I
Штурмовики промчались мимо. Не заметили. Суетливо бегут дальше, выполнять приказы старших по званию. Император мертв, на станции воцарилась паника. Им сейчас не до раненого главнокомандующего имперских сил, бывшего главнокомандующего, бывшего ситха. И не до его сына, из последних сил пытающегося дотащить отца до шаттла. Активировались сигнальные сирены, сообщающие об угрозе нападения. Генератор защитного поля, размещённый на Эндоре, уничтожен. И теперь боевая станция слишком уязвима. — Теперь уходи, сын. Оставь меня, — поврежденный дыхательный аппарат создает неестественный хрип. Без модулятора голос Вейдера становится приглушённым и тихим. — Нет. Ты пойдешь со мной. Я тебя не оставлю, я спасу тебя, — Люк смотрит на отца внимательно, во взгляде обоих отражается сожаление. Об утраченных годах, об упущенных возможностях. — Ты уже спас, Люк. Ты был прав. Ты был прав насчет меня. Скажи сестре… что ты был прав. Кажется, Вейдер умер. Нет, его отец умер. Эта мысль ввергает в отчаяние. Но Люк не сдаётся. Он тащит тяжелое, слитое воедино с доспехами тело отца в шаттл. Портативный аппарат искусственного кровообращения, встроенный в медицинскую капсулу, прокачивает воздух через давно поврежденные легкие, принудительно поддерживает вновь восстановленный ритм сердца. Но Люк не знает, не слишком ли поздно, не погиб ли мозг отца за время, пока поврежденный дыхательный аппарат привёл к кислородному голоданию, и сердце не работало. Мгновениями Люку кажется, он ощущает присутствие сознания отца в своём разуме, и надежда есть, но в какие-то моменты чувствует лишь пустоту. Предчувствие подсказывает — он не должен сдаваться, просто, не имеет права сделать это именно сейчас. — Я спасу тебя, — сквозь стиснутые зубы шепчет Люк одну и ту же фразу, выводя шаттл из ангара второй Звезды Смерти. За несколько мгновений до того, как шаттл оказывается втянут в разверзжийся, словно пасть неведомого чудовища, гигантский шлюз грузового ангара звездолета неизвестной, невиданной доселе модификации, можно увидеть, как цепная реакция от поврежденного реактора Звезды Смерти распространяется по шарообразной поверхности супероружия, провоцируя точечные вспышки взрывов и возгораний. Как в мгновение вспыхивает финальный взрыв и Звезда Смерти разваливается на фрагменты, а осколки, входя в поле притяжения Эндора, в верхних слоях атмосферы воспламеняются и устремляются вдаль, чтобы обрушиться огненным шквалом на поверхность планеты.II
В момент пробуждения кажется, он охватывает внутренним взором всю поверхность незнакомой планеты, многообразие пейзажей, возможно, даже, пригодных к жизни для существ, подобных человеку. Странное ощущение. Он словно присутствует нигде и везде одновременно. Обзор сужается, будто коллапсирует, сосредоточившись на одном объекте — огромном подземном комплексе, уходящем вглубь коры планеты на несколько километров, закручивающимся по спирали вниз, словно гигантский бур. Разум продолжает коллапсировать, сужаясь до состояния самоощущения себя телом в пространстве. Человеческим телом, размещённым на горизонтальной поверхности. Он открывает глаза. Вокруг все настолько искристо-белое, взгляду не на чем сосредоточиться. Тишина нарушается лишь мерным попискиванием, похожим на знакомый, отпечатавшийся в памяти звук работы медицинского оборудования. Слишком похоже на такой себе личный ад: где лишь пустота, бездействие и этот навязчивый зуд на грани различимого. Тело утыкано катетерами, словно пасть аклая — клыками. Впрочем, привычное состояние. Но то, что иглы катетеров воткнуты в вены на сгибах его рук, выходит за рамки понимания. Этот факт заставляет пошевелиться. Он сгибает и разгибает пальцы, пробуя царапнуть ногтями кожу ладоней. Довольно чувствительно. Глядит перед собой. Ещё плохо фокусирующимся, но постепенно приобретающим четкость взглядом скользит по распластанному на белоснежной простыне телу в такой же белоснежной пижаме. Его, судя по ощущениям возвращающейся чувствительности, телу. Взгляд останавливается на напряжённо поджатых пальцах босых ступней. Это вызывает недоумение, смешанное с чувством нереальности происходящего. Даже не оглядевшись, он не может сдержаться и вскакивает с горизонтальной поверхности, на которой до сих пор лежал. Тело пронзает боль от вырванных из плоти катетеров. Но эти ощущения быстро проходят, уступая место другим. Отчаянию и злости в первую очередь, потому что мышцы слушаются с трудом, отказываясь перемешать его тело в пространстве. И приходится пользоваться Силой, чтобы сделать хоть шаг. Как тогда, в первые мгновения, память о которых хочется выдрать из сознания с корнем. От злости из-за собственного бессилия он раздраженно выдыхает. И не слышит привычного хрипа. А давно забытое ощущение, когда грудная клетка расправляется, легкие наполняются воздухом и, находясь без аппарата вентиляции, не нужно думать о каждом последующем вдохе, кажется сном. Избыток чувств и мыслей столь переполняет его сознание, что он перестаёт контролировать Силу, бесконечным потоком вливающуюся в его тело. Окружающие предметы любой формы и тяжести, не соединённые с конструкцией помещения, взмывают в воздух, разлетаясь, с грохотом обрушиваясь шквалом на стены, потолок, пол. Когда бесшумно открывается шлюзовая дверь, такая же раздражающе белая, его так и находят посреди царящего хаоса погрома, из последних сил пытающегося совладать со слабеющим с каждым мгновением телом, но с настойчивостью отчаявшегося человека старающегося сохранять вертикальное положение. Несколько зависших в воздухе предметов, которые он швырнул Силой, проносятся мимо над плечом и головой вошедшего в помещение гуманоида, ударяясь о противоположную стену в коридоре. — Он пришёл в себя! Рановато! — кричит гуманоид, оборачиваясь к кому-то, находящемуся там, за дверью, в коридоре. — Осторожно! Уворачиваясь от низколетящих деталей растрощенного медицинского оборудования, гуманоид умудряется подобраться ближе и, приставив инъектор туда, куда может достать, к плечу, впрыскивает ему какой-то препарат. Перед глазами почти сразу расстилается темно-красная пелена. Он успевает подумать лишь одну мысль: «Ну, хоть не белое»**. И ощущает, что его подхватили под руку, не давая упасть. Человек, к которому, по всей видимости, обратился гуманоид, входит в помещение. Сквозь смутные, мерно раскачивающиеся перед взором тени, Вейдер может разглядеть знакомые черты лица и очертания фигуры. — Люк? Сын… Что здесь происходит? Когда успокоительное начинает действовать, Люк усаживает отца обратно на жесткую кровать, застеленную белоснежным бельём, и, положив ладони на плечи, настойчиво заставляет лечь. — Все хорошо, отец. Лучше, чем можно было вообразить. Склонившийся над пациентом гуманоид светит перед его глазами фонариком, создающим точечное световое пятно. — Осторожнее. Ваши нервные окончания бездействовали с момента восстановления и все ещё плохо проводят импульсы, а мышцы не окрепли и не привыкли к нагрузкам. Немного тренировок, и функции восстановятся. Нужно лишь набраться терпения. Тяжелый сон, навеянный препаратом, рассеивается. Вейдер полежав ещё какое-то время, глядя перед собой, на белый, мерцающий приглушённым светом потолок, усаживается в кровати, поднимается на ноги. Удерживать своё тело вертикально получилось, даже сделать несколько шагов, управляя мышцами конечностей уже без помощи Силы. Вновь накатили неприятные воспоминая. Когда Энакин Скайуокер, как он сам считал, умер, переродившись в Дарта Вейдера, машину в большей мере, чем человека, первые шаги давались так же, с трудом. А тяжелые искусственные конечности так же перемешались лишь с помощью Силы. Он старался отогнать эту ассоциацию прочь. Комната, все, что он пока мог охватить восстановленным зрением, находящиеся здесь предметы, весь мир вертелся перед глазами, но удерживать равновесие становилось проще. Спустя время, слишком долго тянущейся в одиночном отсеке, Люк возвращается, окидывает удивлённым взглядом пустое пространство палаты. И вздрагивает, замечая над дверью импровизированный турник, скрученный из обломков оборудования. Благо высота стен протяженностью метров пять, позволяет. Вейдер отпускает перекладину, за которую держался ступнями, перехватывает её руками и соскальзывает вниз, удержав равновесие, выпрямляется. Отец и без доспехов превосходит сына в росте и даже ширине плеч. Кажется, подобная разминка уже даётся легко, но перед глазами после полученной нагрузки все ещё мельтешат тёмные пятна и слышится неприятный шум в ушах. Сын, видимо, удивлён, что лишь недавно прийдя в себя, Вейдер не может оставаться в кровати ни мгновением более, чем требуется на короткий сон. Он видит в сознании Люка осуждение, за то, что отец не дождался подтверждения от местных лекарей, что нагружать тело можно. А самого Вейдера выводит из себя вынужденное безделие. Ну, хоть Сила осталась при нем. Нет, пожалуй, даже на порядок возросла. Только он больше не ощущает, с которым из потоков Силы соединяется в такие моменты. Кажется, будто Светлая и Темная сторона Силы объединились и текут сквозь его тело одновременно. Вейдер неспешно, не показывая, что испытывает легкое головокружение, перемещается в кресло, стоявшее у стены неподалёку, и вытягивается там, с удовольствием расправляя ноги, ощущая собственное обновлённое тело. Если тренировки помогут обрести контроль, довести реакции и физические показатели до совершенства, он готов продолжать их, сколько понадобится. Люк все ещё глядит с удивлением, явным осуждением и неуверенно сжимает в руках тонкое одеяло, которое он принес, и пытается сейчас укрыть отца. Вейдер перехватывает и несильно отталкивает руку сына: — Станешь обращаться со мной, словно с немощным стариком, прикажу не пускать тебя ко мне вовсе. У Люка мысли не возникло бы назвать сидящего перед ним молодого мужчину стариком. И он произносит это вслух. — Даже не думал. Они сказали… — Люк пытался вспомнить специфические термины, которыми общались с ним гуманоиды, назвавшиеся миддорианами. — Что выделение теломеразы стабилизировалось, и теперь твой биологический возраст около двадцати семи лет. Все, что я понял. Но это я и так вижу собственными глазами. Теперь мы выглядим как братья, — Люк немного натянуто улыбается. В медицинском блоке не было отражающих предметов. Вейдер понял, что до сих пор видел себя обновлённого лишь на столько, на сколько позволял угол обзора, и ещё опираясь на тактильные ощущения. — И все же, скрой хотя бы в сознании это снисхождение. Или… — Прикажешь, чтобы меня выставили отсюда? — Люк тяжело вздыхает, пододвигает легкий пластиковый стул ближе и усаживается возле отца, разглядывая, словно видел впервые в жизни. Хоть, можно считать, что так оно и было. — Мы в подземном бункере, на чужой планете Неизученных территорий Галактики. Кому ты прикажешь, отец? Прошел год после того, как ты… уничтожил Императора. Ты провёл в искусственной коме почти год. Все очень изменилось, — в голосе Люка не кроется ни тени насмешки или превосходства. Но слова сына, значение которых вполне однозначно: Дарт Вейдер более ничего не решает, — вызывают раздражение. — Там в грузовом отсеке второй Звезды Смерти, когда ты потерял сознание, я дотащил тебя до шаттла, поместил в медицинскую капсулу, искусственно поддерживающую дыхание и сердцебиение. Мне казалось, ты мертв, и я лишь бессмысленно поддерживаю функции тела, лишенного духа, отправившегося в путешествие по Силе. Я не знал, куда мне направиться. И уже задал автопилоту координаты планеты Эндор, когда мой шаттл оказался захвачен в поле притяжение кораблем незнакомой, чуждой модификации. Они, — Люк запнулся, переводя взгляд на двери. — Одного из них ты видел. Говорят, их родной мир называется Миддор. Они осмотрели тебя и сообщили, что мозг ещё функционирует, хоть без поддержания системы кровообращения и дыхания ты уже не мог жить. Они предложили заключить соглашение. Восстановление функциональности твоего тела в обмен на… миротворческую миссию. Ты и я, мы положим конец бесконечной войне в Галактике. — Сделать подопытного… из меня. Других объектов не оказалось в свободном доступе? — Вейдер вскидывает на сына осуждающий, холодный взгляд. — Ты бы умер! — Ладно… Ты все это время был здесь? Целый год. — Почти. Лишь вначале мне пришлось оставить тебя на их звездолете, отправиться в шаттле на Эндор. Я кремировал твои доспехи, выдав это за похороны с последними почестями, подобающими для джедая. Для всех Дарт Вейдер — мертв и похоронен по джедайскому обычаю. Ни одна экспертиза не поможет докопаться до истины. После смерти Императора и твоего исчезновения появилось много желающих выяснить, что произошло в действительности. Версии оказались очень противоречивы. В одной из них Звезда Смерти даже была представлена как оружие повстанцев, а не Империи, а Палпатин и ты названы героями, пожертвовавшими собственными жизнями ради уничтожения боевой станции после провала переговоров о мире. Для агонизирующей Империи Дарт Вейдер — герой. В то время как Альянс свободных планет, ставший Новой Республикой, признает твою помощь. Но сенаторы до сих пор с удовольствием устроили бы подобие трибунала, что для тебя приравнивается к самосуду и неминуемой смерти. Для одних ты — герой, для других — преступник. Хотелось оградить тебя от влияния призрака Дарта Вейдер и дать шанс на нормальную жизнь. Чтобы прошлое осталось прошлым. — Уверен? — Спустя сутки после церемонии кремации явились сочувствующие покойному Императору Палпатину. По крайней мере, они хотели, чтобы я так думал. Настояли на генетической экспертизе праха. — Идиоты, — качнув головой, Вейдер переводит взгляд на белоснежный потолок. — Да, пожалуй, — усмехается Люк. Внутри огнеупорных частей доспехов, которые не подверглись действию жара пламени, сохранилось столько твоей днк, что ни у кого даже сомнений не возникло, что ты мертв и упокоен. — И… я восстановил Орден джедаев. Нет, не так. Я создал Новый Орден джедаев. И надеюсь, ты присоединишься ко мне ради развития этого предприятия. — В качестве кого? — натянуто ухмыляется в ответ Вейдер. — В качестве одного из Магистров. Учителя, наставника. Моего учителя. Моего наставника, отец, — Люк игнорирует горькую усмешку отца. В его голосе звучит надежда, исполненная ещё не рухнувшим под натиском политической системы идеализмом. Вейдер издаёт неопределенное «Хм», которое перерастает в приглушённый, почти беззвучный смех. Это можно заметить лишь по выражению его лица да содрогающимся плечам. — Ну, надо же… — звание Магистра мне пожалуют… и кто? Мой собственный сын. Он откидывается на спинку кресла и погружается в размышления. Люк ожидает ответа, в его сознании ощущается нетерпение и затаенные опасения. «Если рассудить: кто сможет узнать в двадцатисемилетнем человеке Дарта Вейдера? Найдутся ли даже те, кто помнит Энакина Скайуокера? Вряд ли. Все представители Совета джедаев мертвы. Разве что, духи Силы сговорятся против него. Но и их видят лишь джедаи, обладающие немалыми умениями в Силе в моменты медитации. Квай Гон однажды пытался прорваться к нему, уже Дарту Вейдеру, в разум. Хотел наставить на путь истинный. Был забавным человеком, стал таким же забавным духом. Идеалист. Для всех остальных в Галактике джедаи были невидимой силой, агентами Республики. Они не оставляли по себе ни голозаписей, ни свидетелей. Хранители мира и порядка, — иронично хмыкает Вейдер, но не называет причину вслух. — Можно одержать победу, даже если обе стороны конфликта останутся живы. Приятная слуху ложь. Почему тогда каждая операция завершалась оставленными позади горами трупов? А мертвецы, как известно, не говорят. Если это не мёртвый Магистр, конечно. Двадцать четыре года прошло с момента восхождения Дарта Вейдера. Кто-то скажет: падения Энакина Скайуокера. Но так ли сейчас это важно? — Вейдер касается кончиками пальцев своей надбровной дуги справа. Даже шрам исчез. Никто не сопоставит факты. А Люк так восторженно принял появление в его жизни отца, что будет молчать даже под пытками. С чего-то нужно начинать. Магистр Нового Ордена джедаев. Связан множеством обязательств и запретов. Но имеет огромное влияние одновременно. — Ваш сын — весь в отца, — голос гуманоида специфичный, с тягучими нотами легко отличить. Отец и сын слишком увлеклись разговором. Нельзя терять бдительность на чужой территории. Беззвучное открытие шлюза не позволило услышать, что двое гуманоидов находятся в отсеке. Сколько времени они здесь пробыли и что слышали, было неизвестно. На первый взгляд один миддорианец мало отличается от другого. Гибкие, поджарые фигуры, рост чуть выше среднего человеческого, сероватая кожа, такие-же стального цвета волосы, собранные на затылке в хвост, желто-зеленые радужки, круглые, словно человеческие, зрачки. — Чем же? — Люк настороженно поднимается на ноги. — Пытался несколько раз перерезать нас пополам своим мечом, когда результат не появлялся слишком долго, и он думал — мы Вас убиваем, — отвечает, но уже второй миддорианец и улыбается. Это выглядит своеобразной попыткой пошутить, но не находит отклика. Гуманоид, словно игнорируя вопрос Люка, продолжает обращаться к Вейдеру. Тот, что заговорил первым, в это время как-то напряжённо озирается: — Метать предметы с помощью Силы больше не станете? — снова вступает первый. — И трощить ценное оборудование, — добавляет второй. Вейдер сейчас понимает, что один из них — тот самый миддорианец, с которым пришлось столкнуться сразу после пробуждения. Но вот который из них? — Смотря, как будете действовать вы, — усмехается в ответ Вейдер. Гуманоид качнув головой, как-то натянуто тоже ухмыляется в ответ. — Они будто договаривают один за другим. Ты заметил? — обращается Вейдер к Люку. — Своеобразная форма телепатии. Они мне говорили об этом ранее. Утверждают, что не могут воздействовать на сознание и проникать в разум других видов, кроме собственного. — Я бы сильно не рассчитывал, что они скажут кому-то правду, — хмурится Вейдер. Он разглядывает свои ладони и как-то отвлеченно думает: смог бы он сформировать молнию силы, если бы сохранил возможность подпитываться от Темной стороны? — Моральные установки наших сознаний не позволяют нам… лгать, — первый мидорианец склоняет голову, наблюдая за отцом и сыном. — До контакта с другими расами даже этого слова в нашем лексиконе не существовало, — добавляет к словам первого второй. — Потребовалось время и много ошибок, имевших последствия, чтобы осознать весь его смысл. Война в вашем секторе Галактики тянет свои мерзкие щупальца и на наши территории, те которые вы все называете Неизведанными Регионами, — Вейдеру начинает казаться, у него просто двоится в глазах. Эти двое серокожих невероятно выводят из себя. Так пообещал он им или нет не швырять Силой предметы? Не разить молнией Силы точно не обещал. Хочется прямо сейчас сделать хоть что-нибудь, чтобы заткнуть одного из гуманоидов. — Пророчество должно осуществиться. Избранный, должен завершить войну. — Нет. Представитель Тьмы и представитель Света должны завершить войну, — снова это раздвоение голосов. Безумие. — Я больше не принадлежу Темной стороне, — вот сейчас Вейдер очень сомневается в этом. Настырных гуманоидов хочется придушить. Хотя бы одного. Пусть второй говорит. В одиночку. «Избранный должен установить равновесие, завершить войну». Он уже слышал подобное. — Считаете, это под силу одному? Или двум? — Мне тоже это показалось сумасшествием, — Люк перешёл на шёпот. Даже сейчас не представляю, чего они хотят. Но в тот момент, когда ты умирал у меня на глазах, отец, я готов был поверить кому угодно, пообещать что угодно. И я согласился. Но до сих пор не представляю, как они вернули тебя к жизни. — Вряд ли стоит вникать в процесс, — снова заговорил первый. Второй было открыл рот, но поймав на себе взгляд Вейдера, не предвещающий ничего хорошего, гуманоид предпочёл заткнуться и позволить говорить лишь своему собрату одному. — Если воздействовать на ядро клеток бактерии радиоактивными излучениями, мидихлорианы включают защитный механизм. И начинают множится, приобретают форму и характеристики клеток органов и систем… — А если я откажусь? — прервал его Вейдер. — Откажусь выполнять вашу миротворческую миссию. Что тогда? Спрятали в моем теле какой-нибудь механизм самоуничтожения? Он достаточно побыл рабом. Всю свою жизнь фактически. Сначала датчик, взрывающий беглеца при попытке скрыться, потом долг джедая, впоследствии уязвимые системы жизнеобеспечения доспехов, словно поводок в руках Императора. Достаточно! Сейчас он предпочтёт умереть, чем оказаться снова пристегнутым к какому-то поводку! — Механизм самоуничтожения?.. Это противоречит нашим моральным нормам. — Они говорят, — зашептал Люк на ухо отцу. — Что могут просчитывать линии вероятностных событий. Такой фактор, как твоё появление, приведёт к отсрочке вторжения на Неизведанные территории, в их мир. Это даст им время. Вейдер прикрыв глаза, откидывается на жесткую спинку кресла, хрипло, рычаще выдыхает, так, что Люк, решив, что отцу нехорошо, приподнялся. Вейдер, открыв глаза, отводит протянутую к нему руку сына с сторону. Он окидывает Люка жестким взглядом. — Ты совершил глупость, сын. Прости. Моё «воскрешение» в долгосрочной перспективе даст им время на что? На то, чтобы подготовить ответное масштабное вторжение? «И этот туда же. Теперь сын использовал его. Использовал, как разменную монету. Отцовское сердце там, на Звезде Смерти дрогнуло. Он не смог убить отпрыска. На мгновение подумалось, что совершил ошибку. Но Вейдер отогнал кощунственную мысль. Люк — его плоть и кровь. Придётся заняться воспитанием. Пусть запоздало». — Вам не стоит воспринимать происходящее с такой точки зрения, — гуманоид хмурится. «Ну, как же, не читают они мысли представителей других рас. Или это слух настолько острый?» — Вначале это задумывалось как оружие. Джедаи и ситхи растерзали Галактику. Это никогда не закончится. Пока обе стороны конфликта не будут уничтожены. Но столетия назад наши лидеры убедили нас мыслить иначе. — Мы заключил с Люком Скайуокером сделку не ради геноцида рас либо чувствительных к Силе. Мир в Галактике, возможно, и недостижимая идея, но контроль и перемирие реальны. — Лгать ваш народ не умеет. Но изворачиваться, искажая факты, научились в совершенстве. Не так ли? — Вейдер поднимается с кресла, прохаживается по комнате, размышляя. — Что ж… Сделанное не исправить. Они пытались использовать тебя сын. И меня… Но в наших силах не позволить им сделать это, — глядя на миддорианца в упор, прямо заявляет Вейдер. — Где мы сейчас? Я хочу покинуть это место. — Вы находитесь на планете Миддор. — В подземном комплексе? — Да. На одном из нижних уровней. «Которых здесь множество. Вертикальный нижний мир. Спираль, ведущая вниз, — думает Вейдер. — Я видел это. Каким образом?» Вейдер бросает раздражённый взгляд на миддорианца, один из гуманоидов снова затыкается, позволяя говорить только второму. — Когда и куда направляться — решать вам. Мы выполнили свою миссию. Сохранив вам жизнь, внесли в вероятностные линии Вселенной новую неизвестную величину. — Мне нужны ответы на вопросы. Люк… позволь мне поговорить с одним из них без свидетелей. Когда несколько удивленный, пытающийся не показать возмущения Люк уводит одного из гуманоидов из комнаты, Вейдер поворачивается к собеседнику: — Кто я? Как я могу знать, что я — не мертв, а это все — не происки Силы? Или, что я — не клон? — Доказательство, что вы не умерли? Что вы — не клон? Своему сыну на слово вы не верите, — не спрашивая, а, скорее, утверждая, усмехается миддорианин. — И вдруг его лицо озаряется догадкой. — Или вопрос задан с иной целью? Вы бы предпочли оказаться клоном, прожить менее долгую жизнь, но не… в одиночестве. — Гуманоид, размышляя, очень по-человечески трёт переносицу. — К сожалению, мы не занимаемся клонированием. Это тоже противоречит нашим законам. Тем более, клонирование мертвых… Это — в принципе невозможно. После гибели любого тела мгновенно происходит необратимое разрушение ядерной ДНК и остаётся всего полпроцента от генетических данных, не позволяющие восстановить весь геном. Мертвых невозможно воскрешать. Каким бы заманчивым это ни казалось. Ваше восстановление. Нужно признать: это был эксперимент. Система моральных установок моего народа не позволяет проводить эксперименты на живых, разумных существах. Поэтому ранее все существовало на уровне теории и работы с выделенными микроорганизмами. Но вегетативное состояния нельзя считать жизнью в полной мере, хоть мозг все ещё функционировал. Закон удалось обойти. — Считаете, эксперимент удался? — Вейдер до сих пор не знал, чего ему ожидать. Он ощущает себя именно самим собой, но некоторые странности вызывают вопросы. Например, куда делись раны, которые он причинил себе, выдрав из тела иглы-катетеры. Лишь позже он обнаружил, что от них не осталось и следа. — Есть некоторые… побочные эффекты, — мидорианин неспешно берет тонкими пальцами скальпель из кюветы. — Не беспокойтесь, я не причиню вреда. — Он успокаивающе поворачивает вторую руку ладонью вперёд в примирительном жесте. — Хочу лишь продемонстрировать. Гуманоид так же жестом попросил Вейдера подать ей руку. Медленно касается лезвием скальпеля к коже на запястье Вейдера и делает небольшой сантиметровый надрез. Если вести отсчёт, то можно было не успеть сосчитать и до десяти, как рана начинает медленно затягиваться. — Я… — глядя на исчезающее ранение и угасающие покалывающие ощущения от прореза, охрипшим от волнения голосом, задает вопрос Вейдер. — Я — больше не человек? — Физиологически вы — человек. Морально вы — человек. Это — лишь побочный эффект, — мидорианин снова очень по-человечески пожал плечами и хмыкнул. — И в какой мере проявляется эта… особенность? — Сомневаюсь, что вы сами отрастите утраченную конечность. Или… голову. Но в целом… В вашем теле теперь не пару десятков тысяч мидихлориан на литр крови. В изменённом радиоактивным излучением виде их… миллионы. Только нужно помнить: регенерация может однажды сыграть с вами злую шутку. — Я хочу покинуть это место. Прямо сейчас! — Вейдер вскакивает на ноги и направляется к двери. И если станете меня удерживать, клянусь, я обрушу весь подземный бункер и сам найду путь на поверхность! На звездолете их доставили к границе Неизвестных Регионов и Диких территорий. Там, на одной из необитаемых планет, у Люка оказался припрятан корвет класса «Убийца». Немного устаревшая модель. Но предусмотрительность сына впечатлила Вейдера. Кутаясь в темно-серый из грубой ткани плащ, прижимая к лицу респиратор, потому что атмосфера заброшенной планеты, оказалась непригодной для дыхания, Вейдер осматривает пустынный пейзаж, прерываемый лишь очертаниями острых скал. Его не оставляет ощущение, словно миддорианцы обрадовались принятому им решению и сами поспешно выдворили его и сына с планеты. И не просто выдворили, а мысленно произнося молитву благодарности каким-то их собственным богам, радуясь, что удалось благополучно избавиться от проблемы. Уже занимая место первого пилота, потому что Люк дал ему возможность вспомнить навыки пилотирования корабля, Вейдер словно что-то вспоминает. — Там, в подземном комплексе, мне снился долгий и странный сон. Словно Галактику поглощают Чёрные дыры. А от меня что-то зависит. — То всего-лишь сон, отец, — Люк надевает и застёгивает под подбородком шлем. — Может быть. Но в том сне я оказался мертв, — Вейдер смотрит в иллюминатор. Перед носом корабля каменистое плато, вверху над ними незнакомые скопления звездных систем. — Прямо, как сейчас. Ведь… Дарт Вейдер — мертв. Энакин Скайуокер — мертв. Кто я? «Ты мой отец, — ощутил он успокающее мысленное прикосновение, — не нужно опасений». Его не нужно успокаивать. Дарт Вейдер ничего не боится. Лишь Энакин Скайуокер опасается, что однажды Люк возненавидит его. И Лея тоже. Как их мать скажут, что он разбил им сердце. — А ведь нам нужно выбрать тебе имя. И новую фамилию. Иначе, придётся сказать, что на Неизученных Территориях я нашёл давно утерянного брата, — хохотнул Люк, чтобы отвлечь отца от явно тяжёлых и противоречивых мыслей. — Это было бы забавно, — улыбнулся в ответ Вейдер. У него был ученик… — Старкиллер. Он произносит прозвище вслух: — Думаю, мне подойдёт. А имя… Он не присутствовал тогда, но ему сейчас кажется, будто он слышит голос Падме, называющий имена Люк… Лея… Хотелось чего-то похожего по звучанию. Хотелось помнить, что его окружают люди, ради которых стоит родиться заново: сын, не бросивший умирать, дочь, которая, возможно, простит. — Имя… Лиам… Возможно, — Вейдер ввёл координаты планеты Илум в навигатор корвета. — Но ещё есть время подумать. Перед появлением на Эндоре нам предстоит ещё остановка. Возможно, даже, не одна.