Я все границы перешёл, Мне надо попросить прощения; Но прячу я любовь и боль, Которые всегда со мной, Под маской злобы исступления. Но я боюсь — моё сердце не выдержит... Тебя любить... Оно просто не выдержит... "Deform", "Слёзы диктатора"
Кое-что ещё никогда не меняется, кроме войны. Человеческая ненависть. Когда мы заходим в этот душный притон, шелестя чёрными плащами, — людской гам вокруг стихает, даже орущая из дерьмовой аппаратуры безвкусная музыка, кажется, становится тише. Несколько посетителей молча отставляют стаканы и выходят, прихватив одежду и оставив на столах расписки, или зовут официанток для оплаты. Всё как всегда. Наша компания занимает два стола, как раз освободившиеся, но хозяин заведения только рад нам. Неискренне, корыстно. Один Чистильщик оставит в таком месте за вечер больше, чем трое забулдыг за неделю. И не в кредит, не натурпродуктом, а честными единицами. А нас тут семеро, и пить будет каждый в зависимости, конечно, от того, как сильно Зерно проросло в нём, но всё равно гораздо больше простого человека. Я так уж точно собираюсь нажраться до полной невменяемости, девять, девять за один день... что ж это за город-то такой? Радиация, что ли, какая? Или просто Скверна год от года только укрепляется в людях, несмотря на то, что мы боремся с ней неустанно, вынюхиваем. В прямом смысле. А вот сейчас чувствительные носовые щели пришлось закрыть как можно плотней и крепче — вонища тут стоит неимоверная. И даже то, что официантки, как по команде, сразу подорвались отворять окна и пускать прекрасную июльскую ночь внутрь, особо не помогло. Улицы, примыкающие к так сказать «заведению», пахли едва ли приятней. Глотнув пойла, что здесь честно выдавали за натуральный коньяк, я в очередной раз проклял Зерно на чём свет стоит. Не технологию вообще, а мою разновидность, определившую мою жизнь на вечные скитания только затем, чтобы приносить людям горе. Наш «юнга» снова злобно зашипел. Опять не получилось выпить, но сам виноват, думал, если сделать на маске клыки разве что не как у саблезубого кролика, это будет круто? Да нифига, смешно. И теперь сиди, пей из трубочки, салага. Только с рангом маску поменять можно, смирись. Моя мне — совершенно не мешает. Меленькие зубки, белая поверхность, ближе к классическому черепу, что есть в каждом, разве что отверстия-носа нет и глазницы закрыты линзами. Но это — необходимость. Я вообще не выделываюсь, никаких плащей цвета «мокрого асфальта» или «графит». Чёрный и всё. Сам запылится. Придумали, тоже. Ещё бы модный салон у центрального Столпа открыли, специально для Чистильщиков. Хотя я в столице уже лет семь не был, может, и открылся. — Слышь, мелочь, ты где такую маску приобрёл? — У Столпа, — подтверждает тот мои худшие подозрения, — ты б тоже съездил, Хар. — У тебя ещё хуй не дорос моё имя сокращать, — развалившись со стаканом на лавке, чувствую себя уже намного лучше. Пойло дрянное, конечно, но хотя бы крепкое, и крики детей, заражённых Скверной, истираются в сознании. — Прости, Харам. Забудем? Киваю, не собираясь ничего забывать. Мне услужливо подливает девчонка, трясясь, как листик. Староверка, что ли? Ну вижу я шов на её верхней губе, и зубы тоже заметил. И что теперь? Думает, мы что тут, совсем не разбираем, как проросшая Скверна выглядит? Наши тихие посиделки быстро превращаются в гулянку повеселей, крепость местной сивухи даёт о себе знать даже в наших организмах. И чем громче мы обсуждаем свои сегодняшние похождения, тем быстрее пустеет зал забегаловки. Кому же охота слышать, как именно и в какой семье конкретно удалось учуять заражённых, и как они сопротивлялись, мутировав. Я в общей беседе участия не принимаю, меня и не дёргают. Никогда этим не занимаюсь, лишь иногда могу вставить реплику, когда парни, рассуждая об очередном виде уродства, совсем уж заблуждаются. Нет, я не что-то вроде капитана, у нас его, как такового, нет, просто опыт имею большой. И то, что наш отряд стабильно мотается по городам и весям уже почти год, не значит, что по следующей разнарядке понадобится весь наш состав, и никого не придётся выгнать. Или наоборот, не пришлют ещё одного, как того же «юнгу» месяц назад. Кстати, понятия не имею, как его зовут. И вспоминать не хочется. Тем более, меня одолевают более тяжёлые размышления. Я замечаю всё чаще, что родители не желают защищать своих чад. А иногда даже сами выносят и выводят их к нам куда-нибудь на задний двор, подальше от глаз соседей. Когда я только начинал — грудью бросались на защиту, дрались насмерть. Одна мамочка оставила на моём боку тесаком такую рану, что даже Зерно до конца до сих пор не справилось, остался шрам. А теперь... шарахаются от своих же детей, как от чумы, только узнают. Хотя Скверна не заразна. И ладно бы отцы, но матери.... Кровь от крови, плоть от плоти... те, что носят на себе знак Плодного Солнца! Привыкают, очерствляются... или... всё в мире сходит на нет и умирает? Я знаю, что лучше всего помогает от таких мыслей и настроений. Не только выпивка. Подзываю жестом хозяина, протирающего барную стойку, он предупреждает мои требования: — Какую хотите? Беленькую, рыженькую? Покрасивей, помясистей? Поумелей? — Через сорок минут в мою комнату. Какую угодно, хоть выдру полосканную, только чтоб сосала до утра, или пока я не сдохну от отравления тем, что вы называете здесь выпивкой! Услужливо кивает: — Всё будет в лучшем виде! Массаж за счёт заведения, если желаете! Ну, в общем-то, сказал-сделал, через тридцать семь минут я уже валялся на спине в едва освещённом клоповнике на втором этаже, не мешая миру вокруг меня кружиться. Рассеянно хлопнул по голове миниатюрное создание, что пришло меня обслужить. Кстати, для такого притона — весьма пристойно. Я, позволив добраться до нужного места, чуть расщёлкнув стык доспеха, закрыл глаза, плавая в мире, утратившим трезвость и гравитацию, а также все тревоги и заботы, наслаждаясь тем, что навыки шлюхи всё же должны победить сопротивление Зерна, сделавшего меня малочувствительным к ласке. Покусывает слегка. Надо же, мило. Не первый раз обслуживать Чистильщика или подсказал кто? Важно ли это? Нет. Страхи отступили, тяжесть поступков — тоже, ничьи призраки больше не мучили, я просто расслабленно балдел, уверенно, хоть и медленно, двигаясь если не к наслаждению, то неплохой такой радости. Хорошо работает, дрянь. Правильно. Выкладываясь как следует, иначе и возиться долго, и меня не довести. А раздразнённый и не кончивший я — не заплачу ни за что, ещё и сломаю что-нибудь, не шлюхе, так хозяину, или мебель. Я не то что не разделся, даже обувь не снял, немного брезгую в таких местах в одном доспехе спать. А без него я последний раз спал как-то летом, в глухом лесу на поляне, пока переустановка системы шла. Диких зверей я боялся гораздо меньше, чем людей. Тем более, меня охранял Тотес, а к бронезверю модели №98 только ненормальный захочет добровольно приблизиться с нехорошими намерениями. Не сломал бы опять коновязь. Хотя похер мне, пусть хоть весь сарай разнесёт и подожжёт, всё веселье, а заплатить — заплачу. Как и девке, даже сверхставки накину, потому что работает отменно и, как только я ещё раз легонько стукаю по голове — ускоряет темп и обрабатывает языком жёстче. О да, о да! Слегка забывшись, толкаюсь навстречу, глубже в горячий ротик и горло, изливаюсь значительной порцией питательного корма для шлюх, который сглатывается, а мой член — тщательно вылизывается, чистится. И снова нежно покусывается. — Хватит, — отпихиваю проблядь. И, пристегнув её за тонкую бледную ножку контактным канатом себе к локтю, распоряжаюсь: — Спи. Утром расплачусь. Защёлкиваю доспех, поворачиваюсь на бок. — Но хозяин приказал сразу возвращаться, как вы уснёте, Мастер! — А клиент приказывает остаться. Хочешь поспорить? — Нет, Мастер, — пищит. Копошится, похоже, устраиваясь на краешке кровати. Я б и выгнал, но хотелось начать утро с того же, чем закончился вечер. А расплатись я сейчас — утром ищи-свищи, ещё и украдёт чего. А если и найдёшь — так уже обдолбается в смерть и снова без гроша. Знаю я эту братию... ...обычно я просыпаюсь если не от сигнала Столпа, то от запаха, когда Зерно, подчиняясь суточному биоритму планеты, делает генеральный прогон систем организма. Но в этот раз — щелчок и яркий свет, смутное ощущение свободы. Распахиваю глаза, резко сажусь, расширяя нюхательные щели и приводя тело в боевую готовность. — Простите, Мастер, я сейчас всё поправлю! — падает мне в ноги какое-то тщедушное создание. Резко, рывком, захлопываю маску. Открыть её надо не только сообразить, ещё и осмелиться! На ломах, что ли? Совсем смерти не боится! — Простите, Мастер, я... — поднимает на меня испуганные глазищи. — Так, я не понял, ты кто вообще? — Вы же сами приказали остаться, Мастер. Вчера. Помните? Привязали! Это-то я помнил. Да и верёвка — вот она, никуда не делась. Только вот почему вместо миленькой худенькой блондинки, которую я себе навоображал, на меня смотрит паренёк? Чумазый, тощий, да и волосы у него — грязно-пепельные, и мордашка так себе. Неужели это он меня вчера так здорово обработал, что даже утренний стояк забыл ко мне явиться? И вообще... — Лет тебе сколько? — спрашиваю. — Шестнадцать! — А честно? — Шестнадцать! — Ты что, шкет, Чистильщику врёшь? — я не угрожаю, я так разговариваю. — Шестнадцать, — мямлит. Ну и чёрт с ним, шестнадцать так шестнадцать. Хотя сомнительно. Но может быть, явно жизнь у него не сытая была. К тому же упорствует бесстрашно. В любом случае он мне чуть не в сыновья годится. Вот просто заебись. Вот лучше не придумаешь — проснуться с гудящей головой в богом проклятом гадюшнике, да ещё и после того, как почти что трахнул несовершеннолетнего. Ну хоть не Осквернённого, а то вообще стреляйся, но потерять берега настолько, что девушку от пацана не отличить и позволить с себя маску снять... кстати, о ней. — Что, посмотрел на меня? Как оно? — Простите, Мастер! — паренёк бухается опять на колени перед кроватью, на краю которой я грузно сижу, ненавидя весь мир. — На вопрос отвечай. — С-странно. Вы не такой, как люди... Не страшно, надо же. Вот уж судьба тебя побила, мелочь. Да дети в ужасе разбегутся, только покажи им изображение лица любого из Чистильщиков. Зерно, давая способности, перестраивает наши организмы, не заботясь о красоте. Если рот у меня ещё почти нормальный, то глаза — большие, округлые, без век — сплошная лимонная радужка с узкой вертикальной чертой зрачка, а нос... нет его. Две нюхательные щели, изогнутые, от висков под глазами, поперёк лица и через щёки, как прорези. И маски мы носим не для устрашения. Совсем наоборот. И вроде как за то, чтобы снимать с нас их, никакого наказания не полагается, но человек, осмелившийся это сделать, вряд ли сможет кому-то рассказать... Но сейчас есть дела поважней, чем размазывание головного и спинного мозга этого хилого мальца по стене. Всегда успеется. — Пошли, — вставая, дёргаю его за верёвку, — с хозяином твоим поговорим! — Я честно заразный только сзади, Мастер! — Что сказал? — втягиваю воздух. Сложно, конечно, разобрать за всей этой вонью трактира, грязного белья и одёжек, да и просто редко мытого тельца что-то... но я же Чистильщик. Совсем не Скверна, но нота резкая, горькая, гнилостная. Я такое видел. Мокнущие, красно-чёрные язвы. Ну это крайнее проявление, характерное для ослабленных людей... или недорослей, которых трахают какие-то пьяные уроды, перенося эту болячку, которая у них — зуд в уретре, не более. Снова падает мне в ноги: — Жизнью клянусь, Мастер! Я и руки мыл! Святая простота. Не скажи он, я, боявшийся вдохнуть чуть глубже жизненно необходимого, точно бы не заметил. А так разговор с хозяином, когда я спускаюсь, волоча причитающего парнишку за собой, ещё короче. — Трипперная шмара мужского пола. Несовершеннолетняя, — просто и тихо сообщаю, пока зал ещё пуст и таверна не открылась. — Но ваш заказ, Мастер... я смел надеяться... — ...что он мне так понравился, что я до утра его оставил и доплачу вам обоим сверху теперь? — я совсем не угрожаю, мне это совершенно ни к чему. — Всё за счёт заведения, Мастер! Хотите, самую красивую даму? Я приведу, она даже не наша. Выпить? Что угодно! — Мозги твои выбить и скормить своему бронезверю, — честно отвечаю. Механические кони не питаются подобным, а даже если бы и ели, я ни за что не предложил бы Тотесу такое «лакомство». У мужика если не глисты в голове, то разжижение мозга — точно. Сэкономить хотел, мразь... — Помилуйте, Мастер! — кланяется. Рядом сразу же опять падает на колени паренёк, ещё пристёгнутый ко мне: — Умоляю, Мастер! Мы умрём от голода! Хозяин даёт нам всё! Плачет. В дверях в подсобку толпятся официантки и несколько потаскушек. Все испуганы, некоторые всхлипывают. Да, наводят Чистильщики ужас... Но если я и правда выбью владельцу мозги и кину в кормушку Тотеса для устрашения... станет ли хоть кому-нибудь лучше? Если уж терзаться больной головой взялся, то легко додуматься, что хозяин, хоть и сэкономил, заказ мой выполнил точно. Что угодно, отлично сосущее — я получил, а ни одна зараза к тому, кто носит в себе Зерно — вовек не пристанет. Да и шмар я всех этих и правда по миру пущу, обретаться где-нибудь на перекладных станциях или вовсе по ночлежкам. — Три пинты крепкого пива, самого лучшего, как себе. Четыре яблока. Три ведра смешанных опилок коню. Не железных, понял? А ему, — киваю в сторону мелкого, — деньги на лекарство и нормальную одежду. Хозяин быстро-быстро кивает, тут же порываясь выполнять заказ, но я его приостанавливаю: — А отряд мой где? — Так отбыли ночью, Мастер. По ра-з-на-ря-д-ке, — по слогам произносит незнакомое деревенщине слово. Вот так вот. Лишним звеном оказался я. Ну, то, что такого давно не случалось, не значит, что этого не могло произойти. Может, они в следующем городе и сами справятся. А я просто посижу, подожду здесь. Новый приказ придёт едва ли позже, чем через сутки, Чистильщики никогда долго не сидят без дела. Наслаждался я тишиной, пока потягивал отличное пиво, заедая, по одной только мне известной извращенской формуле, его кусочками яблок, не долго. — Простите, Мастер... Оборачиваюсь. Парень-шлюха, которого я полчаса как с поводка спустил. Умылся, что ли? Нет, просто бледный такой, от страха. Дрожит. Но храбрится. — Можно у вас попросить, Мастер... — Давай живей, — буркаю. Занятный. Мало того, что не сбежал, взглянув на мою настоящую рожу, так ещё что-то просить у Чистильщика осмеливается. — Оплатить мне.... Ну... услуги... я ещё сделаю, Мастер! Пожалуйста! — умоляет, а потом поясняет тише: — Хозяин ничего не отдаст... и нет у нас в городе лекарства... Не выпрашивает. Не давит на жалость. Просто, переступив с ноги на ногу, смотрит в пол и ждёт моего решения. А я, в принципе, пока свободен, до следующей связи Зерна со Столпом — часа два.0. Null
28 ноября 2018 г. в 00:00