~Россия. 1831 год. Санкт-Петербург. Квартира Александра Сергеевича Пушкина. ~
Поздний вечер. Как жаль, что Александр проводит его в полном одиночестве. Пусть Питер и прекрасный город, но Пушкин уже вдоволь насмотрелся на его пейзажи и архитектуру. На улице уже давно стемнело, и тонкие улочки и дворы Питера освещали лишь фонари, светящие цветом осенних листьев, цветом любимой поры Александра Сергеевича… И луна, уныло блеклая за тучами; луна, что придавала Питерским крышам серости и какого-то шарма. Написать ли новый стих? Сказать ли хоть слово чернилами? Александр не понимал, да и не особо хотел понимать это, если честно. Ему нравилось наблюдать за январскими хлопьями снега, летящими с неба. Их было видно даже на фоне чернеющего от наступавшей ночи неба, но особенно хорошо эти громадные, кружащие в хороводе скопления снежинок, было видно на фоне уличных фонарей. Александр Сергеевич думал о грядущей слякоти конца февраля. О том, как прекрасно будет ходить в тайне ото всех по ночным улочкам Питера в феврале. Какой дурак выйдет в слякоть и, в то же время, мороз, от которого по коже пробегает табун мурашек, а всё тело болезненно дрожит от спазмов? Правильно, никому и в голову такое не взбредёт, а Пушкину нравилось. Он видел в этом нотку, да что там, нотку… Аккорд вдохновения, сладострастно тянущийся на протяжении всей прогулки и нескольких первых часов пребывания дома. Александра до кончиков пальцев пробирал вдохновением запах морозной зимы в волосах. Февраль… Он весь принадлежал Александру Сергеевичу. Февраль принадлежал треску камина, рукописям… И радости, что, казалось бы, уже навсегда покинула тело и не вернётся даже в летние деньки.***
Проснулся Пушкин в полном недоумении от того, как и когда он уснул. В его планах на ночь не было и намёка на объятия Морфея. Почему же он проснулся? Обратив свой взор на карманные часы, что достались ему от отца, он понял, что так рано без причины он сам бы не проснулся. Золотые стрелки часов кричали о том, что в Санкт-Петербурге уже восемь утра. «Странно, надо бы найти то, что заставило подняться меня в такую рань» — думалось Александру Сергеевичу. В этот момент в дверь раздался стук и, судя по его настойчивости — далеко не первый. Лениво потянувшись, Александр Сергеевич встал с кровати и босыми ногами направился к двери. «Кому понадобилось прийти в столь ранний час? Что нужно сему посетителю? Зачем так тарабанить по новенькой двери?» — все эти вопросы интересовали Александра, но пока он не откроет дверь, ответов на интересующие вопросы он не найдёт. Начиная приоткрывать дверь, Александр Сергеевич подумал, что это снова офицеры в красных мундирах пришли проверить, нет ли в его квартире с утра пораньше декабристов, попивающих чай и мило обсуждающих, что бы такого сделать против власти. Эти мысли вызвали улыбку на слегка смуглом лице Александра, и все мысли о офицерах от позитивных утренних шуток в голове о чём-то страшном и далеко не позитивном ушли далеко и надолго. Александр Сергеевич смело распахнул дверь и увидел там обыкновенного почтальона. Глаза Пушкина моментально округлились, ведь писем ему уже давно никто не слал. От чего? То ли от страха, что их личные с Пушкиным дела прочтут все, кому не попадя, то ли боясь, что если Пушкина расстреляют — их ждёт такая же участь. Обычно ему все передавали через вахтёра в его доме или же говорили всё лично, приходя к нему домой, что было куда рискованнее. — З-здравствуйте, — промямлил Александр Сергеевич. Он пытался сказать ещё что-то, но слова не могли прийти ему в голову. — Здравствуйте. По вашему адресу письмо от некого Лермонтова Михаила Юрьевича, — почтальон дал письмо дрожащим рукам Александра Сергеевича и попросил расписаться на каком-то листе. В полном непонимании происходящего Пушкин расписался, тем самым сделав почтальона свободным. Тот, в свою очередь, воспользовался этим и быстрыми шагами удалился, спускаясь по лестнице и оставляя Пушкина ещё несколько минут стоять в оцепенении, рассматривая довольно внушительное по весу и объемам письмо. «Фанат? Быть не может! Откуда у читателей мой домашний адрес? Декабрист? Шифровался бы, нет, декабристы бы подложили под дверь или отдали бы в руки в самом тёмном переулке…» — думалось Александру Сергеевичу. «Стоит прочесть! Да, определенно стоит. Что бы там ни было прочту, а если что-то, что может мне навредить, сожгу. Велика ли потеря? Не моя бумага и чужие чернила, а в квартире явно станет теплее, » — с этими мыслями Александр Сергеевич крепче сжал большой конверт в сильной, но тонкой руке и буквально бегом направился к креслу в своём кабинете, попутно закрывая дверь. *** Время уже три часа, как переваливало за полночь, но Александр Сергеевич неподвижно сидел за рукописью Лермонтова, вчитываясь в каждое слово. Он не вставал с того момента, как сел в это кресло. Приблизительно с пяти часов вечера Александр благодарил всё живое и неживое, что прямо напротив окна его комнаты находился фонарь, что на протяжении многих часов проливал свет на рукопись Михаила Юрьевича Лермонтова. Оставалось несколько страниц, а Александр всё так же был поглощен и заинтересован сюжетом с головой. Чем же всё закончится? Чтобы узнать это, Пушкин читал быстрее, но всё ещё вчитываясь в каждое слово. И вот всё стало понятно: все развилки сюжета сошлись в одну, все удивительные и загадочные судьбы героев стали одним чудным финалом, что накрыл всё тело Александра теплотой и трепетной радостью. Это была чудная история для Пушкина. Это была чудная история для всего мира и о ней хотелось кричать всем на свете. «Прошу, — думалось Пушкину, — Пусть эта история птицей долетит до каждого, пусть каждый узнает о ней! Это самое чудное, что давалось мне прочесть.» Но оставалась ещё одна страница бумаги, что вызвало у Александра недоумение. Последние строчки были на предпоследней странице. Что же могло быть на последней? Быстро пробежавшись по ней глазами, Пушкин с недоумением приложил два пальца к виску, что явно говорило о том, что голова у него начинает забиваться многочисленными вопросами и болью от отсутствия ответов. «В редакцию Литературной Газеты, находящийся в Санкт-Петербурге С посвящением к моему вдохновителю Александру Сергеевичу Пушкину»<s>