ШЕСТЬ ЛЕТ, ОДНА НОЧЬ (скоро уедет на редактуру!)

▶ ZHU - One Minute To Midnight Ночами по гостиничным коридорам бродят только отчаянные трудоголики, одинокие пропойцы, которых выгнали из бара по случаю закрытия, и те, кто не может найти себе места. Тэхён, безусловно, причислял себя к последним. Он бы, наверное, выделил в особую категорию людей с непростыми романтическими обстоятельствами, но не был уверен в универсальности подобного определения. Стоит ли считать любовником-неудачником того, перед кем с хлопком закрыли дверь номера безо всякого внятного повода? Или следует просто сослаться на магнитные бури, луну в овне и непростой характер избранника? Чонгук в качестве партнера по жизнедеятельности был похож на сафари для мазохистов. Мало того, что он драл самого себя изнутри за малейший проступок, словно кошка мягкий угол, так еще и имел обыкновение переключаться на близких, когда на собственном чердаке заканчивались целые поверхности. Ну, а кто мог быть ближе, чем Тэ? Ему доставалось сполна в любом случае: и когда горячный макнэ крушил все, до чего могут дотянуться его жилистые ручки, и когда тот принимался, одумавшись, зализывать раны — растерянный и виноватый. С Гуком никогда не было просто. Проверенная тысячелетиями и логически безупречная схема «меня беспокоит вопрос — я задаю его — нахожу решение в честном разговоре» терпела сокрушительное фиаско в его случае, то ли в силу возраста, то ли из-за тотального неумения себя сдерживать. Он никогда не говорил прямо, ходил вокруг с одному ему понятными намеками, а в итоге просто злился, портил все и устраивал скандал. Тэхён с годами научился читать между строк и предугадывать внезапные мультики, что возникали в любимой голове, но и он, бывало, давал маху. Например, в одну из годовщин, когда Чонгук истрепал ему все нервы, мучаясь вопросом подарка. Вернее, подарок-то, как раз, он сразу придумал, но решил привычно пропустить идею через собственные болезненно-перфекционистские жернова. И, видимо, остался весьма недоволен выводом, иначе как объяснить всё его последующее поведение? Тэ мог поклясться на фотографии родителей, что считает совместный уик-энд в спа чудесным решением, но вот только его никто не спрашивал. Вместо этого он, без малого, месяц слушал о том, как с ним, таким требовательным и придирчивым, сложно. Хотя это было наглой ложью: Тэхён никогда не проявлял ни первого качества, ни второго. Дошло чуть ли не до прямых оскорблений, для которых весьма удобно находились бытовые предлоги. Накануне даты Тэхёну уже не хотелось ничего: ни праздновать, ни даже видеть перед собой вечно недовольное Гуково лицо. Но тот внезапно одумался, долго и вдохновенно просил прощения, совершенно по-детски выболтал всю задумку, которая, вообще-то, планировалась как сюрприз, выслушал полнейшее одобрение со стороны Тэ — и потерялся вконец, осознав беспочвенность многодневных истерик. В итоге, никуда они не поехали — провели, вместо этого, три полных дня в постели, курсируя по кольцевому маршруту: просмотр кино на планшете, голодные объятия, ледяная пицца, надрывный извиняющийся секс. Кстати, Тэхён не видел ничего криминального и в таком сценарии. Ему лишь бы было спокойно, только бы знать, что завтра утром родной человек будет привычно ласковым и близким, не начнет выдергивать руки и уворачиваться от поцелуев по одному ему ведомым причинам. Ирония в том, что для такого нужен партнер, которого зовут как угодно, только не Чон Чонгук. — Я много думал… — начинает он, непроницаемо уткнувшись взглядом в стенку чуть повыше Тэхёнова плеча. — И решил, что нам нужно сделать паузу. Небольшой перерыв в отношениях. Вот так просто. Тэ на секунду немножко глохнет, внутри натягивает неприятный вакуум. Почему? За что? Какие к этому вообще были предпосылки? Да, Чонгук уже довольно давно ходит холодный и отстраненный. Да, такое бывало и раньше. Но чтобы дошло до фактического разрыва — это в первый раз. И ведь не поймешь ничего по этим глазам: долбаный интроверт, умеет же нагонять на лицо свое фирменное бесцветное выражение. Тэхён видел на Youtube шутливый ролик о профессиональном игроке в покер — так вот, у того с физиономией творилось похожее глуповато-задумчивое нечто. А Гук еще и кажется чертовски маленьким и милым в таких случаях. Хочется сесть к нему на колени, тереть руками щеки и говорить, что он несет чушь. Но нет, несмотря на безобидный вид, тот серьезен и не реагирует на ласку. От этого становится по-настоящему страшно. Куда страшнее, чем если бы макнэ трясло от гнева или злости. — Что уже произошло? — мрачно спрашивает Тэхён. Он-то, как раз, привык к прямолинейности. — Ничего. Я просто устал. Гук не договаривает, но по интонации явственно читается: «от тебя», «от нас». Спорить, умолять, лить слезы — все бессмысленно. В таком состоянии с ним не договориться. Остается только пожать плечами, кивнуть с чем-то вроде «как скажешь» и уйти к себе, а там не спать ночь в надежде, что это пройдет, как и все Чонгуковы прошлые помутнения. Что, если нет? Что, если в этот раз все серьезно? Тэхён привык официально летоисчислять их отношения с весны 2016-го, когда обоим стало окончательно ясно, что «просто друзья» — это не их ария. В один прекрасный день они сложились, как упавший карточный домик, друг другу в объятия, чтобы больше их не покидать. Да, роман у них выходил со спецэффектами: сначала пришлось учиться не кричать на весь мир «О, ГОСПОДИ, Я ТАК ВЛЮБЛЕН», затем — разбираться с компанией, которой Чонгук все выложил без утайки во внезапном приступе идиотской честности, следом — знакомиться с ревностью, давлением и публичной сепарацией, будто они чересчур шумные школьники, не достойные сидеть за одной партой… Но ведь все началось гораздо раньше! Примерно за месяцев десять до даты «Х» они предприняли попытку встречаться. Это нелепое подростковое слово как нельзя лучше описывало происходящий абсурд, когда два ни в чем не уверенных ребенка пытаются играть мускулами друг перед другом, уверяя себя и партнера, что им совершенно наплевать на внешние обстоятельства: и огласка им нипочем, и очевидная однополость, и сложности на пересечении первых двух пунктов. Издергав друг друга претензиями, сомнениями и собственными потаенными страхами, они, наконец, феерично разошлись на целых полгода, оставляя далеко не безглазых хёнов гадать, что за дораму они смотрят в собственном общежитии, и как это отразится на будущем группы. Окрестив произошедшее «подготовительным этапом», Тэ старался не думать о нем, как и о том, сколько душевных терзаний пережил за долгие недели борьбы с собой и судорожных попыток обучиться дружбе с тем, кто снится тебе каждую ночь без одежды. И еще ему гораздо проще жилось без мысли, что в их совместной книге уже есть глава с расставанием. И что всем известно: по этой дорожке второй раз идти намного легче. Самое обидное, что они не ссорились весь долбаный год! Тэхён не считал мелкие семейные дрязги, которые обтекали его, не задев. Гораздо важнее было отсутствие глобальных конфликтов, многодневных игр в молчанку, истеричных побегов в другую комнату, неизменно провальных попыток выглядеть беззаботно на очередном мероприятии, чтобы потом сгорать от стыда при пересмотре видеорепортажей. Казалось, что они выросли, повзрослели, наконец, в своей «неправильной любви». Чего уж там, им разрешили все, кроме, разве что, непосредственного каминг-аута: жить, не таясь, спать в одной кровати, строить совместные планы. Тэ гордился этим доверием со стороны продюсеров и, что важнее, самих ребят. Ведь они все повязаны единым делом, соединены в цепь, где слабость одного сочленения может означать полный разрыв. В открытую заговорить об отношениях, которые могут стоить будущего всей группе — равносильно признанию их исключительной серьезности. Тэхён был счастлив от этой торжественной миссии: не подвести, оправдать веру, чувствовать себя едва ли не в браке с человеком, права быть с которым он так долго добивался. Кипение внутри утихло, поток устремился вперед сладко и упоительно-тягуче — их с Чонгуком сахарная река. А теперь он «устал». Тэ брел по коридору отеля, чувствуя, как прахом идет все, что он понастроил. Утром придется спускаться к завтраку, говорить с людьми, выступать — и он не был уверен, что сможет сделать это с достаточно спокойным таблом, чтобы никто не заподозрил неладное. А когда они помирятся, придется снова оправдываться и объяснять, что же такого стряслось между ними, раз весь интернет ходит ходуном. Если они помирятся. На самом деле, Тэхён никогда всерьез не думал, что будет, если они действительно решат закончить отношения. Каково это — вариться в одной группе, под одной крышей, творить весь этот чертов фансервис и разыгрывать из себя лучших в мире приятелей, если вы в отвратительном статусе бывших? Собственно, этого все посвященные боялись сильнее всего — куда больше, чем эфемерного лгбт-флёра. В конце концов, Юнги же позволено чуть ли не напрямую петь о своих разнообразных увлечениях и с упоением рассказывать в интервью, будто он совершенно открыт к экспериментам с полом будущего избранника. Не лучшим ли выходом будет просто уйти? Пуститься в сольное плаванье, реализоваться как актер или ведущий? Тэхён невольно вспомнил, что как нельзя кстати вот-вот приступит к новым съемкам. Рядом будет Богом: друг, который обладает феноменальной способностью рассеивать тучи внутри Тэ, какими бы черными они ни были. Нет. Совершенно точно, нет. BTS — это всегда было и будет про них семерых. Убери кого-то одного — и развалится всё начисто. Наверное, поэтому, узнав об их романе, компания даже не намекала на исключение. Вот и он никогда не позволит себе подобной эгоистичной «благодарности». Утвердительно пискнув, дверной механизм считывает касание смартфона и впускает в номер. Сегодня это продолговатая комната-пенал в шоколадных оттенках с восхитительно-огромными окнами, расшторивать которые Тэхёну, увы, нельзя — слишком низкий этаж, чревато новыми фотографиями в соцсетях. В углу, на столе, уже стоит распакованный ноутбук, разноцветной спутанной кучкой громоздятся провода. Провести эфир? О, это будет занятное зрелище. Тэхёну хочется улечься в кровать, обнять подушку и отключиться, но внутри еще слишком горько. Вчера вечером именно на этой кровати Чонгук, навалившись сверху, зацеловал его лицо почти до вмятин, повинуясь какому-то странному резкому порыву. До этого — холод, затем нежность, а сегодня вот, внезапно, расставание… Почему его так сложно понять?! Ванна. Огромная, угловая — вот с этим тоже дико повезло. Тэхён бывал в шикарных номерах, которые в плане сантехники могли похвастаться лишь утлой душевой кабинкой — не важно, насколько вычурным казался интерьер. Здесь же, при всей скромности убранства, в джакузи можно было проводить национальные соревнования по плаванью кролем. Немного соли, лавандовая пена — Тэ, все еще одетый, уперся руками в фаянсовый бортик, растерянно наблюдая, как вода наполняет все доступное ей пространство. Что же он сделал не так? Чем так утомил единственного во всем мире любимого человека? Был ли он слишком прилипчив? Временами, да, но это ведь далеко не его максимум. Наоборот, с возрастом ему стало легче себя контролировать, особенно на публике. Доходит уже до того, что Гукки сам к нему лезет, потеряв всяческий стыд и стеснение. Быть может, снова забылся и со стороны выглядел слишком любезным с очередным коллегой по цеху? Чонгук особенно тяжело переносил Тэхёнову любвеобильность — так ведь и от нее не осталось и следа, с тех пор, как все стало особенно серьезно. Неужели… Не может же быть дело в этом отвратительном горбоносом американце, на которого Чонгук смотрел так, будто это волшебный единорог из детской сказки! Все в нем совершенно отталкивающе: от непроизносимых согласных в конце фамилии до наглых заявлений на фейсбуке, которые Тэхён имел удовольствие читать самолично. Он ведь из тех, кто брезгливо отвернется, увидев на улице двух мужчин, что просто держатся за руки. Черт возьми, да он и не думал скрывать, что их коллаборация — это, чистой воды, работа на публику! Тем не менее, Гук выглядел как настоящий фанбой, пялился влажно и не мигая, забывал написать во время поздних репетиций. Нет, конечно же, Чарли Пут не гей. Ох, он сделал все, чтобы у окружающих не было на этот счет никаких сомнений. Но какая разница, если мысль о нем заставила Чонгука пересмотреть их собственные взаимоотношения?! Ванна набралась. Тэ не спеша разделся, отыскал наушники и на выдохе ступил в пушистые терриконы, изучая трек-лист в поисках подходящей композиции. Ему не хотелось корчить из себя королеву драмы и слушать сопливые песни про расставание — этот бзик он оставил в 2017-м. Сейчас требовалось что-то жизнеутверждающее. Выбор остановился на ZHU. Его легкий, солнечный хаус всегда делал Тэ чуточку беззаботнее. «One Minute to Midnight» — это про него сейчас. Потому что поздняя ночь, потому что все вокруг — про любовь. Правда, герой песни пьян от нее, а у Тэхёна, похоже, наступает мучительное похмелье. Он ведь столько сделал, так много всего изменил для того, чтобы Чонгук, — его Гукки, — был счастлив и чувствовал себя «на месте» в этих отношениях. Тэ знал наверняка, что при иных обстоятельствах тот прекрасно реализовал бы себя с девушкой, и всегда страшился этого осознания. Ведь их роман — это полоса с препятствиями, а встречаться с девушкой — будто ехать с горки. Кто угодно может замахаться получать синяки да шишки и предпочесть путь наименьшего сопротивления. Тем паче, что любая фанатка готова растечься лужицей у ног своего айдола, стоит только бровью повести. И это еще не учитывая расфуфыренных поющих див, которые так и норовят пристроиться рядом и позаигрывать ради горячих снимков и упоминаний в инста-ленте. Не то, чтобы Тэ стремился походить на бабу, но игнорировать факт, что его стиль претерпел некоторые очевидно феминные изменения, было попросту глупо. Злые языки моментально приклеили к нему ярлык «пассива», не уставая восхвалять физическую форму и доминантный вайб его партнера. Они, безусловно, мыслили в правильном направлении, но упускали из виду самое главное: Тэхён не старался играть в девочку, чтобы потешить самолюбие Чонгука. Это вообще не шло от убогих представлений о ролевых моделях в однополой паре. Просто в этих отношениях Тэ однажды почувствовал себя действительно… Уязвимым? Гук так старался «играть в хёна», оберегать от напастей, становиться перед Тэхёном железной мускульной стеной, что тот невольно сдался, выпустил на свободу все то ранимое, нежное и творческое, что сидит в каждом человеке — в большей или меньшей степени. Оставайся его любимый все тем же невинным трогательным зверьком, что и раньше — он бы без колебаний выбрал более солидный образ. Ведь гармония — это про параллельность жизненных дизайнов, и там, где у одного очевидная впадина, ее должна заполнять выпуклость другого, словно части одной заготовки, соединяющиеся шипами в пазы. Куда теперь ему, такому выточенному под конкретного человека, податься? Новая связь, при желании, не была проблемой: Тэхён прекрасно знал, сколько поклонников у него находится среди девушек и, в особенности, среди юношей. Об этом красноречиво свидетельствуют как стопки бумажных признаний, пачками приходящих по почте, так и недвусмысленные личные намеки. Но Тэ претила сама мысль о том, чтобы делить постель с кем-то, кроме человека всей его жизни. Да, он ведь решил так, еще будучи ребенком: полюбить однажды и насовсем. Как жаль, что маленький Тэхён не продумал план на случай, если этот самый человек решит его оставить. Должно быть, он немного задремал, потому что не заметил постороннего присутствия и ощутимо дернулся в испуге, когда чужая рука вынула один из наушников. Тэ резко выпрямил спину, во все глаза уставившись на ночного гостя. Конечно же, это был Чонгук. Никому другому Тэхён виртуальный ключ от номера не давал. Взъерошенный и одетый в футболку с пижамными штанами, тот, должно быть, уже успел лечь, когда внезапный порыв подхватил его и привел сюда. Отложив наушник на зеркало, Гук опустился на корточки, сложив руки поверх бортика ванной. Так они с Тэхёном могли быть на одном уровне. — Что ты здесь делаешь? — ему было и вправду интересно. Чонгук покраснел и спрятал глаза. Черт, как ему это удается до сих пор?! Они столько лет вместе, но у Тэ просто сосет под ложечкой от осознания невероятной материализованной красоты, когда он смотрит Гуку в лицо. Да, его собственная внешность всегда ценилась таблоидами чуть выше, но тут был скорее вопрос личных предпочтений: кому-то нравится бисквитный торт, а кому-то песочное печенье. Чонгук был для него чем-то остро-прекрасным, даже со всеми его, как пел Джон Ледженд, «идеальными несовершенствами» в виде шрама на щеке, выпирающих зубов или не самого мелодичного в мире смеха. Он был воплощенным счастьем. Самой Любовью. Героем его романа. И он же сделал что-то очень плохое часом ранее. Воспоминание об этом заставило Тэхёна обхватить руками колени, пускай за слоем пены его наготы и не было видно. Когда ты не можешь прикрыть свое сердце, остается только закрывать тело, чтобы не казаться себе совсем уязвимым. — Я… — Чонгуку видимо сложно даются эти слова. — Я пришел, чтобы, знаешь… Он избегает смотреть на Тэ, изучает шахматную плитку и латунный смеситель. Тому хочется подцепить пальцем его подбородок, развернуть на себя, но он сдерживается. — В общем, мне пора стать взрослее, — на выдохе изрекает Чонгук и с силой утыкает себя глазами в собеседника. — Что ты вкладываешь в это понятие? — Тэ спокоен, но и оптимизма особого не излучает. — Выслушай меня, ладно? — Ну, я, очевидно, не в подобающем состоянии для бегства. Видеть друг друга без одежды давно не было чем-то непривычным для обоих, но Гук все равно смутился, понимая намек. Смутился, но продолжил. — Я вытворил ужасную глупость, сказав тебе, будто хочу разойтись. Даже на время. Это все… Оно было совсем о другом, понимаешь? Но я, как всегда, говорю раньше, чем думаю. Внутренности Тэхёна будто разом валятся на дно туловища от облегчения. Это воистину невероятный контраст: готовиться к худшему, развернуть перед собой целый тоннель из последовательных неприятных обстоятельств — а затем разом потерять их все, высыпать, словно песок из ботинка. Ему действительно стоит обидеться, сейчас вот самое время. Отругать Гука, сделать воспитательный эффект ситуации максимальным. Но Тэхён всего лишь: — Не делай так больше. Никогда. Что бы ни случилось. Ты меня невероятно напугал. Чонгука впечатляет эта реакция. Он теряет голову, шепчет сдавленное «прости» и кидается вперед, мокро вцеловываясь в покрытые испариной губы. Тэ позволяет увлечь себя в глубокий, но достаточно целомудренный поцелуй, находя весьма потешным тот факт, что от Гука пахнет свежей коричной жвачкой: он явно готовился к подобным контактам, надеялся. Такой ребенок временами… У Тэхёна нет ни сил, ни желания шарить в поисках полотенца, поэтому он просто достает руки из воды и гладит темно-каштановые волосы в такт их движениям, размазывает по ним пену. Почему Чонгука так неохотно красят? Брюнет и брюнет, за редкими исключениями. Это превратилось даже в своеобразный элемент постельной игры: новой шевелюре неизменно отводилось центральное место следующей ночью. Апогея данный принцип достиг, пожалуй, на Мальте. Тэ будет очень сложно позабыть: тихий, поздний сонный час, спящие хёны, занавешенная камера… Чонгук внутри, а он — сверху, тает в плотном кольце нежных рук, восторженно перебирает соломенные и розовые пряди. Фрикции очень редкие, его рвет изнутри и без них: от простого осознания, насколько они едины. У них почти тантрический секс. Это не поза, это — асана. Как вообще после такого можно взять — и расстаться?! Чонгук стирает его одежду, Чонгук гуляет с его собакой, Чонгук покупает им отбеливающую зубную пасту и лубрикант с пантенолом, Чонгук тихо смеется, когда Тэ не может сдержать вскриков, Чонгук помнит каждую родинку на его теле — на то, чтобы их изучить, у него было шесть лет. Тэхён принимает его даже по утрам, с немытой головой и сыпью на коже, потного после тренировки, больного или пьяного. Тэхён знает, какая на вкус его сперма, и как по ней определить, переборщил Гукки с энергетиками или опять тайком жевал шоколадный батончик. Тэхён отвечает на сообщения его мамы, когда тот становится неконтактным в очередном припадке мизантропии. Это уже давно не просто отношения. Они — семья. Они — Рубикон, который Тэхёну не перейти. Разрыв опустошит его навеки. Оставит сломанным и полым, как старый покинутый улей. — Ай! Что ты делаешь?! — вскрикивает он, когда Чонгук опирается руками и в одно движение оказывается сверху, расшвыривая вокруг ошметки тающей пены. Одежда промокает моментально, Тэ чувствует, как футболка прилипает к его голому животу, как вяжутся потяжелевшие штанины в их перепутанных ногах. Сумасшедший. Счет времени поцелуя уже идет на минуты, Чонгуку как-то удалось не разорвать его, залезая в ванну. Им тесно, но ведь так и задумано. Узко сжав плечи и кое-как устроив локти на дне, Гукки держит лицо Тэхёна в своих ладонях, нежно и планомерно вторгается языком в рот, ритмично елозит всем телом, пользуясь возможностями мыльной воды. Тэ интересно, задумывается ли тот, что делает. Одна мысль о том, насколько точно Чонгук знает, что именно и как именно ему нужно, начисто сносит башню. Если вращаться в поле сухой статистики, им обоим несказанно повезло в плотской сфере. Тэхён где-то читал, что мужчины в Корее впервые вступают в интимную связь довольно поздно: где-то после двадцати трех лет. Но и это никак не гарантирует разнообразия способов и яркости впечатлений. Анонимный обозреватель утверждал, что среднестатистический супружеский секс для представителей их нации — дело довольно печальное. Другая крайность — айдолы. У них, как раз, отбоя от желающих нет, зато есть целый комплекс побочных эффектов: от «внезапной» беременности единожды приглашенной в койку девушки до сенсационных заголовков наутро. Помнится, Намджун в свое время хвастался, как будет укладывать поклонниц штабелями, а потом вдруг осознал, насколько стремно на подобном погореть — и существенно умерил свой пыл. В чате «хваранов» они как-то обсуждали смежную тему, и Тэ почти насильно просветили, кто из певцов не может держать свой стручок в штанах, а кому управляющая компания лично закупает презервативы. Весь этот странный компот ощутимо отдавал чем-то мерзким. У них все было совершенно иначе. Какими бы испорченными и грязными они ни казались себе и друг другу в бесконечных экспериментах, факт остается фактом: других партнеров ни у Тэ, ни у Гука не было. Да, они рано начали, но единственным последствием их запретных практик стало лишь глубочайшее взаимное узнавание. Они играли друг на друге будто по нотам, а ноты эти были собраны в здоровенные толстые тетради: сюита о том, как довести Тэхёна до оргазма за три минуты, фуга под названием «Чувствительные точки», соната в тональности Чонгуковых стонов… Им было настолько друг друга достаточно, что менеджеры, по-хорошему, должны вздохнуть с облегчением. Как минимум, потому что импульсивный характер макнэ наверняка бы толкнул его на большие глупости, не будь у него под боком столь же «голодного» возлюбленного. Тэхён обхватывает Чонгука бедрами, чувствует сквозь ткань степень его увлеченности процессом. Невероятно. Он всегда заводится с полоборота, как школьник. Заманчиво и страшно проверять это перед камерами. Кажется, вот сегодня точно не тот случай, совсем не располагающая атмосфера. Но нет, Гук увлекается игрой, мгновенно вырастает из собственных джинсов, выдает себя с потрохами. Если его не остановить сейчас, то все случится прямо тут, в ванне, а Тэхёну уже становится холодно. Барахтаться в остывающей воде — сомнительное удовольствие, а сегодня ему хочется уюта. Как никогда, потому что внутри все еще гуляет ледяной испуганный ветер. Отстраняясь, Тэ заглядывает в любимые глаза: затуманенные и безумные. Добивается внимания, безмолвно просит довериться. Затем с упоением (но не без труда) стаскивает с Гука липкую одежду, оставляет ее плавать среди лавандовых разводов. Метаморфозы, случившиеся с Чонгуком за последние пару лет, впечатляют и немного ужасают. Тэхён любит его мышцы до высокочастотного писка, но никак не может забыть порочное ощущение подростковой щуплости в своих объятиях. Даже тогда Гуку удавалось без труда поднимать и переставлять надоедливого хёна, но их первые разы — это все-таки было больше про кроткое, податливое, неопытное тело, покоряющееся более подкованному партнеру, пусть даже все знания того оказывались чисто теоретическими. Сейчас же Тэ сам себе напоминал мягкий пластилин, декоративную куклу в украшениях: его вес будто бы вовсе не имел значения. Чонгук нежными, но уверенными движениями переворачивает его на постели, без всяческих усилий несет на себе, чтобы усадить на комод или подоконник, словив внезапную музу прямо в разгар процесса. Тэхёновы ноги вокруг его узкой талии — это уже нечто привычное, самоочевидное. Вот и сейчас, когда они вылезают на пушистый коврик, все получается как-то само собой: Тэ взбирается на тумбу, включает в розетку фен и медленно высушивает все капельки на коже и волосах Чонгука, до единой. Он наслаждается теплом, ощущением под ладонями, разомлевшим видом того, плотным касанием, ответной лаской. Гук честно пытается работать полотенцем, вытирая Тэхёна в ответ, но быстро сдается: когда он возбужден, то становится до смешного однозадачным. Тем не менее, когда Тэ переключается на его челку, бережно пропуская прядки через пальцы, касаясь лба подушечками, Чонгук подается лицом вперед в каком-то слепом доверительном жесте, но не завершает его поцелуем, а внезапно поднимает веки. Смотрит в упор и неожиданно произносит: — Ты ведь все еще любишь меня? Рука Тэхёна замирает на секунду. «Все еще»? Почему он говорит такие глупости? Хотя ответ, на самом деле, вполне ясен. Гукки может выглядеть сколь угодно брутально, вести себя как хён и тащить на своем горбу большую часть выступлений — в житейских вопросах это все равно был и остается маленький испуганный мальчик, до ужаса страшащийся покидать свою раковину, не имеющий сколько-нибудь внятного представления о том, что творится за ее пределами. Такой, каким Тэ его всегда знал. Они теперь живут в этой раковине вместе, но рано или поздно всегда находятся темы, которые очень «извне». Как вот эта. Тэхёну понятно его беспокойство: люди, приходя к идее брака, обычно пересекают несколько промежуточных этапов. Стартуют с условных «свиданий», проходят через устоявшиеся отношения, пробы совместного быта — и лишь тогда осознают готовность посвятить жизнь друг другу. В их истории любые полутона отсутствовали напрочь: встретились, насильно склеились в прачечно-кухонной рутине проживания под одной крышей, неловко влюбились, не успев даже как следует подружиться… И вот они здесь: фактические супруги без малейшего навыка в сфере иных романтических связей. Самый глубокий и длительный адюльтер для Тэхёна — месяц переписок в Какао. Для Гука — слюнявые засосы среди школьных шкафчиков, просто ради того, чтобы узнать, каково это. Откуда ему теперь взять в толк, что «нормально», а что нет? Какая на вид любовь, и какое оно — остывание. Гуку, наверное, кажется, что их костер должен гореть, словно пожарище. Как гулкое лесное зарево в августе. Гореть, пока не останется ни одной целой веточки — а после этого просто угаснуть. Он неминуемо сравнивает их невыносимые взгляды друг на друга, гулкое сердцебиение от касаний, боль в паху при малейшем контакте, — все, что было два с небольшим года назад, — с тем спокойным и размеренным протеканием, уютным и стабильным, теплым, а не обжигающим, что есть сейчас. Сравнивает и боится, что это — начало конца. Какой же он глупый. — Никаких «все еще», — проникновенно заверяет Тэхён в ответ, откладывая фен. — Неужели ты не видишь? С каждым днем — больше. Сейчас — гораздо сильнее, чем в самом начале. Глубже. Серьезнее. Тэ попадает «в яблочко». Чонгук то ли стонет, то ли всхлипывает растроганно, ныряет в поцелуй, словно прыгун с трамплина, хватает его руками и несет в спальню, едва не сшибая углы. И совершенно по барабану, что Тэхён еще не успел вытереться или досушить голову. Такое не терпит. ▶ Alina Baraz - I Don't Even Know Why Though Чонгук роняет его на кровать, приземляется сверху, судорожно обвивает за пояс и под лопатки, начинает хаотично прикасаться губами: скулы, подбородок, плечи, мягкое пространство между шеей и подбородком, живот чуть выше пупка, ключицы, сгиб локтя… Высвобождает одну руку, ловит Тэхёнову кисть и горячо вжимается в ладошку. Таким неистовым Тэ его давно не видел. Он не знает, как на это реагировать: улыбаться трогательной полуистерике или лучше успокоить, сказать, что никуда не денется. Ни за что. Никогда. Мысли рвет из головы, словно молочный зуб, привязанный за ниточку к ручке двери, когда Гук рывком спускается ниже и, без предисловий, насаживается ртом на его член, вбирая до самого основания. Так и горло не ровен час травмировать, но Тэхён не способен на логические умозаключения. Все слишком внезапно и чудесно. Губы двигаются по стволу вверх-вниз, в то время как кончик языка живет своей, отдельной жизнью, выписывает кружочки и восьмерки на уздечке, захватывает головку, сводит с ума. Чонгук очень гордился своими навыками: так забавно, что к технике орального секса и обучению новым танцевальным приемам он относится примерно с одинаковыми амбициями… Ну и пусть, ведь Тэхёна отрывает от простыни и уносит куда-то в страну Наслаждению, словно он долбаный Питер Пэн и с детства умеет летать. Он топит пальцы где-то глубоко в родных шелковистых прядках, легонько сжимая их в кулаке в особо упоительные моменты, а затем продолжая перемешивать, откровенно спутывая. Так коты топчутся по подушке, так дети мнут мамину грудь. Чувствуя, что вот-вот переусердствует и закончит все, еще не успев начать, Чонгук отстраняется и вновь оказывается рядом. Тэ не может сдержать взволнованного выдоха при виде его распухших, натертых, влажных губ: тоненькая верхняя, такая очаровательная, всегда краснела сильнее, наливалась и чуть выпячивалась вперед, делая Чонгуково сходство с кроликом совершенно беспрецедентным. От этих мыслей Тэхён всегда казался себе немного извращенцем. На нижней, как обычно, крошечная багровая ранка, Гукки часто кусает себя, когда нервничает. Ее хочется зализать, чтобы не болела, и Тэ себе не отказывает. Их языки касаются, сплетаются, двигаются: осознанно, в то время как тела не поддаются контролю. В какой-то момент они оказываются так тесно-близко, что и вовсе невозможно провести демаркационную линию. Они — единое влажное любящее нечто. Их нельзя размыкать. Это очень, очень неправильно. Чонгук, не отлипаясь, тянет на себя, пытается перевернуть, чтобы оказаться снизу. Все ясно: он хочет ответить на безмолвный вопрос про «кто кого». Это даже выглядит символично, ведь в последнее время Тэ как-то задержался в пассивной роли: ему нравится, Гуку нравится, выходит очень чувственно, потому как вся эта история про хрупкого хёна и его сильного возлюбленного с покровительственными замашками. Но сегодня Чонгук хочет буквально отдаться, овеществить Тэхёново право на свое тело и душу, извиниться за всё в присущей себе манере. Вот только Тэ это не очень по душе, он не хочет давать этой травме прорасти глубже. Пускай лучше Гукки будет с ним с позиции уверенности, чем из страдальческого самопожертвования. Он обязательно покажет ему, сколько в нем сокрыто настоящего доминирования — но не в этот раз, потом. Поэтому он дает увлечь себя наверх, но пользуется этим только ради возможности дотянуться до прикроватной тумбочки, достает смазку из ящика. А затем поднимается, слезает на пол, протягивает руку недоумевающему партнеру. Тэ давно уже задумал провернуть подобное, с того самого момента, как увидал в номере огромный зеркальный шкаф и так удобно стоящее напротив кресло. На самом деле, место кресла было немного поодаль, но Тэхён тут же его передвинул, повинуясь внезапному наплыву фантазий. Оставалось только затащить сюда своего макнэ. Вид зеркала пугает Чонгука. Он делает попытку вернуться на кровать, но ему не разрешают. Если бы не Тэ — он никогда бы не вырос над собой, не пробил свои собственные границы, так и остался бы закрытым ото всех, затравленным, толстокожим. Именно со старшего начинаются все их взаимные эксперименты, и время от времени от него требуется проявить настойчивость. Гук вообще настороженно относится ко всему новому, будь то внезапный минет в клубе или новая секс-игрушка. Те самые статистические сводки — это, пожалуй, про него. Тэхёну кажется, что они бы до сих пор не вылезали из миссионерской позы, будь на то воля Чонгука. Но особенно проблематичным все становится, когда речь заходит об его отражении: крупный нос, подростковое акне, частые приступы откровенной дисморфии, нездоровая самокритика… Чонгук весь сплошь комок самонеудовлетворенности. Он удаляет свои фотографии из телефона Тэ (давно пора вычеркнуть его отпечаток из базы, обнаглел совсем), безумно стыдится записывать их ночи на видео, а теперь вот тянет обратно на постель, будто ребенок, которого провели мимо отдела с игрушками. — Давай просто попробуем, — шепчет Тэхён, не поддаваясь. Он сажает Чонгука в кресло, какое-то время просто стоит перед ним, чтобы тот мог рассмотреть его тело во всех подробностях. Гукки любит есть его глазами, пусть даже Тэ сейчас и не похож на модель с обложки каталога нижнего белья. Он ровно такой, каким его хотят видеть: гладкий, чуть субтильный, вопреки собственной природной конституции, нерельефный. Их личный тренер не сдерживает горестных вздохов при виде Тэхёна, ведь по его меркам тот «залит» намного больше, чем следует. Откуда ему знать, что это их с Гуком семейный кинк: тому нравится мягкая уязвимость. Из телепередачи о мусульманских странах, просмотренной в ленивое воскресенье, оба знают о строгом запрете показывать себя для жительниц Ближнего Востока. Естественно, подобная дискриминация не заслуживает ничего, кроме осуждения, но Тэхён находит в этом обстоятельстве внезапную связь с собственными отношениями. Чонгука так задевала чрезмерная экстраверсия и любвеобильность последнего, что он был бы явно не против водить его везде в картофельном мешке, налепить сверху огромный черный прямоугольник цензуры, большими буквами написать на нем «ТОЛЬКО МОЁ». Ну, конечно, существовала прямая очевидная связь между Гуковой неуверенностью в своих силах и этим нездоровым собственничеством. Тэ никогда не хотел его поощрять, но все вышло как-то само собой: длинные рукава и свободные фасоны поселились в его гардеробе из личных предпочтений, но нашли такой благодарный фидбэк, что Тэхён не стал ничего менять. Оно прижилось как элемент игры: все вокруг могут смотреть на его пафосные летящие шмотки, но что под ними — это ведомо лишь одному человеку. Прежде, чем залезть сверху, Тэхён обильно поливает член Гука смазкой, не отказывает себе в удовольствии лично распределить ее по всей длине ствола, растереть вокруг горячей подрагивающей головки. Тот откидывается на спинку, прикрывает глаза, медленно и страстно выдыхает через сложенные колечком губы. Пространства вокруг предостаточно, ноги Тэ даже не касаются подлокотников — это кресло явно мечтало вырасти маленьким диванчиком. Он медленно устраивается, размещает колени по обе стороны Чонгуковых бедер, но пока не садится. Его живот, горящий огнем пах — все так близко к родному лицу, так удобно для прикосновений… Чонгук тычется носом, трется по-детски гладкими щеками, смазывает поцелуи и согревает дыханием, несколько раз специально или ненамеренно задевает точки наивысшей чувствительности, от чего Тэ не может не двигаться: все его существо просит, ноет, невыносимо скучает по заполненности изнутри. Он мягко оплетает Гукову кисть своей, выдавливает ему на пальцы едва ли не четверть тюбика. Это приглашение. Чистой рукой Чонгук проводит по его ягодицам, намечает складку, сжимает нежную, покрытую гусиной кожей, поверхность. И, наконец, проникает внутрь. Ему нет нужды как раньше заниматься долгой растяжкой, постепенно вводя один, второй, третий палец: за столько лет их тела привыкли к специфическим нагрузкам, подстроились под индивидуальный размер друг друга. Гуку было все еще тесно и горячо внутри Тэхёна, но на подготовку времени уходило существенно меньше. Он мог бы и вовсе пропустить этот этап, но никогда им не пренебрегал — из чистого удовольствия. Скользил глубже, исследовал, нажимал туда, где особенно хорошо, гасил телом упоительную дрожь партнера, когда совершал нечто особенно приятное. Но сегодня не хочет ждать сам Тэхён. Он мягко отстраняет руку любимого, чтобы затем с упоением вобрать его в себя без остатка. Оба судорожно вздыхают, потому что с этого момента и начинается вся магия. Проникновение — это как вставить вилку в розетку, иначе почему в теле столько электрических разрядов? Это завершение очередного цикла, в котором они ходят, живут, дышат, выступают, говорят, смеются, снимаются, выбирают одежду — все под знаком прошлого единения, с воспоминанием о нем, ради него. Жизнь в такие моменты кажется такой гиперреальной, такой острой, такой… настоящей. А еще — простой. Вот они: монолитное, целое, неделимое. Ни к чему вопросы, сомнения, ревность. Им обоим понятно, какой порыв побуждает другие пары делать детей: они словно манифестация подобного слияния, его продукт из плоти и крови. Двое не могут ходить, сросшись телами, круглосуточно, но им вполне по силам создать нечто новое, логическое продолжение их взаимного катарсиса. Увы, в силу естественной физиологии, деторождение им недоступно, но это и не их сценарий. По крайней мере, пока. Сейчас достаточно друг друга, просто нужно почаще срастаться. Нет, не так: пореже отлипать. Тэ начинает двигаться, наблюдая, как с каждым новым толчком его бедер с Гука слетает маска за маской. Слой за слоем отстает интровертная шелуха, его мужчина становится тем, кем он является по-настоящему. Тем, кого он так рьяно скрывает: растерянным, беззащитным, пугливым зверьком с постоянным одиночеством внутри. Одиночеством до того жадным, что способно формировать черные дыры и поглощать Вселенные. Такой Чонгук — это для закрытых дверей и полумрака спальни, его опасно отпускать во внешний мир, он как рак без панциря, как маленькая новорожденная черепашка, не успевшая доползти до воды. Настолько беззащитное нечто не выживет самостоятельно. — Любимый мой, хороший мой, родной… — шепчет Тэхён, не в силах отвести глаза, стараясь обнять его сразу везде, увлечь в кокон из самого себя, стать щитом от всего злонамеренного. Форменное безумие! Что и кому пытается этот человек доказать? Кого убедить в том, что он взрослый, грозный и агрессивный?! Только не Тэ. Ведь ему открыт Великий Секрет его бегающих, воспаленных глаз, которые смотрят так, будто их обладатель тотчас же развоплотится, стоит Тэхёну его отвергнуть или даже просто отпустить; его трогательно приоткрытых губ, с которых срываются чуть жалобные неконтролируемые стоны; его маленького трепетного сердечка, которое избивает грудную клетку внутри — того и гляди, что-то сломает там. Тэхён с усилием отвлекается, поворачивает голову к зеркалу — и тут же оказывается вознагражден сполна. Вид их переплетенных тел — это нечто. Он с вожделением наблюдает за тем, как его собственное ритмично подскакивает, увлекаемое наверх толчками партнера. Как тот проникает внутрь с таким неистовством, будто на всю длину — это недостаточно, надо еще глубже. Чонгук поддерживает за спину, но ему хочется разойтись, выстрелить как ракета, отбрасывающая ступени, расшататься, словно неисправная стиральная машина во время отжима. Он нетерпеливо рычит от того, как мало движения в этих фрикциях, ведь внутренности просят еще. Чонгуку удобно заниматься его сосками, они ведь сами буквально просятся в рот — просто реши, лизнуть или прикусить несильно. В обоих вариантах будет сдавленный вскрик и упоительное, конвульсивное сжатие там, внизу. — Посмотри… — с жаром выдыхает Тэ в Гуково ухо. — Посмотри… На нас… Я хочу, чтобы ты видел… И тут же подкрепляет свои слова, упираясь лбом в горячую раскрасневшуюся щеку. Гуку страшно. Гуку стыдно. Но они зашли уже слишком далеко. Он поначалу старается игнорировать себя, сосредоточившись на Тэ. Увиденное, должно быть, его радует, ведь он завороженно прилипает глазами к отражению. Где-то в его глубинах они встречаются глазами, и от этого пересечения становится в разы жарче, в разы упоительнее. Член Тэхёна задевает кожу на животе партнера, елозит уздечкой и головкой в собственной смазке — и этой стимуляции достаточно, чтобы исполниться предчувствием скорой разрядки. Тэ всегда любил кончать раньше партнера. Ему доставляло особое удовольствие наблюдать за последними минутами его неистовства: пламенеющие щеки, сбитое шумное дыхание, наморщенный от накатывающих ощущений мокрый лоб. Фанатки думают, что вид раззадоренного Чонгука на сцене — это величайшее из доступных визуальных наслаждений. Интересно, что бы они сказали, имея возможность созерцать его таким. Но сегодня Гукки явно настроен на что-то иное. Он тормозит Тэхёна, обхватывая его тазовые косточки, а затем внезапно рвет из кресла, увлекая за собой и на себе, целуя дрожащими губами. Тэ удивлен, хотя удивить его очень сложно. Он закрывает глаза, тонет в ощущении, второй раз изумляется, когда чувствует, как его опускают на спину, укладывают на ворсистый ковер. Хах, шкодник. Пускай Гук и прячется в его шею, стесняясь, он только что взял и принес Тэ прямо к зеркалу. Так близко, что можно в деталях рассмотреть движения мышц под кожей партнера, когда тот устремляется тазом вперед и вверх. Они редко трахаются на полу, но тут, видимо, особый случай. Тэхёна радует это все: и то, что Чонгук решился на активные действия, и то, что он теперь сверху, и то, как, немного погодя, он снова заглядывается на их отражение. Глаза Чонгука исследуют Тэ в мельчайших подробностях, это заметно. Он будто проводит дотошную инвентаризацию: теребит светлые волосы и наблюдает за тем, как они ложатся по ковру мокрыми завитками, на несколько секунд прибавляет темп и усиливает воздействие, чтобы уловить изменения в выражении лица, кладет ладонь на потную вздымающуюся грудь, одновременно ощущая дыхание и гулкую пульсацию, спускается ниже, чтобы встретить вибрацию от собственных толчков, тянет на себя бедра, хотя ноги Тэхёна и так достаточно высоко. Наконец, насмотревшись, он поворачивается обратно, бережно фиксирует подбородок Тэ двумя пальцами, чтобы тот не мог отвести взгляда. Вперивается проникновенно, прямо в душу. И спрашивает: — Ты мой? — вот так просто и без обиняков. Голос у него хриплый, дикий, наполненный. Гораздо ниже, чем всегда. Тэхён понимает, что он не говорил почти все время, хотя обычно они оба любят поболтать в процессе. Вопрос столь же надрывный, сколь и совершенно излишний. Небесная ли Луна? Принадлежит ли воде маленькая гурами? Чужие ли дереву его годовые кольца? Его ли Ким Тэхён? Но ответ нужен. Поэтому Тэ кивает для пущего эффекта и просто отзывается: — Да. Только твой. Ощущение такое, будто воздух становится тесен Гуку. Он судорожно втягивает пространство в себя, на весь объем собственных легких. Челка падает ему на глаза, но он вообще не обращает внимания. Он бросается на Тэ, словно голодный тигр: бьется зубами об зубы, сжимает и растирает между пальцами сосок, другой рукой обхватывает и гладит головку члена, впечатывается внутрь, будто намерен продолбить себе прямой тоннель до самого сердца. Никто не способен долго выдерживать такой напор. Будто кто-то вдруг смешал нитрат серебра и магний в порошке — а затем капнул наверх воды: огонь, вспышка, искры. Ни к чему вообще не готовый Тэхён кончает быстро и яростно. Не со стоном, с натуральным криком. Потому что обычно секс — это американские горки, а тут его на полной скорости сбил огромный трак. Он трепыхается на Гуке и внутри его рук безумной бабочкой, дрожит всем телом, чувствует конвульсивные мышечные спазмы, заливает белой жидкостью весь свой живот и чужую кисть. Подается вперед — и чувствует, как внутри взрывается Чонгуково наслаждение. Тот не любит подавать громких звуков, — все та же долбаная стеснительность, — поэтому весь оргазм макнэ устремляется прямо по горлу Тэхёна в решающем, финальном поцелуе. Неистовство его так велико… Слава богам, что Гукки не выбрал жертвой его шею или ключицы: наверняка бы остался укус или багровый след, а ведь им строго-настрого запретили этим баловаться… Им нужно время. После такого, черт возьми, нужно время. С четверть часа они просто лежат на ковре, стараясь восстановить дыхание и выйти из состояния медуз, выброшенных за линию прибоя. Тэхён жмурится, трется затылком об ковер, пытаясь отлепить от лица мокрые пряди. Чонгук лежит прямо на его вздымающемся животе, прислонясь ухом, будто персонаж старой европейской сказки, который мог различить топот приближающегося войска, слушая землю. Руки Чонгука на бедрах Тэхёна, пальцы того нежно гладят ему голову. У них хватило сил только на то, чтобы подтянуть к себе рюкзак Тэ, лежащий неподалеку, достать оттуда влажные салфетки и кое-как вытереться. Затем наступила вязкая тотальная апатия, чугунно-свинцовая, но такая приятная. — Прости меня… — неожиданно выдает Чонгук. Его лица не видно, только темная распатланная макушка внизу. — За что? — Я сделал тебе больно. Тэ замолкает, пытаясь понять, извиняется Гукки за свое несдержанное поведение во время секса или за инцидент, который ему предшествовал. Утвердительно хмыкает, догадавшись: и за то, и за другое. — Я все не могу понять, что на тебя нашло в последнее время. Ты так отгородился… Если честно, у меня даже была шальная мысль, что все из-за этого сраного дуэта с твоим сраным Чарли. Чонгук привстает на локтях, смотрит на него ошалело и с явным недоверием. — Чего-о? — тянет он. — Ты сейчас серьезно? Тэхён тоже занимает более удобную для разговора позу. — А почему нет? Вспомни, пожалуйста: и как ты радовался этому сотрудничеству, и свое выражение лица при взгляде на него, и то, как я три часа не мог дозвониться до тебя, покупая билеты на поезд. — Ну постой, ты тоже превратился в рождественское дерево, когда встретился с Леджендом-сонбэ! У каждого из нас есть свои примеры для подражания, при чем здесь вообще романтика? Неужели он не видит разницы? Тэхёну тоже было бы куда легче, если бы у Гукки были чернокожие кумиры, годящиеся ему в отцы. А тут вполне себе юноша, все при нем. Другое дело, что с лица, по мнению Тэ, совершенно не вышел — но это исключительно дело вкуса. — Ни при чем, — со вздохом признает он. — Тогда объясни мне, в чем дело. Тэхён порывается встать и найти хоть какую-то одежду, но Гук жестом просит его остаться, садит перед собой, прямо лицом к зеркалу, обнимает обеими руками, устраиваясь сзади, кладет подбородок на плечо. ▶ Tra$h - Safe Картина в отражении складывается какая-то запредельно интимная: они вдвоем, голые и помятые, раздраконенные после соития, но при этом такие близкие, такие невероятно правильные вместе. Тэ невольно думается, что он видит Чонгука вместе с собой в зеркале уже в тысячный раз за все их совместные годы. Сначала за его спиной был мальчик с пухлыми щечками, затем пылкий влюбленный юноша, а теперь вот мужчина — его мужчина. Они смотрятся одновременно такими похожими — и такими разными: одинаковый рост, почти один вес, даже размер ноги совпадает. Загримируй— можно будет спутать на фото. Их энергетика такая отличная — вместе с тем, абсолютно комплементарная. Это так же естественно, как мужское и женское начала, но они будто совсем другого вида, которого насчитывается лишь две особи в целом мире. Сейчас как никогда понятно: они обречены друг на друга, нравится им это или нет. — Когда я пришел сегодня, то сказал, что мне пора взрослеть, — шепчет Чонгук. — И это правда. Я сейчас прогоняю в голове все, что меня беспокоит, и понимаю, что завелся, наверное, по сущим пустякам. Но не выяснил все с тобой сразу, а чуть было не наломал дров. — Так что же случилось? — Когда ты сказал, что вот-вот готовятся новые съемки, я не придал значения, клянусь. Мне казалось, что все это — дело такого отдаленного будущего. И что все, может быть, еще сорвется. Но сейчас, когда информация появилась повсюду… Теперь настала Тэхёнова очередь недоумевать: — Постой, ты говоришь… Про эту мою дораму? Что тебя в ней смущает? — Не «что», а «кто». Божечки, ну, конечно. Как это Тэ сам не сложил два и два?! Он, безусловно, заревновал к Чарли Путу, но это ни в какое сравнение не шло с тем, как у Гукки рвало чердак от их дружбы с Богомом. Сейчас их пути немного разошлись из-за рабочих графиков и, чего уж греха таить, неадекватности Чонгука, способного на многое в битве за то, что считает своим. Но раньше Тэхёну приходилось натурально изворачиваться, скрывать факт их встреч, чуть ли не врать Гуку в лицо. Когда все выплыло на поверхность, случился огромный скандал: его подозревали едва ли не в жарком сексе посередь гримерки на очередном фестивале, он же никак не мог вбить, что толкать людей в аэропорту и заставлять выбирать между другом и возлюбленным в прямом эфире — это очень далеко за гранью нормального. Самое обидное — это глубочайшая беспочвенность всех инсинуаций. Богом просто был тем самым приятелем, которому можно пожаловаться на жизнь и не получить в ответ напоминание о чем-то невероятно постыдном и интимном. В конце концов, все они в группе были близки и знали друг о друге слишком много, а любой человек иногда хочет сменить обстановку. Богом единственный, вне круга посвященных, знал об их с Чонгуком отношениях. Его ничуть не смущала и не страшила Тэхёнова ориентация — что тоже было плюсом и гигантским облегчением. Гук свирепствовал в своем собственничестве, а Тэ, тем временем, перемежал извинения за своего мужчину слезными рассказами о том, как сильно и самоотверженно в него влюблен. — Гукки… Чонгук не дал ему договорить. — Я знаю, знаю. Не надо объяснять мне, что вы просто друзья. Я… Прости, я как-то раз залез в вашу переписку. Извини. Это было давно, один раз, и я жутко неправ. Просто на тот момент мне казалось, что я взорвусь, если не проясню все раз и навсегда. — Прояснил? — устало отозвался Тэ, представляя, сколько всего там можно было нарыть. В частности, и про самого Гука. — Да. Мне стало так стыдно… Когда я увидел, что ты пишешь про меня… Про нас. Да, я не в восторге, что ты ему все выложил, но, камон, я реалист. Тебе нужно порой выговариваться. Просто… — Тэхён почувствовал, как объятие становится крепче, Чонгук невесомо прошелся губами по шее вниз, прежде, чем снова опустить подбородок на плечо. — У нас с тобой были разные времена. Сначала я не мог понять, что чувствую к тебе, боролся с эмоциями, боялся признаться в них даже себе самому. Затем хотел открыться, издергал себя, не спал ночами. Потом ты вдруг, в один миг, перескочил из статуса безответной любви на позицию моего парня — и мне снесло крышу. А после этого… Ах, зачем я тебе все это рассказываю?! Ты и так все знаешь, ведь сам переживал подобное. Но вот, что я хочу сказать: мне никогда не было так страшно и так больно, как во время съемок «Хварана». Мне казалось, что ты отдаляешься, и все, что было между нами — оно угаснет, уйдет, понимаешь? Что ты нашел новых друзей, а я скоро превращусь в пройденный этап. Ты же всегда такой… Ох… Дружелюбный? А мне нужен только ты. Мне все время кажется, что это не взаимно. Что одного меня недостаточно. С начала года все было так хорошо, так спокойно… Черт, Тэ, я не хочу, чтобы все снова повторилось! Чонгук уткнулся лицом в лопатку Тэхёна, и тому показалось, что он сейчас заплачет. Заподозрить подобные мысли в Гуке было несложно, гораздо более удивительно — слышать их напрямую. Он не соврал: все действительно становится серьезнее. Они оба взрослеют. Вернее, отчаянно пытаются. Потому что сохранять любые отношения — это невероятно сложная задача, что уж говорить про такие особенные. Тэ помолчал с полминуты, затем нашел своими ладонями руки Чонгука, все еще конвульсивно сжимавшие его торс, положил сверху, сплетая пальцы и нежно расцепляя. Во-первых, было откровенно больно, а во-вторых, Тэхён хотел увидеть его не в отражении. Потянув на себя, он заставил Гука переползти поближе, устроил головой и плечами к себе на колени, наклонился, рассматривая: так и есть, глаза на мокром месте. Лежит — и смотрит наверх с такой надеждой, будто в руках Тэ сейчас не его тело, а само сердце. Хочешь — согрей, а хочешь — раздави одним движением. Потрясающая и пугающая ответственность. — Ты все время говоришь о том, как тебе нужно взрослеть, — умиротворяюще начал Тэ, большим пальцем вытирая слезы с его нижних век. — Но почему-то совсем не ждешь этого от меня. Тебя послушать — так я безухий безглазый имбецил, который прет вперед, как лошадь в шорах. Не самая радужная характеристика, правда? — Но я не… — Послушай, не перебивай. Безухих безглазых имбецилов тоже кто-то любит. Но это не наш случай. Если ты хоть на секунду стопорнёшь турбину своего самоедства, то тебе сразу станет ясно, что мы оба сделали большой шаг вперед за этот год. Блин, да мне твоя мама вчера звонила, спрашивала, приедем ли мы на Новый Год, какой Богом, какие «хвараны»?! А знаешь, что было во время нашего прошлого визита? Я тебе скажу: помнишь, мы с твоим папой уходили за добавкой соджу после ужина? Нас тогда еще не было целый час. — Угу… Только я уснул под фильм и не заметил. — Так вот, я не стал тебе рассказывать, но его пробило на откровения. Мы сели и уговорили целую бутылку в парке, по дороге. Он буквально влил в меня половину! Рассказывал, что никогда не думал, что у его сына все вот так в жизни обернется: и в смысле карьеры, и в смысле… нас. Признался, что, конечно же, не испытывает от самого факта огромной радости. Но, мол, я — лучший из вариантов в подобной ситуации. Что, конечно, невероятно лестно… Чонгук сконфуженно завыл и прикрыл лицо руками. — Че-ерт, извини его… — Да не важно. Я думаю, что он мало что запомнил из нашего разговора. Главное не это, а то, что было потом. В лучших традициях американских романтических комедий, он начал выспрашивать, какие у меня на тебя планы. Мол, серьезно ли все, и не брошу ли я тебя, обесчестив. — Тэхён рассмеялся, почесывая кончик носа. — И что ты ответил? — Ну-у, во мне была половина бутылки соджу, так что… — Тэхён! Тэ выдохнул и улыбнулся, глядя на серьезное лицо парня. Ребенок, чистый ребенок. — Если ты интересуешься прямой цитатой, то я сказал: «В моей жизни никогда не было и не будет никого дороже и ближе, чем ваш сын. Я узнал его еще совсем юным, он вырос на моих глазах, мы много лет делим самые лучшие и самые паршивые моменты на двоих. Поэтому найти кого-то другого — будет означать сменить настоящее солнце на картонное. А я еще ни разу не видел ни одного растения, выросшего под картонным солнцем (верьте мне, я из семьи фермеров). Поэтому, к сожалению, я не успокоюсь, пока не отберу вашего сына у всех на свете, включая вас самих, и не проживу с ним всю свою долбаную жизнь». Вот, примерно так это звучало. — Ох, Тэх… — Не забывай, это все соджу. Но Чонгук не слушает его, цепляется за шею руками, будто маленькая обезьянка, подтягивается, надрывно целует, но не может сдержаться и начинает плакать прямо в процессе. Это уже не те скупые пара капель, что были минутой назад, а полноценные соленые потоки. Тэ чувствует их щеками и душой. — Я, честно сказать, немного растерян и не знаю, как мне быть. С одной стороны, глупо вставать на одно колено и дарить тебе кольцо, это будет такая драма… Да и кто на Земле нас распишет?! С другой — я чувствую, будто мы давно уже женаты, — начинает Тэхён подчеркнуто весело. Его терзают Чонгуковы слезы, он предпочел бы видеть вместо них улыбку. — Надеюсь, ты сам мне подскажешь, как убедить твоих родителей в серьезности намерений. А заодно… А заодно и тебя самого. Сказанное производит должный эффект. Чонгук смеется сквозь всхлипы, шмыгает носом. — Знаешь, мне кажется, что папа успел что-то рассказать маме, прежде, чем пошел спать. Она с этого дня относится к тебе так, будто у нее не два сына, а три. А я все никак не мог понять, почему. Тэ лишь пожимает плечами, но в глубине души ему до невозможности приятно слышать подобное. Он вспоминает проблемы со своим отцом, ночевку в отеле после первого серьезного разговора обо всем и тот факт, что к себе домой он Гука пока не привозил — из опасения травмировать. Но это — такие второстепенности, если у них самих все будет хорошо. За окном скоро начнет светать. Они так и не спали этой ночью, а ведь уже через пару часов — репетиция, концерт, интервью… Столько всего важного, и облажаться ни в коем случае нельзя. Поэтому Тэхён встает сам и поднимает на ноги зареванного Чонгука, ищет в своих запасах чистые футболки и белье для сна. С ухмылкой откапывает любимому его же вещи, примерно месяц назад оставленные в чужом чемодане с пометкой «я завтра заберу», помогает одеться — скорее, из нежности, чем из необходимости. Расстилает постель, гасит свет. Надо бы помыться, но это уже утром. Чонгук снова обнимает его сзади, окольцовывает руками, целует прямо в белую ткань футболки на плече, сопит в ухо. — И что, ты правда решил все закончить только из-за паршивой дорамы? — не выдерживает и задает вопрос Тэ. За спиной слышится долгий горестный вздох. — Я порой так себя загоняю, что творю непонятную жесть. Мне было очень, очень страшно. Я решил, что лучше закончить все сейчас, чем наблюдать медленное умирание потом. Это как выбор между смертью от пули и от продолжительной болезни. — Да кто тебе вообще сказал о подобном?! — Я сам себе сказал, — невесело хмыкает Чонгук. — Ты разве сомневаешься в моих возможностях? Но, когда ты ушел, я сел и подумал. Смог взять себя в руки. И понял, что наделал. Тэ хотел ответить «не делай так больше», но потом вспомнил, что уже говорил это. Он промолчал, отыскивая под одеялом Гукову кисть и привычно оставляя на ней свою. Не вечер — а хреновый аттракцион в луна-парке: хорошо, затем плохо, после — ужасно, а теперь вот почти рай. Тэ не любит такие аттракционы. Он уже почти спит, когда Чонгук сзади снова подает голос. — Слушай, а давай мы с тобой договоримся, ладно? Я буду напрямую приходить и рассказывать тебе все, что меня беспокоит, каким бы страшным, странным или глупым оно ни казалось. А ты будешь меня слушать и честно отвечать. И наоборот. Что думаешь? Тэ думает, что господи, наконец-то. Но в ответ лишь улыбается и говорит: «Да». Он надеется, что уж теперь-то они уснут, но уже через минуту Гук снова вырывает его из полудремы. Как всегда, без малейшего смущения за беспокойство, он признается, что адски голоден. Мол, за всеми переживаниями так и не смог заставить себя поесть. Тэ трет лицо и включает ночник, хотя бы для того, чтобы посмотреть в эти наглые глаза, но находит в них только голод. И любовь. ▶ Troye Sivan - My My My! Любовь и голод — ультимативное сочетание. Ему грешно противостоять. Поэтому он вздыхает, набирает ночного портье и просит раздобыть им чего-нибудь. Завтрак начинают сервировать в семь, поэтому на кухне уже есть люди. Через полчаса они сидят среди смятого постельного белья и на пару жуют онигири с тунцом и омлетом. За окном становится сине, затем серо, затем совсем светло. Будильник прозвонит в полвосьмого, перед концертом еще столько дел. Спать уже поздно, у Чонгука отекшее лицо и очаровательные мешки под глазами, у Тэхёна — волосы-солома и ожог от ковра на половину спины (он только обнаружил). Но они смотрят друг на друга без слов и не могут перестать улыбаться. Тэ приходит на ум, что подобное у них случается частенько. Звенит его телефон, в Какао приходит сообщение. Чонгук привычно-бесцеремонно тянется к девайсу и передает владельцу. На дисплее сообщение от Богома: «Просыпайся, ленивая жопа, я тут тебя по телевизору смотрю». Тэ невольно хихикает, затем с опаской поднимает глаза на Чонгука. Тот, на удивление, реагирует так же. Его широкая кроличья улыбка — самое красивое, что Тэхёну доводилось видеть в жизни. Этот год значил многое. А эта ночь — еще больше. Они действительно сделали шаг вперед. Один большой и очень важный шаг на двоих.

Ⓣⓗⓔ Ⓔⓝⓓ