***
Гермиона застаёт Люцифера, сидящим на ковре в их комнате и уныло собирающим комиксы в коробку. Его плечи опущены. Он чуть ли не плачет. Хотя, скорее всего, это ей только кажется. Гермиона ставит перед ним тарелку с теми самыми трубочками, которые, если не съесть их в дороге или прямо сейчас, испортятся. Их приготовила ещё вчера Гермиона для того, чтобы съесть сегодня всем вместе, но раз уж так вышло, что им придётся уехать, она решила задобрить ими обиженного вспыльчивого сладкоежку из Ада. — Это тебе, Том. Он не смотрит на неё. — Я же сказал: не называй меня Том. Я — Люцифер. Спасибо, я больше не хочу. — Какая жалость, — она пожимает плечами и принимается собирать вещи. — Придётся мне их выбросить, раз никто не хочет, а я вчера так старалась. — Ладно, уговорила, я съем. Гермиона улыбается: — Я рада. Люцифер бурчит себе под нос: — Но этому белобрысому бесячему индюку я никогда этого не прощу. «Белобрысый бесячий индюк» скорее всего лишь слишком эксцентричный. На первый взгляд он совершенно не похож характером на своего внука. Гермиона думает, что все люди разные, но не настолько же. Все же они — одна семья, пусть даже и сверхъестественная. Смешок выходит громче, чем она планировала. Люцифер даже отрывает взгляд от комикса в своих руках, на обложке которого Женщина-кошка и Бэтмен падают с высоты птичьего полёта на ночной заснеженный Готэм. — Что смешного? Гермиона выплывает из своих мыслей про то, что Винчестеры в экзорцисткой форме выглядели бы менее брутально и смотрибельно. Вообще, в сравнении с ними, эти экзорцисты выглядят больше магами, ну или циркачами. Да-да, косплеерами, точно-точно. Но Гермиона не знает, как об этом сказать Люциферу, потому что это слишком глубокое погружение в поп-культуру, поэтому она решает зайти издалека: — Я вспомнила про сериал «Сверхъестественное». Это так забавно. Кстати, ты совсем не такой, как тебя представляют люди. — То есть у меня нет рогов и хвоста? Они у меня есть. И даже крылья присутствуют, — Люцифер одним щелчком пальцев сложил все оставшиеся комиксы в коробку и запечатал её. — А ещё я могу стать змеёй. — Правда? Они переглядываются. Гермиона сияет от переполняющего её любопытства. Люцифер поднимается с пола, прихватив с собой коробку. — Хочешь потрогать? — Гермиона кивает, Люцифер убирает, спавшие на лоб локоны ладонью, и говорит: — Тогда позволь мне собрать твои вещи и пошли на улицу. — Не думаю, что это хорошая идея. — Да ладно тебе! Когда-нибудь и ты этому научишься, — Люцифер два раза щёлкает пальцами — кажется, только для показухи, — и все вещи Гермионы уже собраны. Все, даже зубная щётка, которая оставалась в ванной, исчезли даже несколько её футболок из комнаты Пэнси так, что та не успела их пропажу заметить. За стеной слышится экзорцисткая брань на латыни, ну или изгоняющие дьявола молитвы — Драко Малфой явно замечает, как что-то, принадлежавшее Гермионе, испаряется с тумбочки. — Мало того, что он девственник, — комментирует Люцифер полушёпотом, — так ещё и извращенец. Но Гермиона либо не слышит этот комментарий, либо делает вид, что не слышит. Она достаёт из сумки чистую одежду, в которой решает поехать: простое удобное платье из трикотажа, носочки, хлопковое бельё и кеды. — Отвернись или выйди, пожалуйста. Люцифер вздыхает: — Я отнесу коробку на чердак. Только давай быстрее, у нас мало времени. Как только Люцифер выходит, Гермиона переодевается. Было бы интересно взглянуть на него, но даже не так — она хотела бы его зарисовать. Гермиона очень сильно любила рисовать, и, конечно, небольшой перерыв в рисовании, даже если это была целая ночь и всё утро, давали о себе знать. Хотя даже не так: сейчас Гермиона была на подъёме своего вдохновения и энергии, её окружали новые люди, пространства, разные вещи, которых она раньше не видела. Всё незнакомое вдохновляло, ей сразу же хотелось запечатлеть на бумаге всё, что понравилось. Ещё рисование давало возможность более глубоко понять человеческие эмоции и чувства. Иногда нарисованный задумчивый взгляд может раскрыть больше, чем тот, что Гермиона видела до этого. С бумаги и впрямь воспринималось всё легче, чем в жизни. Раньше Гермиона думала, куда бы она хотела поступить. Искусство казалось несерьёзным, особенно на фоне профессий её родителей. Обычное баловство. Гермиона считала и считает рисование увлечением, которое ей пригождается на биологическом факультете, снимает усталость, поднимает настроение, даёт большую уверенность, чем другие занятия. Она не любила слово «талант». Она считала, что талант — это вымысел. Любой талант — это вымысел, за которым стоит только труд. Иногда этот труд непосильный, когда человек буквально рискует всем, что имеет, чтобы стать лучшим, отказываясь от других дорог. Надо признать, что Гермиона всегда была трусливой. Она не была готова отказываться от всего ради того, чтобы стать лучшей. Она была готова идти петляющей, самой длинной дорогой, собирая по пути промежуточные цели, которые даже не входили в её планы, и не была готова отказываться от чего-либо: знаний, карьеры, денег, семьи. Она была жадной. Жадная и трусливая Гермиона гордилась всем, чего достигала, но никогда не считала себя талантливой. Скорее уж простой заучкой, книжным червем, хватающей вершки, но никогда не углубляющейся. Ей было страшно хоть в чём-нибудь определиться. Спроси у неё сейчас, чем она хочет заниматься, — она уйдёт в размышления обо всём и ни о чём, всё дальше и дальше отдаляясь от ответа. Биология — прикрытие. Искусство — увлечение. Экзорцизм — глупая нелепость. Перед ней открыты все пути и, на самом деле, для неё такое тревожное положение является самым комфортным. Переодевшись, Гермиона берёт свои многочисленные вещи и выходит из комнаты, в последний раз окинув её взглядом. Здесь было весело и страшно, но она надеется, что никогда не вернётся сюда. Люцифер ожидает её у лестницы. Оставив вещи на пороге дома, Гермиона, окинув взглядом округу, выискивает подходящие место. Падший ангел поворачивается к ней спиной, снимает с себя чёрную футболку, оголяя крепкую мускулистую спину. Видимо, Люцифер решает, что никуда идти не надо и подъездная дорога перед домом сойдёт. — Ничего, что тебя увидят все экзорцисты в таком виде? — Гермиона с тревогой смотрит на дом, а Люцифер в ответ простодушно хохочет. — Нет, я покажу только крылья, — и он расправляет их. Они вырастают из его спины, сначала совсем небольшие, обтянутые плёнкой. С каждым сантиметром крыльев всё большую часть его спины окрашивает в тёмно-красный кровь — это, вероятно, больно, но демон виду не подаёт. Крылья всё крупнее и крупнее, пока не становятся совсем огромными, загораживая собой так много света. Когда Люцифер распахивает их, Гермиона понимает, что те похожи на крылышки летучих мышей: кожаные, тонкие, чёрные, ловящие солнечные блики из-за свежей крови на них. В размахе они были гигантскими — больше трёх, а то и всех четырёх метров, но и тут Гермиона была уверена, что это совсем не предел. Люцифер взмахивает ими несколько раз, и Гермиона закрывает глаза, так как очень много земли, песка, камушков и сухих веточек поднимается в воздух. Ветер приподнимает подол ее платья, открывая почти полностью её сомкнутые ноги. — Хочешь полетать? Гермиона, конечно же, очень хочет (кто бы на её месте отказался?), но ей совершенно не нравится перспектива того, что она окажется буквально в зависимости от Люцифера. И всё-таки желание полетать побеждает. — Хочу. Она спускается вниз, даже не оглянувшись на дом за спиной. Люцифер складывает крылья и поворачивается к ней лицом — он видит, что Драко Малфой выходит на порог и встаёт в дверях, а Пэнси выглядывает из окна на них. — Крепко обхвати мою шею руками, — он склоняется над ней, позволяя Гермионе, вставшей на цыпочки, удобнее обхватить его за шею. Люцифер сжимает руки на её талии, притянув крепче к себе. — Можешь не держаться за меня, я никогда тебя не уроню, но, если тебе так будет спокойнее, обхвати меня ногами за пояс. Гермиона хихикает, и в этом смешке больше страха, чем веселья. Люди боялись летать, но Гермиона не была человеком — она должна была это понять окончательно. По крайней мере, так искренне считает Люцифер. — Тебе больно? Если больно, то не нужно. — Боль — это всего лишь чувство. В боли нет ничего страшного, — и с этими словами он снова раскрывает крылья и взмахивает ими несколько раз. — Какие они большие! — восторженно вскрикивает Гермиона, вплотную прижимаясь к его щеке своей. — Какие сильные! — Люцифер отрывается от земли и взмывает вверх. Набирая высоту он часто взмахивает крыльями, а Гермиона смотрит на них во все глаза. Они поднимаются выше деревьев, горы и даже выше полёта птиц — туда, где всё меньше и меньше становится кислорода, температура снижается, а солнце жарит кожу всё сильнее. Голова Гермионы кружится, она ослабляет руки, всё больше доверяя Люциферу, а тот очень крепко держит её, прижимая к себе. — Какая жалость, — говорит Люцифер на ухо Гермионе, — что сегодня отвратительно хорошая погода и нет облаков. Гермиона, хочешь посмотреть вниз? — Хочу. Они выпрямляются, летя теперь вдоль горизонта. Гермиона вдыхает запах падшего ангела: ваниль, корица, кардамон, шоколад, ром и кровь. Люцифер перестаёт взмахивать крыльями, паря и сбрасывая скорость. Теперь они на высоте, будто кто-то невидимый подвесил их в воздухе. Том вытягивает руки, отрывая Гермиону от своей груди. — Или не хочу, — она резко начинает плакать, и её губы сильно дрожат. — Не реви, — с серьёзным лицом приказывает Люцифер. — Отпусти руки. — Нет-нет-нет. Он держит её на вытянутых руках, и это чертовски страшно. Вдруг он её отпустит и она упадёт вниз головой? Будет падать так долго, но при этом очень быстро? Вдруг она так и умрёт, упав с огромной высоты вниз? — Ты мне не доверяешь? — Люцифер хмурится. — Посмотри мне в глаза и ответь: ты мне не доверяешь? Доверие, родившееся по отношению к нему, испаряется с каждой секундой беспорядочных мыслей о смерти. — Д-доверяю, — она лжёт. Если верить физике, то ветер должен относить их голоса, потоки воздуха должны не давать им нормально смотреть друг на друга, но почему-то сейчас законы физики как будто не работают. Гермиона думает, что этот полёт больше магия, чем биология или физика, — его точно нельзя хоть как-то обосновать современной наукой. Это слишком сказочно и фантастично, как из книжки, фильма или комикса. Она опускает руки. Те скользкие от холодного пота, который её пробивал насквозь, и дрожат. Страх — липкое и неприятное чувство, которое мешает трезво мыслить, а доверие исцеляет от страха. Гермиона сильно, до бегающих перед глазами крупиц, сжимает веки. Люцифер перемещает её в руках, поворачивая по часовой стрелке затылком к его лицу, а потом всё так же крепко прижимает к груди, обхватив её ноги своими ногами, чтобы они были более прямыми. Гермиона открывает глаза. Внизу так красиво: земля похожа на лоскутное одеяло — дороги разрезают полотна бархатной зелени полей и лесов; города и посёлки похожи на округлые сети разных оттенков красного, оранжевого и жёлтого с вкраплением зелёного; серебристая синь озёр и рек, будто шёлк, отражает солнечные лучи и переливается, а белая ледниковая шапка на одной вершине сияет, словно иноземная жемчужина. Гермиона восторженно охает: одно дело видеть это через иллюминатор самолёта, другое — вживую. Люцифер неожиданно складывает крылья, и они резко подают вниз. Гермиона сжимается от страха. Её сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Она испуганно кричит, и Люцифер снова раскрывает крылья, прервав их падение, вновь планируя над землёй. — Том, никогда больше так не делай! — Как? — его счастливый смех позволяет Гермионе расслабиться, хотя она всё ещё очень зла. — Никогда-никогда не делай это! Том складывает крылья, нарочно не подчиняясь её отчаянному запрету, и они снова падают вниз. Гермиона кричит до хрипоты и боли в горле. Демон долгие мгновения не раскрывает крылья, специально издеваясь, наслаждаясь выплеском её эмоций, но в какой-то момент резко раскрывает крылья и зависает в воздхе, снисходя до потребности Гермионы в самосохранении и удерживая их от дальнейшего падения. Земля сейчас гораздо ближе, теперь можно разглядеть меньше пространства внизу, зато более детально. — Чёрт бы тебя побрал, Том! Мы же умрём! Умрём! — Какая глупость! Бессмертные не умирают! Он начинает лететь, не планируя, набирая скорость и совершая немыслимые трюки, кружить и кружить до полуобморочного состояния и истеричного хохота Гермионы. Вскоре ей кажется, что всё ею съеденное и выпитое окажется снаружи, иначе просто невозможно. — Поймай ветер, — говорит Люцифер уверенно. — Раскрой руки, поймай его ладонями, пропусти сквозь пальцы. Ощути свободу, которой ты лишена. Его вдохновляющие речи не помогают. Гермиона боится слишком сильно, чтобы отнять руки от его пальцев. Завершая полёт плавным и медленным планированием над озёрной гладью так, что подол платья Гермионы почти касается воды, а она может в отражении увидеть своё заплаканное и раскрасневшееся лицо и довольную широкую улыбку Люцифера, которую он в конце прячет за её волосами. Люцифер возвращает Гермиону обратно — ставит на ноги перед домом, где уже собрались все экзорцисты. Драко заметно напряжён, но его явно что-то останавливает от выражения своего недовольства. Абраксас же выглядит весьма расслабленным и даже слегка недовольным. Как только Люцифер отпускает Гермиону, её ноги подкашиваются, и Пэнси тут же подхватывает подругу. — Я думала, что умру, — полушёпотом сообщает она всем собравшимся, — но оно того стоило. — Полетаем? — Люцифер протягивает руку к Пэнси. — Ещё чего, — отрезает та. Абраксас Малфой, прищурившись, спрашивает Люцифера: — Я правильно понимаю, что ты отказываешься ехать со мной? — Я своим ходом доберусь до вашего жалкого жилища, — взмахнув несколько раз крыльями, Люцифер вновь набирает высоту и исчезает из виду.***
Гермиона рисует указательным пальцем по заднему сидению кружочки. Так неловко — сидеть с ним снова сзади. Почему Драко садится именно с ней, если может сидеть на пассажирском сидении рядом с водителем? Почему он не вместе с Пэнси? Почему рядом с ней? Так неловко и глупо. О чём она только думает? Кружки не кончаются, время тянется, как жвачка. Неожиданно Драко накрывает кисть Гермионы ладонью и крепко сжимает. Всю её сущность будто бы прошибает насквозь электрический заряд. Щёки мгновенно вспыхивают, ладони потеют. Гермиона не знает, как перестать кусать губы и, чёрт побери, думать о том поцелуе и словах, которые он ей сказал. Его душу уже не спасти, но… Как же там было дальше? Он спасёт её. Гермиона отводит взгляд, смотрит на рюкзак, в котором лежит планшет. Лучше будет, если она перестанет испытывать эти неловкость и смущение, достанет свою ладонь из его руки, возьмёт графический планшет и начнёт рисовать, чтобы хоть как-то усмирить своё бешено стучащее сердце. Почему он сжимает её руку? Почему прикасается к ней? Ей так неловко. Она хотела ехать в компании Пэнси, чтобы весело разговаривать о чём угодно, расспрашивать её обо всём, включая и факты о Драко, но, видно, не судьба. Так приятно ощущать теплоту его руки на своей. Они ещё не выехали из леса и их порядком трясёт. Смысла доставать планшет прямо сейчас нет, но Гермиона больше не может не думать о его ладони: горячей, шершавой, большой и сильной. — Вы так притихли, — Пэнси нарушает повисшую тишину в салоне. — Не заснули? Я думала, что вы не умолкните ни на минуту, как только сядете в машину, — Драко крепче сжимает ладонь Гермионы. — Может, я включу музыку? Если вы разговаривать не хотите. — Я думала, Драко поедет со своим дедушкой, поэтому… — Драко отнимает свою руку от её слишком резко, и Гермиона не заканчивает свою мысль. Она боится посмотреть на него. — Они плохо ладят, — Пэнси смеётся. — Какую музыку предпочитаешь, Гермиона? Драко молчит, и Гермиона всё-таки решается посмотреть на него. — Даже не знаю… Поставь ту, что тебе нравится, — говорит она, притягивая к груди рюкзак. — Мне интересно, что ты обычно слушаешь. Малфой сидит, разглядывая проскальзывающий мимо пейзаж, будто за эти дни на него не насмотрелся ещё. Гермиона понимает, что сказала что-то не то, но уже не может это исправить. — А тебе не интересно, что обычно слушает Драко? — Пэнси смотрит в зеркало заднего вида. — Это его машина, поэтому у меня прямой доступ к его плейлисту. — Включай уже, — у Драко удивительный талант к ворчанию. Он достаёт из кармана телефон и начинает рыться в его настройках. Гермиона переводит взгляд в окно. Так почему же он сел сюда? Потому, что это его машина? Уступил Пэнси место за рулём, потому что она его попросила? Или, может, потому что Гермиона ему нравится? Почему он сел на заднее сидение с ней? Что это значит? Так неловко. Пэнси включает музыку. Играет хороший альтернативный рок из начала двухтысячных: всё началось с AFI, и Гермиона очень удивляется, услышав их ”The Days Of The Phoenix”. Она думает, что это ошибка, но то, как подпевает Пэнси, и усмешка Драко развеивают её сомнения: ему действительно нравится такая музыка. Услышав ”A Place for My Head” Гермиона не верит своим ушам, потому что она не то чтобы удивлена, просто оказывается к такому не готова. Гермиона закрывает лицо руками, пытаясь скрыть свои эмоции ото всех. Она не хочет никого обидеть, но ей очень смешно. Вновь случается недопонимание. Драко, скорее всего, обижается, поэтому говорит: — Экзорцисты тоже люди и ничто человеческое им не чуждо, представляешь? — Драко, прекращай язвить. Мир Гермионы только что перевернулся. Не усугубляй, — Пэнси быстро заставляет его прекратить поток мыслей и упрёков вслух. Он явно слушает то, что не слушает большинство из его окружения. И, скорее всего, не в первый раз встречается с подобной реакцией. ”Coma White” Мерлина Мэнсона становится последней каплей, и Гермиона разражается истеричным хохотом. Таким, что Пэнси выключает музыку, а Малфой вручает Гермионе платок, чтобы она вытерла выступившие на глаза слёзы. — Только не говори, что ты слушаешь Green Day. — Я слушаю Green Day. — Он слушает Green Day, Пэнси! — Гермиона хватается за переднее сидение и тормошит подругу за плечо. — Он слушает рок. Этот пуританин слушает рок! Пэнси звонко смеётся. — Я тоже геймерша, и что? Не понимаю, почему ты так удивляешься? — Но… — Гермиона краснеет. Кровь приливает с новой силой к её лицу. — Мне тоже нравится такая музыка, как видишь, — Пэнси заправляет за ухо несколько прядей. Драко красноречиво хмыкает, намекая, что это совершенно не так. — Что? Правда. — Вы обязаны включить ”Jesus of Suburbia” и спеть, не запнувшись! — услышав это, Драко начинает что-то ещё более активно делать в своём телефоне, а Пэнси ни капли не сбавляет темпа, аккуратно ведя машину, и при этом ещё успевает перещёлкивать кнопки аудиосистемы. — Я могу подключить её к своему телефону, — Гермиона не выдерживает активную перемотку Пэнси, которая смотрит то на дорогу, то на проигрыватель, то вообще в зеркало заднего вида. — Уж лучше я, — Драко протискивается в промежуток между передними сидениями, убирает руку Пэнси от несчастной кнопки и нажимает на другую. Его телефон сопрягается, Драко включает требуемую Гермионой композицию. Как только Билли Джо Армстронг берёт первую ноту, Гермиона замирает, наблюдая за тем, как Драко начинает петь, а Пэнси прибавляет звук. Ей уже уши закладывает, но она смотрит во все глаза на губы Драко, который точно знает текст и поёт без запинки. Его голос не так различим, как музыка, но она его немного может слышать:At the center of the Earth In the parking lot Of the 7-11 were I was taught The motto was just a lie It says home is where your heart is But what a shame Cause everyone's heart Doesn't beat the same It's beating out of time City of the dead At the end of another lost highway Signs misleading to nowhere City of the damned Lost children with dirty faces today No one really seems to care.
Они едут так какое-то время, поют разные песни, Гермиона даже хрипнет окончательно — настолько она отдаётся этому занятию, но все в конечном итоге устают, начинают хотеть пить и побыть немного в тишине. Гермиона опускает окно, потому что ей явно не хватает воздуха, и всё-таки достаёт планшет. Она выводит его из спящего режима, берёт стилус и открывает программу. Создаёт новый холст. Выбирая цвет, она останавливается на почти чёрном, но с небольшим оттенком синего. Таким цветом ей приятно рисовать наброски. Сначала она долгое время рисует то, что видела вовремя полёта с Люцифером: лоскутную землю, озеро, рябь озеро, их отражение в ряби озера. Потом приступает и к Люциферу, к его большим крыльям, к складочкам, которые она видела на его спине. Зарисовки даются легко и сложно одновременно — это всегда поиск нужных линий. Гермиона рисует его в разных позах. Если сравнивать Люцифера-статую и Люцифера живого — между ними большая разница. Те, обрубленные, крылья были другими. Гермиона в этом уверена, потому что они даже крепились по-другому (основание же осталось у их статуи), она даже видела небольшие перья. Статуя Люцифера была гораздо больше, могучее, следовательно, и крылья у него должны были быть сильнее. Но эти… эти тоже красивы. По-своему. Переливающиеся на свету, из тонкой тёмной кожи, но при этом плотно натянутой, когда раскрываются. Они красивы. Ещё в полёте Люцифер сказал, что они уродские. Гермионе так не показалось. Драко наблюдает за тем, как она рисует. Искоса, исподтишка, но, когда понимает, что Гермиона не обращает ни на что внимания, перестаёт делать вид, что не смотрит. Наблюдает в открытую. И когда зарисовка с Люцифером, стоящим в полный рост и с распахнутыми с крыльями, закончена, Драко не удерживается от комментария: — Хм… Это Бэтмен? Гермиона, кажется, не слышит его вопроса. Она продолжает рисовать и выводит рядом застывшего в полёте Люцифера: — Нет, Бэтмен не летает, — Драко озадачен. — Погоди, это Супермен с крыльями летучей мыши вместо плаща? Нарисуй его с кулаком, выставленным вперёд. — Драко, отстань от Гермионы. Пэнси ведёт машину аккуратно и плавно. Драко и Пэнси начинают подкалывать друг друга по поводу и без, но уже больше от скуки. Гермиона даже не вслушивается в их разговоры. Она думает о том, что, на самом деле, шутка Драко очень даже смешная и её стоит зарисовать, чтобы потом посмотреть на обиженное (Гермиона в этом уверена) лицо Люцифера. Ему не нравится Супермен, по крайней мере, он сказал, что это наивная сказка для детей. Интересно, если подарить Люциферу что-то с Бэтменом, он будет этому рад? Хотя что ему подаришь, если он сам всё, что угодно, может себе сам достать? Нет, не всё. Она может что-нибудь нарисовать для него. Ему, наверное, никто не дарил рисунков с ним в роли Бэтмена. Маска и костюм ему бы пришлись к лицу. Гермиона считает, что рисует она не очень хорошо, даже паршиво, и дарить свои рисунки демону — плохая идея (с её-то уровнем). Она не профессиональная художница. Она никогда не задумывалась о том, чтобы рисовать портреты всерьёз. Знания и навыки её скудны. Ладно, это всего лишь увлечение. Шуточное увлечение, родившиеся ещё в детстве от длительного одиночества. Одни танцевали, занимались спортом, пели, играли на инструментах, а Гермиона читала и рисовала. Рисовала и читала. Училась, училась, училась, а когда ей становилось слишком грустно, когда непонятная, неизведанная, ниоткуда взявшаяся тоска вдруг накатывала на неё, а родителей рядом не было, и её пёс спал, свернувшись на своей подстилке, Гермиона чувствовала себя по-настоящему одинокой. И тогда она рисовала всё, что ей приходило в голову. Но больше всего ей нравилось рисовать цветы, которые она часами рассматривала в садах и парках: когда гуляла с няней, ходила в школу или оставалась на каникулах одна. В Японии были красивые парки и сады. Гермиона любила гулять по улицам. Летом здесь часто было невыносимо жарко и душно. Она покупала мороженое, брала с собой большой альбом, карандаш и ластик, и часами пропадала на улице, рассматривая цветы: незабудки, лютики, маки. Когда у Гермионы появился телефон, она выходила на прогулку с собакой и делала много фотографий, которые позже зарисовывала. Она часто рисовала себя. Ей было интересно, как устроено её тело, как оно движется. В Японии искусство было обязательным. Рисунок в Японии преподавался профессионально. И Гермиона даже ходила в художественный клуб в старшей школе. Но всё равно она была не уверена в себе. Дело, наверное, в том, что она никогда не была честна с собой. На вопрос о том, что такое творчество, она всегда отвечала заученными словами. Своих у неё не было, а если и были, то зачем их произносить. Да и кому?.. Даже если только себе — зачем? Рисование — это увлечение. Оно ей нравилось. Не больше. Гермиона знала тех, кто хотел стать профессиональным художником. Её подруга поступила в Тодай на факультет изящных искусств. Гермиона могла бы тоже, но после смерти родителей она вернулась на родину к бабушке, потому что одиночество накрыло с головой. Правда, и здесь оно долгое время не отступало. Гермиона начинает зарисовывать профиль Драко, который рассказывает Пэнси о том, что его заставляют учится на обычной специальности, хотя ему это вообще не нужно, ведь он экзорцист и на этом точка; что он не понимает Пэнси, которая вечно делает вид, что её устраивает биология, хотя она её терпеть не может. — Почему? — Гермиона вклинивается в их разговор. — В смысле? — Драко осматривает Гермиону любопытным взглядом. — Почему ты не хочешь учиться чему-то новому? Драко разворачивается к Гермионе всем корпусом, опирается локтем в сидение и опускает голову на ладонь, смотря на неё, как на дурочку: — Потому что я нашёл своё призвание, и это бессмысленная трата времени. Я не готов общаться с теми, кто мне неинтересен, и просиживать штаны без дела. — Звучит, как оправдание. — Нет, — Драко постукивает пальцами по обивке, — если бы мне поручили следить за тобой, тогда бы я, конечно, следовал за тобой по пятам, поступил туда, где учишься ты, но это поручили другим. — Мне и Рону. — И вы даже с этим не справились, — ядовито произнёс он, одаривая макушку Пэнси прожигающим взглядом. — Не то чтобы мне это было интересно, конечно, но приказ есть приказ. Думаю, с сегодняшнего дня мы не будем часто видеться. Пэнси хихикает, но быстро перестаёт. Гермиона не хочет говорить, что совсем не рада этому. Она утыкается снова в планшет, безостановочно рисуя всю дорогу до особняка Малфоев.***
Назвать домом то, что видит перед собой Гермиона, решительно не получается. Перед ней большое аристократическое поместье, которому явно больше двух или даже трёх столетий, похожее на небольшой замок: с широкой подъездной дорогой, большим мостом, охраняемым мраморными статуями львов, выпустивших когти в гранитную ограду моста. Безупречный парк, в котором растут не только привычные деревья, но и большие, буйно цветущие рододендроны, которые Гермиона видела разве что только в Королевском ботаническом саду в Лондоне. Здесь под их многовековыми кронами можно было укрыться в летнюю жару и зачарованно рассматривать отражение в чистейшей воде, что бежала по устланному камнями каналу округлой формы. Пэнси заворачивает не к парадному входу, а к тому, что находится со стороны сада, остановив автомобиль в тени огромного раскидистого дуба. Как только Гермиона выходит из машины и забирает свои вещи из багажника, она замечает, как по одной из извилистых тропинок шумно и шустро приближаются двое, а стеклянная дверь оранжереи распахивается и из неё выходит молодая и красивая женщина, чем-то похожая на Драко. Она одета в садовую одежду и стягивает с рук рабочие перчатки. — Опять эта блаженная, — закатив глаза, говорит Малфой, доставая свою сумку и вешая её на плечо. — Мама, я вернулся! — он машет ей рукой, обходя машину, и та отвечает тем же жестом. Абраксас подходит к Гермионе. Он кажется весёлым. — Полумна, добрый день! — окликает он незнакомку, быстро пробежавшую мимо них с несколькими пакетами в руках, в которых плавают рыбы. Мальчишка, бегущий за ней, приостанавливается возле Абраксаса Малфоя, кланяется ему и произносит: — Извините нас, мистер Малфой. Привет, Драко, — и он тут же бежит за девочкой. — Луна! Луна! Подожди меня, Луна! Эта девочка подбегает к мягко улыбающейся матери Драко, и сейчас они похожи на мать и дочь, так как их волосы, глаза и даже черты лица неуловимо родственны. — Они умирают, — говорит Луна прямо. — Их нужно спасти. — Надеюсь, на этот раз это не пираньи! — Драко кричит вслед уходящим в оранжерею людям, на что незнакомый Гермионе мальчик удивлённо оборачивается: — Конечно, нет! Фред и Джордж становятся за спиной Абраксаса Малфоя. Тот забирает у Гермионы вещи и произносит: — Мисс Грейнджер, можете выбрать любую из свободных комнат в доме, и она станет вашей, — из дома выходят две темноволосые девушки, одетые в элегантные тёмные платья и подходят к ним. — Гермиона Грейнджер теперь будет жить у нас дома. Это мои подопечные — Астория и Дафна Гринграсс. Я буду рад, если вы подружитесь. Девушки перехватывают вещи Гермионы из рук Абраксаса. Гермиона пытается забрать их себе, но тот удерживает ее чуть крепче, чем ранее, рядом с собой. — Это их обязанность, мисс Грейнджер. В это время Драко и Пэнси общаются в отдалении от всех остальных. Пэнси машет уходящий в дом Гермионе рукой: — Я позвоню тебе вечером. Не волнуйся, всё будет хорошо.***
В кабинете у Абраксаса Малфоя просторно и уютно, несмотря на то, что комната выглядит слишком большой и не наполненной личными вещами. — Я ещё не обжился. Недавно вернулся из Рима. Что ж, — Абраксас садится в мягкое кресло, стоящее у камина, спиной к окну. — Гермиона, у меня есть к тебе предложение. Гермиона садится в кресло напротив: — Какое? — Я обучу тебя, предоставлю защиту и избавлю от одержимости Люцифером, взамен же ты будешь моей незаменимой карающей дланью. Она думает, что ослышалась, но сидящий перед ней весьма эксцентричный человек, похожий на спустившееся с Небес чудаковатое божество, вовсе не шутит, наоборот, он серьёзен. — Вы шутите? — Гермиона смеётся. — Конечно, шутите. Быть такого не может, чтобы меня кто-то посчитал пригодной для подобного. Абраксас подаётся вперёд: — Моя дорогая Чёрная звезда, — он ловит ладони Гермионы, гладит их пальцами, нежно сжав запястья, при этом крепко её держа, — ты всё ещё надеешься, что сможешь жить как прежде? Это невозможно. Пойми, без покровительства влиятельной семьи тебя убьют либо одни, либо другие. Но даже покровительство не сможет долго тебя спасать — только твоя сила станет твоей самой надёжной защитой. — Кто меня убьёт? — Гермиона хмурится и делает попытку вырвать руки, но Абраксас её не отпускает. — Те, кто считают, что твоё существование здесь нарушает хрупкий баланс, которого, к слову, никогда и не было. Их много, и все они уже знают о твоём пробуждении. — Кто это? — Демоны, нефилимы, экзорцисты, люди… Правда в том, что ты — опасна. Тебе не рады ни здесь, ни там, ни где бы то ни было. Я даже не уверен, что после смерти тебе будут рады на Небесах или в Преисподней. Пойми, ты, как не закрытые врата в иной мир, ты — потерянный ключ, брешь в стене, ошибка, которую пропустили и не исправили вовремя. С тобой я смогу изменить всё. В комнате раздаётся хлопок, после которого появляется Люцифер. Его крылья едва помещаются в этой комнате. Однако он не спешит их сложить, наоборот, выглядит он внушительно и действует очень решительно, ни на секунду не замедляясь. — Не от меня ли ты хотел избавиться, крысёныш? — он сжимает плечи Гермионы, поднимая её с кресла и освобождая от рук главы Ордена. — Она — моя. У тебя не хватит ни сил, ни жизней, чтобы изменить этот факт. — Ты даже ненастоящий, всего лишь духовная проекция. Что ты сделаешь, если её захотят убить? Закроешь своим вымышленным обликом? Внушишь отступить? А если не сработает? Задавая вопросы, Абраксас наступает на них, пока не встаёт перед Гермионой, которую прижимает к себе Люцифер, вплотную. Он протягивает к нему руку и сжимает его шею крепко, намертво, несомненно, намереваясь его удушить или… Гермиона, смотрящая на это всё снизу вверх, не знает, о чём он думает, но Люцифер исчезает из его рук, и она валится от потери равновесия и неожиданности на пол. — Как видишь, демоны чертовски ненадёжны, — произносит Абраксас, вытирая руку белым носовым платком, а потом протягивает её Гермионе, помогая той встать. — Он бросит тебя, как только ты перестанешь быть ему нужной. Не хочешь рассказать мне об условиях вашего контракта? Люцифер бесшумно появляется за спиной Абраксаса и тут же, прямо на глазах у Гермионы, сворачивает ему шею. Тот безжизненно падает на пол к ногам Гермионы. — Ты убил его! — кричит она, прикрывая рот рукой. — Самую малость, — Люцифер показывает пальцами соответствующий жест, прищурив один глаз. Гермиона присаживается перед Абраксасом, убирает его волосы с шеи и попытается нащупать пульс. — Не переживай, — Люцифер в это время отряхивает свою спину от запёкшейся крови, — он скоро очнётся. — Но его шея сломана. Люцифер смеётся: — Шея, а не сердце. Ты ещё слишком чиста и ничего не понимаешь. Экзорцисты такие же чудовища, как и демоны. Мы отличаемся от людей. Абраксас шевелится, что становится для Гермионы ещё более неожиданным. Он опирается на руки, а потом и вовсе садится на пол, сжимая голову руками и болезненно корчась: — Господи, как же больно… — стонет он. — О, только не на мой персидский ковёр. — Вы живы? — Конечно, я жив. — К слову о том, что я сделаю, если Гермиону попытаются убить, — Люцифер натягивает на себя чёрную футболку, после чего плюхается в кресло и забрасывает ноги на журнальный столик. — Я убью первым. — Похвально, — кажется, Малфоя это не задевает. Он только растирает руками шею, а потом качает головой. — Как тебе такой телохранитель, Гермиона? — Во всех отношениях я лучше тебя. — Да ну? — Ну да, — и Люцифер смеётся. Гермиона думает, что всё слишком запутано. Ей нужно сказать, что она хочет жить как раньше, в общежитии и ей вовсе не нужна комната в этом доме. Гермиона пытается вклиниться в назревший конфликт и отказать Абраксасу, но Люцифер её опережает: — Но я согласен, что тебе, Гермиона, небезопасно жить одной. Тебе, в принципе, небезопасно даже выходить на улицу. И я тебе крайне не советую уходить отсюда, если ты не хочешь умереть раньше, чем предначертано. — Ей никто ещё не рассказал о том, что означает звезда на её руке? — Твой внук что-то невнятное промямлил про принадлежность этого цвета мне, что является абсолютным религиозным бредом. Но, похоже, ты знаешь о подлинной природе её силы. Гермиона набирает побольше воздуха в лёгкие, прежде чем почти крикнуть во весь голос: — Не говорите обо мне так, будто меня здесь нет! Расскажите мне об этой силе правду. Абраксас и Люцифер переглядываются, после чего переводят взгляды на неё, и Малфой говорит первым: — Ты способна уничтожить Преисподнюю. — Не только Преисподнюю, если на то пошло, — Люцифер пожимает плечами. — Ну да ладно. Вещай, белобрысый. — Немногие знают, что ты можешь не только перемещаться через пространство. Ты так же можешь разрушать чужое для тебя пространство изнутри, путешествовать по нему, даже жить в нём. Я уверен, ты сможешь освобождать души и управлять ими, хотя и не умеешь этого пока. Ты — ключ. — Ох уж эти твои аллегории и метафоры, крысёныш. Без них не умеешь? Чёрная звезда — одна из вестников Апокалипсиса. И тут уже Абраксасу наступает время замолчать и долго переваривать услышанное. — Одна? Их разве несколько? — Гермиона в полной растерянности. — Если говорить о всадниках, о которых могли подумать сидящие здесь экзорцисты, их всего четверо, но к тебе они не имеют отношения. Они сами по себе. Честно признаюсь, хоть для них я кровный дед и дядя, меня они не слушают и живут так, как пожелают. Вестников трое, и это уже другой разговор. Их создал не я. Они никогда не рождались. Это плод божественной воли. Когда Хаос преуспевает в своих планах, пробуждаются они — как последняя надежда. Так как время циклично, это произойдёт снова. Не важно когда — сейчас или через сотню-другую тысячелетий — наступит всеобщая тьма и пустота. Хаос пытается добраться до ядра этого мира, чтобы его уничтожить, а Чёрная, Белая звезда и звезда Тишины должны это остановить, либо случится неизбежное — всё исчезнет, даже Небеса и Создатель. Наличие Чёрной звезды вовсе не говорит о том, что ты вестница, просто ты одна из немногих, кто относится к хранителям силы, в которых она может пробудиться. Твоё тело для неё сосуд, как и тела членов этой семьи — сосуды для Белой звезды. Поэтому у этого крысёныша есть ложное представление о том, что он, якобы, может тебя обучить, так как имеет схожую с тобой силу. Это в корне неверно. То, что может он — никогда не сможешь ты, а то, что можешь ты — никогда не сможет он. Его глаза темнее чёрного, в них можно утонуть и Гермиона тонет, слушая его повествование. У неё много вопросов. Очень много вопросов. — Кто мои родители? — Я не знаю, но знаю только одно — у простых людей родиться такая, как ты, не могла. И слабый человек, одержимый мною, так долго прожить бы не смог. — Он прав, — Абраксас кивает. — Обычные люди, если они одержимы демонами, живут недолго и сопротивляться им не могут. Их воля полностью подавлена. Даже если они выживают, то теряют рассудок после этого. Твои духовные родители не обычные люди, но твоя душа сильнее, чем может показаться. Тебе ни в коем случае нельзя показывать свои настоящие способности. Ты должна их скрывать ото всех. И то, что сейчас ты узнала, должно остаться тайной, которая известна только нам троим. — Правда слишком опасна и твоя жизнь на волоске, — подтверждает Люцифер. — Надеюсь, мы договорились? Ты слушаешь меня и не своевольничаешь. — Твоя защита — долг моей семьи. Люцифер усмехается: — Кстати, я присмотрел нам комнату, — тянет он, вставая с кресла. — Пойдём, пока у милых девочек не отвалились руки. — Но… — Гермиона не хочет уходить, однако, Том крепко сжимает её руку в своей и уводит из кабинета. — Пойдём отсюда. Мне не нравится этот крысёныш, хоть он и не лжёт. Все вопросы ты можешь задать мне, и я на них отвечу, только не в этом месте. Не там, где он может слышать нас.***
— Поверить не могу, — Драко, вышедший из комнаты, которая была через стену, одаривает Гермиону и Люцифера испепеляющим взглядом, — из двадцати двух свободных спален ты выбрала именно эту! Гермиона заносит свои вещи внутрь, и Драко проходит за ней следом всё такой же недовольный. — Слушай, ты бы ещё мою выбрала, ну а что? Люцифер залезает на подоконник и смотрит в окно. — Ещё и этот будет здесь! Гермиона раскрывает чемодан и начинает распаковывать вещи. — У меня раскалывается голова, Драко, — тихо говорит она, и садится на высокую кровать, под тяжёлым парчовым балдахином, на котором вышиты диковинные птицы и лилии. Гермиона опускает голову на руки и сжимает её. — Если хочешь поругаться, приходи в другой раз. Или лучше заткнись и проваливай! Драко уходит, но возвращается спустя минуту, и в этот раз Гермиона уже готова зарыдать от бессилия, но он вручает ей стакан воды и таблетку аспирина. — Только хорошо пообедай, как тебе станет лучше. На глаза Гермионы наворачиваются слёзы, и она мямлит: — Спасибо, — после чего выпивает обезболивающее и ложится, притянув к груди колени и обняв их. — А он заботливый, — говорит Люцифер, стоит Драко уйти. Гермиона только стонет в ответ. У неё, честно, нет сил ни на что, даже на то, чтобы кивнуть Люциферу. Тело ноет, голова раскалывается, мысли не дают покоя своим бесконечным потоком, который обрушивается на неё снова и снова с нарастающей силой. Ей хочется простого человеческого умереть прямо здесь и сейчас; но это всё от малодушия, конечно же. Гермионе всё больше кажется, что она на грани сумасшествия, а может, она и вовсе в него окунулась с головой и не способна отсюда выбраться. Но правда в том, что сумасшедшие люди не признают этого, а причисляют себя к адекватному и здоровому большинству. Как же раскалывается голова… Аспирин не помогает. Ничего не помогает, даже тишина и мнимое одиночество. Конечно, Гермиона не одна. Люцифер не ушёл, не оставил её наедине с собой и бесконечным круговоротом мыслей, которые затягивают её всё глубже и глубже. Это чувство так похоже на то, когда уже выбиваешься из сил и поток уносит тело на дно. Отхаркивая вспененную кровь из лёгких, Гермиона в тот раз пообещала себе, что выживет и будет бороться всегда. Нужно выжить. Необходимо. — Мои папа и мама, — Гермиона шепчет совсем тихо, хотя для того, чтобы общаться с Люцифером, вовсе необязательно говорить. — Я люблю своих родителей. Я люблю их. Когда ты говоришь мне, что мои родители — не те, когда это говорят другие… я не могу вам поверить. Как это? Как это «не те»? Я — это я. И они — это они. — Мне непонятны твои чувства, как и тебе не будут понятны мои, дитя. Не обманывайся нашим похожим обликом. Человеческие чувства далеки от меня. Я не понимаю, почему тебя так задевает то, что твои духовные родители — не твои физические? Это так сложно для тебя? Пойми, душа и тело связаны, но ты всегда можешь считать себя только дочерью своих кровных родителей. Они тебя воспитывали, окружали заботой и любили. В отличие от духовных, которые зачали тебя и бросили в одиночестве, в мире, чуждом твоей душе. Но если ты не примешь правду о своём происхождении, если не примешь себя, твоё существование обречено. Ты не сможешь сражаться. Видишь, уже сейчас ты готова бросить всё и поплыть по течению. Ты задумываешься о смерти, как о правильном выходе. Ты действительно ничего не потеряешь, если умрёшь. Разве что возможность постареть да пройти свой путь в человеческом обществе. Не так уж и много, но существенно. Смерть приходит к тем, кто смирился, что смысла в их существовании нет. Смирение означает конец существования. Я смогу найти другую душу, я смогу воспользоваться иными методами, чтобы достичь желаемого, если ты умрёшь. Гермиона ещё больше сжимается, всё глубже уходит в себя. Люцифер достаёт из кармана брюк пистолет и бросает его на кровать рядом с ней. — Можешь убить себя сама. Он заряжен и снят с предохранителя. Только помни, что твоя жизнь связана с жизнью мальчишки. Умрёшь ты — умрёт он. Так будет какое-то время, пока связь не ослабнет. Но если тебе так мучительно жить, прекрати всё и избавь Драко от существования в этом мрачном для него мире, наполненном одной яростью и агрессией по отношению к себе. Ты не одна такая. Ты не одна. Люцифер смотрит в окно. Он видит, как к дому приближаются знакомые ему белые фигуры. Демон встаёт с подоконника и подходит к Гермионе. — У меня мало времени, — говорит он, поднимая Гермиону с кровати и ставя на пол. — Веди себя тихо, — Люцифер прикладывает к губам палец, после чего обхватывает её лицо ладонями и целует в сомкнутые губы. Это неожиданно. Это опаляет кожу и приводит Гермиону в чувство. Она вздрагивает, опускает веки, после чего Люцифер исчезает. Шум доносится снизу. У Гермионы подкашиваются ноги и в груди сильно щемит. Она опирается о кровать и опускается на неё. Боль пронзает грудь насквозь. Она задыхается. Шум не прекращается. Несколько человек бегут по коридору, их шаги всё отдаляются. Пространство смещается, всё кружится перед глазами. Гермиона видит белый образ перед собой. — Кто ты? — он ей незнаком. От этого образа веет холодом. Грудь пронзает не только боль, но уже и серебристый, покрытый уже чьей-то свежей кровью, наконечник копья. Комната удлиняется, в ней становится нечем дышать, горячая кровь наполняет рот. Сердце, насаженное на металл, трепещет. — Вы… — слышится голос, и два тела одновременно падают на пол.***
Когда они говорили о том, что места бедной девочке нет нигде — никто не преувеличивал. Ангелы, которые дали жизнь роду Малфоев, нагрянули внезапно, как первый снег в июле. Величественные и отстранённые, они смотрели на Абраксаса свысока. Предки, которые не раздумывая и не выслушав Абраксаса, тут же затеяли сражение в холле с Люцифером. Оно длилось недолго, и всё складывалось не в пользу последнего. Когда демон внезапно рухнул на мрамор, забрызгав его собственной кровью, почувствовался сильный запах серы. Она сочилась из его груди, хотя ангелы ни разу не попали в него. Абраксас поднимает взгляд на прародительницу, которая с копьём в руках поднимается наверх по лестнице, следуя в направлении спален. Люцифер тянется рукой ей вслед, но окончательно замирает. — Абраксас, ты ничего не скрываешь от меня? — прародитель смотрит на него пронзительным взглядом, сжимая в руках священный кинжал, переливавшийся божественным светом. Тело Люцифера исчезает, будто его никогда и не было, как и его кровь. — Я ничего не скрываю от вас, — Абраксас встаёт на колени, в почтении склонив голову перед предком, не смея оторвать взгляд от пола. — Ты должен принять нашу волю, — слышится голос прародительницы сверху. — Наша воля — закон для тебя и всего рода, — она опускает руку на его голову. Никакого тепла от неё не исходит — только всепоглощающий холод. Они покидают дом так же быстро и внезапно, как и появились. Абраксас поднимается наверх, увидев пятна крови на полу, которые тянутся до открытой двери. Войдя внутрь, Абраксас сразу же видит лежащего на полу внука. Тот не дышит. Он мёртв. Бездыханная Гермиона лежит на полу перед кроватью. Их руки тянутся друг к другу. — Драко, — зовёт Абраксас, опускаясь перед телом на колени и притягивая его к себе. — Арктурус, — он прижимает его ещё крепче к груди, понимая, что в этом мире всё кончено. Пора отсчитывать время назад.