Отдавая кому-то сердце, будь готов к тому, что его швырнут под ноги и растопчут.
Они входят в услужливо распахнутые для них двери, оказываются в небольшом закутке между дверями наружу и дверями внутрь. Майкл стягивает с головы маску, с облегчением вдыхает, переводя на Хобс довольный взгляд. Волосы цвета сусального золота слегка взлохмачены, и это придает его вечно упорядоченному образу обаятельного шарма. — Добро пожаловать. Эби снимает маску, с интересом осматривается, не представляя себе, что увидит дальше. Снаружи здание похоже на старую гостиницу, на удивление хорошо сохранившуюся после взрывов. Учитывая, что от рядом расположенных домов темнели только остовы и руины, выглядело все это сюрреалистично. Однако Хобс прекрасно учитывала, с кем рука об руку направлялась к главным дверям, блестящим позолотой фигурных вставок. А потому не удивлялась. Двери, ведущие внутрь здания, для них распахивают двое мужчин, почти идентично выглядящих в одинаковых сорочках и жилетках. Напоминают очередных слуг. Очевидно, расслойка общества и дальше будет прогрессировать в новом мире, даже не думая оставаться в могиле третьего Аванпоста. Глазам открывается роскошный, просторный холл гостиницы с убранством, свойственным зданиям двадцатого века. Темные, несколько мрачноватые тона, ретро, чувствующееся в каждом уголке помещения. Приглушенное теплое освещение и массивные помпезные люстры, свисающие с потолка. Святилище, если это действительно было оно, пугало и совсем не намекало на что-то «святое». Скорее, кричало о разгульном грехе. В холле собралось достаточно много народу, человек сорок, не меньше, и все они начинают хлопать, как только видят пришедших. Хобс отступает, инстинктивно прячется за спину Лэнгдона, с опасением разглядывает незнакомые лица. Сила, отзываясь на ее волнение, пульсирует внутри, прося дать волю. Предлагая избавиться от источников ее опасений. — Они тебе аплодируют, — Эби констатирует очевидное недоверчивым тоном. Она, конечно, понимала, что в Святилище будут люди, добровольно принявшие сторону Антихриста. Но уж точно не ожидала, что они будут рукоплескать ему по возвращении. Ей тоже когда-то придется делать это? — Они аплодируют тебе. Поздравляют с заслугой быть здесь, — мужчина смотрит на собравшихся величественно и удовлетворенно, с явно выраженной гордостью. Эби вскидывает на Майкла удивленный взгляд, высоко поднимая брови. Внутри, помимо логичной растерянности, расплывается едва уловимое чувство отвращения. Принять эту чужую радость, это громкое поздравление от людей, что совершенно не знали ее, было сложно. Она была уверена, что если бы собравшиеся были в курсе, на что ей пришлось пойти ради этого шанса, энтузиазм их значительно бы поубавился. — Приветствую всех вас, друзья мои! — Лэнгдон чуть разводит руки, словно распахивает объятия, вглядывается в каждого присутствующего. — Сегодня я вновь прибыл не один! Девушка, что вошла со мной в эти двери — Эбигейл Хобс. Единственная, из третьего Аванпоста, удостоенная чести жить и процветать среди вас. Прошу быть с ней дружелюбными, помогать, как помогали каждому из вас. Народ взрывается новым шквалом аплодисментов, некоторые приветствуют ее, повторяют ее имя. Майкл проходит вперед, важно кивает всем склоняющим перед ним головы, жмет протянутые руки, улыбается. Немного надменно, но все же улыбается, демонстрируя, что рад вернуться сюда. Действительно рад. Эби следует за ним, с неловкой, вымученной улыбкой принимает поздравления от совершенно незнакомых людей. Пытается запоминать лица и имена, если кто-то считает нужным представляться. Хобс прекрасно отдает себе отчет, что это последнее место на земле, где она может выжить. А потому заблаговременно настраивается, что придется идти на уступки. Большие, чем она делала, живя под крышей Аванпоста. Просто потому, что там она влачила жалкое существование, здесь же у каждого наверняка были свои роль и задача. И будет у нее, давая шанс именно жить, исполняя какую-то миссию. Пусть и навязанную обществом, но что еще остается, когда теряешь ориентиры личные? Засмотревшись на лица окружающих ее со всех сторон людей, Эби с трудом успевает остановиться, когда Майкл, прокладывающий ей путь в толпе подобно ледоколу, замирает перед невысокой женщиной. — Мисс Томпсон, Вы не могли бы помочь Эбигейл обустроиться здесь? — Да, конечно, мистер Лэнгдон. Добро пожаловать в Святилище, Эбигейл. Меня зовут Кира Томпсон. Хобс рассматривает улыбчивую женщину средних лет с забранными вверх пепельно-русыми волосами, что без страха смотрит на убийцу старого мира, и не может никак взять в толк. Все они так спокойны, так рады ему, словно он был добрым папочкой, вернувшимся к своим деткам из длительной командировки. Ни у одного во взгляде не просматривалось ни страха, ни оцепенения. Они будто не знали о том, каким монстром Майкл мог быть, стоило лишь ему того захотеть.***
Когда они с ее «куратором» едут в лифте, Эби не сдерживается, оборачивается к стоящей рядом женщине и задает вопрос, который появился у нее задолго до того, как она приехала сюда: — Что это за место? — Святилище? — Томпсон улыбается, демонстрируя не совсем правильный прикус. — Раньше здесь располагался отель Кортез — место с дурной славой, но мистер Лэнгдон очистил его. — Очистил? От чего? — Здесь было много неупокоенных душ, терзаемых хаосом. С некоторыми он заключил соглашение, некоторых просто уничтожил. Хобс вспоминает души двух женщин из Дома-убийцы в своих видениях. Вспоминает, как легко Майкл сжег их, полностью стерев из такого определения, как «существование». Ведет плечами, испытывая неудобство от того, что здесь могут быть призраки, с которыми Лэнгдон просто «договорился». Мысль о том, что ей придется познакомиться с таким проявлением реальности, вызывает легкие мурашки вдоль позвоночника. Ей немного любопытно, но больше боязно. В апартаментах, предоставленных Святилищем, Эби осматривается долго. Номер отделан зелеными дорогими обоями с золотистым переливом, заставлен добротной мебелью с темно-изумрудной обивкой. Ретро-стиль непривычно режет глаз — на Аванпосте обстановка была аскетичной, словно в монастыре. Здесь же все было пропитанно шиком и лоском давно ушедшей эпохи. Впрочем, сама Хобс никогда не была любительницей наследия 20-го века. Предпочитала современные направления декора. Она скрупулезно осматривает предоставленную ей комнату, заглядывает в каждый ящичек комода, в пустой шкаф, изучает содержимое за зеркалом, висящим над ванной. Проверяет ящички будуара. Предоставленные в ее пользование владения девственно пусты. Даже щетки с пастой не находится за чисто протертым зеркалом. Хобс заглядывает под кровать в надежде найти хоть что-то, но и там ни пылинки. Дар внутри вздрагивает, вибрирует под самой кожей, и Хобс не сдерживается, дает ему волю. Применяет в уже привычном ей ключе — вызывая провидение. Картинки падают перед глазами молниеносно, крутятся, как во взбесившемся калейдоскопе. Хобс вглядывается усердно, пытаясь разобрать хоть что-то: неразличимые лица и голоса проносятся в сознании, сменяются какими-то вещами, мелькают на краю возможности восприятия светлые шелковистые локоны. Эби отпускает, позволяет дару прокручивать в голове образы на запредельной скорости. Что толку пытаться остановить поток такой мощности? Может, если она даст этому напряжению выход, то не будет ощущать себя переполненной. Образы перед глазами расцвечиваются синим, мелькают неоновые, яркие в темноте цвета. Хобс выхватывает из вереницы какую-то картину и с удивлением понимает, что на ней огромная конструкция вытянутой формы дрейфует по космосу. И пока образы несутся дальше в неизвестные дали и временные просторы, Хобс все пытается осмыслить то, что смогла разобрать. Космическое путешествие было из разряда фантастики, но уж после знакомства с Антихристом поверить можно было во что угодно. Сила захлебнулась, видения смазались в неразборчивое пятно и истаяли, позволяя видеть и воспринимать то, что ее окружало в настоящем времени. Эбигейл вздохнула, медленно опустилась на мягкую кровать, чувствуя, как подрагивают руки. Внутри было пусто. Почти тихо, так, что можно было подумать, будто никакого дара у нее и не было. Не было никакой силы. Благодатный покой, позволяющий думать, будто она обычный человек. Такая, какой была прежде. Ручка на дверях с щелчком опускается, вынуждая Эби как можно скорее собраться с силами и мыслями. Пока дверь неторопливо открывается, Хобс поднимается на ноги, сцепляет руки за спиной, натягивает на лицо маску хладнокровной уверенности. Кто бы там ни был, показывать ему свою слабость она не намеревалась. На пороге Лэнгдон давит довольную улыбку и сверлит ее голубоглазым взглядом. Он переодет, причесан, и на кой-то хрен снова накрашен. Эби не сдерживается, закатывает глаза. Чуть меньше недели назад она бы обмерла и растерялась от его визита, потому что это было стандартным пакетом чувств, что она испытывала рядом с ним. Сейчас ей хочется только есть и в душ, потому что несколько дней в пути, в костюме из резины не придают свежести телу. — Забавляешься с силой? — Майкл шагает в комнату неспешно, осторожно прикрывает за собой дверь. Расслабленно устраивается в одном из обитых зеленым бархатом кресел. — Если пришел узнать, не планирую ли я саботажа, то можешь расслабиться. Хобс иронично кривит губы, чуть смелее осматривается в предоставленных ей апартаментах. Ей тут жить, возможно, всю оставшуюся жизнь. Стоило начать привыкать к этой мрачности, к тяжеловесным геометрическим очертаниями в обстановке. — Ты стала смелее, когда почувствовала себя в безопасности, — Майкл с улыбкой наблюдает, как девушка осматривается в комнате, и крутит на пальце один из перстней. — Я давно не чувствую себя в безопасности. С тех самых пор, как бросила первый комок влажной земли на крышку гроба своего жениха. Хобс ощупывает мягкие подушки на широкой постели, второй раз заглядывает в шкаф, будто с приходом Лэнгдона что-то могло измениться за створками. Сохнуть естественным путем не хотелось — в номере было достаточно прохладно, чтобы отказаться от прогулок нагишом. — Долго ты еще будешь вспоминать своего ненаглядного Файко? Оборачиваясь на недовольный голос, Хобс с некоторым удивлением обнаруживает раздражение на его лице и изумленно выгибает брови. — А это что, запрещено тут? — она обводит рукой комнату, имея ввиду Святилище в целом. — Нет, но я не понимаю, зачем ты все время делаешь это, если он давно остался в прошлом, — Майкл подпирает голову кулаком, рассматривая ее с легким интересом, как диковинную зверушку. — Ты успела прожить три жизни после его смерти: жизнь без него, жизнь в аванпосте, и жизнь с моим приходом. — Большого же ты о себе мнения. Ознаменовал свое появление аж началом новой жизни… Эби не знает, с каких пор начала дерзить ему, разбрасываясь насмешливыми улыбочками. Никак не могла понять, что этому поспособствовало. Сила, отчетливо струящаяся по венам вместе с кровью? Совершенные ради его спасения убийства? Она не знала, но что-то снимало с нее оковы вечного опасения рядом с ним. Позволяло говорить без страха и поворачиваться к нему спиной, невзирая на опасность, что он собой представлял по определению. — У меня есть для этого все основания, — Майкл тоже улыбается, в излюбленной манере смешивая простую улыбку со звериным оскалом. — Неужели? — Эби встряхивается, прерывает бессмысленные поиски. Оборачивается к нему, упирая руки в бока. — Не подскажешь, где у вас тут можно разжиться ванными принадлежностями и одеждой? — Ты неподражаема, Эби, — Майкл отпускает короткий смешок, слитным, плавным движением поднимается на ноги. Шагает то ли к ней, то ли в сторону выхода из комнаты. — Ты словно совершенно не понимаешь, кто перед тобой. — О, я прекрасно понимаю. Только вот ты привел меня сюда и бросил на какую-то тетку, которая даже не удосужилась провести мне краткий экскурс и выдать туалетную бумагу. А теперь еще явился в мою комнату с непонятными целями, — Хобс понимает, что начинает раздражаться, и даже немного удивляется этому. С чего бы ей? — Так что раз уж пришел, будь добр, объясни как тут что работает, пока я не наделала глупостей. Лэнгдон закатывает глаза, чуть кривя лицо. Совершенно подростковый, бесхитростный мимический жест. Только вот он никак не вяжется с тем образом жеманного, манерного мужчины, к которому она успела привыкнуть. Метаморфоза настолько неожиданная, что Хобс теряется на мгновение, пока Майкл направляется к выходу. — Мисс Томпсон ушла за всем необходимым. Она объяснит правила и порядки, как только вернется. Постарайся прилежно следовать всему, и тогда у нас не возникнет проблем. Напоследок он одаривает ее заговорщицкой улыбкой, и Эби еще минут пять пялится на закрытую дверь. Странно было осознавать, но здесь Майкл словно чувствовал себя свободнее. Словно тут ему не нужно ни притворяться, ни защищаться от окружающих. К моменту, когда нерасторопная мисс Томпсон принесла Хобс ее вещи, Эби начинала засыпать, развалившись в форме морской звезды прямо поверх одеяла. Но она чувствовала исходящий от себя запах пота, а потому вынуждена была превозмогать слабость, чтобы оторвать голову от мягкой постели. — Вот, тут у нас полотенца, пара комплектов для сна, одежда для работы и платье на сегодняшний вечер. Мы не знали, что ты предпочитаешь, потому подобрали самое нейтральное, что нашли. Надеюсь, оно тебе подойдет, — Томпсон не переставала болтать, раскладывая вещи по полкам в шкафу, и Хобс стоит больших усилий, чтобы не быть с малознакомой женщиной грубой. — На вечер? Что будет вечером? — Ужин в честь твоего прибытия. Это что-то вроде традиции. Новоприбывший занимает место во главе стола на один вечер, подле Майкла, — Томпсон прикрывает глаза, растягивая тонкие губы широкого рта в блаженной улыбке. — Многим нравится почувствовать себя на один вечер его правой рукой. — Вы тоже сидели там? Из какого вы Аванпоста? Хобс не уверена, что может задавать эти вопросы, но прекрасно понимает, что пока не спросит, не узнает наверняка. — О, нет! — Томпсон смеется, кокетливо машет наманикюренной ручкой в сторону девушки. — Я с самого начала была здесь. Первыми, кого он привел после конца света, были братья Хармоны. С них Майкл ввел эту традицию, потом удостоил этой чести всех тех, кто изначально обитал в Святилище. Кроме призраков, разумеется. — С призраками он в прохладных отношениях? — Не то, чтобы в прохладных. Скорее, он не особо считается с ними. Я считаю, что просто не видит в них никакой пользы для будущего, хоть и позволяет продолжать существовать. Эби кивает, показывая, что принимает к сведению прозвучавшие слова. — Это обязательно? Все это шоу с гостеприимством? Просто я не совсем уверена, что это то, что мне сейчас нужно. — Да брось! Такой шанс выпадает всего лишь раз. Поверь, тебе еще надоест наблюдать Элизабет во главе стола, а тут такая возможность — взять, и занять ее место хоть на пару часов! — Элизабет? — Графиня Элизабет. О ней мало кому что-то известно, кроме того, что она правая рука Майкла и заменяет его во время отъездов. Весьма властная особа. И малоприятная. — Его «правая рука»? Я думала, он сам управляет здесь всем. — Милочка, Святилище слишком большой домик, чтобы иметь возможность контролировать все происходящее в нем. К тому же, мистер Лэнгдон часто в разъездах, так что кому-то приходится присматривать за всем этим хозяйством. У леди Элизабет, нужно признать, отлично развиты управленческие качества, так что она прекрасно со всем этим справляется. Хоть и ведет себя при этом как последняя дрянь. Томпсон кривит губы, бесхитростно выдавая Эби собственное отношение к заместительнице Майкла. Хобс понимающе улыбается, но догадывается, что улыбка выходит кривоватой. Мысль о том, что правая рука Лэнгдона — женщина, тревожит что-то в душе. Эби уговаривает себя не торопиться с выводами. Обнадеживается мыслью, что упомянутая Элизабет может быть кем-то вроде Мид. Может в принципе быть ее новой версией. Обновленной моделью. — Хорошо, а зубная щетка и прочие принадлежности для гигиены мне положены? — Все в этой коробочке, — женщина встряхивает небольшой картоновой коробкой, мило улыбаясь на хмурый вопросительный взгляд. — Я предлагаю отложить ликбез по правилам до сборов на ужин. Я могла бы разбудить тебя, если ты захочешь отдохнуть, и помочь собраться. Тогда все и объясню. Это было мило. Правда. То, что ей дружелюбно улыбались и готовы были пойти на уступки, чтобы она чувствовала себя комфортнее в малознакомой обстановке. Что не давили и не приказывали. Хобс вспомнила, как встретили ее в первый день на Аванпосте и невольно поморщилась — по сравнению с этой милой мадам, Венейбл была просто воплощением зла и отсутствия хороших манер. Однако, к почившей Вильгельмине Эби даже в последний день их знакомства испытывала больше доверия, чем испытывала сейчас к добродушной Кире. И пойди, разберись, чем это вызвано. Очередным всплеском ее гипертрофированной интуиции, распространяющейся на все аспекты жизни, или Хобс просто отвыкла от простого, человеческого отношения к себе? — Думаю, если Вы не будете вдаваться в чрезмерные подробности, мы можем покончить с этим прямо сейчас. Эби устраивается в кресле, обращая все свое внимание на ту, что может поведать ей главные правила Святилища. — Ну что ж, ладно. Как пожелаешь, — Томпсон сложила последнюю стопку одежды в выдвижной ящик комода, пристроилась в кресле напротив, разглаживая юбку на коленях. — Правил и в самом деле не много: будь полезен и не убей. — Серьезно? — Эби и сама не поняла, почему последние слова женщины выбили из нее смешок. Просто не смогла удержаться, помня все то, что пережила с появлением Майкла в своей жизни. — Я знаю, что все пришедшие из аванпостов прорубали себе дорогу сквозь противников, — Томпсон кривится, явно задетая реакцией собеседницы. — Только вот здесь все совсем иначе. Здесь люди работают на благо будущего мира, многие являются единственными представителями разных полезных для общества умений. Робототехника, медицина, портное дело, биология, физика, многие другие полезные навыки. Если кого-то из них убрать из уравнения, результат будет уже совсем другим. Все, кто живут под крышей этого дома, прекрасно это осознают и соблюдают порядок. — Я поняла. Хобс потупилась, невидящим взглядом упираясь в угол ковра. То, что Томпсон рассказывала, было логично. Правильно. И все же с трудом вязалось с образом того Майкла проповедующего анархию, которого она наблюдала на протяжении почти двух недель. Какой смысл был давать людям почувствовать вседозволенность, чтобы потом загнать практически в идентичные прежнему миру рамки? Хобс не видела логики, а потому не могла просто принять услышанное как факт. Все равно мерещилась какая-то подоплека. Невидимое, но четко ощутимое «Но…». — Ну что же, раз тебе все ясно, я, наверное, пойду заниматься своими делами, — Томпсон встает на ноги решительно, пожалуй, даже несколько порывисто. — Прочие тонкости я расскажу тебе уже завтра, а сейчас отдыхай и набирайся сил перед ужином. Хобс кивает, продолжая глядеть на злосчастный ковер. В углу обметка золотыми нитками обтрепалась и лежит на полу неопрятной бахромой. Единственный изъян комнаты, который на фоне остального порядка буквально режет глаза. Она долго отмокает в воде, затылком бодая бортик чугунной ванны. Глядит в выбеленный потолок и все пытается осмыслить то, что узнала. Пытается привыкнуть к тому, где именно она находится. Так усердно погружается в эти мысли, что едва не засыпает в остывающей воде. Сон на широкой мягкой постели, с тяжелым одеялом — прямо как она любит — и мягкими подушками, на удивление не приносит чувства бодрости. Хобс просыпается разбитой, когда Томпсон тормошит ее за плечо. Раздраженно глядит из-под упавших на лицо волос, и заставляет себя молчать. Просто потому, что в противном случае может послать помогавшую ей женщину далеко и на долго. Ситуация остро напоминает ей те далекие деньки, когда она, превозмогая кокаиновые отходняки, отдирала себя от постели и тащилась на организацию следующих благотворительных вечеров. Если точнее, поднимала ее тогда все та же Таиса. Впрочем, в отличии от нынешней ситуации, Тасю Эбигейл посылала не стесняясь. Хобс натягивает простое коктейльное платье, со страданием глядя на собственное отражение. Зеркало с удовольствием демонстрирует все недостатки внешности: подчеркивая нездоровые синяки под глазами, и небольшое шелушащееся раздражение в уголках губ, и выступающие под тканью ребра; наглядно демонстрируя, какая красота пойдет на сегодняшний ужин в ее честь. Глядя на собственное отражение хотелось отведать цианида и повесится, ну, чтобы наверняка. Хобс одернула юбку, осматривая себя в новом наряде. Черное искрящееся блеском платье было чуть великовато в бедрах и плечах. — О чем точно не стоит спрашивать людей, живущих здесь? — Эби ловит в отражении взгляд Томпсон и иронично кривит губы. — Зачем они продали душу дьяволу. Этот вопрос точно не стоит задавать жителям Святилища. — Могла бы и догадаться, — Хобс закатывает глаза, присаживаясь на пуфик у зеркала. Мисс Томпсон умело управляется с длинными путающимися волосами, собирает локоны вверх, закалывая черными обычными шпильками. Большинство из них она просто зажимает губами, как это делала когда-то Тереза. Хобс часто шутила над матерью, что в такие моменты та выглядела забавно. Женщина, стоявшая сейчас за ее спиной, отчего-то не была и в половину такой же забавной. — Твои волосы выглядят просто ужасно, — беззастенчиво бормочет Кира, когда последняя шпилька скрывается в темных волосах. Эби на замечание едва пожимает плечами. — Мой рацион на протяжении целых полутора лет был весьма скуден, к тому же я не видела солнца, пребывала в депрессии и болела. В таких условиях проблематично сверкать красотой и здоровьем. Томпсон ловит отражение ее взгляда, улыбается, пытаясь приободрить. — Не переживай, здесь ты быстро пойдешь на поправку. Лучшие врачи ушедшей эпохи следят за здоровьем каждого жителя Святилища, — Кира поправляет результат на голове Хобс, отходит на пару шагов, чтобы оценить свои старания. — Будешь, как и раньше, красавицей. — С чего вы решили, что я ей была? — Эби насмешливо кривится, накручивает на палец обрамляющий лицо локон. Требовательно глядит на свое отражение, словно от него ожидая какого-то ответа. — Брось. Я ведь женщина, а мы куда лучше мужчин оцениваем внешность всех встречных представительниц прекрасного пола. — Ну да, чтобы убедится, что выглядим лучше, чем они. Она желчно усмехается, поднимаясь во весь рост. Бросает последний взгляд на отражение. Черное платье-футляр словно делало ее еще тоще и бледнее. Как какую-то поганку. Появляться в таком виде среди людей, не ущемленных в пище и бодрости надежд на будущее — пессимистов здесь быть просто не могло — было бы вопиющим неуважением к самой себе. Как если бы побитая лишаем и блохами дворовая кошка заползла в вольер с прекрасными представительницами благородных пород. Это была бы глупая демонстрация собственного несовершенства и слабости перед выпавшими на ее долю испытаниями. — У вас есть хоть немного косметики? Хобс бросает на Киру почти умоляющий взгляд. Когда единственная яркая деталь в твоем образе — черное платье, появляется повод задуматься. — Конечно. Кира возвращается минут через десять, неся в руках объемную косметичку. Почти мини-чемоданчик. Глянцевая поверхность цвета фуксии была испещрена мелкими царапинами, но от того косметичка не выглядела забытой. Скорее уж пользующейся спросом у хозяйки. — Вот. Тут ты можешь найти все что угодно. Потом раздобудем тебе такую же, — женщина устраивает косметичку на будуаре с зеркалом, отходит, давая Эби самой оценить принесённые сокровища. Выбор и в самом деле многообразен: богатая палитра теней, матовых и с глиттером, тональные основы с корректорами всех видов, пудры, румяна от нежно персиковых цветов до насыщенно коралловых и красных. Такой набор мог принадлежать какой-нибудь инстаграм-звезде, каждый день примеряющей разные образы, но уж никак не женщине за сорок, живущей в постапокалиптическом мире. — Богатое хозяйство. Эби знает, как приводить себя в порядок. Когда ты почти два года не слезаешь с кокаина и экстази, работая при этом организатором приличных мероприятий для селебрити, ты должен знать, как скрывать собственные пороки и вредные пристрастия. Кожа от косметического масла блестит золотистыми переливами, тональная основа, несколько темнее чем следовало, без труда выравнивает тон. Пудра исправляет недочет, высветляет и дает лицу матового света. Хобс сама видит, как преображает ее нанесенный макияж и раздраженно кривит губы. В школьные годы ей не нужна была косметика, чтобы выглядеть сногсшибательно. С тех пор многое изменилось. Руки дрожат поначалу, но когда Хобс берется за тени, мандраж сходит на нет. Подкрашивая тонкую кожу блестящим черным, Эбс думает о том, что своим образом сегодня до ужаса напоминает готическую леди. Этакая мадам Адамс, молодая версия. — Не слишком ли мрачно? — Томпсон заглядывает через плечо, скептично приподнимает бровь. — Раз уж вы подобрали черное платье… Обеденная зала располагается на первом этаже и выглядит весьма величественно: такие же, как в холе, огромные люстры; преобладающие в палитре багряные и золотые цвета; добротная массивная мебель и неискоренимый, впитавшийся даже в ковры и стены шик. Хобс наблюдает все это из небольшой затененной ниши, куда приводит ее Томпсон «оценить обстановку». Майкл придет к ней с минуты на минуту, по словам Киры, чтобы проводить в зал ведя под руку. Эби рассматривает длинный накрытый стол, с любопытством всматривается в бродящих внизу разодетых людей. Как и все вокруг, они сверкают красотой, белозубыми улыбками, аккуратными прическами и идеально сидящими костюмами. Словно за порогом этого здания не стоит смерть с занесенным серпом. Словно мир не канул в небытие. Словно все было нормально, по-старому. Хотелось сплюнуть горчащий на языке привкус отвращения и растереть носком лакированной туфли. — Черный придает тебе неуместную мрачность, — голос Майкла за спиной вынуждает свести лопатки, выпрямиться вспоминая об осанке. — Не я выбирала наряд, — ее голос далек от дружелюбия. Откровенно говоря, очень далек. — Что такое, Хобс? Тебя что-то не устраивает здесь? — Я пока не поняла, — Эби немного лукавит, скашивая взгляд на остановившегося рядом мужчину. — Идем, самое время начинать. Они покидают неприметный угол, возвращаются в коридор, чтобы пройти к парадному входу в обеденную. У Эбигейл мелко подрагивают руки, и сводит желудок от волнения. Ее ладонь, лежащую на его предплечье, обжигает колючим, скручивающим огнем. Ведьмовская сила настаивает держаться от мужчины как можно дальше, но уже как-то вяло. То ли смиряясь с его вынужденным присутствием, то ли окончательно приучив Эби к этой фоновой боли. Когда Майкл пристукивает каблуком, створки высоких дверей перед ними распахивают лакеи. Эби чуть растерянно глядит на оборачивающиеся к ним лица собравшихся людей и понимает, что сейчас находится на грани того, чтобы позорно сбежать. Публика взрывается шквалом аплодисментов, хлопки звучат отовсюду и совершенно вразнобой, подгоняя бег ее сердца. Как же она, оказывается, отвыкла быть в центре внимания стольких людей. Майкл уверенно ведет в самую гущу столпотворения, двигается плавно и грациозно, словно позволяя окружающим как следует ее рассмотреть. Хобс хочется присесть на корточки и обхватить голову руками. Сжаться в маленький комок и по возможности выпустить иголки, чтобы ни один не смел приблизиться. — Держи себя в руках, Эби! — Майкл цедит предупреждение сквозь величественную улыбку, давая понять, что чувствует ее волнения. — Приглашаю всех к столу! Стулья скрипят ножками о лакированный паркет, голоса звучат приглушенно и хотя Эби, устраиваясь на своем месте, — Лэнгдон вновь учтиво подвигает ей стул, — не слышит о чем говорят собравшиеся, по бросаемым в ее сторону осторожным взглядом, понимает — говорят о ней. Майкл стучит ножом по хрустальному боку бокала, призывая к вниманию и тишине: — Сегодняшний вечер, по установившейся традиции, мы посвящаем новоприбывшей, — Майкл переводит на Хобс взгляд, глядит с высоты своего роста лукаво, со скрытым смыслом. — Мисс Хобс проделала большой путь, чтобы добраться сюда! Переступила через свои страхи и слабости, победила сомнения, и тем самым честно заслужила себе место за этим столом. Я уверен, для кого-то Эбигейл станет другом, для кого-то единомышленником, для кого-то, быть может, чем-то большим. Но неоспоримо одно — ни для кого она не останется посторонней! Давайте же покажем, как рады мы новым лицам в своей большой семье! Выпьем за Эбигейл Хобс! Эби настолько заслушалась, что даже не заметила, как один из бокалов, первый стоящий за тарелкой, наполнили вином. Люди поднимали фужеры, улыбаясь Хобс, повторяли слова Майкла: «за Эбигейл». Ей казалось, что она спит, и видит сон. Слишком это походило на морок. На оазис, возникший в центре пустыни из воздуха. Вино вязало рот терпкой кислинкой, стекало по пищеводу сладковатой, горячей лентой, порождая мурашки на шее. Пока столовые приборы едва слышно стучали по тарелкам, Эби старательно пыталась заставить себя съесть хоть кусочек, только вот аппетита не было от слова совсем. — Успокойся, Эби, — Майкл бросает на нее мимолетный взгляд, запивает еду легким фруктовым вином, идеально подобранным к поданному блюду. — Ты в безопасности, тебе нечего бояться и ни к чему искать здесь врагов. Самое время расслабиться и просто начать жить. — Ты так шутишь? — Эби стоит больших усилий, чтобы не повышать голоса с полушепота. Привлекать внимание к себе сверх того, что она уже получала, было даже немного страшно. — За одну неделю моя жизнь перевернулась с ног на голову. Я излечилась от болезни, что убивала меня, за один день; я добровольно отказалась от своих убеждений и взглядов, перешагнула через собственные принципы. Черт возьми, я убила двух женщин, потому что решила, будто ты заслуживаешь жизни больше. Просто приняла это решения, не имея для того никаких оснований. Майкл смотрит на Эби улыбаясь, но Хобс видит в его глазах, как лопается далеко не безграничное терпение. — Прежде чем ты вновь наговоришь вещей, способных испортить твою жизнь, советую тебе хорошенько подумать. Она открывает рот, чтобы сказать что-нибудь ехидное, и в самую последнюю секунду останавливает себя от подобной глупости. В одном Лэнгдон был прав — если она хотела выжить, ей необходимо было приспосабливаться к новым условиям. Какими бы они не были, она сама, буквально за руку, привела себя в этот зал. — Ты прав, — Эби кладет в рот кусочек прожаренной свинины, заставляет себя жевать, улыбаясь немного кривовато и игнорируя внимательный взгляд Лэнгдона. — Я должна просто начать жить. Он улыбается, кивает, приподнимая бокал и давая понять, что следующий глоток посвящен принятому ею решению. Ужин проходит в молчание между ними, с аккомпанементом из приглушенных голосов. Когда Эби доедает почти до конца, сидящий по ее праву руку мужчина поворачивается к ней, дарит вежливую улыбку. — Я хотел бы представиться, мисс Хобс, и познакомить Вас со своей женой, — аккуратная, полностью седая бородка мужчины увенчана закрученными на концах густыми усами, напоминая моду о бородах не так давно погибшего мира. — Меня зовут Говард Брусток, я занимаюсь в Святилище биологией и медицинскими разработками. А это моя несравненная Аделаида Брусток. Хобс давит из себя вежливое добродушие, разглядывая чету Брустоков. Мужчина явно разменял больше пяти десятков лет, да и женщина не выглядела моложе, даже не пытаясь закрашивать выбеленные сединой локоны. Они напоминали чем-то богачей 19 века — у мужчины та же солдатская выправка, одна на двоих с супругой аристократичная манерность; тот же неуловимо старый стиль жизни, проскальзывающий в каждом жесте. Создавалось впечатление, что Лэнгдон вытащил Брустоков из другого времени, пригласив на этот ужин. — Приятно познакомится, мистер Брусток, миссис Брусток, — Эби кивает, выказывая уважение, заставляет себя вспомнить о манерах и светском этикете. — О, можно просто Говард! — Не вздумайте тыкать тут всех фамилиями, милочка, наше общество этого не любит! Мужчина смеется, перехватывая искрящийся взгляд жены и кокетливую улыбку, отпивает вина, и его закрученные усы забавно шевелятся над кромкой бокала. — В таком случае, просто Эбигейл, — Майкл рядом улыбается, слушая их разговор, и Хобс старается игнорировать его довольство, чтобы не смущать себя еще сильнее. — Как Вам Святилище, Эбигейл? — Я не успела осмотреться как следует, но первые мысли — слишком роскошно, чтобы быть правдой. Аделаида посмеивается, прикрывая рот рукой. — Первый день все новоприбывшие так проводят — отсыпаются с дороги и стесняются на ужине. Этим вечером тебе вообще предстоит перезнакомиться со всеми, — она заговорщицки улыбается, кладя ладонь поверх лежащего на столе кулака мужа. — Дам тебе маленький совет — не пытайся запомнить всех сегодня. Только мигрень заработаешь. Эби вспоминает слова Аделаиды, когда ужин перетекает в банкет. В одном из концов зала на небольшой сцене играет небольшая труппа, виртуозно исполняя легкий джаз. Она стоит чуть в стороне и судорожно стискивает в пальцах бокал с нагревшимся от ее ладоней шампанским. Каждый желающий подходит к ней, чтобы назвать свое имя и спросить о какой-нибудь ерунде. Все это напоминало светский раут, где люди беззаботно распивали качественные напитки, баловали себя незамысловатыми беседами и легкими закусками; где каждый не отказывал себе в удовольствии взглянуть на нее ближе. Пожать или облобызать ее руку и задать список стандартных вопросов: «Вам нравится здесь, Эбигейл», «чем Вы планируете заняться, Эбигейл», «как Вам блюда, поданные к ужину, Эбигейл». Вопросы не баловали разнообразием и очень скоро это начало раздражать. Словно всем им перед началом выдали список с обязательными, разрешенными цензурой вопросами. Наигранно так, что сводило зубы. Майкл оставил ее после третьей или четвертой компании, подошедшей познакомиться. Просто провел рукой от лопаток почти до ягодиц и томно шепнул на ухо, что должен отлучиться. Ей было немного обидно, что он бросил ее вот так, оставил самостоятельно барахтаться в болоте не знакомого и непривычного общества. Хобс, конечно, не надеялась, что он всюду будет водить ее за руку и каждые полчаса, как по таймеру, одаривать признательными взглядами. И все же, когда он оставил ее в первый день ее прибытия, ей было обидно. Пожалуй, даже не «немного». Когда она решалась на убийство ведьм во спасение его жизни, она готовила себя к тому, что он не вознесет ее поступок в разряд великих. Мужественно готовилась принять то, что это не будет вознаграждено по заслугам, и все же… Готовится к этому и принять это как свершившийся факт, оказалось совсем не одно и то же. — Таким образом, в скором времени мы сможем начать работы по очищению воздушного пространства от гамма-частиц и нейтронов. Эби выныривает из потока неприятных мыслей, обращая внимание на последнюю компанию, что подошли к ней. Мужчины, разряженные в классические строгие костюмы, вероятно, вещали ей о том, как проходят работы по избавлению от радиации на планете. Хобс не знает наверняка, как и не может припомнить их имен — слушала она их откровенно плохо, предпочитая гонять в мыслях обиду на Майкла. Их трое, они разного возраста колеблющегося от 25 до 70, и они совершенно точно не обращают внимания, что в поднятой ими теме Хобс может и не разбираться. — Простите, — Эби касается плеча самого старшего из местных, предположительно, ученых и торопливо движется в сторону выхода. Этот маскарад начинал ей надоедать. Даже легкий запах орхидей, витающий в воздухе, и хороший кавер на Льюиса Армстронга не спасает ее настроения. Не вызывает ни малейшего желания задержаться тут еще хоть на минуту. Она проходит почти половину залы, кивая людям, если они обращали на нее взгляды, когда едва не столкнулась с Лэнгдоном. С Лэнгдоном, устроившем ладонь на пояснице роскошной блондинки. — Я хотел бы лично представить вас друг другу. Эбигейл скользит взглядом по холеному лицу женщины, по идеально уложенным кипельно-белым волосам, по таким же белым бровям вразлет. Одаривает вниманием чувственные пухлые губы, выкрашенные в цвет крови. Вглядывается в светло-зеленые, кошачьи глаза в обрамлении пушистых ресниц, и чувствует, как сердце сжимает черная удушливая ревность. Незнакомка походила на Королеву, улыбалась мягкой улыбкой, как Королева; источала уверенность и вальяжность каждой порой идеального тела, укутанного в искрящееся блеском платье цвета крем-брюле. — Элизабет, это Эбигейл Хобс, бывшая жительница третьего Аванпоста. Эбигейл, это графиня Элизабет, — Майкл одаривает каждую из них мягкой улыбкой, чуть щуря светлые глаза, и Хобс содрогается, когда видит, как Снежная Королева улыбается ему в ответ. Мягко, нежно, как можно улыбаться только очень близкому мужчине. Титул «графиня» цепляет внимание, царапает слух, но Эби не торопится задавать вопросы. Не этим двум. Сила внутри вибрирует, волнами ходит под кожей, и Хобс кажется, что если опустить взгляд на собственные руки, она увидит это течение. — Приятно познакомиться, Эбигейл, — Элизабет протягивает руку, кривит губы то ли в улыбке, то ли в усмешке, улыбаясь совсем не так, как улыбалась до этого Майклу. — Надеюсь, Вам здесь все нравится. Хобс смотрит на протянутую ладонь, на идеальный маникюр с заостренными ногтями, и пытается выбраться из той темной трясины чувств, в которую затянуло ее мгновениями раньше. Элизабет не нравилась ей. Элизабет вызывала в ней острое желание сжечь тут все к чертям. Но Эби помнила, что этот вечер и ее безукоризненное поведение в ходе него — единственный билет в жизнь. Сорви она Майклу представление, которым тот, безусловно, наслаждался, и он выпотрошит ее прямо тут. На забаву собравшейся публике. — Мне тоже приятно познакомиться, достопочтенная графиня, — Эби с трудом проговаривает это без агрессии, через силу заставляет себя не ударить в грязь лицом, скрепя сердце следует заученному назубок этикету и протягивает руку для рукопожатия. — Святилище просто ошеломительное. Элизабет улыбается, несколько высокомерно, но это пренебрежение оставляет скульптурное лицо, когда их руки соприкасаются. Эби понятия не имеет, что происходит. Удивленно следит, как оседает еще сильнее побледневшая леди, как подхватывает ее Майкл, прижимая к груди. Недоумевает, когда он бросает на нее злой, полный ярости взгляд. Она не делала ничего, чтобы сбить спесь с ее Сиятельства. Откровенно говоря, даже не успела об этом задуматься. — Мне плохо, Майкл, отведи меня наверх, — голос у Элизабет хрипит и ломается, пока она умоляюще глядит на Лэнгдона снизу вверх, цепляясь тонкими пальцами за лацканы его пиджака. Хобс наблюдает эту картину и со злорадством отмечает в писаной красотке несколько массивный нос. Откровенно говоря, это единственный, слабо притянутый за уши изъян, который Эби успевает разглядеть в блондинке, но и это дарит какое-то темное удовлетворение. До того, как они медленно и неторопливо покидают залу, шлейфом неся за собой внимание остальных гостей, Эби удостаивается еще одного тяжелого взгляда голубых глаз. Майкл зол, и Хобс не нужно уметь читать мысли или чувствовать чужие эмоции, чтобы понять это. Просто на его лице это отображается бегущей строкой. — Что-то с Графиней?.. — Должно быть плохо себя чувствует. Говорят, она последние дни вообще не покидала своих комнат… — Она так привязана к мистеру Лэнгдону… — Бедняга, истосковалась по возлюбленному. Извела себя до изнеможения… Хобс бежит от этих разговоров, как от огня, едва не швыряя так и не тронутый бокал с шампанским на один из подносов в руках прислуги. Ей хочется блевать, а еще вывернуть себе ребра наизнанку, лишь бы выдрать с корнем воющее в груди сердце. Комнату она отыскивает без труда, с первого раза вспомнив дорогу. Остервенело выдергивает шпильки из прически, расшвыривая их в разные углы. Рычит и кусает губы, потому что скатываться в позорные рыдания то же самое, что вновь предать саму себя. Позволить себе скатиться на самое дно беспросветной ямы кретинизма. Черта с два она будет страдать по кому-то вроде него. Страдать по нему. «Мне плевать! Мне плевать! Мне плевать!» — убеждения звучат настолько фальшиво, что Эби хочется врезать себе же по лицу. Крикнуть самой себе — «ты недоигрываешь». Дверь ударяется о стену с громким стуком, отскакивает обратно, захлопывается за вошедшим по инерции. — Какого дьявола ты себе позволяешь?! — Майкл ловит ее за плечи, встряхивает как тряпичную куклу, безумным взглядом смотря прямо в глаза. От его злости, от выплескиваемой им во все стороны ярости и возмущения, ей хотелось плакать, как маленькой девочке. Но что-то внутри непреклонно душило слезы, осушало глаза, кололо кончики пальцев, подталкивая к сопротивлению. Уговаривая защищаться. — Я ничего не делала! — Эби вырывается, ужом выкручивается из его железной хватки. Смотрит возмущенно и растерянно одновременно, и совсем не лжет, произнося следующие слова: — Я понятия не имею, что произошло! Лэнгдон дышит тяжело и надсадно, аккуратные ноздри мужчины дрожат, ходуном ходят желваки. Он будто вот-вот оскалится, ощерится по-звериному, готовясь к прыжку. — Ты применила к ней силу! Навредила ей! — она впервые слышит как он кричит, и это пугает ее лишь сильнее, порождая внутри натуральную панику. — Я не желала этого, ясно?! — Хобс не сдерживается, кричит это оправдание, крепко жмуря горящие от непролитых слез глаза, и свет в комнате предостерегающе мерцает. — Я понятия не имела, как этим управлять! — Я говорил тебе, что ты должна справиться со своей силой, — Лэнгдон подходит ближе, понижает голос, переходя на почти-рычание. — Простая ревность, Эби, и ты едва не убила ее! Будь она чуточку слабее, легла бы бездыханным трупом у твоих ног! Он сверлит ее своим взглядом, пронизывает неприкрытой злобой, шепчет в самые губы: — Здесь убийство не приветствуется, моя маленькая ревнивица. Она сжимается рядом с ним, сутулит плечи, обхватывая себя руками, безрезультатно силится свернуться в крошечную точку. Его осуждение, его претензия, его голос и взгляд, все это жалит ее тысячей бешеных ос, и Сила внутри отзывается, клокочет. Побуждает к действию. — Каждая сильная эмоция, каждое желание, на все она будет отзываться в тебе и дальше, — Лэнгдон возвышается над ней, подобно грозовой туче, высверливает ее душу пренебрежительным тоном голоса. — Борись с ней или я положу этому конец. Я не позволю тебе в одночасье разрушить все, что я создавал так долго. Если ты навредишь хоть кому-нибудь, Эбигейл Хобс, я прекращу твое существование. Запомни мои слова. И вот она снова сидит на полу, прижавшись к коленям развороченной грудью. По ощущениям казалось, что ребра разорваны в клочья, вывернуты наизнанку, как она и мечтала. Только вот, вывернуты не ее рукой. От Автора: Да-да, я в курсе, что Элизабет должна быть призраком. Здесь она не призрак, ибо так мне подходит для сюжета больше.