Самый лучший враг.

      Вы когда-либо видели, как вроде бы приличный, неизвращённый с виду парень превращается в пародию Оффа? Я—нет (Пизжу, кхе…). А вот Натахе довелось, да. Вчера пьяный Хелен хоть в мусорках ковырялся, а сегодня он…гхм…изменил себе, своим принципам и всему, чему можно было изменить и начал самым деликатным способом приставать к не очень трезвой Фиар. Так как наш хуйдожник… Э-э, простите… художник уже как-то на днях проявил Наташе свои чувства, то спьяну он решил, что женское тело—самое прекрасное, что есть на Земле, особенно если это тело любимой девушки.       Голубоглазка была заманена в комнату аля «Лью/Хелен» под предлогом «У меня там сгущёнка…и печеньки». На эти слова наивная Натаха повелась сразу (конечно, не каждый день ей ХЕЛЕН сгущёнку предлагает!). Когда Фиар оказалась в спальне Отиса, где снова был такой срач, что плакали Танины труды, то она первым делом (будучи под действием алкоголя, естественно) подлетела к кровати Кровавого и стала в ней рыться, ища ту самую несуществующую сгущёнку или хотя бы невидимую печеньку. — Ну и? Ну и? — бормотала светловолосая, заглядывая под матрас. — Где? Где она? — Кто она? — нахмурившись, спросил Художник, который уже благополучно забыл про своей пиздёж. — Как кто? — удивилась Наташа, с подушкой в руках повернувшись к парню. — Сгущёнка, конечно! Ну или хотя бы печенька одна, что ли… — А-а, — протянул брюнет, вспомнив. — Так её это… Их, вернее, это… Того… Лью съел, вот. — Лью? — разочарованно спросила Ната. — Когда? — Ну… Вчера, — поскребя в затылке, Хелен сделал пару неуверенных заплетающихся шагов. — Вчера? Но ты же меня сегодня пригласил! — А я забыл, что Смертоносный сожрал сгущёнку и печеньки, а сейчас вспомнил. Да. Вот.       Фиар печально вздохнула, скромно плюхнувшись на середину кровати убийцы. Её затуманенный алкоголем мозг позволял не стесняться присутствия парня и совершаемых действий. Сам Отис, отодвинув маску, внимательно разглядывал девушку с тем похотливым интересом, который он не мог себе позволить в трезвом состоянии. Ната была одета в рубашку-платье до колен (она была единственной среди четырёх подруг, которая наивно не боялась носить юбки-платья в этом полном извращенцев доме). Сейчас подол этого наряда слегка задрался, и светловолосая светила своими коленочками, которые в данный момент очень заинтересовали Кровавого. Брюнет перевёл мутный взгляд выше, выше, и заметил расстегнувшуюся пуговичку где-то в районе солнечного сплетения. Какое-то вспыхнувшее пламя в глубине души Отиса желало глядеть сквозь клетчатую ткань, блуждать взглядом по коже, телу… Эти фантазии наталкивали парня на мысль, что в окружении маньяков он тоже постепенно становится отъявленным извращенцем. — Эм, Хелен?       Голубоглазый вздрогнул. Перевёл взгляд на лицо Натахи. — Что? — после разглядывания её губ, родинок и подёрнутых румянцем щёчек, спросил он, посмотрев Фиар в глаза. — Перестань, п-пожалуйста, так на меня смотреть, — потупившись и сжав руками подушку, смущённо попросила та. — Как—так? — заинтересовался убийца, пройдя к своей к кровати и грузно опустившись на неё. — Ну… Так, — сверля наволочку таким взглядом, словно хотела превратить её в решето, пробубнила Фиар. Хелен пьяно хмыкнул. — А что в моём взгляде такого? — он наклонился к девушке. Два запаха перегара смешались в один. Романтика. — Ну… — мысли Наты спутались. — Ты раньше вообще ни на кого так не смотрел… — А ты следила за тем, как я на кого смотрю?       Только тут Наташе ударила в мозг трезвая и, пожалуй, самая правильная мысль: она дура. — Ты меня не так п-понял… — поспешно начала она, на ходу придумывая, что же Художник мог понять не так, когда всё вполне так понятно. Парень ухмыльнулся уголком губ. — А по-моему я понял тебя так, как надо, — сказал он, обжигая своим дыханием Натахе шею и, не удержавшись, провёл по ней языком. Затем чуть прикусил это место, жарко выдохнув. Его ладонь плавно легла Фиар на колено и неспешно поднялась выше, потянув мешающую ткань рубашки вверх. — Х-хелен… — чуть завышенным голосом прошептала девушка, накрыв руку брюнета, которая была уже примерно на середине бедра. — Прекрати, пожалуйста… — И не подумаю, — Отис чуть сжал кожу светловолосой. Дальше, чтобы избежать дальнейших вяков с её стороны, маньяк заткнул Наташку жарким поцелуем, на который наша благоразумница сразу же ответила. В сторону полетела мешающая Хелену подушка. Его рука уже полноценно забралась Нате под рубашку. От прикосновений брюнета кожа девушки покрылась мурашками. Она прогнулась ему навстречу, вцепившись парню в плечи. Ладонь художника, приятно согревая, неспешно двигалась по спине Фиар. Наткнувшись на препятствие в виде бюстгальтера, гроза акварелей и гуашей счёл лучшим пока не избавляться от него. А вот избавиться от этого чёртового переплатья или недорубашки было бы неплохо…       Изящные пальцы Кровавого ловко справились с четырьмя пуговицами. Когда Хелен хотел так же ловко расстегнуть пятую, до мозгов Наты дошло, что же всё-таки намечается. С трудом отстранившись, девушка, прерывисто дыша, произнесла прерывающимся голосом: — Ты не понимаешь… Я ещё не… — Понимаю, — перебил её Отис, которого Наташина интонация и её слегка охрипший от явно созревающего возбуждения голос стали заводить сильнее. Не дожидаясь дальнейших возражений, брюнет снова горячо поцеловал Фиар, продолжив своё увлекательное занятие аля «я девушку неспешно раздеваю». На этот раз раздеваемая ничего против не имела. Ну если Кровавый понимает, что творит, тогда…кхм…почему бы и нет?       Её рубашка отправилась за подушкой. Следом полетел хеленовский пиджак, на прощание печально махнувший рукавом, а потом к нему присоединилась его же футболка. Маска маньяка так же быстро была отправлена в полёт. Сам вышеупомянутый маньяк, отстранившись, с наслаждением разглядывал Нату, скользя опьянённым взором по её телу и, как раньше с платьем, глядя сквозь ткань нижнего белья. Фиар тоже «бродила» глазами по груди и другим частям тела брюнета. Один взгляд на его тёмно-розоватые соски—и лицо окунулось в багровый омут смущения. Дыхание само по себе затаилось, когда глаза невольно скользнули вниз и остановились на очень и очень неплохих кубиках пресса. Любопытство вело Натин взгляд ниже. Минуя ямку пупка, она наткнулась на негустую чёрную дорожку волос, ведущую под ткань брюк. По инерции следуя за ней, девушка увидела кое-что выпирающее, с нетерпением ждущее своего часа. Растеряв уверенность и внешнее бесстрастие, голубоглазка поспешно отвела взгляд. Хелен, наблюдавший за ней, довольно хмыкнул и нарочито-медленно расстегнул ремень, который вскоре змейкой скользнул на пол. Убийца же прильнул к шее Наташи, целуя её и оставляя на коже засосы. Девушка запустила пальцы в его волосы, и с её губ сорвался тихий стон, который и стал последней каплей для пьяной недопородии Оффа. Поставив рекорд по самому быстрому избавлению от оставшейся одежды, парочка, страстно обнимаясь и не менее страстно целуясь, повалилась на кровать.       Натаха не могла сказать точно, готова она к этому или не готова. В сущности, девушка была пьяной, поэтому она вообще ничего точно сказать не могла. Но Хелен не был бы в дрова, если бы из своей вежливости (которая присутствовала только в трезвом состоянии) и деликатности, отсутствующей по той же причине, стал делать что-то аккуратно. Резкая боль и жжение внизу живота дали Фиар понять, что «процесс» начался. Голубоглазка хотела вскрикнуть, но Отис заткнул её не в меру нежным для своего состояния поцелуем, при этом медленно двигаясь в девушке, давая привыкнуть к ощущениям, и вскоре боль сменилась наслаждением.       Снизу едва доносилась музыка, алкоголь действовал на мозг. Два разгорячённых тела, слившиеся воедино. Медленные движения и стоны в поцелуи.       А темнота, словно заботливая мать, окутывала влюблённых, желая скрыть их от мира, оставив только глухие звуки какого-то рока.       Только поцелуи.       Только стоны.       Только удовольствие.