***
Драко не нравилось, что все шли за ним. Сначала за его спиной упрямой тенью шёл Люцифер, но потом к нему молчаливо присоединились все трое: Фред, глупо размахивающий катаной в воздухе, Пэнси, жмущаяся к обоим Уизли и смотрящая на Люцифера со страхом, которого раньше не было, и Джордж, пытающийся через силу завязать разговор, хотя его попытки никто не поддерживает. Особенно Драко. Сердце тарахтело, виски пульсировали, в ушах стоял необычный шум — смесь знакомых голосов и криков, на которые он шёл. Они были тихими, но с каждым новым пройденным метром становились всё понятнее. Драко даже знал, куда он шёл, в какую сторону и что было в глубине леса. Когда-то давно, когда его бабушка была жива, они ходили в то место. Ей нравилось лесное озеро — совсем небольшое, спрятанное от глаз в глубине лесного массива. Дедушка Абраксаса построил там небольшую беседку из белого мрамора, чтобы сделать предложение своей будущей жене. Малфои странно романтичны в своих порывах. И кому нужна была эта беседка у какого-то замшелого озера? Драко после смерти бабушки Эллы к нему больше не ходил. То ли в нём жила какая-то обида на неё, то ли на само озеро, то ли воспоминания для него были слишком болезненными. Он и не заметил, как его глаза стали влажными. Идти через поле было не слишком обдуманным решением, но быстрым. Да и доехать до озера было невозможно — к нему так и не проложили ни одной дороги. В лесу были тропинки, одна из которых шла от Мэнора. Остальные он помнил и так, ведь ребёнком играл в этом лесу с друзьями. — Эй, Малфой, — Фред всё же окликает его, когда они доходят до леса, — куда мы идём? — Никаких «мы», Уизелл. Я иду, а вы остаётесь у машин. — Кончай, а? Я ж по-хорошему. Мы же помочь хотим. — Откуда нам знать, что ты не сбежишь через лес? — Джордж ухмыляется, встретившись с убийственным взглядом Малфоя. — Я давно не ребёнок, — рявкает Драко, сжимая кулаки. — Не беси меня. — Драко… — Пэнси протягивает к нему руку, но он, будто обжигаясь, выворачивается и отступает на несколько шагов. — Мы, правда, волнуемся. — Без этих твоих штучек, Пэнс. Не сейчас, ладно? — он разворачивается и быстро шагает в лес. Остальные не отстают. Люцифер следует за ним нога в ногу и, кашлянув в кулак, одаривает Драко всепонимающим взглядом. Драко хочется им всем хорошенько вмазать, но вместо этого он только отгибает ветви и глубоко дышит, стараясь успокоиться. В его воспоминаниях бабушка тяжело болела, но они ходили до озера, пока её не забрали в больницу, каждый день. Драко брал с собой небольшой мешочек, в который собирал все свои детские находки: небольшие камушки, необычные веточки, красивых жучков и семена разных растений. Семена, впрочем, были ему не нужны, но слабый, болезненный Невилл, которому запрещали ходить в лес, всегда просил Драко принести ему что-нибудь оттуда. Иногда к Драко и бабушке присоединялись его немногочисленные друзья: Гарри, Рон, Теодор и Блейз. Впрочем, сейчас у Драко со всеми Уизли тяжёлые отношения, а всё из-за происшествия, случившегося не так давно. Гарри же забыл многое и другом его назвать Малфою становилось всё труднее. Скорее бывший заклятый друг стал младшим братом, о котором отец поручил заботиться. Бабушка ходила медленно, опираясь на небольшую белую трость, поэтому Драко с мальчишками успевали облазить все ближайшие кусты. Когда они приходили к озеру, в беседке уже был накрыт ланч и разложены приборы. Драко смотрел, как бабушка касалась пальцами озёрной глади, встав на колени у берега. Тогда ему хотелось отойти от неё подальше и спрятаться, оставив одну. Он не знал, почему возникало это желание, но Драко принимал его за слабость, поэтому всегда подбегал к ней, обнимал сзади, прижимаясь всем телом, испуганно цепляясь. — Почему? — спросил он однажды. Бабушка вопроса не поняла. — Почему ты смотришь в отражение озёрной глади? — Драко спросил ещё раз. Она отпила немного чая и переливчато засмеялась, но потом серьёзно ответила: — Хочу найти кулон, который потеряла в том озере. Мне его когда-то твой дедушка подарил, Драко. — Пусть дедушка и ищет, — Драко по-взрослому скрестил руки на груди и неодобрительно цокнул. — И о чём Абраксас только думает? — произнес он, подражая Молли Уизли, из-за чего Элла засмеялась по-настоящему, даже схватилась за живот, дрожа от смеха. — Он же твой дедушка, — Теодор нахмурился, не разделив веселья Малфоев. — Не говори о нём с таким пренебрежением. Рон и Гарри поддержали Нотта кивком. — Новый глава Орден раньше был дедушкой Драко, — Блейз одарил их осуждающим взглядом. — Уж Драко-то виднее, как о нём говорить, а вы ему завидуете! — Пф-ф, — Рон наигранно обижено отвернулся от Забини, держа в руках стакан с соком, — ещё чего. Моя мама самая быстрая и, думаю, посильнее этого вашего главы будет… А папа… — Да-да, — Гарри зевнул, — пришло время мериться родителями? — А папа и мама уехали на задание, — Драко заулыбался. — Папа обещал привести мне трофей. — Да у нас этих трофеев в Норе целая гора!.. — Покажешь? — Нотт прищурился. — А то! Чарли даже яйца драконов принёс. Рон показал руками их примерный размер. — Врёшь! — Забини поддался вперёд. — Не-а, — Рон покачал головой, — к Вратам прилетали демоны на большо-о-ом таком драконе когда-то давно. Она оказалась драконихой, представляете? И жила там какое-то время, а потом её оттуда выкурили, а яйца остались. Ну брат подумал, что яйца-то точно уничтожат, если найдут, вот и принёс домой, — Рон щербато заулыбался. — Только Чарли не знает, что я знаю про яйца. Так что… — он подозвал всех мальчишек к себе жестом и тихо прошептал: — Залезем в его комнату, когда он на учёбу уйдёт, ладно? — Да, — хором отозвались друзья. — А я, пожалуй, сделаю вид, что ни о чём не знаю, — бабушка Драко заговорщицки подмигнула мальчикам. — Мы обязательно вам, бабушка Элла, покажем драконов, если найдём их! — Рон протянул ей руку. — Клянусь. — Может, они вылупятся, Луна их приручит, и мы на них даже полетаем? — Блейзу явно понравилась его идея. — Давайте Луну с собой возьмём? — Никаких девочек, — категорично отрезал Рон. — Они ж всё разболтают! — Ну хоть Невилла возьмём? — Гарри почесал затылок. — Нужен же нам хоть кто-нибудь разбирающийся. Да и потом он же наш друг! — А он как девчонка, говорю ж! Разболтают, нам же достанется. И Невилл только цветочки сажает в горшки. Чем он нам поможет с драконьими яйцами? — Вырастит? — предположил Драко. — Ага, щас… — саркастично ответил Рон, добавляя насмешливо: — Никаких девчонок и Невилла. — Ну ладно, а что с Джинни делать будем? — Гарри качнул ногой. — Её мама спать уложит, а мы тихонько… — Ой, не нравится мне это, парни, — подытожил Теодор. — Да ты что?! Мы ж ни разу драконов не видели! Может, ни разу за всю жизнь не увидим! Это ж какой шанс! Один… — Забини посмотрел на свои пальцы, потом показал указательный всем с умным видом, — …из десяти, — тут же показавая всем ладони. Мальчишки закивали. — Тогда завтра жду к нам в гости, — Рон сказал так, будто он был главным. — Я всё устрою. Впрочем, никто не сопротивлялся и не отнял у него пальму первенства. Драко нравилось, конечно, быть главным, но в таких делах лучше уступить. Тем более, что он совсем не хотел испортить свою репутацию хорошего мальчика. Крик Пэнси выдёргивает его из воспоминаний. Драко моментально оборачивается и тут же видит, как подруга падает на землю, но её подхватывает Фред. Люцифер стоит за его спиной и молчаливо ждёт, куда он пойдёт. — Говорил же, — ребята подходят к ним чуть ближе, и Драко снова начинает отсылать их куда подальше, — не надо за мной идти. Здесь опасно. — Наш долг — спасти главу, — отвечает холодно Джордж. — Ты знаешь, где он и мисс Грейнджер, поэтому мы идём за тобой. — А ещё мы полностью не уверены в том, что ты будешь благоразумен, — Фред щурится. — Драко не сбежит, — Пэнси пихает его локтем в бок. Фред охает. — Но мы тебя одного в компании демона всё равно не оставим, — одновременно говорят братья, переглядываясь. — Тогда хотя бы идите цепочкой за мной, — он оглядывает ребят снисходительным взглядом. — И осторожнее, — он останавливает взгляд на Пэнси. — Смотрите под ноги, здесь много корней и достаточно крутой склон. — Да мы уже заметили, — недовольно говорит Фред, — но ты так быстро идёшь, что Пэнси не поспевает за тобой. — Я буду идти медленнее, но молчите, пожалуйста, — Драко касается указательным пальцем своего уха. — Я иду на шум голосов. Все переглядываются, но молча кивают, соглашаясь молчать. В лесу никогда не бывает тихо. Слышно, как птицы летают, птенцы чирикают. Под ногами хрустят сухие ветви. Одежда цепляется за кустарники. Звуки шагов. Стрекотание цикад. Он замирает, слыша вдали шум воды. Ручей стекает вниз, и Драко направляется к нему, потому что вдоль ручья идти легче. — С Гермионой всё хорошо? — спрашивает Драко Люцифера вполголоса. — Сломала ключицу, — спокойно отзывается он. — И у неё рана на голове, но нестрашно, не умрёт. Быстро восстановится благодаря твоему дедуле. Драко ощущает ноющую боль в районе грудины. Он хватает ртом воздух, но его будто не хватает. Драко успокаивается. Задерживает дыхание на некоторое время. — Хорошо, если так, — говорит он на выдохе. — Отправляйся к ней. Люцифер отрицательно качает головой и идёт вперёд, сжимая в кулаке листья боярышника.***
Всё случилось за одно мгновение. Гермиона не успела ничего понять. Она держала руку Абраксаса в своей, хотела ему что-то сказать, когда машина вдруг исчезла, а они кубарем полетели вниз с дикой силой и огромной скоростью. Уши моментально заложило, голова закружилась. Абраксас в полёте смог её прижать к себе, смягчая тем самым ужасное приземление. Они упали в высокую траву и прокатились по ней почти до берега, застряв в зарослях. Гермиона не сразу почувствовала, как сильно болело её тело. Сначала она, будто во сне, ощутила, как её лицо заливает чужая кровь и услышала хриплое надрывное дыхание. Абраксас удушливо-крепко сжимал её в объятиях. У кошки девять жизней. Кажется, Гермиона мало чем отличается от кошки. Она разлепила веки, ощутив покалывание во всём теле, и увидела чёрную рябь, через которую было невозможно ничего разглядеть. Мир буквально рассыпался в её сознании на мельчайшие крупинки. Попыталась вздохнуть, но боль пронзила грудь насквозь. Перед тем как отключиться, Гермиона услышала надрывный женский плач и шум воды. Во тьме был другой мир, почти как настоящий. Гермиона махнула рукой в воздухе, у себя перед глазами, а она оказалась полупрозрачной. Сквозь неё было видно буквально всё: вот белая больничная палата, вот маленький мальчик, сидящего на высоком стуле возле кровати, а вот красивая молодая женщина гладит его по волосам… Её плеча коснулись. Гермиона удивилась, что ощутила это прикосновение так явственно, будто оно было настоящим. Она обернулась, тут же встречаясь взглядом с незнакомкой. На неё смотрела та же самая женщина, что гладила мальчика по голове, правда, одетая по-другому, да и её волосы были длиннее. Они ниспадали тяжелой волной, почти касаясь земли. Драгоценные камни, будто слёзы, падали из глаз на пол и тут же растворялись, не издавая ни звука. Незнакомка приложила к губам указательный палец и кивнула, указывая на сцену, что разворачивалась перед их глазами. — А дедушка скоро придёт, Драко? — другая она легонько растрепала мальчику волосы. — Да, он пошёл за мороженым. Ты же любишь то мороженое из ларька напротив его работы. Кивок в подтверждении. — А ты мне поможешь, милый? — Конечно! — мальчик заметно приободрился. — Что мне сделать? Женщина указавает на тумбочку рядом со своей кроватью. — Достань, пожалуйста, мою сумочку. — Хорошо! — Драко открывает дверцу и вытаскивает сумочку. Он протягивает её и замирает на месте, с любопытством следя, что же она сделает. Бабушка открывает сумку, достает зеркальце и косметичку. Она смотрит на себя и неторопливо припудривает лицо, скрывая синяки под глазами и болезненную желтизну кожи. Лёгкий слой румян скрывает бледность. Растушёванная алая помада — синеву губ. Она причесывается, прячет всё в сумку и отдает внуку. — Верни на место, пожалуйста. — Бабушка, я не совсем понимаю, а зачем ты делаешь это? — он смотрит на неё немигающим взором. — Дедушка же всё равно знает. — Я хочу остаться для него красавицей. Маленький Драко качает головой. — Если сейчас ты для него не самая красивая, то он… он… — мальчик запинается. Он закрывает ладонью губы и сильно побледнеет. — Ру, милый, — Элла щёлкает Драко по носу, — не надо так обо мне волноваться. Драко не должен знать, что ты живёшь в нём, иначе твой брат будет терзать себя всю его долгую жизнь. Гермиона вмиг задрожала. Она кинулась в сторону Драко, но ничего не вышло — мальчишка даже не моргнул. Он её не заметил. Драко утыкается лицом в постель и тихо шепчет, что ему всё равно, что он тоже хочет быть с ней. Скрипит дверь и в палату входит Абраксас, держа шуршащий пакет за спиной. — Любимый, а я тебя заждалась. — Или миндальное мороженое? — он широко улыбается, когда женщина протягивает к нему руки. — Люблю тебя, Элла, — Абраксас целует её в макушку и наконец-то отдаёт пакет. — Только не всё сразу. — Драко, держи. Мальчик не пошевелился. — Наверное, он сильно устал и заснул. Давай не будем его будить. Взрослые тихо разговаривают, а Гермиона, плавая в этом пространстве, всё пыталась достучаться до Драко. За окном тихая и безмятежная погода. Она видела солнечные лучи, попадающие в палату через окно, синь безбрежного неба и шорох листвы. Жарко. И даже капельки пота, что стекали вниз по лицу мальчика и падали на белоснежную больничную простынь. — А ты всё ещё помнишь? То платье было таким… — голос женщины мечтательный. — Красивым? — Абраксас игриво улыбается, на его щеках появляются ямочки. — Поражающим воображение вычурных матрон! — оба приглушённо смеются над её эпитетом. — Я его сохранила на зло твоей матери, — но смешливые нотки из её голоса пропадают. — Как думаешь, я его смогу ещё надеть? — Конечно, любимая. Гермиона отрывает взгляд от ребёнка, ощущая чьё-то незримое присутствие рядом. «Драко, пожалуйста, проснись. Я хочу знать, что это ты и с тобой всё в порядке».***
Драко помнит себя маленьким, хоть и плохо, но всё-таки небольшие обрывочные воспоминания у него есть. Когда он думает о своём детстве, ему становится не по себе. Внутри что-то сжимается, а голова начинает болеть. Почему-то этот голос, еле различимый, что ведет его сейчас вперед, напоминает о детстве. О тех днях, когда он был рядом с умирающей бабушкой. Как Абраксас не находил себе места, слоняясь по дому серой тенью. Как прабабушка следила за ним и строго отчитывала сына на испанском. Драко тогда его не понимал, поэтому эта смесь языков казалась ему какой-то белибердой. Как-то раз Абраксас, вернувшись из больницы, после долгого разговора с докторами разбил вазу, которая ему подвернулась под руку. Драко стоял за его спиной и следил за движениями, подмечая, как легко он сбрасывает вещи со столешниц, ломает тяжёлую мебель и так громко кричит, что уши закладывает. Драко не знал, что происходит, но думал, что случилось что-то очень страшное. Он никогда не восхищался дедушкой. В отличии от отца, на которого Драко хотел быть похожим — строгого, сильного, уверенного в себе. Люциус, правда, был лучшим. И он не понимал, как они с дедушкой так сильно могли отличаться. Абраксас был другим. Другим и по силе, какой-то неестественно огромной для обычного смертного. Другим и по характеру, не соответствующему этой силе. Он был жизнерадостным, смеющимся, добрым. Слишком добрым, поэтому чересчур мягким. Рассеянным. Как говорила прабабушка — бесполезным. Так думала не только она. В обществе все неодобрительно шептались о главе Ордена. В конце концов, Драко уже и не помнил, что он о нём думал раньше. Казалось, что обида после смерти бабушки Эллы перелилась и на Абраксаса, а тот её молчаливо принял. И упрёки сына, и горячие слёзы невестки, вернувшихся с задания. На следующее утро он уехал в Рим, так никому ничего не сказав. Прабабушка тогда рвала и метала, но всё же ничего сделать с его решением не смогла, хотя и имела над ним материнскую власть. Прабабушку Драко запомнил очень жестокой и строгой по отношению к сыну. Часто несправедливо, но этого будто бы никто из семьи не замечал, кроме Эллы, которой так рано не стало. Многие экзорцисты в глаза не видели Абраксаса больше десяти лет. А его прямые обязанности по управлению Орденом разделили между собой Альбус Дамблдор, Люциус Малфой и Молли Уизли, которая еле справлялась с патриархальным гнётом, присущим экзорцистскому обществу. Однако она почему-то упрямо верила в то, что Абраксас лучший среди остальных. Наверное, это благодаря его мягкости как человека. Драко видел деда редко. Он был воспитан матерью и прабабкой — Люциус тянул на себе бремя одного из рода Малфоев. Драко считал, что в этом и есть проклятье его семьи: вечно быть между жерновами, — поэтому он иногда (за что себя постоянно винил) не хотел быть Малфоем. Он долго думал, а что было бы с ними, если бы Абраксас не уехал и не бросил их? Возможно, тогда отцу не пришлось бы изгонять Люцифера, из-за чего он пробыл в Аду почти месяц, а мать собиралась надеть траурную одежду, даже не имея понятия о том, где находится могила мужа и есть ли она. Если бы он не сбежал, может быть, Люциус не умер у тех Врат, занимая место своего отца? Драко был зол на Дамблдора, который с людскими жизнями не считался и отправлял экзорцистов в один конец, без надежды на иной исход. Так было с мужем тёти Молли, так было с матерью Луны, так случилось и с отцом. Да кому сдались эти Врата? Да кому, скажите на милость, нужно, чтобы возле них кровь лилась рекой? Для таких, как те, кто занимал высокие посты, обычные люди — пешки на доске, которыми нужно жертвовать, нападая на противников, защищая от них «простых» людей. Драко понимал это ещё более отчётливо, чем его друзья, находившиеся в схожем положении, ведь его дяди из рода Блэков были властными негодяями, прикрывающимися величием семьи и кровью, в которой плескалась божественная. Они не были людьми, ровно как и нельзя было назвать человеком небожителя. Правда, жили они не на Небесах, а среди слабых и хрупких смертных. Нарцисса, будучи Малфой по браку, но по крови Блэк, казалось, всегда была верна только родителям. Отец направлял её во всём, мать поддерживала и взращивала в ней ту, которая никогда не принимала инакомыслие. Приди Драко домой и сообщи матери, что женится на простой девушке из обычной семьи, она бы никогда этого не приняла. Не только это: она бы не одобрила его выбор не уезжать из Великобритании, не выслуживаться в Риме, не обучаться в престижном университете Ватикана. Она бы никогда не приняла его таким, какой он есть — простым и сломленным внутри. Влияла ли мать на него так же сильно, как и остальные? Драко чувствовал, что да. Во многом он соглашался с нею. Во многом боготворил её. Любил, кажется, больше, чем всё сущее на земле. Поэтому он никогда не слушал её, когда это касалось только его будущего. Он, легко смеясь, выкручивался, как мог, пока ему позволяло время. В её глазах он был лучшим. Драко до сих пор пытается не сорвать с себя этот покров и не показать, что на самом деле он далеко не лучший и таковым быть не желает. Абраксас, как пример лучшего и худшего одновременно, стал для него почти библейским героем. Он не хочет себе такую судьбу. Люциус был — и остаётся — для Драко примером. Он никогда не подыгрывал Блэкам, держась с ними вежливо и слегка холодно. Он никогда не перечил жене, лишь избавлял её от сомнений и страхов, которые часто охватывали Нарциссу после разговоров с родителями. Он был для неё крепким плечом, на которое, пусть нечасто, она могла позволить себе опереться. Люциус относился к ней с пониманием и любовью, терпение всегда было присуще ему. Он по-доброму улыбался, принимая на себя удары, которые предназначались другим членам его семьи, потому что так вышло. И когда он умер, его место кто-то должен был занять. Ни Абраксас, ни Нарцисса. Драко. Только что-то пошло не так: сначала его план не сработал и Драко отправили к Северусу и Альбусу; но они, считая, что это ему поможет, отправили его с Пэнси приглядывать за одержимой; та оказалась с характером и кучей проблем сверху, в которые оказался втянут и Малфой. Было ли это случайностью? Скорее всего, нет. И Дамблдор, и Снейп знали, что делают. Только чего они желали больше всего? Смерти девочки или того, что произошло? Был ли в этом замешен его дед? Пока Драко шёл через лес, он думал обо всём этом. И пусть порой шаги давались ему с трудом, а голоса иногда заглушали его внутренний монолог, Драко приходил к неутешительным выводам — вторым отцом ему не стать, и он всё больше становится похож на своего чокнутого дедулю, потому что только тот был способен вытащить с того света одержимую Люцифером. Дамблдор и Снейп, они же не знали, что Драко способен так чудить, верно? Впрочем, не важно, теперь он ответственен за неё. За Гермиону. И эта ноша оказалась на удивление приятной.***
Эта странная незнакомка, молчаливо тянула Гермиону из воспоминания в воспоминание за собой. Они как два бесполых призрака, сгустка энергии, наблюдали через что проходила семья Драко, что каждый из её членов представлял. Гермиона говорила, но голос её будто и не долетал до их ушей. И, правда, это же, наверняка, невозможно. Она находилась только в воспоминаниях, но таких живых, что даже страшно. И похоронная процессия, и маленький Драко, проходящий меж рядов людей в церкви. Его хрупкая поза, серые заплаканные глаза. Она страдала, наблюдая за ним, потому что сама пережила похожее. Хоть Гермиона и была гораздо старше, ей было не менее больно и страшно. Смерть окружала его, шла за хрупким мальчишкой по пятам. Двое его друзей стали сиротами, его отец исчез на несколько лет. Нарцисса несколько лет подряд отказывалась снимать обручальное кольцо и надевать траур. Её мать настаивала на повторном замужестве. Гермиона видела в воспоминаниях Драко эту женщину: всю в чёрном, с холодным взглядом и безумно ледяным голосом. Миссис Блэк всегда ожидала от внука чего-то большего, чем просто его взросление. Леди Блэк приходила в их семейный дом, заходила в комнату внука и проверяла его задания, держа в руках тонкую и острую указку, покрытую чёрным лаком. Ею она била его по рукам за малейшую провинность, и Драко прятал от матери синяки за длинными плотными рукавами и белыми манжетами. Когда вернулся Люциус, леди Блэк исчезла из жизни Драко, как ночной кошмар с приходом утра. Только иногда он посещал поместье Блэков вместе с семьёй и всегда боялся поднять на бабулю Блэк взгляд. Смерть Люциуса стала огромной и невосполнимой потерей. Воспоминания такие смазанные, урывистые. Гермиона ощущала себя так, будто её поместили вместе с грязным бельём в барабан машины и запустили на самые большие обороты. Кровь, много крови, расчленённое тело, валяющийся на грязной земле вырванный хребет, заплывшие алым, поднятые вверх глаза. Два демона вдали. Демоница и ещё кто-то. Ненависть, боль и тяжесть в руке от оружия. Гермионе было нечем дышать. Гермиона не знала, куда ей смотреть. Кудрявые рыжие локоны развивались из-за быстрых и яростных прыжков. Собралась толпа экзорцистов. Никто и не думал помогать, все лишь наблюдали. В воздухе чувствовалось осуждение. Никто не пытался его скрыть. Демоница его толкнула на землю, прибила клинком к земле, пронзая левое плечо насквозь так, что Люциус не смог ни вырваться, ни самостоятельно подняться и побежать вслед за ней. Нет, он рвался, пока остальные наблюдали, как она сбегает со своим спутником, милосердно даруя смертному мальчишке жизнь. Почему она не убила его, но убила его отца? Так жестоко, что слов у Гермионы не было, чтобы ответить на этот вопрос.***
— Далеко ещё? — Фред-само-терпение-Уизли нагоняет Драко и идёт с ним вровень. — Мы устали плутать и петлять по всему лесу. Скоро солнце сядет. — А ты темноты боишься, смертный? — Люцифер даёт Драко пройти чуть дальше, а сам останавливает Фреда подле себя. — Так я тебе помогу не трястись от страха, малыш. Не мешай ему. Кроме него, никто вам не поможет и не приведёт вас в нужное место. Фред щурится, Джордж кашляет в кулак, а Пэнси берёт под руку Фреда, вставая с ним рядом. — Не трогай его. — Да знаю я! — раздражение Фреда явственно читается на его лице. — Ну и что ты тогда лезешь? — со вздохом произносит Пэнси. Фред показывает на её ногу и поджимает губу. — Ты же хромаешь. Поранилась, да? Давай я тебя понесу. Пэнси сжимает в кармане засаленный клочок бумажки, комкает его и качает головой. — Не стоит, — она улыбается ему, доставая из волос Фреда сломанную веточку. — Со мной всё хорошо. Джордж многозначительно хмыкает и толкает брата в плечо. — Ну, как знаешь, — Фред пожимает плечами. — А я тебя не понесу, мелкая, — сообщает близнец во всеуслышание, после чего Драко громко и натужно стонет, усаживаясь на траву и хватаясь рукой за голову. Это для экзорцистов оказывается неожиданностью, но для Люцифера делом времени. — У тебя болит голова? — серьёзность в голосе Джорджа контрастирует с ехидным смехом Фреда. Того будто ужалили, и он всё никак не может найти, на ком ему ещё отыграться. — Я так и знал, — подводит итог Фред, — что куковать нам тут до следующего утра. А всё почему? Потому что кое-кто решил, что эта ноша ему по плечам, — Пэнси снова хватает его за руку, но тот раздражённо от неё отмахивается. — Если тебе так плохо, — Уизли шагает к нему, размашисто махая руками из стороны в сторону и яростно жестикулируя, — ответь на один простой и логичный вопрос: нахера? Он нависает над побледневшим Драко. Бранное слово режет слух всем, кроме Люцифера, который, честно говоря, не понял такого ошеломления на лицах Пэнси и Джорджа. — Тебе не понять. Фред произносит протяжное «М-да…» прежде, чем поднять с земли бледного Малфоя за шкирку, будто котёнка, и поставить на ноги. — Держись за меня и шевели ногами, ущербный.***
Гермиона думает, что хуже быть не может, ровно до того момента, пока Драко не оказывается в здании, практически не освещенном светом. Внутри мрак, чёрные стены и огни свечей. Свечи тоже чёрные, такие, наверное, в церквях не увидишь, а ещё она чувствует отвратительный запах в воздухе. Гнилостный, будто несколько тел разлагаются прямо в замкнутом пространстве. До жгучей тошноты. Драко прикрывает нижнюю часть лица рукавом, пробираясь в глубь помещения. — Кого я вижу, Магда? — голос скрипучий. — Снова тот же мальчишка. — Двумордый? — писклявый голосок разрезает тишину. — Морда одна. Души две. Смех. Оба голоса сливаются в один, и перед ним возникает девица в платье. Наркоманского, надо признать, вида. У неё под длинными загрызенными ногтями грязь и засохшая кровь, рассечённая кожа на руках и ногах, кровавый размазанный след на запястье. — Магда, Магда, — пищит она, — а он ничего! — и тут же её голос меняется на скрипучий: — Телом одним человек ценен. Представь, какая у него сладкая кровь, — она, улыбаясь, облизала губы алым языком. — Есть хочу. Чего тебе, мальчишка? — Дело есть, — он протягивает ей пакет. — Скажешь, как выйти на Лилит, отдам остальное. — А если не скажу? Если не знаю, двумордый? Драко не даёт ей взять пакет костлявыми руками. — Значит, не отдам и избавлю тебя от бренного существования. — А если я знаю того, кто знает, как к ней попасть? — Веди к нему. Не приведёшь — убью. Она шипит. Драко проходит чуть дальше. — А ты вкусный. А если я сильнее тебя, двумордый? Убью тебя я? — скрипит и скрипит она. — Магда, Магда, а мы его съедим? — она замолкает на мгновение, и её глаза начинают бегать. — Съедим-съедим. И Лилит не узнает о такой мелочи. Повелительнице знать не стоит. Ну, двумордый, попробуй меня поймать! Так страшно, Гермиона морщится, отворачиваясь в сторону. Кровь забрызгивает стену, капельки разлетаются по всему пространству, пролетая сквозь неё. Он ранил, но не убил. Рассёк её тело, но она всё ещё жива. Почему Драко не пытается изгнать демона? Это невозможно? Или?.. — Ты потеряла человечность очень давно, и эта потеря стоит тебе жизни. Я найду её и без тебя. — Есть один верный способ, — скрипит тварь. — И тебе он подвластен. Сдохнешь и встретишься с нею лицом к лицу. Драко пронзает её тело насквозь, и она осыпается кучкой пепла у его ног. В этот момент Гермионе приходит в голову, что её способность как раз-таки то, что всё это время искал Драко — прямая дорога в Ад не в один конец, а с билетом обратно. Правда, кажется, что в Аду, в принципе, один в поле не воин и, вряд ли, Драко сможет сделать демонице хоть что-то на её же территории, поэтому эта попытка равняется самоубийству. Что же это — жажда мести или способ забыться?***
Драко казалось, что он никогда уже не увидит это озеро, но серебристая озёрная гладь наконец начинает проглядывать сквозь листья деревьев. Солнце медленно заходит, заполняя всё золотыми лучами. Драко идёт тяжело, ощущая всё усиливающую боль в груди. Всё ли с Гермионой хорошо? Где она? Абраксас должен о ней побеспокоиться, помочь ей. В конце концов, не было ничего, с чем бы глава Ордена не справился. Только надеется на главу Ордена, а не на себя — трудно. — Здесь? — Фред довёл его до открытого места, а рядом с ними остановились и все остальные. — Вроде бы. — Что дальше? — Пэнси переступает с ноги на ногу. — Чёрт его знает, — Драко поднимает взгляд на небо. — Радует лишь то, что они где-то здесь, но всё ещё в другом мире. — В лимбе, — более лаконично констатирует Джордж. Люцифер доходит до озера, опускается на колени у самого берега и зачерпывает воду руками. Умывается. — Тёплая, — сообщает своим спутникам. — Может быть, поедим? — Ну как бы… — Джордж переглядывается с Фредом. — А еды у нас нет с собой. Демон хитро улыбается: — Минуточку, — после чего исчезает. Драко закатывает глаза: — Опять. — Не опять, а снова. И если уж ты такой вредина, то хоть аппетит всем не порти. У вас на кухне приготовили отменного кролика, — Том возвращается с двумя корзинами еды, пледами и подушками. — Устроимся в беседке, раз уж нам остаётся только ждать. — Ох, уж эти демонические штучки! Никак к ним не привыкну, — Пэнси хихикает, получая от Люцифера коробочку с пластырем. — А к ним и не надо привыкать, — отрезает Фред. — Пикник — это весело. — Но он демон. — С демоном ещё веселее.***
Драко сидел на пороге дома и смотрел во тьму ночи. Гермиона стояла рядом, но он, конечно, об этом ничего не знал. Бесплотный дух, что вёл Гермиону от одного воспоминания до другого, оставался рядом. Ей было горестно наблюдать это. Тишина, холод и отчаянье, что окутывали Драко незримым одеялом, вдруг стали режуще невыносимыми. Это передавалось Гермионе. Сломлен. Драко был сломлен. На его лбу выступила холодная испарина, он сжимал рукой не так давно раненное Лилит плечо и тяжело дышал. Проклятье? Незажившая до конца рана? Драко стащил с себя измятую рубашку, взглянул на плечо. Оно было целым. Гермиона видела это собственными глазами, но почему-то сама себе не верила. Да, она заметила. Не глазами, а всем своим существом, рану, что разорвала его почти пополам. И она не заживала, потому что это было не внешним, а внутренним. И Драко ничего с этой раной не делал, только обращал на неё иногда внимание. Не пытался её залечить, зашить или, хотя бы, попросить у кого-нибудь помощи. Это не проклятье, не дело рук Лилит, просто она попалась под руку в тот самый момент. Это было личное наказание. Эгоистичное, которым он упивался. Гермиона не выдержала. Он сидел на холодном промёрзшем пороге, из его рта валил пар. Он расцарапывал пальцами кожу на целом плече, пытаясь дорваться до той самой раны, что находится внутри. Чтобы что? Чтобы что, чёрт возьми?! Гермиона села рядом, обняла его за плечи, прильнула всем своим существом к нему, почти не дыша. Затихла внутренне, сосредоточившись на его лихорадочно бьющемся сердце и остервенелых движениях. — Пожалуйста. Пожалуйста, Драко. Не надо, — ей было больно даже прижиматься к нему. — Не надо, не надо, — она накрыла его кисть ладонью, именно ту, которой он разрывал кожу собственной руки. По ощущениям, был конец февраля. Ещё холодно, подтаявший снег покрывался коркой льда, а на утро снова таял. Гермиона боялась, что Драко до сих пор переживает это, не выбравшись из круга самобичевания, бесконечной ненависти к себе, из этой всепоглощающей острой боли. — Пожалуйста, умоляю, перестань! — закричала она ему куда-то между лопаток и сжала его в своих руках очень крепко. Так крепко, что ей самой вдруг стало как-то не по себе. И он — о, чудо! — замер. Вдохнул и… Кто-то легонько шлёпнул Гермиону по щеке. Голос проникал в воспоминание так, будто проходил сквозь тонны воды. Чьи-то руки стерли из уголка её губ горячую струйку крови. — Открой глазки, Гермиона. — Драко… — но её неизвестным спасителем оказывается Абраксас.***
Люцифер вёл себя как настоящий джентльмен: услужливо протягивал приборы, раскладывал еду по тарелкам, поправлял плед на плечах Пэнси, щёки которой розовели под его мягким, но чарующим взглядом. «Ядовито-обманчиво чарующим», — хотел сказать Драко, но промолчал. Вероятно, не только он был настроен по отношению к падшему ангелу враждебно, но у Пэнси получалось с ним любезничать и очаровательно хихикать над его шутками. Джордж притворялся, что вообще ничего не слышит и не видит, кроме еды в своей тарелке, а Фред… он прожигал своим огненным взглядом в Драко дыру, усиленно жуя кроличье мясо. — Хорошо живёшь, — говорит Фред, бросая кусок хлеба на тарелку и вглядываясь в лицо Драко ещё пытливее. — И зачем оно тебе вообще сдалось? — Что именно? — Драко делает вид, что ничего не понимает. — Ну, вот это, — Фред развёл руками. — Выполнять нелепые грязные поручения деканата, например. Мог бы жить и в ус не дуть ни о какой чёрной звезде и Люцифере. Пэнси заливисто смеётся, при этом мгновенно опуская на плечо Фреда в предупреждающем жесте ладонь: — А с чего ты взял, что Гермиону поручили Драко? — в её глазах искорки, от которых у Драко холодок по коже пробегает. — Он у нас и так проблемный. Одержимую поручили мне, как и Малфоя, — она широко улыбается. — Не приставай к нему. Ты с утра нарываешься, Фред. Не пойму, что тебе от него нужно, но и не хочу понимать. — Мисс Паркинсон, вы не замужем? — Люцифер придвигается ближе. — Нет, к счастью. — Станете моей женой? — он склоняется к её шее почти вплотную и шепчет ей куда-то за ухо, но Драко отчётливо слышит каждое слово. — Боже упаси, — она мягко отталкивает его. — Вы такой тёплый. Прямо как настоящий. — Почему же прямо как, если я и есть настоящий? Пэнси склоняет голову на бок и заглядывает Люциферу в глаза: — Ну и зачем вы мне лжёте, а? Фред раздражённо чавкает, а после закатывает глаза и очень шумно вздыхает. — Как же вы меня все достали, — он встаёт со своего места и уходит к озеру, доедая на ходу кусок пирога. На некоторое время все замолкают. Драко ковыряется в своей тарелке, ощущая всё сильнее подступающий к горлу тошнотворный ком. Джордж первым нарушает неловкое молчание: — Качественный фамильяр, — он кивает в сторону одной из ветвей, на которых сидит чёрный ворон. — Почти неотличимый от настоящего. — Фамильяр? — Драко выискивает то, что мог подразумевать под фамильяром Джордж. — Ворон, — поясняет Уизли. — О, — Люцифер отрезает кусок пирога, после чего подзывает к себе одним движением руки птицу, и та, взмахнув крыльями, за считанные секунды оказывается на его плече, — так ты заметил, — глаза демона сверкают опасным блеском. — И как давно? — Как только мы оказались в лесу. — Да ты, видимо, самый талантливый из братьев, — демон угощает птицу кусочком персика. — На самом деле, этот ворон — великий страж. На всякий случай держу его при себе. Вдруг ваша братия решит меня изгнать, например. Хочешь себе такого, м? — Нет. — А ты, Драко? Малфой разглядывает любопытную птицу, сидящую на плече своего хозяина, и отрицательно качает головой. — Мне ни к чему. Люцифер отсылает ворона обратно и вновь пытается приударить за Пэнси, которая деликатно избегает его прикосновений. — Как ваша нога, мисс? — не унимается он. — Скоро заживёт. — Я мог бы заживить её прямо сейчас, — Люцифер придвигается ближе, почти вплотную. Драко вздрагивает, когда Пэнси задевает его ногой под столом и косит взгляд в сторону демона, мол, сделай же что-нибудь наконец. — А почему Гермиона называет тебя Томом? — Драко подпирает голову ладонью, и падший ангел отлипает от Пэнси, услышав имя своей подопечной. — А почему тебя это волнует? — Отвечать вопросом на вопрос невежливо, — вступает в разговор Пэнси с очередным аргументом. — Потому что судьба одержимой мне небезразлична, — Драко болезненно улыбается. — Что ты ей наплёл, что она тебе вдруг поверила? — Только тот факт, что судьба Гермионы тебя волнует, не делает меня обязанным отвечать на твои бестактные вопросы. — Кто отец Гермионы? — Малфой протыкает кусок мяса вилкой. — Мистер Грейнджер, вероятно. — Да ну? Тогда откуда у неё чёрная звезда? Что ты сделал с Невиллом и Гарри? Почему их звёзды тоже стали чёрными? Что они означают? Сколько сердец ты вырвал этими руками, которыми сейчас лапаешь ноги Пэнси под столом? — Ты, что, малой, подраться хочешь? — демон вдруг начинает смеяться. — Со мной? — уточняет он, и в его глазах мерцает тёмный свет. — Ну полно тебе, малыш. Ты устал, весь на нервах, понимаю, — эти нотки снисхождения Драко ещё сильнее выбешивают. — Не можешь ждать её спокойно, потому что… — Люцифер широко улыбается. — Как там? Ах, да, вы теперь единое целое? Будто тебе отрубили руку и бросили её за борт, а ты всё ещё её ощущаешь? Мучительно, наверное, — в его яде можно утопиться. — Держи конфетку, не горюй. Вернётся твоя госпожа. Как-то раз на подобное туше Абраксас ехидно спросил у внука «Съел?», и сейчас будто бы снова его голос звенит в ушах Драко, произнося тоже самое. Он сглатывает ком в горле и неуязвлённо беспричинно улыбается. Драко хорошо изучил привычки падшего и теперь отлично понимает, когда тот придуривается, пытаясь скрыть правду или уйти от темы, надавив на больную точку у оппонента, чтобы тот не продолжал с ним спорить или выяснять что-либо. «Себе дороже», — вероятно, думает большинство, но Драко всё равно. — Говори, что хочешь, — он смотрит прямо, потому что если отведёт взгляд, то проиграет. — Но мои вопросы ты всё ещё оставляешь без ответа. — Драко, — голос демона пропитан елейными нотками, — тебя не пугает, что сам дьявол знает твоё имя? Или ты думаешь, что стал бессмертным? — Что такого в моих вопросах, раз ты не отвечаешь на них? — Мне бессмысленно отвечать на эти глупости, потому что ты для себя уже всё сам решил, — Люцифер улыбается так, что Драко хочется стереть с его лица эту ехидную ухмылку. Ещё немного, и он не выдержит. Пэнси ударяет о стол ладонями и встаёт. — Перестаньте, иначе я отправлю вас обоих в самый худший ваш кошмар. — Слушаюсь, моя леди, — с готовностью улыбается Люцифер, переводя на нее взгляд.***
Гермиона ощущает, как бережно Абраксас залечивает её раны. Он говорит ей тихое: — Прости, что не уберёг тебя, — и отводит взгляд. Щёки Гермионы розовеют, когда он прикасается к её лодыжке. — Вы не виноваты. — Ты слишком добрая девочка, Гермиона, — Абраксас не улыбается. — Нет, я виноват. Я должен был предвидеть это. Лёгкий ветерок приносит с собой звучный голос. Абраксас замерает, его рука лежит под коленом Гермионы, и она вздрагивает, понимая — они здесь не одни. Голос смутно знакомый, где-то уже Гермиона его слышала, но не может вспомнить. Абраксас весь бледный, запёкшаяся кровь на его щеке и высохшие капли на одежде, контрастируют с его серебристыми волосами, которые выбились из тугой косы и сейчас вились, будто жидкий шёлк, по спине и плечам. Он резко оборачивается. — Элла, — шепчет Абраксас и подрывается с места. — Элла! Всё в груди Гермионы обрывается от этого имени. Воспоминания Драко, плачущий голос, Абраксас, убегающий куда-то со всех ног — всё сложилось. Элла Малфой, бабушка Элла, призрак, дух, который показывал ей все те воспоминания, та самая женщина в больнице… Её похороны. Элла — это та самая женщина, которую так сильно любил Абраксас. — Элла… — он повторяет её имя, и у Гермионы на глаза наворачиваются слёзы. Она поднимается на нетвёрдые ноги, оглядывается. Плечо и ключица всё ещё болят, голова кружится и немного темнеет в глазах. Она всё ещё ранена. Гермиона прикладывает к больному плечу руку, ощущая горячую кровь под пальцами. — Мистер Малфой, — зовёт его Гермиона, — это может быть обманом. Не уходите. Но он даже не оборачивается. Обман или нет, Гермиона знает, что отчаянье и горе и не такое делают с людьми. — Мистер Малфой… — она неуверенно шагает вперёд. Высокий камыш шумит на ветру и закрывает почти весь обзор. Из-за этого Гермиона никак не может рассмотреть берег озера, куда опрометью бежит Абраксас. От зелени рябит в глазах. На чистой ребристой глади озера играют блики. Гермиона жмурится и упрямо шагает вперёд. — Абраксас! — зовёт она его, хотя понимает, что это бесполезно. — Не уходите далеко. Ей страшно не потому, что она в непонятном месте, скорее всего, лимбе, не потому, что ранена или идёт в одиночестве за Абраксасом. Она страшится того, что стала свидетельницей, третьей лишней, той, для чьих глаз не предназначена эта сцена. Она боится ещё и того, что увиденное Абраксасом может быть не тем, чем на самом деле является. Сошедшая с ума душа, ставшая в чудовищем нечисть, на подобие той, что была в том доме, вот что он мог увидеть вместо своей горячо любимой жены. И Гермиона не знала, что с этим делать. А ещё она не знала, как выбраться отсюда, потому что всё ещё не контролировала силу. Казалось, что души умерших имели большую власть над её силой, чем сама Гермиона. И что самое ужасное — они могли здесь умереть, если затуманенное горем сознание Абраксаса возьмет над ним верх, и он не увидит опасности в том, кого любит. А что может быть хуже и страшнее меча у горла того, кого ты любишь? Гермиона даже представить не может. Камыш касается её испачканных джинсов, хрустит под кроссовками, шуршит и шуршит. Гермиона думает о том, что был бы здесь Драко, всё было бы по-другому. И не стоило садится в машину вместе с Абраксасом. И вообще не стоило ни с кем ругаться, злиться, говорить такие вещи Люциферу. Ей вообще нужно научиться держать себя в руках, как это умеет Пэнси. И быть такой же смелой, как чокнутый экзорцист. Но Гермиона ни тем, ни другим не отличается. Она трусливая, эгоистичная и чересчур эмоциональная. На неё невозможно положиться. Она обуза. Та, что не может даже дойти до Абраксаса, чтобы по пути не расклеиться окончательно. Выйдя из зарослей, Гермиона видит пятна вдали, белое и алое. Похоже, что человек что-то держит в руках. И Абраксас почти до этого пятна добежал. Заросли камыша, по сути, спасли им жизни, не дав упасть на такой большой скорости в озеро и не утонуть в воде. Но в глазах рябит, тело ломит, и Гермиона закашливается, сплёвывая на землю сгусток кровавой слюны. Если её тело такое крепкое, что она всё никак не может умереть, то почему оно так медленно заживает. Почему её родители умерли, хотя их дочь... всё ещё жива. Ветер треплет спутавшиеся волосы. — Абраксас... Он её не слышит. — Абраксас! Не обернётся. — Абраксас! Бесполезно. Гермиона ускоряет шаги, переходя на мучительный бег. Драко говорил, что она хилая и никчёмная, что её придётся постоянно защищать и на неё оглядываться, что если она не сможет даже убежать и увернуться, то это очень большая проблема. От неё ничего не требуется, кроме способности не сдохнуть первой. И Гермиона, в конец запыхавшись, всё равно бежит. Боль в теле сильная. Наверное, сильнее было только два раза в её жизни: один из них был совсем недавно, а второй — когда она тонула в океане. Наверное, будь она сильнее, будь другой, то уже была бы с ним рядом, но нет. Она приблизилась совсем на чуть-чуть. Гермиона ненавидит слабость своего тела, но она не замечает силу своего духа. То, что не даёт ей сдаваться. То, что ведёт её вперёд несмотря ни на что. То, что вызывает восхищение в глазах окружающих. Она бежит, задыхается, падает на землю, но упрямо встаёт. Всегда встаёт и бежит снова. Снова, снова, снова. Так и должно быть, иначе она будет бесполезной ненужной пустышкой, от которой одни проблемы. — Абраксас! Она его почти догнала. Гермиона в десяти метрах от него, но он будто бы замер, стоит, как изваяние, и не двигается, только смотрит на берег. Гермиона подбегает, хватается за его рубашку трясущейся рукой и прослеживает за его взглядом. Таким… Таким… Гермиона не знает, как его описать. Он настолько пронзительно чистый этот взгляд, что дурно становится. Она видит её. Серебряные волосы, серые глаза, белая кожа. Женщина плачет, склонившись над озёрной гладью, и её слёзы каменеют, превращаясь в россыпь горного хрусталя. — Банши, — произносит Абраксас, и его плечи опускаются, он весь дрожит. — Моя Элла — банши. Гермиона не знает, что сказать. Она здесь лишняя. Она не должна это видеть. Ей больно смотреть, страшно больно слышать полные горечи и потери слова Абраксаса. То, как он произносит имя жены… То, как он стоит и не шевелится подле неё. — Годы, день за днём, моя Элла проживала это вновь и вновь. Не находя покоя, оплакивала тех, кто всё ещё жив, предвидела будущее, разрывалась изнутри на части, металась и ничего не могла сделать. Моя Элла, моя Элла… — он опускается на зелёную-зелёную траву и весь сжимается, подтягивает к груди ноги, раскачиваясь из стороны в сторону. — Как же это мучительно, мне так жаль… Я не вынесу этого. Не вынесу такой судьбы для тебя! Элла на мгновение прекращает двигаться и затихает, будто бы осознаёт произнесённое Абраксасом. Она перебирает складки алого атласного платья, лежащего у неё на коленях. Нервно, торопливо, будто бы испуганно. — Чем я могу вам помочь? — Гермиона садится рядом с ним на траву, успокаивая дрожь в ногах. — Вы мне только скажите, и я… Абраксас накрывает ладонь Гермионы своей, крепко сжимает и произносит то, что Гермиона не ожидает услышать: — Добрая милая девочка, чем же ты сможешь нам помочь? Гермиона знала, что она бесполезна. Обуза, просто обуза. И, правда, чем она могла помочь? Слезами? Сочувствием? Может быть, своим хрупким телом? Гермиона качает головой — все её мысли такая глупость несусветная, что лучше вообще не давать себе волю. Она эгоистично думает о своей полезности, пока мистер Малфой снова переживает горечь утраты. Какая же Гермиона эгоистка. Эгоистка, эгоистка, эгоистка! Она кусает губу. — Мои родители умерли. — Я знаю. Это тяжело. — Да, это тяжело. Если бы можно было вернуть время вспять, я бы… я бы всё-всё исправила, и мы бы не поехали в Австралию, а даже если бы поехали, то не стали бы путешествовать на яхте. Правда, я так… так… сожалею. Это всё из-за меня. Это я хотела поехать в Австралию и просила родителей меня туда свозить. Это по моей вине. — У Эллы была онкология, и чтобы я не пытался сделать, всё оказалось бесполезно. Она сгорела у меня на руках: стала совсем худенькой, слабой, под конец даже дышать сама не могла. Это было так сложно. Боже, это невыносимо смотреть и знать, что всё закончится прямо сейчас. Если бы я только мог, моя Элла была бы со мной. Всё ещё со мной. Небо было невыразимо спокойным. Банши раскачивалась из стороны в сторону, гладила алую ткань, лежащую у неё на коленях, и безутешно плакала. Гермиона расплакалась вместе с ней, уткнувшись лицом в ладони. Через несколько мгновений горячие руки накрыли её плечи в заботливом жесте и притянули к себе. Гермиона никогда ещё так сильно не плакала. Она дрожала всем телом, и скорбь, которую девушка старательно скрывала всё это время, вылилась безудержным потоком наружу. Больно, несправедливо, ужасно одиноко. Теперь она больше никогда не обнимет маму, никогда не поцелует отца, любившего читать за завтраком газету. Она больше никогда с ними не поговорит, не расскажет им так много всего интересного, что узнала за всё это время. Гермиона больше никогда не увидит их улыбок и… она осталась одна, но теперь уже навсегда. Её родителей оторвали от неё и забрали. Её семью. Теперь она сирота. Гермиона сильнее прижалась к Абраксасу, будто бы находя в нём своё спасение и утешение. — Спасибо вам, — она шмыгнула носом, — мне стало легче. Абраксас погладил её по голове и сказал: — Я рад, но теперь мне пора изменить всё. Скоро увидимся, малышка Миона. Она ничего не успела ему сказать, потому что всё вдруг закончилось.***
Стрекотали цикады. По влажной земле бегали муравьи. Гермиона спряталась в зарослях папоротника, едва выглядывая из него, опасаясь экзорциста, разозлённого её постоянным отлыниванием от тренировки. Она тяжело дышала, тёплый пот бежал по разгорячённому телу. Гермиона напоминала самой себе жабу, засевшую в зарослях на болоте в летнюю жару. Она надеялась, что Драко её вообще не найдёт, но всё равно была слишком напряжена и обращена вся в слух, пока сидела на корточках, чтобы в любой момент быстро согнуться и упасть на землю под защиту зелёной листвы. Конечно, вряд ли, Малфой обладал всевидящим оком, тогда б он уж точно её нашёл прямо сейчас или... Послышался шум гравия и тормозов со стороны дома. Всё тут же затихло. Гермиона вздохнула. Возможно, Пэнси ездила в небольшой городок поблизости за припасами? Интересно, купила ли она фисташковое мороженое? О, Гермиона бы съела целое ведёрко, улёгшись на ковре возле телевизора и глядя очередную серию «Офиса» или показывая Тому «Один дома», хотя сейчас была совершенно не зима. Но её не покидала уверенность, что ему приключения мальчишки, оставшегося в одиночестве под Рождество, уж точно понравятся. Из ниоткуда прямо перед носом Гермионы появился высокий мужчина в экзорцисткой форме, похожей на ту, в которой был Малфой, когда они с Гермионой впервые встретились. Его платиновые длинные волосы были заплетены в тугую косу, а взгляд ртутных глаз казался ледяным. — Абраксас Малфой, — мужчина протянул Гермионе руку, с легкостью находя её в зарослях папоротника, в которых Грейнджер пряталась от своего чокнутого тренера. — А вы, деточка, та самая Гермиона, верно?