Изгнание маршала Шатильона

- А проэмперадор о вас не забывает, каждый день пишет, - с ироничной улыбкой сказал Бертран. Рене посмотрел на него пустым, безжизненным взглядом. Он не чувствовал ничего, кроме усталости. Полулежа на диване в гостиной, он пил крепкое вино, и на сидящего в кресле с высокой спинкой служителя Ордена обращал не больше внимания, чем на надоедливую осеннюю муху: - Эр Авьери, читайте эти письма сами, в конце концов, контроль моей переписки - ваша прямая обязанность. Или можете бросить их в огонь. Мне всё равно. Голос молодого священника звучал мягко и вкрадчиво, однако чувствовалась в нем скрытая угроза. Так под горсткой углей тлеет пламя. Темно-фиалковые глаза еще больше темнели, когда он молвил: - Зато мне не всё равно, до какого состояния вы себя доводите, Рене. Знаете, в иоаннитских монастырях от тяжких душевных кризисов дают ведро и тряпку и велят мыть полы. В большей части случаев помогает! - Ну так прикажите мне, кто вам мешает, - раздраженно бросил Рене, по-прежнему не глядя на него. - Комнат в замке хватает, и бесполезных вещиц, которые только собирают пыль - тоже. Что правда, то правда: обстановка замка была дорогой, но прислуга о порядке особо не заботилась, с чем эр Авьери боролся не менее усердно, чем с тоской своего подопечного. - Э, нет, милейший, с вами не так всё просто, - Бертран усмехнулся. - Допустим, я уверен, что пол вы вымоете, и не хуже любого рядового монаха или солдата. Но мысли ваши будут те же, ничего не изменится. Вы как та улитка, что тащит свой дом и свои горести на себе. - Всё время поражаюсь, какой вы необычный священник, - Рене улыбнулся. - Вместо того, чтобы проповедовать, вы язвите не хуже либертена из оппозиционного салона. - Я _светский_ священник, - холодно ответил Бертран. - А также человек с не совсем здоровой душой и порядочная сволочь. За три месяца знакомства вы могли бы это запомнить. * Три месяца прошло после того, как войска Альберто Монтильядо завоевали Халвлинг. Три месяца длилось изгнание Рене, ссылка в Хофштеттене, которой могло бы не быть, если... Нет. С Альберто у него нет ничего общего, ничего не объединяло их, и те письма оказались всего лишь иллюзией, которой они поддерживали друг друга, чтобы не сойти с ума на войне. А теперь война окончена, а вместе с ней оборвалась какая-то невидимая струна. Впрочем, Рене был даже благодарен Альберто за ссылку, за одиночество, за возможность зализать раны, почти ни с кем не разговаривая, прогуливаясь вокруг замка и потом греясь у камина. Удивительно, но впервые за столько лет Рене проводил время в бездействии. Душа ни к чему не лежала. Впрочем, в древнем замке, далеком от больших городов, царил приятный покой. Суровая красота этой цитадели, величие серых стен, хмурая северная природа - всё это настраивало на свой, особый, торжественный лад. Если бы только письма от Альберто не бередили душу! Почему он не может смириться с тем, что всё кончено?! Рене злился, а раз уж принципы не позволяли ему срываться на слугах - грубость с низшими он осуждал - оставалось только спорить с приставленным к нему священником-иоаннитом. За это совесть не грызла. Сволочью эр Бертран был первостатейной. Чего стоили одни только эти насмешки над хандрой, пожиравшей Рене изнутри, будто червь! * - Я не жалуюсь на память, эр Авьери, - Рене зло улыбнулся. Эти споры немного встряхивали его. - А что до нездоровой души, после войны все мы можем сказать о себе то же самое. Мы духовно богаты, а душевно больны. Бертран покачал головой. Темная прядь выбилась из прически, но он не поправил волосы. - Философствуете. Как мило. Еще немного, и я извинюсь перед вами за свои слова о том, что рыжий - это то ли судьба, то ли диагноз. Хотя идеи ваши банальны, а диспут вести вы не умеете. - Я суровый вояка, простой, как мое оружие. Богословию и прочим далеким от практики наукам не обучен, слова привык доказывать делами, - с энтузиазмом парировал Рене. - Скажите еще, что слов любви тоже не знаете, - скучающе протянул Бертран. - Похоже, именно словами вы зацепили проэмперадора так, что он забыть вас не может. Хотя я три месяца с вами знаком и понять не могу, что он в вас нашел. Мыслите вы шаблонно, красотой похвастаться тоже не можете, в отчаянье впадаете легко. Типичный Шатильон, издание, если я не ошибаюсь, десятое, ничем существенно полезным не дополненное. Рене вспылил: - Оскорблять меня вы не имеете права! Авьери меланхолично ответил: - Обижаетесь на правду, друг мой? Вот уж не думал, что у проэмперадора настолько дурной вкус. А письмо прочтите, все же. - С вашего позволения, я откланяюсь. Письмо прочту, раз уж вы на этом настаиваете, - зло ответил Рене. - Не были бы вы священником, я вызвал бы вас на дуэль. Доброй вам ночи! Он ушел, еле сдержав желание хлопнуть дверью.