7 сентября, 2018 год
Капли дождя медленно скатывались по стеклу. Кириллу было довольно скучно сидеть на подоконнике, поэтому он слушал музыку левым ухом, а правым безынициативно прослушивал медленный поток слов собеседника. — Напомни, почему мы прогуливаем? —парень вздохнул, закинув голову назад. — Входная контрольная, — улыбнулся Янис. Кирилл тоже растянул краюшек правой губы, окинув взглядом одноклассника. Бадуров чем-то напоминал ему себя: тоже немного угловатый, размеренный, отчасти холодный к происходящему, без лишней вспыльчивости и агрессивности. Однако проворный до безобразия: всегда пытался обернуть ситуацию в свою пользу, будь то деление имущества или обычная, житейская заварушка. И прищур у него хитрый-хитрый, но этим он, почему-то, только к себе и притягивает. — А она двойки за непосещение не поставит? — после минутной паузы спросил блондин. Ян едва повернул голову в сторону парня и вскинул плечами: — По идее не должна. Ну, сколько я пропускал, так всё нормально было, — подытожил он. Кирилл кивнул. В прошлой школе он тоже прогуливал, правда, не с первой учебной недели, и даже не с первой четверти, а со второй. Ян упёрся виском в оконное стекло: — Кирилл, а ты из какой школы? — вдруг спросил он. — Из пятьсот сорок седьмой, — стараясь не выражать никаких эмоций через манеру речи, ответил Незборецкий. — Она же с уклоном на языки? — Ну да. — А долго ты там проторчал? — Год, — равнодушно сказал Кирилл. — А до этого где? — На Украине. Янис удивленно взглянул на нового одноклассника, но не решился больше задавать каких-либо вопросов. Кирилл очень скучал по Черновцам: там всё было такое родное, близкое к сердцу, к детству. Друзей было много, учёба давалась довольно просто, ещё была музыкальная школа, но любил ли её Незборецкий - вопрос спорный. Фортепиано для него сейчас лишь ностальгическая единица, хотя сыграть какую-нибудь симфонию или даже ноктюрн он всегда не прочь. Два года назад семья переехала в столицу России, чтобы у сыновьей была возможность получить хорошее высшее образование. Но после года обучения в одной школе у Кирилла развилась анорексия, из-за того, что ему не нравилось собственное тело и он категорически отказывался от еды. Тогда отец с матерью приняли крайние меры: класс коррекции, уменьшение карманных денег и чуть ли не домашний арест, хотя этого вроде как удалось избежать. И сейчас, сидя на подоконнике, ситуация казалась не такой уж и плохой, по сравнению с ожиданиями. Коллектив одноклассников приятный, дружный, учителя тоже вменяемые. Правда вот классный руководитель, по мнению Кири, тип какой-то непонятный, хотя если с ним не разговаривать, он вполне обычный дядя. — Кирилл, приём? Ты тут? — Янис помахал рукой около его лица, заставив покинуть мир собственных мыслей. — Прости, задумался. А ты давно здесь учишься? Бадуров ухмыльнулся и кивнул: — Четыре года как. Ну, время здесь незаметно летит, вот увидишь. Разве что ОГЭ на носу, это пугает немного, — он взглянул на бледный солнечный блик, упавший куда-то на коленку Кирилла, затем поднял взгляд на потолок и примолк. Кира достал из кармана свой телефон, зашёл в привычные для себя социальные сети и прибавил звук в наушнике. Пару минут парень наслаждался самим собой, изредка поглядывая на Яниса, но вскоре тот заскучал и возобновил свои расспросы: — Что слушаешь? — Да так, — блондин нехотя вступил в диалог, немного пододвигаясь к однокласснику. Он показал ему экран заблокированного телефона. — О, Лил Пип, — оживился Бадуров, явно знающий, о чем говорит, — Жалко парня! — Не сказал бы. — Почему? - собеседник беззлобно нахмурился. — Наркота же... Яна эта тема очень раззадорила, он взглянул парню прямо в глаза и увидел в них смутное недоумение. — Да, палёная. Поэтому и жалко. А ты когда-нибудь про...? Он не успел договорить, потому что Кирилл быстро догадался, о чем его спросят: — Нет! - собеседник отрезал на полуслове. Бадуров улыбнулся, оголив верхние зубы: — Многое, Кирюшка, теряешь. Закоулки сознания твоего, значит, не изучены! Незборецкий испытал отвращение к последней фразе, потому посчитал ненужным продолжать этот диалог. Он любил музыку Лил Пипа, она, местами, была красива и мрачна одновременно, но о наркотиках думал резко отрицательно. Кирилл равнодушно отвернулся и уткнулся затылком в стенку. — Ладно, не обижайся. Не будем об этом, если тебе не нравится, — успокаивающе промурлыкал Янис. Они продолжили говорить о чём-то отстраненном, пока наконец не прозвенел звонок на перемену.***
Днём дождь сошёл на нет, позволяя редкому лучу солнца проскальзывать сквозь серые тучи. Однако месиво из листьев и воды на дорогах никуда не исчезло, что очень напрягало Артёма, идущего со школы в кроссовках, а не в резиновых сапогах. Он почти дошёл до своего подъезда, стараясь обходить огромные водоёмы среди асфальта, как вдруг за плечо его кто-то остановил: — Привет. Шатохин попытался было определить по голосу, кто к нему обратился, но, кажется, его радар сломался и ему пришлось быстро развернуться. — Воды в рот набрал? — улыбнулся, теперь уже видимый в полном обзоре, Егор Ракитин. — Привет... Я испугался, — улыбнулся в ответ парень. Егор шаркнул ногой и брови на его лице немного приподнялись: — Меня? — Ну да. — Оу, точно, я же тебя сталкерил, получается. Бля, прости. — Ты что-то хотел? — немного отвлеченно спросил Шатохин, сердцем и мозгами уже заходя в свою квартиру. — Да. Прогуляемся? — без единой доли волнения спросил Егор. А вот собеседника предложение сильно удивило: — Прямо... Сейчас? Ракитин рассмеялся, и немного сгорбился, чтобы взглянуть парню в глаза: — Разумеется! Я что, зря за тобой всё это время шёл? Девятиклассник окончательно растерялся и сконфуженно загляделся под ноги. Он, между прочим, планировал сесть за уроки... Почти. Шатохин мечтал завалиться на родную кровать и залипнуть в какую-нибудь интересную игрушку на Плейстейшоне, попутно допивая вчерашнюю колу. Но и терять возможность провести время с этим рослым парнишкой ему не хотелось, ведь, как оказалось в соцсети, он довольно приятный собеседник. — Подожди, я сейчас, — кивнул Тёма и зашёл в свой подъезд. «Ахуеть!» — чуть было не сказал он вслух, на секунду остановившись возле почтовых ящиков, — «Иду гулять с восьмиклассником, ну ахуеть», — а затем довольно резво забежал в лифт, нажал нужную кнопку и спустя две минуты уже оказался в своей прихожей. Броском закинув рюкзак в свою комнату, парень ненароком взглянул на своё отражение в зеркале. «Бля, а что с волосами-то?» — Тёма провёл рукой по голове, но быстро передумал. «Всмысле, Шатохин, ты ещё прихорашиваться решил?» — сказал он сам себе, криво усмехнувшись. Затем пригляделся к своему внешнему виду ещё внимательнее. Артём никогда не понимал красив ли он, или уродлив, но сегодня в отражении виднелся словно иной человек. — «Ударил бы тебя» — «Ну, ударь» — «Не сейчас» Парень отогнал навязчивые мысли, положил в карман куртки телефон и ключи, вышел из квартиры, закрыв её одним элегантным движением руки, поспешил выйти из дома, чтобы не томить приятеля в ожидании. — О, думал ты уже не выйдешь, — с ходу сказал Егор, вскакивая со скамейки около подъездной двери. Тёма молча улыбнулся и пожал плечами. — Всё норм? — Да я заебался чуть-чуть, — ещё шире улыбнулся Шатохин, довольно близко подойдя к собеседнику. — Предлагаю расслабиться, — кивнул тот. — Если что, я уже месяц как чист. — Бля, — улыбнулся Ракитин, — Нет, я не об этом... Пойдём, — он как-то странно придерживал Тёму за плечо, и повёл за собой в сторону парковых территорий района. Разница в росте ощущалась остро, особенно девятиклассником. Первые десять минут они говорили об учёбе, учителях, школьных событиях, да и вообще говорили всё, что сразу приходило в голову. Затем разговор перешёл в нечто абстрактное, касающееся не столь обыденности, а скорее чего-то более личного. — Как тебе первая учебная неделя? — Тяжеловато. — Солгласен. Тёма довольно напряжённо перешагивал огромные грязевые скопления и с отвращением смотрел на свои «почти новые кроссовки»: — Ну, ёбана, как так, — жаловался он, словно Марио перепрыгивая некоторые участки асфальта. — А ты модничай поменьше, — ехидно ответил Ракитин. — Дурак, это не мода, это стиль... Стиль жизни, — парень стал наигранно вальяжно растягивать слова, продолжая перелетать через лужи, — А ты молчи и иди дальше в своих говнодавах, танкист, — он сделал паузу на вдох, а затем, так ненавязчиво переводя тему, спросил, — Куда мы вообще идём? Егор ответил лишь одной фразой: — Сейчас увидишь. Они прошли ещё пару грязных дворов, запах канализации из которых стоял довольно несвойственный для осени, завернули за угол длинной, тянущейся вверх улицы, и наконец свернули на какую-то маленькую площадь, ту самую, что строят для галочки в пункте «городской ландшафт». — Класс, сквер, юху-у-у, как клёво, — наигранно радовался Шатохин, поднимая вверх кулаки. Но его спутник не останавливался. Потому ещё пять минут пути вдоль дорожек из деревьев и непонятных кустов заставили Артема задуматься, а не крадут ли его, как невесту на выданье. Наконец, Ракитин замедлил шаг, по мере приближения к какому-то уличному кафе. — Да ну. Шашлычная? — Тёма еле сдерживал удивленную лыбу на лице. — Почти. Стой и жди. Парень зашёл внутрь, оставив друга одного напротив двери. «Ну да, слушаюсь и повинуюсь» — фыркнул Депо, но ответа, как можно понять, так и не получил. Девятиклассник вернулся через двадцать минут не с пустыми руками, а с двумя шавермами, завернутыми в бумажную обертку. — Ты серьезно? — глаза Артема сначала приняли вид двух глубоких блюдец, затем на лице расползлась легкая недоумевающая усмешка, — Мы за этим сюда пришли? Ракитин кивнул и молча протянул парню свёрток. — Долго ты меня кормить собираешься? — Долго. Ответ ошарашил собеседника. Артём растерянно смотрел на Егора и не мог найти подходящих слов. — Ты такой маленький, тебе кушать надо много, — наконец сказал восьмиклассник. Они молча немного прошли вперёд и уселись на ближайшей скамье. — Я так-то старше тебя, сынок, — Бульвар откусил немного лаваша и забавно встряхнул волосами, на что сразу же обратил внимание Ракитин. — Но всё же такой маленький, — Егор ел шаверму куда небрежнее, однако было видно, как он старался ничего не испачкать. Где-то впереди дети катались на самокатах. Они что-то весело кричали, пока их родители неторопливо шли позади. Деревья скрывали солнечный свет, но он проглядывался и падал куда-то на брусчатку. Было так тепло и хорошо, что Тёма задумался — он попал в нужное место с нужным человеком. Воздух пропитался ароматом мокрого асфальта. По лужам забавно побрякивали чужие отражения. Шатохин невольно улыбался своим мыслям, украдкой глядя на Егора. Он казался не по годам большим, неуклюжим и очень голодным. Никто из близких друзей Артема не мог похвастаться таким ростом и такой широкой, как доска для стирки, спиной. — Артём? — вдруг обратился Ракитин — М? — парень дожёвывал шаверму и уже выкинул обёртку в мусорку. — Можно спросить? — Егор сделал почти что то же самое. — Валяй, — расслаблено ответил Тёма. А собеседник его не мог похвастаться такой непринужденностью. Он немного помешкал, но всё же спросил: — Почему ты в девятом Д? Шатохин помрачнел изнутри, но сохранил внутреннее спокойствие: — К лучшему другу перевёлся, а что? — Просто... — Егор ответил как-то приглушенно, явно ожидая услышать нечто другое. Чуйка не подвела Ракитина, потому что его собеседник действительно соврал. Нечто не позволяла Артёму сказать правду, нечто вроде опаски, страха перед едва знакомым человеком. Несмотря на то, что Егор располагал к себе простотой и приземленностью, Артём решил повременить, прежде чем рассказать ему о своём биполярном расстройстве. Слишком романтизированной оказалась эта болезнь, многие знакомые Депо, узнав о ней, сначала не верили и иронизировали. Никто никогда не понимал серьезности положения Артёма, его частых панических атак, разговоров с собой и вспышек агрессии, от которых пострадало немало вещей в доме. От этого он обозлился на себя, перестал доверять большинству своего окружения, исключая Глеба. Парень достал из кармана джинс пачку Кента, вынул тонкую сигарету вопрошающе взглянул на собеседника. Егор кивнул и спустя пару минут оба закурили. — Я тебе, — Артём затянулся густым дымом, — Завтра отдам за шаву. — Да брось. — Что? — Я обижусь, — ответил Егор, крутя сигарету у рта, — Я сам захотел и привел тебя сюда, всё честно. — Бля, неудобно, — улыбнулся Шатохин, глядя себе под ноги, — Второй раз кормишь. — Расслабься. «Такой у меня метод знакомства» — про себя добавил Ракитин. В мыслях он думал о том, какой красивый и глубокий голос был у его собеседника. Свой юношеский, ломающийся он немного недолюбливал, но голос Артема был ниже, он будто расстилался где-то внизу диафрагмы, и раскатистой морской волной бился о слух Егора. Может, он стал таким из-за затяжного курения, а может, был таким сам по себе. В любом случае, привлекательно и рассудительно спокойно говорящий шатен располагал к себе многих. Затем парни гуляли по скверику, разговаривая о Тёминой собаке, и о том, как она живет на двух хозяев: — Не твоя? Серьезно? — удивленно спрашивал Егор, непринужденно перешагивая лужи в один шаг, — У тебя все фотки на страничке с ним. — Да, это собака друга, — объяснял Артём, — У его мамы аллергия, поэтому большую часть времени Гоку живет у меня, а кореш иногда его забирает. Шатохин любил этого собакена всем своим небольшим сердцем, и даже ни разу не срывал на нем свою злость и не поднимал на него руку. Родители Артёма старались собаку игнорировать, хотя она пришлась по душе его отцу. — Вау, — кивнул Егор, — А у меня только старый мамин кошак. Собеседник усмехнулся. Они вышли на оживлённую улицу около станции метро, откуда толпой валил поток уставших после работы взрослых. Девятиклассник побоялся встретить кого-то из родни, потому, пройдя ещё пару метров вперёд вдоль различных магазинов и лавочек, Артём предложил выдвинуться назад и они развернулись. На обратном пути, обходя все те же лужи, по которым они шли недавно, Депо уже не жалел своих кроссовок, периодически наступая в воду. Случилось то, чего он боялся — одно неверное движение по неглубокой, но грязевой луже заставило его поскользнуться и упасть аккурат в соседнюю лужу боком. Вся правая нога целиком, часть белой куртки и щека были повержены грязью и липкой водой: — Блять! — крикнул парень, только после того, как упал, — Пиздец... Егор сразу же остановился, подал Артёму руку, а сам, дивясь его неуклюжести, невольно улыбался: — Ты не ушибся? — Нет, хули лыбишься? — немного озлобившись, ответил Шатохин. — Прости. — Ничего, — он встал, взглянул на перепачканную одежду и немного болевшую ногу. Настроение, бывшее некогда умиротворенным и созидающем, пропало. Это заметил и Ракитин, когда прихрамывающий Артём шёл рядом и молчал. — Бля, давай я тебя донесу? — внезапно спросил восьмиклассник. — Ты дурак? Я не легкий. — Ой ну да, — иронично согласился Егор, — Давай, смотреть тошно, как ты ковыляешь. Парень остановился, потянув за рукав собеседника. Артёму стало неудобно, стыдно и страшно. Но он не подал виду, исподлобья глядя Егору прямо в глаза. Последний подхватил его под колени и прижал к себе чистой, не побывавшей в грязи стороной Артема. «Блять, что происходит?» — про себя подумал Депо, но озвучить не решился. До дома оставалось пять минут. — Высоко, — неожиданно, словно сам для себя, сказал парень. — А я так живу, — весело отреагировал Ракитин. Дальше они шли молча, потому что каждый из них считал неудобным заводить разговор в таких кондициях. Солнце вновь спряталось в золотой листве, лучами поблёскивая в разводах дождевой воды. Начало вечереть. Однако осеннее тепло не покидало, и медленно наступающий вечер был таким же приятным, как и день. Артём сдержанно вдохнул, и вдруг ему показалось, что он чувствует чужое сердцебиение. Пару глухих ударов удалось разобрать сквозь одежду. Егор не заметил, как парень на его руках незаметно прижался к нему, чтобы прислушаться лучше. Шатохин чувствовал себя неудобно, но любопытство взяло над ним верх. Чужое сердце размеренно, гулко и горячо билось о чужую грудь. «Зверь!» — слабо улыбнулся Артём. Наконец на горизонте замелькала знакомая ему многоэтажка. Дойдя до нужного подъезда, Егор осторожно опустил пострадавшего на землю: — Ну вот и всё, — как-то мягко и заботливо сказал он. Тёма молча кивнул. Отчего-то он растерял былой пыл и былое спокойствие, пока находился достаточно высоко над землей. — Спасибо за компанию, — удивительно спокойно сказал Шатохин, — Было клёво. — Тебе спасибо. Егор как-то по детски мял низ своей футболки. Прощание вышло неловким, но по-своему милым и атмосферным. Когда восьмиклассник ушёл, на телефон Депо пришло сообщение: «Пёса, ты дома? Зависнем? Буду у тебя через двадцать минут!». Это был Глеб, и, судя по всему, ему было нечем заняться и он на всех парах мчал трамваем прямо к лучшему другу. Шатохин немного обрадовался, ведь ему было что рассказать, но конечно, скорая встреча с Голубиным радовала его больше. Утомлённый, но счастливый, он зашёл в подъезд.***
После последнего урока парни задержались в кабинете, из-за того что Дима уснул, а Саше вовсе не хотелось тревожить сурка в его естественной среде обитания. Когда все, включая физика, ушли, Бузе нехотя стал тормошить приятеля за плечо. Оценив безрезультатность, он наклонился к чужому ушку и укусил за самый край, тесно стиснув свои клыки. — Ай! — звонко вскрикнул Кейк, — Офигел? — Просыпайся, ну, — не скрывая ехидства, собеседник улыбнулся, — Урок шесть минут как закончился. — Мхм, — Дима улёгся назад, — Н-не хочу никуда идт-ти. — А зря. Потому что мы не пойдём, а поедем. Ганджа оторвал голову от парты, заправил непослушные волосы назад и внимательно взглянул на своего парня. — Зарплата у меня сегодня, — пояснил последний, — Как тебе идея поехать в центр столицы? Дима вмиг понял, какие у него там денежные потоки. — А зачем? — Да просто, чтобы не скучать. Спустя пятнадцать минут, покинув школу и сразу направившись к метро, мальчики шли по брусчатке, наполненной лужами и думали над тем, чем заняться: — В Китай-город? — присвистнул Фладда. — К-коне-е-ечно, — иронически растянул в ответ Кейк. Три места в Москве он ненавидел — Китай-Город, Чертаново и Савёловская. Без объяснений, просто всегда держался от этих мест подальше. — Жарко, зачем я куртку взял, — пожаловался Саша уже при входе в подземку. — Н-наденешь, если холодно веч-чером стан-нет, — посоветовал ему парень. — Слушай, — начал было Фладда, но стоя на эскалаторе говорить было неудобно, — Слушай, тут такое дело... — продолжил он, когда они уже ждали электропоезд. — Что такое? — Надо за товаром съездить вечером, — шепнул он Диме прямо на ухо, чтобы никто не услышал. Последний мрачно посмотрел на свои кроссовки, нахмурился: — Я так и з-знал, — Гандже никогда не нравились такие мероприятия, но выбора у него почти никогда и не было. Только когда он совсем уставал, и его недовольство перерастало в желчь, он ругался, в основном молча, жестами, и уезжал домой один. — Дурак, мог б-бы и раньш-ше сказать! — наконец беззлобно подытожил Дима. В поезде особой толкотни не было, потому что все нормальные люди ехали из центра, а не в него. Но постоять, держась за поручни, всё же пришлось. В Саше проснулось невыносимое, тяготящее чувство любви. Он не раз восхищался своим Димой, когда жадно осматривал его черты, выражение лица, жесты. В тот момент ему так хотелось взять мальчика за руку, крепко сжать её. Но конечно, это было невозможным, таков менталитет нашей страны, что выражение чувств на людях не всегда оценивается по-доброму. Потому Бузе ничего больше не оставалось, кроме как вкрадчиво смотреть в любимые глаза напротив, наполненные искренним недоумением, мизинцем цепляться за чужую руку. Когда они вышли из метрополитена, погода степлилась и похорошела, как настоявшееся алое вино. Сухим лежал новый асфальт, значит, до сердцевины столицы дождь ещё даже не доходил. Путь Фладда проложил на Старый Арбат, который был наполнен людьми, но гораздо меньше, чем обычно. Жужжали туда-сюда уличные работники, рекламирующие всё подряд. Кейк поравнялся со своим приятелем: — Н-не то, что наша глух-хомань, да? Саша растерянно улыбнулся: несмотря ни на что, он любил их родной, маленький район, но большой город восхищал его больше. Ещё час с лишком пара гуляла по столице, от Арбата до Кремля, от Кремля до Зарядья. Местами Дима просил сфотографировал его, и даже просил прохожих сфотографировать их вдвоём. Он бредил идеей о том, чтобы распечатать все совместные фотографии в альбом. Но вслух об этом не говорил, сюрприз как-никак. Затем, немного устав, они засели в кофейне, чтобы отдохнуть. Перевалило за пять, потому заведения помалу заполнялись уставшими взрослыми, ещё не успевшими добраться до дома. Дима заказал себе среднее латте, а Саша довольствовался матча-чаем, рассказывая парню о том, какие ошибки он допустил в сегодняшней контрольной по алгебре, и вчерашней, по геометрии: — Всё-таки думаю что на четыре справился, — самодовольно говорил он, — И кстати, побриться хочу. Лицо Димы резко огрубело: — К-как так? А дред-ды как же? — Надое-е-еело, — растянул Фладда, — И я их уже очень давно ношу. Ужасно выглядит. Бля, ну ты глянь. Ужас! Ганджа немного нахмурился, и якобы случайно, под столом прижался своей коленкой к ноге Саши: — Переплети. Бузе улыбнулся, почувствовав прикосновение: — Это дорого. Легче потратить пятьсот рублей на стрижку. — Д-давай я теб-бя побрею, — предложил Дима. — Серьезно? — Саша удивился, но внутри обрадовался, что сэкономит и без того малое количество своих денег. — Кон-нечно. — Я только за, — улыбнулся Фладда, — Люблю тебя, — сказал он полушепотом, а затем сразу же сделал глоток остывшего чая. Щеки Димы налились, как розовые яблоки, поспевшие в бабье лето. Он засверкал глазами и насупился: — З-зат-к-кнись, пожалуйста, — он тоже сбавил голос, — И я тебя люб-блю. Какая-то женщина левее от них, наверное услышала, а может просто обратила внимание и бросила недоброжелательный взгляд. Она разговаривала по телефону и объясняла кому-то свои рабочие проблемы. Саша помрачнел, но не показал ни одну эмоцию и отодвинулся от собеседника.***
— Да ну нахуй?! — Глеб явно не был одним из тех, кто скрывает свои эмоции, — Ты гулял с Ракитиным? — он ошарашено оглядывал Артема вверх вниз и на лице его вспышками мелькал шок. Шатохин, затянувшись, кивнул несколько раз. — И общался с ним до этого? Шатен кивнул вновь. — Ого, — Голубин похолодел, — А когда я должен был узнать об этом? Они лежали, тесно обнявшись, смотрели по ноутбуку один малоизвестный сериал Нетфликса и до этого момента болтали про школьные слухи. Когда очередная серия закончилась, Глеб заерзал и вдруг спросил, чем Тёма занимался до его приезда. Друг врать не стал, тем более, что сам хотел об этом рассказать: — Да брось, — он легонечко коснулся глебиного плеча, — Сейчас же узнал. Шатохин выдохнул сигаретный дым куда-то в сторону. Пока родителей не было дома, он всегда курил прямо в своей комнате, предварительно открыв форточку. — И как оно? — уже более заинтересованнее спросил парень. — Он неплохой. Тёма не стал в подробностях расписывать их прогулку, ограничился парой слов, таких как «пиздец он высокий» и «догнал меня из школы». Глеб слушал внимательно: — Бля, ну я рад, что он к тебе хорошо относится, — доброжелательно отозвался блондин. Артём облегченно улыбнулся — он ожидал, что его лучший друг обидится или что-то вроде того. Гоку шаркал лапами по паркету в коридоре. Он прилетел к хозяину и начал облизывать ему лицо. Глеб, глядя на это, улыбнулся и резко сказал: — Дай сигу. — Неа, — Тёма искусно отворачивался от собачьих ласк. — Ну дай, — жалобнее попросил Глеб. — Полай, — Гоку несмело гавкнул, поочередно глядя парням в глаза, — Бля, не ты, — Шатохин рассмеялся и потрепал послушного пса по голове. — Ты меня любишь или нет? — Конечно люблю, — парень затушил свою сигарету о бортик кровати и положил ее куда-то на тумбу, — Поэтому не дам. — Э, дурак! — разочарованно отреагировал Глеб, наблюдая, как сигарета, которой он мог затянуться ещё три или четыре раза, была потушена. Ему сейчас очень хотелось курить. Дым — как лекарство от всех переживаний, да сам процесс: крутить в пальцах, втягивать и распространять по глотке до легких, и выдыхать, дрожащими руками стряхивая пепел — своего рода ритуал, настраивающий на выведение стресса из организма. Последнее время Голубина преследовали навязчивые мысли, что кто-нибудь из взрослых узнает об его отношениях, и finita la commedia. Разрушатся воздушные замки, крепкая, тактильная и ментальная связь между ним и Фёдоровым разорвётся — если хоть кто-то из неравнодушных узнает. С началом школы ситуация обострилась. Парню было невыносимо сидеть одному в квартире Мирона, пока тот торчит на совещании до пяти, поэтому он приехал к другу, чтобы переживать меньше. Артём прекрасно понимал это, потому никогда не отказывал бедняжке в встрече, да и сам был не прочь провести время вместе. — В новой жизни точно всё будет по моему, — глухо отозвался Глеб, спустя недолговременного молчания. — Веришь в реинкарнацию? — иронически спросил Тёма, растягиваясь на диване. — Да, а ты? — парень повернулся на бок, свернулся нелепым, кривым комочком и смотрел прямо на Шатохина. Его волосы падали и сползали вниз по щеке. — Смутно. — И в карму верю, ибо воздастся тебе за твою жадность, Пёса, — величаво и пафосно вторил Голубин. — Заебал, — рассмеялся Артём, — А ты бы оставил свою внешность, или выбрал бы другую? — более серьезно спросил он. Собеседник отвёл взгляд куда-то наверх, показательно прикусил губу, делая вид, что замешкался: — Свою конечно. — Да, я бы тоже твою выбрал. Глеб закатил глаза — конечно, над его красотой всегда издевались, но безобидно. Назвали Златовлаской, сыном Иссуса и прочее, прочее, прочее. Но никто и не смел обидеть, ведь многие знали какие люди за ним стоят. Оставшиеся полчаса они продолжили смотреть сериал, оценивали сексуальность актеров и актрис по десятибалльной шкале, а потом Голубин получил сообщение на телефон: «Освободился, домой что-то нужно взять?» «Возьми меня, я у Артема сейчас» «Ок» — Краткость, сестра таланта, етить, — Глеб показал телефон другу. — Собирайся, — пожал плечами последний. Уже в коридоре Шатохина сжало смятение — он смотрел на какого-то помятого, нерадостного блондина. Недавно, лёжа в его комнате, Глеба обрамляли расслабленные дуги бровей, лицо его поблескивало спокойным белым блеском. Сейчас оно было слегка перекошено от тревоги: — Точно не обижаешься? — Нет!— возмущённо ответил Глеб, — Перестань, может, у Ракитина есть обоснование меня не любить, — он вздохнул и по-собачьи грустно посмотрел на друга, — А у меня есть ему противодействие. До понедельника! Приятели мельком обнялись и гость ушёл.***
После того, как уехал Ваня, Арсеня истосковался до неузнаваемости. Всё реже его улыбка и радость была искренними. Мальчик был таким же, наивным и доброжелательным, но при одном взгляде на него не было больше той беззаботности, той одухотворенности, что витала вокруг него своеобразной аурой. Проводя большую часть суток дома одиночно, он стал задумываться о том, о чем раньше не думал. Как жить дальше? Что с ним, с недееспособным, будет после школы? Где такие, как он, работают? Но самым большим комом в горле вставал вопрос о Ване — будет ли он рядом с ним, бок о бок, весь дальнейший жизненный путь. Занимаясь учебой днём, он просиживал вечера в размышлениях, заставляя проигрыватель пластинок крутить одни и те же лирические песни Виктора Цоя. По ночам возлюбленные созванивались и горячо разговаривали, но связь в уфимской деревне была слабой, потому общение длилось всего полчаса. Но самым ужасным испытанием расставания парней стал Павел. Что-то в нем не нравилось никому. Каждый день он заходил за Манукяном и таскал на руках, словно гантель, до школы, затем по школе, и обратно. Но то, как от него пахло сладким, неприятно приторным потом, как скалил в волчьей улыбке он свои зубы — отталкивало Арсена, и на третий день он не выдержал. Утром он попросил маму достать ему коляску с балкона и выставить ее на улице. Собрался, оделся и мама отнесла его на улицу, усадив в кресло: — Справишься? В это время к их подъезду подходил Флеш: — Эй! — заведомо крикнул он, но увидев Зарему, опешил, — Здравствуйте, что такое? — Я решил поехать сам, — максимально равнодушно ответил парень, — Я писал тебе смс об этом. — А ты погоду-то видел? — начал Павел, — Льёт как из ведра. На дороге ты застрянешь в ближайшей луже. Его аргументы были настолько убедительными, что даже мама Арсена покачала головой. — Как-нибудь управлюсь, — он отъехал пару метров от подъезда, как вдруг Паша остановил его, поставив на колесо ногу. — Слушай, я обещал Дрёмину, что я тебя не оставлю, так? — его тон голоса был весьма грубым, но тихим, чтобы не напугать Зарему, — Значит так и будет. — Паша... — Теть Зарем, заберите, — он поднял Арса и понёс его в школу быстрым шагом. Сене захотелось завыть от беспомощности, но он терпеливо висел в чужих руках. Дождь капал прямо ему в лицо. Казалось, вот-вот Флеш настолько разгонится, что уронит его. Но спустя пару минут оба уже были в школе, и Паша аккуратно усаживал Арсена за парту: — Ну, чем я хуже него? — он слабо улыбнулся. — Не буду отвечать на этот вопрос, — процедил Арс, но смягчился, боясь разозлить собеседника. Паша всё расслышал, но пока что не стал придавать этому значение. Два урока для Арсена прошли мучительно. Он не был глупым, учеба давалась ему легко, но без Вани, его главной опоры, всё было неинтересным. Никто не навещал его после каждого урока, Флеш заявился только после четвёртого, когда все ушли на субботник, а Сеня остался один в кабинете. — Арсюша, ты во сколько заканчиваешь? — Меня друзья отнесут, — отрезал Манукян. — Ломаться хватит, — серьезно ответил Павел, — Во сколько? Он пытался максимально по-доброму общаться с девятиклассником, но тот, словно колючая роза, противился и язвил. — Паша... Оставь меня. Павел сел где-то рядом с Арсеном и напряг скулы. Ситуация явно выходила из-под его контроля, что совсем ему не нравилось. — Слушай, — спокойно начал он, —Я понимаю, что тебе не нравлюсь. Но ты даже не пытаешься объяснить, почему. — Может потому что ты наркоман, дебошир и бабник? — Сеня очертил взглядом круг, но смотреть на Пашу не собирался. — Ты веришь чужим слухам? — Люди не говорят просто так. — Люди... Меня просто никто здесь не любит, — одиннадцатиклассник улыбнулся. — И поделом. — Ну хватит, — наигранно умоляюще попросил Павел, — Я же не зверь. — А в ментовке ты за что был? — Арс не понимал, откуда в нем взялось столько смелости в тот момент. Он слышал от Дрёмина, что Флеша хотели посадить на пару суток и даже привлечь к ответственности его родителей, но никто так и не рассказывал Сене подробностей. Флеш не выдержал и повысил голос: — Не твоё дело. Ты ещё маленький, чтобы таким интересоваться. Атмосфера мало-помалу накалялась. Где-то в соседнем кабинете галдели дети. Манукяну внезапно всё так надоело: и Паша, и школа, и сам себе стал настолько неприятен, что он молча закрыл глаза и расслабил лицо: — Урок уже начался, — заметил он спустя пять минут, скучающим голосом. Хотелось забыться, уйти в прострацию, в мир между небом и землей, но сидящий рядом человек угнетал и мешал концентрации нирваны. — Я знаю. Останусь. — Почему ты так упрямо слушаешься Ваню? Флеш дожидался этого вопроса, был к нему готов: — Я просто верен своему слову, — он странно улыбнулся, — Ваня мой хороший друг, который не раз меня выручал. И я, блять, всегда выручаю в ответ. Жалостливое сердце Манукяна оттаяло. Всё это время он продолжал сидеть с закрытыми глазами и понадеялся лишь на своё слуховое восприятие. Слова Паши звучали убедительно, искренне и правдиво. — Ну так что, во сколько заканчиваешь? Но весомого повода передумать у парня не было: — Я уже договорился с друзьями. — Сука ты! — злобно прошептал Флеш. Он вскочил со стула, случайно уронил его и выбежал из кабинета, с грохотом хлопнув дверью. Арсен с необычайным спокойствием открыл глаза и повернул голову в сторону, где некогда сидел собеседник. «Может, нужно было дать ему шанс?» — промелькнуло в голове. Этот вопрос мучал его недолго.***
На химии была, первая в жизни девятиклассников, лабораторная работа с веществами. Задачей учеников было определить среду консистенций, опираясь на цвет индикатора. Каждому на парту выдали по паре перчаток, три-четыре неподписанных склянок с чем-то жидким внутри, а также упаковку индикаторов и мерный стаканчик. Кирилл, зайдя в класс, немного испугался, но Ян сразу пригласил его сесть рядом, чтобы выполнить работу вместе. — Все вещества здесь имеют реакции друг с другом, — объяснила учительница, — Поэтому вам нужно определить кислотность среды не только реагентов, но и их продуктов. Класс понимающе замолчал. Лабораторная началась очень нелепо, в основном, все глупо улыбались и не знали, с чего начать. — Ты шаришь в химии? — обнадёжив себя, спросил Незборецкий. — Немного. Янис налил в стаканчик какой-то консистенции. Он помахал рукой в воздухе и понюхал возникший запах: — Фу, блять, — полушепотом скривился парень. Кирилл попытался открыть плотно закупоренную упаковку индикаторов, но она выпала из его рук и открылась только тогда, когда звонко ударилась об пол. Коря себя за криворукость, он полез вниз, чтобы поднять упавшее. — Оставайся там, — усмехнулся Ян. Кира резко тронулся наверх и ударился головой об стол: — Ай! В тот момент весь класс на него обернулся. Мало у кого выходило сделать эту работу, особенно у Глеба и Артема, которые терпеливо ждали, пока более умные одноклассники дадут списать. По классу разлетелись редкие смешки. — Незборецкий? — недоумевающе обратилась химичка. Кирилл молча поднялся и сел, сжимая в руке ненавистные им в тот момент индикаторы. Он опустил один из них в стаканчик и наблюдал, как жидкость окрашивает бумагу в синий цвет: — Щелочь... — глухо сказал Кира. — Ты как, не сильно ушибся? — заботливо спросил сосед по парте. Записав результат экспертизы, он осторожно протянул правую руку и положил ее на голову Кирилла. Последний помотал головой, желая тем самым сбросить чужую руку. — Шишек нет, — Ян улыбнулся и прищурился. Незборецкого напугал акт проявления такой заботы от одноклассника, поэтому он отчужденно, растерянно разговаривал с Янисом, параллельно выполняя работу. Вынужденная улыбка на его лице обременялась напряженной переносицей. Одноклассник — напротив, был как обычно свеж и расслаблен. Казалось, потревожить его может только ядерная война. — А здесь кислотная среда, — Ян показал соседу по парте другой уже окрашенный индикатор. Работу они сделали относительно быстро, потому что Бадуров, на удивление, разбирался в науке не хуже остальных последователей Менделеева. — Отлично сработались, — кивнул Кира. Он был рад, что в этой школе наконец подружится не только с учебой, но и с учениками, и даже с учениками, дружащими с учебой. На перемене пришёл Оралбекович, так как следующим уроком предстояло обществознание. Он печатал какие-то листочки и принтер, нехотя выплёвывая их, зашумел. Одноклассники и одноклассницы собрались в холле и встали в кружок. Кирилл стал невольным слушателем происходящего: — Пробник на следущей неделе, — сообщил Глеб. — Да ну? По матеше? — Да. — Откуда информация, — поинтересовался Руслан. Все внимательно посмотрели на блондина: — Адилька сказал, — объяснил Артём. Девятиклассники расстроились и откучковались: — Вот дерьмо, — сказал Фладда, — Достали уже. Многие понимающе взглянули на его озадаченный лик. Кира не разделял чужого мнения — математика не представляла для него большого труда, хоть он и намерено пропустил сегодня входную контрольную. Прозвенел звонок и класс наполнялся учениками. Сегодня Оралбекович выглядел немного неопрятно, воротник его рубашки был примят к левому краю, а лицо покрылось редкой, мелкой щетиной: — Добрый день, садитесь. Он оглядел и просканировал присутствующих и отсутствующих. — Начнём с небольшого теста, буквально на пять минут, — мужчина раздал каждому по распечатке, — Вперёд. Никому не нравились «летучки», но выбора не было. Да и тема оказалась не такой уж трудной — политика и власть. Незборецкий решил тест довольно быстро, бегло, а затем лёгким движением руки подвинул листок поближе к Яну. В благодарность тот прищурился, но не поднимал головы, чтобы не вызвать подозрений в списывании. Однако никто не учёл, что Жалелов вездесущ. Он ходил по классу, словно коршун летал над добычей и видел почти всё, что мог видеть. — Ромадов, не вертись, — немного погодя, он добавил, — Бадуров, к себе смотри. Когда все сдали тест, перешли к новой теме. Адиль Оралбекович пытался заинтересовать ребят в изучении, но сплошь и рядом натыкался на игнорирующих его учеников. Он злился, но держал ситуацию под контролем, иногда прерывая свою речь и делая замечания. — Запишите вот это определение, — Жалелов тыкнул линейкой на презентацию, — Правовое государство это государство, ограниченное в своих действиях правом... — Есть хочу, — тихо пожаловался Янис. — Сходи в столовую. — Рад бы, да денег нема. Кира задумался. — У меня есть тридцать, — он немного улыбнулся, продолжая списывать с доски. — Займёшь? — Бери так. Адиль Оралбекович не слышал, о чем идёт разговор, но сам факт того немало его раздражал. Он не позволял себе долго задерживать взгляд на ком-то, но Кирилл, как одно сплошное белое пятно среди чёрной ночи, не мог быть незамеченным. Мужчина вдруг поймал себя на мысли, что не хочет видеть, как Бадуров вежливо и обходительно показывается перед Незборецким, как в свойственной привычке он щурит тёмные глаза и говорит в расслабленной манере. Янис был неплохим парнем, но недостаточно неплохим, чтобы общаться с новеньким — так считали, по крайней мере, пару человек из класса, и Адиль вдобавок. В чрезвычайном раздражении он довёл урок, объяснил что-то тем, кто задавал вопросы и даже вошёл в спор с одним парнем, который в шутку решил защитить политику Гитлера. — Ладно, — он улыбнулся, и в его улыбке виднелось что-то звериное, — Все свободны. Кирилл вышел из кабинета вместе с Яном, чтобы пойти в столовую. Адиль проводил их взглядом, а сам сел за стул чтобы заполнить журнал. «Так даже лучше. Если он найдёт того, кто ему поможет, мне будет меньше хлопот» «Хотя, чем я хуже?» Он улыбнулся собственным мыслям и вышел из кабинета.***
Когда Глеб вышел из подъезда, чёрная мазда уже терпеливо его дожидалась. Парень оглянулся несколько раз и запрыгнул на переднее пассажирское: — Здравствуйте. — Очень смешно, — Мирон напряжённо скривился и машина тронулась. Блондин прислонился головой к стеклу и, пристегнувшись, немного сполз вниз по сиденью: — Ты как, устал? — понуро спросил он. — Я заебался как конь-тяжеловоз. Мужчина горько усмехнулся и украдкой посмотрел на своего возлюбленного: — А ты? Тот неопределённо помахал рукой в воздухе. — Как Шатохин? Жив, не жалуется? — Не жалуется, — Глеб повторил слова словно Мироновское эхо. Мимо проехала скорая. Дальше ехали молча. Дома Глеб, только разувшись, повалился на диван в гостиной и отключился, не сказав ни слова. Мирон бережно перенёс его на кровать, а сам ушёл и тихо сел на кухне. Фёдоров устало растирал морщины на лбу. Его опасения были почти что верны. Ему казалось, что школа убьёт их обоих, разом, своей нагрузкой, внешним давлением — и мальчик сломается, от тяжкой по его возрасту ноши, и мужчина надломится, от объема работы и потери свободного времени. Но тогда он ещё не понимал масштабы катастрофы. Глотнув остывшего чая, Мирон прислушался: — Я стараюсь, я стараюсь... — словно в бреду повторял Глеб. Его щеки пылали неестественным рыжим цветом. — Малыш? За стенкой никто не ответил. Шёпот прекратился, но после спальня наполнилась тихими всхлипами, словно кто-то задыхался наяву. Янович спешно вошёл в комнату: — Что ты, ну, — он потрогал лоб мальчика, немного отстранился и сделался беспокойным. — Я стараюсь, — Глеб открыл глаза и пустил одинокую едкую слезу, — Я стараюсь, — он стал кашлять, содрогаясь в немом приступе. Мужчина подал ему ингалятор, сел в ногах и прижал к себе: — Тише, тише. Отошедши от забытья, блондин говорил спокойнее: — Я стараюсь, Мир, я стараюсь быть скрытным. Неделя прошла, а я так намучился, — его голос подрагивал, словно скатывался в один снежный ком и нёсся вниз, — Я устал, мы так редко с тобой... Мы пол лета с тобой... Мы... — он не мог ничего сказать. Слов можно было избежать, ведь Фёдоров все прекрасно понимал. — Я знаю, — он сжимал Голубина всё сильнее, но боясь сдавить, останавливался, — Прости, я знаю, я знаю. И они оба были бессильны. Не было ещё той таблетки, что излечила бы от тоски по родному, до которого нельзя дотронуться, на которое нельзя взглянуть. Не было ещё такого наркотика, такой сигареты или такого брендированного виски, что стёр бы напрочь такую тоску. Неподвластно любящее сердце таким манипуляциям. Потому оба они были бессильны. Немного погодя парень вновь уснул, но Мирон решил не покидать его и лёг рядом. Глеб ещё изредка всхлипывал, прижимаясь своей светлой головой к груди возлюбленного. Мирон молча корил себя за все беды, играя желваками. В окне ехидно смеялась луна. Когда она повисла высокого в небе, а на часах перевалило за полночь, парень проснулся: — Мирон... — шептал он, — Ты в порядке? Мужчина удивился, зачем прозвучал этот вопрос и сжал руку Голубина: — Конечно, а ты? — Пить хочу... — он умолк, — Ты меня не бросишь? Разброс мысли напугал собеседника: — Нет! Не вздумай о таком думать. Глеб потянулся за поцелуем но был слаб, как осенний листок. Их губы соединились, но не в былом пылком и звонком прикосновении. В нем было нечто трепетное и болезненное, но в то же время такое животворящее, что теплилась ещё надежда на мирное, обособленное ото всех сосуществование. — Не бросай, не выдержу, — краешком губ улыбнулся Глеб. — Я тоже, — признался Мирон и взял в свои огрубелые ладони родное лицо мальчика.***
После четвёртого, утомившего всех урока неожиданно объявились два завуча, в числе которых был сам Мирон Янович, и классрук, с объявлением о внезапном субботнике. Раздосадованные школьники забунтовали. Первым повстанцем стал какой-то парень с последней парты: он долго и мучительно доказывал Мирону о тщетности мероприятия, ввиду того что листьев для уборки ещё нападает, по его словам, «туева хуча». Артём тоже принялся в декларации: — Если мы больные, — он хмыкнул, — Это не значит, что нас можно использовать как дешёвую рабочую силу! Глеб и Янис улыбчиво и восхищённо смотрели на одноклассника. — У тебя, Шатохин, болячка выдуманная, — спокойно отвечала завуч, — Тебе надо меньше всех отлынивать. — Это брови у вас выдуманные, — тише сказал Артём и оскалился. С горем пополам, а точнее, с граблями и пакетами весь дружный девятый «Д» вышел на работы и распределился на задней лужайке школы, недалеко от забора. Некоторые спешно сгребали листья, желая побыстрее закончить. А кто-то просто развлекался, как Саша Бузе. Мирон и Адиль отстранённо наблюдали за субботником, обсуждая какие-то насущные вопросы об предстоящих в конце года экзаменах. — Надо составлять расписание элективных занятий, а им, видите ли, некогда, — жаловался преподаватель обществознания, — Долго я их должен ждать, как пёс у калитки? Янович сочувственно кивал, краешком глаза заметив маячущего на горизонте Глеба. Никто из коллектива не знал про их отношения, поэтому мужчина поспешил поскорее отогнать мысли о мальчишке и перевёл тему: — Это ещё что, вы знали, что вы будете проводить классные часы на тему подростковых самоубийств? — Мирон закусил левую щеку. — Не знал... — Ну вот, а вам, наверное, тяжелее всех будет. Глеб систематически поморщился, наступая в рыже-красную кашицу листьев, сгребал ее неудобными граблями в одну кучу. Он оглянулся на лучшего друга, стоящего через несколько человек справа, подарил ему страдальческую гримасу и взглянул на Мирона. Так завидно ему не было никогда. Спустя еще двадцать минут работы толпа тихо заволновалась. — С меня хватит! — общую мысль озвучила одна девочка, она скинула с плеча интрумент на землю и сняла с рук перчатки. Все спешно стали заканчивать мероприятие. Освободившись, Артём схватил охапку кленовых листков и засунул их другу за шиворот. — Ах ты падла! — рассмеялся Глеб. Он хотел заехать другу по плечу, но тот увернулся. Глядя на них, невольно и слабо улыбнулся Кирилл. Они с Янисом сгребали кучи собранного добра в полиэтиленовые пакеты. Беззаботные труженики возвращались восвояси. Некоторые, в целом, остались довольны, что вместо урока они развлекались на лоне природы, опекаемые солнцем и осенним, ещё не пропахшим сыростью, жаром. Адиль поравнялся с Кириллом и впервые почувствовал себя неловко, находясь рядом с ним. Ему вдруг показалось, что тяга к мальчику сама им владеет, и эта недавняя, непонятная ревность смутила его еще сильнее. Взрослый мужчина шёл, юношески опустив голову вниз, не решаясь ничего сказать. — Адиль Оралбекович, вы же нам ничего не задали? Учитель, от неожиданности, слишком резко повернул голову в сторону Кирилла: — Нет, что ты... — он никак не ожидал увидеть инициативы со стороны девятиклассника, и в его душе заискрилась надежда на дальнейший диалог, — Какой ты ответственный. Кира молча улыбнулся. Он осторожно подступал к тому, чтобы известить кое о чем преподавателя, но никак не мог. — Как дела с питанием? — стараясь звучать максимально доброжелательно, спросил Адиль. — Всё хорошо. — Точно? Кирилл поднял правый уголок губ. Сегодня он не завтракал и не обедал, слабость одолевала, и, не дойдя до парадного входа в школу, он остановился: — Конечно. — Что такое? — Адиль глянул на лицо ученика, словно покрытое слоем мела. — Жарко, утомился, — Кирилл оправдывал передышку, желая где-нибудь примоститься. Их кабинет был на первом этаже, но до него казалось, идти ещё семь дней и ночей, — Мы хорошо поработали. — Кирилл... — начал было классный руководитель, но, подождав пока все его ученики зайдут в школу, и они останутся наедине, продолжил, — Нет желания отужинать вместе со мной? Я не настаиваю, просто, мне бы так было спокойнее. Слабый, с мелкими крупицами пота на лбу, Кирилл видел Адила сквозь искривляющую пелену. Расслышав предложение, он испуганно попятился назад, еле держась на ногах. Внутри что-то коротнуло. — Да, я свободен сегодня вечером. Они дошли до двери, сбавили тон разговора, и, в нескольких метрах от кабинета, Жалелов ответил: — Отлично. Дождёшься меня после занятий, к шести? — Хорошо.***
По приезде в район за МКАДом пейзаж сменился. Не было больше тех красивых зданий, выстроенных будто специально на показ приезжим. Только унылые хрущёвки, нелепые, громадные жилые муравейники спальных районов и промышленные магазины. — Хи-Химки блять, — сдержанно прыснул смехом Фладда. Он был тут не впервые. Духота стояла ужасная, люди возвращались с работ и выходили из электричек нагруженные сумками, уставшие. Саша вёл Диму в какой-то сквер: — М-мне до десяти надо быть дом-ма, помнишь? — неуверенно спросил последний. — Успеем, — сказал Бузе. Путь лежал к далекой парковой зоне, расстилающейся прямо к реке Грачёвка. Парни дошли туда за двадцать минут и остановились у одинокой скамьи: — Сидит тут, я пойду позвоню, — тряхнул головой Фладда. Дима взглянул на воду. Она желтела, отражала в себе грузди серых панелек. Мрачная картина. Лишь только закат победно догорал развёрнутым веером, ничто больше за взгляд не цеплялось. Ганджа уставше протёр глаза: «Лучше бы я уехал» — он смотрел, как Саша ходит взад-вперёд, разговаривая по телефону. Затем Бузе махнул ему рукой и ушёл куда-то в направление деревьев и кустов. Ганджа никогда не боялся оставаться одним, но вряд ли кому-либо вообще понравилось сидеть в незнакомом месте. Ещё он очень любил разговаривать сам с собой молча, потому что его внутренний голос говорил без запинок, без заиканий и гораздо смелее и убедительнее, чем настоящий. Он вытянул ноги вперёд и задумался: «Мама меня убьёт, если я опоздаю. Она не очень любит Сашу, а я очень». Он вдруг подумал, что случится нечто ужасное, если его парня однажды поймают за его «работой». Наркокурьером, или, если угодно, поставщиком травы среди малолетних. Кейк не знал, что светит девятикласснику за такие помышления, но догадывался, что добра ждать не надо, потому решил отговорить приятеля от такой работы, несмотря на то, что целых полгода он её терпел. Но сегодня, просидев одиноко полчаса у воды, он твёрдо поменял мнение. «Блять! Его цыгане украли?» — волнение точечно сверлило в голову. Когда Саша вернулся, Дима уже кипел словно чайник, завидуя спокойной глади воды: — Након-нец-то, — прошипел он. — Булка, не серчай, — улыбнулся Александр, — Зато всё прошло гладко. — Завязывай с этим, — Ганджа встал со скамьи и они пошли, вдоль парковой зоны прямо на пустеющее вечернее шоссе. — Не могу, мне деньги нужны, — спокойно ответил Фладда. Он, отчего-то, любил такой вид дохода, называя это «духом бунтаризма», своеобразным протестом против родителей, которые не обеспечивали сына тем, в чем он нуждался, кроме еды и крыши над головой. В сердцах он считал свою родню эгоистами, но любил маму, хоть она и равнодушно принимала участие в его жизни. Однако, траву он курил не реже, чем те, кому ее продавал. Об этом знал и Дима, но ему всегда было неудобно высказывать своё мнение. — Мне это пиз-здец как не нравится, — признался он. — Знаю, — кивнул Саша. Он вдруг вспомнил тот день, когда впервые накурил своего парня. После двух-трёх затяжек, Дима никак не отличался от себя обычного. Но спустя час что-то перемкнуло в его сознании и он начал импульсивно рассказывать истории из своего детства, дошёл до того, что заплакал, когда вспомнил ныне мёртвого дворового пса. И с каждым словом он говорил свободнее, без заиканий. Удивительно! Однако Кейк не был заядлым курильщиком всяких смесей. Бузе усмехнулся своим мыслям, и трепетно, как в первый раз, взял Диму за руку: — Прости, — он улыбнулся и остановился. Кейк понял, что они остановились для поцелуя, но стоя на улице в Химках, ему стало не по себе. Саша стоял и не решался. Дима привстал на цыпочках, но тут же отшатнулся: — Эй, пидорасы, — послышалось где-то сзади. Бузе, словно предугадав это, ещё сильнее впился в руку парня и рванул вперёд. Они бежали, и, несмотря на окружение, им было хорошо. Неоткуда взявшийся ветер рассекал их волосы, Дима пытался что-то сказать, но вместо этого, задыхаясь от волнения и быстрого бега, он лишь нервно смеялся. Они добежали до вокзала и заскочили в электричку зайцами. Темнело. Поезд понёсся мимо всех тех мест, где недавно была эта пара. В вагоне почти не было людей, изредка кто-то сидел и либо смотрел в телефон, либо спал. Дима надел капюшон и устало плюхнулся на мягкое сидение. Саша сел рядом и зачем-то сжал его руку. Взглянув в окно, наблюдая за синеватым небом и яркими, бликующими тут и там фонарями, Кейку стало так тепло и уютно, что он расплылся в улыбке: — Классный сегодня был ден-нёк, — он повернул голову к Фладде. Последний, больше не мешкаясь, прижался своими губами к тёплым,мягким губам парня и завлёк в бережный, осторожный поцелуй. — Ты ч-чего? — спросил Дима, — Тут же люди, — добавил он тише. — Да похуй на общество. — Заметно, — парень засиял от счастья, зажав губы. — Давай ещё разок, — более требовательнее обратился Саша. Они целовались сладко и долго, и даже не заметили, что приехали в свой район.***
Незборецкий уже десять минут ждал Арсена, но его нигде не было. Он сидел в кабинете и открыл окно, чтобы свежий тёплый воздух взлохматил брошенные тетради, завился по комнате и может даже задел его самого. Ян ушёл в магазин и обещал вернуться в ближайшее время, чтобы помочь транспортировать одноклассника до дома. Но последний не появлялся, хотя Павел и обещал принести его в класс. Кирилл мечтал сейчас оказаться дома, чтобы лечь на свою прохладную постель и открыть новую книгу с терпким, бумажным ароматом. Но долг и совесть были сильнее, чем обычное желание, поэтому в решающий раз позвонив Манукяну и не получив ответа, он вышел из кабинета. Что-то смутило его в этом опоздании и он, превозмогая тревожность, стал заглядывать во все двери подряд. В большом холле, на любимых всеми диванчиках никого не было. Кирилл обшарил весь первый этаж, немного подустал и присел. Через полчаса он должен был встретиться с классным руководителем. Позвонил Янис, сказал, что купил мятных конфет и уже идёт в школу: — Я пойду ещё поищу, — напряжённо выдавил Кирилл, — Если он тебе позвонит, сообщи мне. Парень как мог успокаивал себя, пока поднимался наверх по лестнице. Потерять друга в трехэтажной школе — легко, но дееспособного друга... Он нашёлся в туалете второго этажа. Кирилл обомлел: мальчик лежал в самой дальней кабинке, перевёрнутый на бок, как ребёнок поджав нижнюю губу. Казалось, Арсен не заметил Киру, а может быть, просто не понимал, что здесь наконец кто-то появился. Его джинсы были спущены до колен, слева под рёбрами красной жидкостью истекали порезы, прикрытые разорванной футболкой. Парень глухо выл и дрожал. Кровь сгустками свисала с его опухших губ. Лицо было исковеркано отёками, гематомами и перекошено в немом ужасе. Вдруг рот зашевелился, попытался что-то сказать. Слышались только хрипы и гулкие всхлипы. Это был уже не Сеня, а маленькое, искалеченное человеческое создание, помочь которому Кирилл был не в силах. Незборецкий вскрикнул, как только Арсен попытался что-то сказать. Блондин сам не заметил, как по его щекам градом покатились слезы, и первое, что пришло ему на ум — звать на помощь. Неважно кого, главное, позвать, потому что один он бы никогда не смог помочь пострадавшему. — Сеня! Я сейчас! Кира рванул по коридору, бежал так, как не бежал никогда. Его кеды скользили по плитке, местами он терял равновесие и выдыхался. Одно крутилось у него в голове — если понадобится помощь, в этой школе есть один человек, способный всегда ее обеспечить. Девятиклассник буквально перелетал некоторые ступеньки лестницы и стремглав пустился к кабинету 9Д. Там его, терпеливо и вежливо, дожидался Адиль Оралбекович, некогда пригласивший парня на ужин. Кирилл с дури рванул дверь, мужчина так и застыл с книгой в руках, присевши на учительский стол: — Адиль Оралбекович! — Кирилл прижал руку ко рту, когда почувствовал, что переходит на крик, — Помогите! Быстрее! Мужчина поймал искру дикого, детского испуга в глазах Киры. Его сердце дрогнуло. Он без колебаний пустился за Кириллом, когда тот, с животным страхом и инстинктом самосохранения повёл его за собой, взявши за правую руку. Жалелов не отставал и его чёрные, как смола, волосы при беге обтекали вокруг его красивого лба. Парень оглянулся на учителя: он был невероятно красив и решителен, сжимал руку мальчика, чтобы не в коем случае не отстать и не опоздать. Удивительно красив, этнически прекрасен, и Кирилл ощущал этот момент, словно в замедленной съемке. Но мысли его всколыхнулись от внезапно нахлынувшего страха, и он ускорил шаг, ведя за собой Адиля на помощь.