойная пара — парень, перепачканный в крови и до ужаса бледная девушка, тонущая в чьем-то чужом плаще. Временами ее приходится брать за запястье (главное, не с левой стороны, там одежда подозрительно надорвана) и направлять. Николь никуда, кроме собственных ног, не смотрит.       Его дом отличается от ее. Здесь более просторно, более ухожено. Мягкий свет льется с потолка у лифта, а лестница и пол кем-то подметены. Уильям живет на пятом.       Квартира его…пахнет тоже по-другому. Пылью, словно бы в ней никто особо и не живет. Все стоит аккуратно, нетронутое, как будто в музее. Дорога до этого места проходит как в тумане, она приходит в себя лишь рассматривая какие-то фигурки в прихожей.       Впереди раздражённый голос. Плохо слышит. Он ждет, хотя хочется ходить по этому дому, как зверь в клетке. Нервирует. Он не должен был появляться сейчас, сейчас должен быть Уильям, но услышав безнадёжный вопль вдалеке он даже не понял, как перенял роль.       Видимо, сегодня она притворяется немой или же Алигура отрезала ей язык. Навязчиво-злобное желание показательно подойти и открыть ей рот едва утихает. Но, к счастью, Николь отмирает. Сама открывает рот.       Чтобы закашляться еще раз. Никаких слов от нее он так и не слышит.       Не приходится ждать, когда она заснет. Девушка доходит до ближайшего дивана в зале и аккуратно опускается на него, будто даже полумертвая старается быть приличной. Спутанные волосы опадают на пол и она зарывается в одежду, как в одеяло. Выглядит смертельно уставшей. Ложится.       Натуральная бездомная.       Тихое сопение доносится до него уже через несколько секунд.

***

      Один из самых кошмарных аспектов «житья» с Королем Отчаяния в том, что видя в новостях сообщения о зверских убийствах, Уильям не может быть уверен, что это сделал не он. Что это не тех жертв страдания на его руках. Просыпаясь в очередном переулке, с омерзением отмывать дома волосы от тошнотворного запаха крови. Не пересчитать, сколько раз приходилось тайком проносить в прачечную выпачканные в чем-то буром вещи.       Что самое пугающее — он его почти не контролировал. Он не контролировал его совсем. И так же не был уверен, что в любой момент, пока он идет по улице, Дзецубо не захочет взять над ним контроль.       Часто ему в голову приходил странный страх полицейских. Ему неизвестно, сколько видели они. И не вспомнят ли светлую макушку в каком-нибудь подозрительном месте? Уильям шарахался от служебных машин. Паранойя потихоньку въедалась в мозг. А вдруг они за ним?

«Король… Отчаяния.»

      Звать его по имени отвратительно до дрожи.       — О, привет, второй голос! — весело отвечает блондин.

«Что? Это не смешно!»

      На это вампир лишь смеется.

«Господи…»

      — Бог ваш на небе, а на земле бога нет! — все так же задорно улыбаясь, говорит парень. Сегодня он в, на удивление, отличном настроении.       Проходящие мимо школьницы (чудо, что они здесь есть) поглядывают на Дзецубо и краснеют, хихикая. Краем глаза он замечает в спешке спрятанный телефон одной из них.

«Сфотографировали» — обваливается сердце у Блэка.

      Паранойя вновь играет всеми красками. Вдруг куда-то выложат? И кто-нибудь из тех, кому не надо, его узнает? А этому на все плевать.       От людей действительно стоит держаться подальше. Король так не думает.       Вампирский век куда дольше человеческого. Для него их жизни оборвутся так быстро, что не заметишь.       И два дня, что сопящая девушка провалялась на том диване — как секунда. Те месяцы, что она провела у Королей — незаметно. Один миг и ее, наверно, уже можно будет назвать женщиной. Еще — появятся морщины. Три, четыре, пять, шесть… Ничего не меняется, хотя меняется все. Больно.       Позже Уильям находит в своей единственной соцсети сообщения от незнакомых девочек. Удивительно, как он сумел несколько месяцев скрываться от полиции, а какие-то школьницы нашли его за пару минут.

***

      Не слышать крика, грохота и копошения вокруг себя — странно. Еще страннее пытаться разглядеть в чем-то липком испачканную руку на фоне потолка, краем глаза стараться определить, где она. Все размыто. Светло. Неудобно. Что-то тяжелое и плотное шуршит на ней.       Тихо…       Лишь…       …шум машин за окном?       Звук…приятный. Родной. Чего-то…близкого и знакомого. Безопасного. Николь еще на секунду закрывает глаза, кажется, чтобы только моргнуть.       Теперь потолок темно-синий, но автомобильный звук все так же ласкает слух. Уже не тяжело. Отчего-то она улыбается, вновь откидывая голову куда-то в сторону.       Окончательно она просыпается лишь потом, когда снова светлеет. Поначалу даже кажется, что она слышит птиц.       В последнее время столько всего случалось, что, казалось, поражаться обстановкой и своим нарядом уже моветон. Только она совершенно не помнит, почему вдруг оказалась в платье посреди чьей-то просторной и ухоженной квартиры. В грязном и изодранном платье. Одна.       В квартире две комнаты, кухня, ванная с туалетом. Мелькает мысль, что пока она спала, ее продали какому-нибудь извращенцу. Еще и педанту, судя по тому, как здесь все аккуратно.       А лишней зубной щетки случайно не найдется?.. Да, шататься по чужому дому уже не кажется чем-то неприличным.       Нет, не найдется. Николь с измученным хрипом останавливается, на что она надеялась?       Самое банальное расположение зеркала — на шкафчике над раковиной — и измученный хрип становится чуть ли не испуганным. Отражение ужасно. Единственное, что она позволяет себе…умыться.       Сквозь плеск воды плохо слышно скрип в замке и то, как дверная ручка поворачивается, впуская кого-то. Девушка споласкивает лицо холодной водой, пока входная дверь с шумом не хлопает.       Дрожью прошивает всю квартиру. Кто-то пришел. А она даже не закрыла дверь в ванную. Непонятная воинственность без какой-либо защиты толкает Нико на выход из комнаты, поглядеть на дверь.       Первым привлекает внимание…шуршание. Сероглазая замирает, наблюдая за небольшой спиной, обладатель которой закрывает замки, держа в руках пару светлых целлофановых пакетов.       Блондинистые волосы… Ты…       Обернувшийся напоминает водопад. Ледяной воды. В его глазах столько же испуга, сколько и в ее.       Пакеты с шумом падают на пол.       А? Что?       — Н-николь!       Как та встреча…в переулке. О господи, она ведь его уже видела. Переулок… Она вспомнила, почему в платье. И почему оно испачкано.       Что?       Парень то улыбается, то его брови изгибаются в недоумении, но, вроде бы, видеть спрятавшуюся за дверью в ванную девушку он рад. Но это не он. Не он, не он, не он.       Тогда откуда он ее знает?       И почему так вдруг захотелось…       Ей не страшно. Отчего-то становится очень грустно. Так, что где-то в уголках глаз светлеет.       Почему?       — Эй?.. — зовет парень, неуверенно делая шаг к ней.       Нет.       Максимально смешанные чувства видеть знакомое лицо и понимать, что этот человек не тот. Не он.       Он руки держит…наверху, показывая, что не причинит вреда. Странно, с чего ему такое показывать? Парень думает, что она боится?       Слишком светлеет. На ресницах тяжело. Она серьезно заплачет?       Нет, нет…       — Ты чего?       Отчего-то Николь оседает, слабо держась за дверь. Ламинат под ногами расплывается едва видными очертаниями. Да что… Почему? Белесые волосы влезают куда-то в поле зрения, когда он пытается заглянуть ей в лицо.       Господи, она сейчас наверно…выглядит просто ужасно. Но ничего поделать с этим не может. Мотает головой, всхлипывает и пару слез все же впитываются в ткань юбки.       — Все…хорошо, — ничего не понимая, бормочет девушка. — Кто ты такой? Я тебя знаю?       Уильям перестает двигаться, смотря на нее. Какой ответ будет правдивым? Что покажется менее бредовым?       — Нет…       Поднимает на него глаза. Пасмурное небо после грозы. Со сверкающими вдалеке молниями.       «А кажется все-таки да…»

***

      Стыдно. Он прятался за дверью после того вопроса. Прижимался ладонями к деревянной поверхности, смотря в пустоту.       — Что мне ей сказать?.. — шепот. Ответа нет.       Он так ей ничего и не обьяснил.       Его футболки подходят ей больше, чем собственные. По крайней мере, на размер. Со штанами судьба меньше угадала.       Николь сидит на кухне в чужой одежде и пьет чай. Или что-то горячее, что оставил тот парень на кухне. Ноги по-детски мотаются туда сюда. Стул не скрипит и не шатается. Внутри будто нет сердца, только белое полотно. Кач-кач.       Она опять не знает, где она, сколько сейчас времени и какой сейчас день. За спиной шаги.       — Меня зовут Уильям.       Кач. Блондин проходит на кухню, занимаясь чем-то своим. Ноги тут же останавливаются. Уильям…       Она уже слышала это имя. Внутри почему-то начинает стучать очень сильно.       Хочет назвать его Уильям, но язык не поворачивается…       Очки, аккуратно уложенная прическа. Он в какой-то другой одежде, и от этого легче. Теперь язык повернется? Почему теперь хочется назвать другое имя?

***

      Ей же нужно.?       Следующая ночь проходит в том же зале на диване. Его не разбирают. Почему она здесь… Она до сих пор не знает. Но не настаивает на том, чтобы уходить. Тени и отсветы играют на потолке совсем не как в ее комнате. Ярче. Красивее.       Она плакала, потому что…       Синий. Ночью здесь везде синий…холодный и тихий. Девушка просыпается лишь на пару мгновений.       …это было единственное, что она вспомнила в тот момент. Это был он.       Ночи здесь…умиротворящие. Она считала, что избавилась от этого чувства, но сейчас снова не может понять, спит или нет.       Она видит перед собой тень. Ту самую тень. Очертания, которые видела уже много раз.       Глаза блестят успокоенной орхидеей. Те же джинсы, толстовка и руки. Капюшон появляется на уровне ее глаз, когда он присаживается. Так близко…Видит, как челка скользит по лицу, когда он наклоняет голову. Похоже на сон.       Это ведь неправда?..       Не спугнуть. Сердце снова заходится, как бешеное. Это же сон. Всего лишь сон. Всего лишь сон…       Закрывая глаза, Николь вытягивает руку вперед. Медленно. Будто ничего нет. Прикоснуться…кончиками пальцев. Пожалуйста.       Холод обжигает — все внутри переворачивается, когда чужие пальцы прикасаются к ее. Все тело сковывает. Ледяной…под тонким одеялом становится жарко.       Голова кружится. Наваждение, марево. Пальцы ведут ей по руке, вдоль запястья, пропадая чуть позже. Следующим чувствуется…прохладная щека. Под пальцами кожа становится теплой. Он двигает головой. Носом утыкается ей в ладонь, дышит. Горячо. Николь перестает понимать, где она лежит. Ее словно качает в невесомости.       Ресницы дрожат. Один полуоткрытый глаз, так доверчиво глядящий на нее… Николь трепещет. Он как кот…       Она больше не может. Боги, как же она скучала…Пожалуйста…       Дзецубо — слова шепчутся так неслышно, что она просто молча шевелит губами. И, поднявшись на локте, Николь клонится вперед, руками обхватывая чужие плечи…       …и просыпается в светлой комнате, слыша, как из окна доносятся привычные звуки суетливого Хеллсалем Лота.       Почему ей кажется, будто это происходит уже не в первый раз?       И все та же квартира. Неприятное чувство плавится в груди.       Сменила одну клетку на другую?       Девушка сидит за столом. Он приходит. Наконец-то он, а не… Уильям.       — Почему ты все еще здесь?       Хороший вопрос, а главное прямо с порога.       Николь отчего-то застывает, видя…те же самые джинсы, толстовку и руки. Держащие в руках пакет булочек. Из кукурузной муки.       Вот же…вот же глупости. Дзецубо сощуривается, готовый сатанеть от осознания, что она за последние несколько суток так ни сказала ему ни слова. И сейчас тоже. И это ее выражение лица… Что с ее глазами? И щеками? Почему она отдаленно напоминает тех школьниц, что сфоткали его исподтишка? Дура.       Вопросов слишком много. Кто такой Уильям? Где она находится? Почему здесь? Где ты был? Какое сейчас число? Что произошло ночью? Как ей попасть домой? Что с Королями? Где Гвенвивар? Что ей делать? Это ведь правда ты, не сон, не подделка, правда ты?       Дзецубо делает шаг перед.       Он первый улавливает этот слабый запах. Чужой. То пальто стоило разодрать и выбросить сразу, как только она здесь появилась.       А Николь…чувствует этот особый аромат. Чего-то тяжелого и точно присущего только ему. От осознания этого губы поджимаются в еще большем страхе и смущении. Смесь…металла и чего-то очень приятного?       Неожиданно девушка подскакивает в непонятном желании скрыться от парня где угодно, лишь бы было где.       — Сидеть.       Так же неожиданно для себя она слушается.       Он хочет поговорить, но слишком горд и груб для того, чтобы признаться в этом напрямую. А эта зверушка так привыкла, что ей помыкают, что повинуется с полуслова. Ни черта она не изменилась. Твою мать…       Это напоминает дни, когда она сутками сидела дома. На этот раз она не кажется ожившим трупом, который не понимает, что происходит. Николь ходит по дому, о чем-то усиленно думает, таскает немногочисленную еду из холодильника. Левое плечо перебинтовано, на ногах вечно махровые носки, а все ссадины тщательно обработаны. В ванной не просто аптечка - целый фармакологический завод. И она им без вопросов пользуется. Будто сходу смирилась, что ее не выпустят, пока не захотят.

«Зачем она здесь?» — спрашивает Уильям.

      — Кто ни о чем не спрашивает, тому не солгут, — склабится Король.       Хватит жить так, будто тебе осталось пятьсот лет…       Ей осталось не пятьсот лет.       Внезапно это осознание приходит к нему. Каждое мимолетное мгновение…выкинуть его и не тешиться? Или…       Николь на кухне. Декорации сменились, а любимое место — нет. Даже, кажется, холод она навела тот же, что и у себя дома. Легкие занавески подметают пол.       — Не вдаваясь в подробности, я сожрал соцветия многих мелких цветов в клумбе перед этим домом, — ни с того ни с сего начинает блондин, входя на кухню. Очень забавно наблюдать, как глаза девушки ширятся от замешательства. — А потом «проспект» сказал, чтобы я съел хотя бы парочку крупных, в которых сохранилась хоть какая-то память о витаминах, и которые он якобы вырастил на случай, если заглянет хоть один настоящий ребенок.       Сработало. По Николь буквально читается «что он несет?».       — Он сказал, что такой цветок по вкусу очень будет напоминать персик, и это плюс-минус оказалось так, — покачав головой, продолжает вещать парень. — На уговоры съесть больше таких цветов я отказался. Это испортило бы внешний вид клумбы.       Что ж, он считал, что подобные разговоры сгладят неловкость после его достаточно неприветливого обращения при входе. По крайней мере, теперь она уже не думает об этом.       — Люблю цветы.       — То есть…есть их? — чуть приподнимая бровь, тихо интересуется сероглазая. Дзецубо отводит глаза в сторону, вспомнив, что случайно ляпнул о неприятной теме.       — Не все любят…одинаково, — на секунду наморщив нос, с усердием проговаривает парень.       Николь делает вдох, открывая рот.       — Будешь спорить со мной о любви — отправишься обратно на улицу.       — Да пожалуйста.       Да, мирно поговорить почему-то снова не получается. Разумеется, выкидывать этого беспомощного котенка он не собирался, но пригрозить хотелось. Хотя это даже не подействовало на нее.       Со стороны, может, странно смотрится то, как они молча на кухне — она сидит, он стоит рядом.       — Ты не знаешь, что с Гвенвивар?.. — первый вопрос от нее. В последнее время это стало редкостью.       Скрипит стул. Она поднимает на него лицо. Оно все еще отличается от обычного, но лишь какими-то оттенками. У Николь большие глаза. Смешно ли, что первое, что она спросила, было о какой-то бездомной кошке…       — Не берусь утверждать, но что-то мне подсказывает, что эта тварь жива-здорова, — лениво покачнувшись на носках, говорит в потолок парень.       — Кто такой Уильям? — сразу же за этим негромко задает следующий вопрос.       На нее сверху вниз смотрят насмешливые голубые глаза.       — Это парень, который здесь живет.       Ничего не поменялось. Как и раньше, никаких внятных ответов. С чего она решила, что что-то изменилось? Ни черта он не изменился. Губы поджимаются. К его удивлению, облик напротив принимает разочарованное выражение.       — Почему ты меня там оставил?       А-а-а…       Странно. Обычно он считал, что это его все оставляли. Глядя на то, как поменялся ее взгляд, как изменилось поведение…разве можно так сказать?       Разве я не сделал…что-то хорошее?       Повторяется прошлая ситуация. Этот воинственный огонек в ее глазах… Сейчас он немного другой.       Тебе не понравилось? Ну, я мог бы оставить тебя догнивать в твоей захудалой квартирке…       Нет, так не стоит говорить. Он просто молчит. И вопреки свалке слов в голове, все, что у него выходит — хмыкнуть и ядовито ухмыльнуться.       Так, стоп. Совсем не так. Он не это планировал…       Скрип отодвинутого стула, шорох половиц. Николь, не выдержав, вновь сбегает, за пару секунд оказываясь у него за спиной.       Как-то на автомате…       Он хватает ее неосознанно, но это прикосновение заставляет дернуться. На секунду пальцы перестают слушаться. Не отпускают. Дрожащий пульс под пальцами, кожа — как лепестки. Она почувствовала. Оборачивается. Страшно?       Мгновение спустя снова работают. С шипением отдергивает руку, клянется самому себе: «Не трону ее никогда больше».       Ей и правда лучше уйти.