Океан нашей любви

      За завтраком, на который у меня было выделено время с 7:15 до 7:30, я ещё раз погрузилась в собственные мысли. Мозг уже кипел от переживаний и вопроса… Одного-единственного вопроса.       Что мне, блять, делать дальше?!       Почему продолжаю эти бессмысленные тренировки. Теория и другая дичь?! Разве я попадала сюда добровольно и моё желание было стать частью Синдиката?! Нет, я пошла сюда по двум причинам… Уничтожить этот ёбаный Синдикат… А вторая… Бля, ну отказать Хаму не так уж и просто, особенно когда он так настойчив. Не могла же я послать его на три буквы, снова умыть его самодовольное лицо своей дерзостью и просто смыться подальше? В мечтах только, да и то, смутно могу это представить в силу невозможности.       — У тебя осталось три минуты, и я убираю тарелку, — шипит себе под нос немолодой мужчина повар.       — Почему-то всё пошло не по канону.       — О чём ты? — Он совершенно не понимает, о чём я говорю, поэтому приходится пояснить.       Может, едва я разжую ему смысл сказанных слов, его микроскопически маленький мозг усвоит эту информацию?       — Обычно в фильмах или книгах поваром в подобных местах оказывается полноватая женщина за пятьдесят. Сначала она недолюбливает главную героиню, а потом привыкает к ней, проникается, и они становятся чуть ли не подружками.       — Таких друзей за хуй да в музей.       — Да, но хуя у меня нет, следовательно, и в музей не мне дорога, — пожимаю плечами, запихнув последний ломтик сыра себе в рот и промычав что-то наподобие «спасибо».       Я выхожу из кухоньки, снова подсчитав количество охранников. Моё любимое и уже привычное занятие. Даже в лицо некоторых запомнила.       Резко остановилась. Повернула голову и снова посчитала, сколько же их стоит по этому периметру. Двое возле входной двери. Двое возле высокой арки, которая вела потом в огромный полупустой зал. Двое возле дверей в подвал и оружейную.       Поднимаю голову и осматриваю закруглённую огромную лестницу. В уголку, почти на самом втором этаже, стоял один охранник.       — Что-то вас стало меньше, ребят, — удивляюсь, почему парень, который вечно был у двери, которая вела на кухню и в столовую, вдруг исчез. Другого также не было. Тот вечно стоял в зале возле широкого окна, и была у него дурная привычка постоянно отодвигать шторку и выглядывать на улицу.       — Тебя ждут в оружейной, — коротко добавляет лысый, который так напоминает мне личного охранника Кирилла Астахова — Джо.       — Я помню, Джо! — не удерживаюсь.       Он в очередной раз оскалил зубы, прошипев фразу на английском.       — Нет, спасибо, дерьмо по утрам я не пью. Вредно для организма, — улыбчиво оповещаю я, скрываясь за дверью оружейной.       Здесь я впервые. От яркого света тут же прикрываю глаза ладонью.       Прохожу дальше по комнате, заворачиваю за угол и понимаю, что теперь мы едва ли не на заднем дворе дома. Комната заканчивается, теперь тут длинная застеклённая терраса, в конце которой располагаются различные мишени.       — Проходи, — голос будоражит моё подсознание.       Я подхожу к столу по правую сторону от себя, всё ещё косо поглядывая на длину этой террасы. Пол был выложен из чёрного мрамора. Отлично переливался в солнечном свете, который проникал сквозь открытые стекла. Два длинных стола по обе стороны этого «тоннеля» иначе попросту не назовешь.       — Ты теперь и в оружейники заделался? — усмехаюсь, встав напротив Хама, который заряжал Glock 17, продемонстрировав его мне на мишени, что была в метрах десяти дальше от нас по хорошо освещённому коридору.       — Неплохо. Но я предпочитаю СПС. У него начальная скорость пули выше.       — Главное — баланс. Я тебе говорил это много раз, крошка.       — Ага, я вижу, какой у тебя баланс.       Он приподнимает бровь, обходит длинный стол и приближается ко мне со спины.       — О чём это ты?       — Руки дрожат. Тело расслаблено и никак не может собраться. Мыслями ты всё ещё в прошлой ночи. Что, высосала из тебя не только сперму, но и все силы? Ей бы рабочее имя «Хуёвая Вампирша».       — Такое ощущение, что ты ревнуешь, крошка, — он становится позади меня, кладет одну ладонь на талию, заставив прижаться к себе, — не натвори глупостей, за дверью куча охранников, а за нами наблюдают через камеры.       — Кстати, об охране, — делаю глубокий вдох, но не чувствую от Хама ничего, что могло бы выдать, с кем он был ночью, — людей стало меньше.       — Кризис, Анюта, ты и сама об этом догадалась, тогда, в гостинице.       — Когда ты отстрелил моему любимому кусочек ушной раковины?!       — «Моему любимому», — специально передразнил меня, затем плавно вложил пистолет мне в ладонь. — Сейчас я готов ответить на твои вопросы. Если попадёшь в цель…       — Это легче лёгкого.       — Я зарядил на шесть патронов, Анна. Тебя ждут разные цели. Постарайся каждой «вышибить мозги», — шёпот уже на ушко, отчего у меня пошли мурашки по всему телу, — готова?       — Ты издеваешься? Пять раз?       — Ну же…       Выстрел. Я точно попадаю в цель. Даже как-то воодушевилась, ведь не стреляла долгое время. В человека попасть гораздо проще, чем в этот грёбаный кружок. Ну и что уж там говорить… гораздо приятнее. Но эта цель была в метрах пяти от меня, ничего сложного, пусть она и не была объёмной по сравнению с другими.       — Ты до сих пор охотишься на Юру?       — Я не прощаю промашек. Синдикат не прощает.       — А что если я дам вам гарантии, что он никому и ничего не скажет?!       — Твои гарантии? — усмехается Хам, пока его ладонь не опустилась на два сантиметра ниже, чем была. — Точно, ты же у нас тут в авторитете, тебя послушают.       — Ой, закрой рот. — Морщусь от его слов и стреляю в другую мишень, метрах в семи от меня.       Едва попала, отчего даже глаза расширились. Неужели зрение? А может, просто…       — Теряешь навыки. Помнится, ты научилась стрелять быстро и точно, крошка.       — Тогда учитель был другим.       — Каким же?       — Не жестоким убийцей детей.       Снова прицел и выстрел уже в третью мишень.       — Что ты хочешь от меня? Ну пройду я ваш грёбаный тест, ну стану я одной из вас, что дальше? Ваш Синдикат всё равно рушится. Охранников сокращают, верно? Наверняка такими же пулями, что сейчас устремляются в мишень. Неужели хочешь с моей помощью наладить дела? Думаешь, что я буду верной вашему Синдикату? Да я уничтожу его при любой подходящей возможности. Убью этого Баринова, — выстрел в четвёртую и пятую мишень одновременно, после чего опускаю оружие, — а затем и тебя.       Оборачиваюсь к нему лицом, не понимая, какого чёрта его ладонь до сих пор на моей талии. Но едва вторая присоединяется, голова тут же кружится. Молча смотрела в его глаза, на его ухмылку, на эти чёртовы губы, которые так и хотелось разбить своим кулаком. Выцарапать эти льдинки из глаз, выстрелить в сердце… снова и снова…       — При любой возможности я свяжусь с Владом, расскажу ваше местоположение, и вас повяжут… никакие деньги не спасут вас от тюрьмы. Никакие связи и авторитет не обеспечат сладкую жизнь. Вы будете сидеть там до конца своих дней и сдохнете, как обычные крысы, а не как воины во время битвы. Ведь этой смерти ты всегда желал для себя, верно?       Он молчит, а я продолжаю наступать, точно так же, как и его ладони… пальцы начинают поглаживать кожу через лёгкую ткань футболки.       — Ты говорил, что твоё желание — умереть во время очередного задания. Чтобы стреляли тебе в лицо, чтобы ты видел, кто это делает. Не хочешь умереть от руки крысы, которая подступится сзади. Не хочешь быть подорванным в автомобиле или же расстрелянным исподтишка. Тот, кто восторгался Бонни и Клайдом, но ненавидящий тот способ, каким их казнили.       — Да что ты знаешь о казни, мышка? Что ты знаешь обо мне? Этот мир скоро сведёт с ума любого… уже свёл. Каждый живёт и наивно полагает, что он думает и решает только собственной головой. Но это не так. Где-то что-то услышал и решил попробовать, от кого-то узнал информацию и поверил в неё. Любой человек — это губка. Он впитывает всё, что только слышит и видит вокруг себя. Он не способен сам сделать выводы, боясь, что пойдёт против стада, против выработанной системы и станет изгоем. В наше время общество спасает и оно же убивает.       Я молча сглотнула, как только одна ладонь устремилась вверх по моей груди. Пальцы правой руки Арсения сжали моё горло, несильно, так, что кислород поступал в лёгкие без всяких препятствий. Левая ладонь плавно переместилась на ягодицу и сильно сжала её. Синяки после его ударов всё ещё не прошли. Мне стало дико неприятно от этой тупой боли. Прошипела, словно змея, какие-то неразборчивые даже для самой себя слова.       — Ты всё это время думала, что мою мать изнасиловали и убили какие-то гопники на улице, а бедный папочка обнаружил её тело? Ты думала, что я продал свою сестру за баксы, а затем побежал искать пристанище в уличных бандах?       — Да, думала… Сам сказал, любой человек — губка. Я услышала, впитала и представляла себе только эту картину, никакую иную. И ты не пытался это опровергнуть. Ни словами, ни действиями, ни поступками… Ты жестокий человек, убивающий людей, как нехуй делать. Что тебе стоило продать собственную сестру?..       — Он изнасиловал её только потому, что узнал, что сестрёнка совсем от другого. Насиловал, душил и бил кулаком по лицу, приговаривая, что только от его члена она будет рожать детей… Что едва закончит с ней, тут же прикончит и… — сжал губы, затем мгновенно продолжил. — Она велела нам сидеть в шкафу. Велела молчать… Я боялся, черт возьми, что сестра увидит эту картину и не сможет сдержаться. Боялся, что она заплачет, закричит, а этот изверг услышит и найдёт нас. Я закрывал её рот. Сильно давил ей ладонью на лицо.       Он тут же отпускает меня и заходит за спину. Левую ладонь кладет чуть ниже пупка, тут же придавливая к своего телу. Правую поднимает и закрывает мне рот. Давление растёт, указательный палец перекрывает кислород через нос. Он слегка приподнят, таким образом начинает давить вместе с большим на крылья носа, полностью отрезав мне всякие дыхательные функции.       Начинаю суетливо давать понять Хаму, что он неправильно… как-то неверно…       — Я был мальчиком и сильно запаниковал. Она всё пищала, слабо вырывалась… А я боялся, что он найдет и убьет её, поэтому продолжал закрывать рот.       Вмиг замираю. Не оттого, что силы начинают покидать тело, а перед глазами образовывается темнота. Из-за недостатка кислорода лёгкие уже разгорелись пламенем, а горло начинает резать колючей проволокой.       — И я необычно сильно обрадовался, когда она перестала дергаться. Я подумал, что она наконец успокоилась, что больше не будет пытаться вырваться.       Шёпот горячим дыханием мне на ушко. Левая ладонь прошлась ниже и достигла области паха. Проводит пальчиками по ширинке, заставляя меня опрокинуть голову ему на плечо.       Мы встречаемся взглядами. Хам с приоткрытыми губками смотрит на меня, наблюдает, как я теряю сознание от недостатка кислорода в легких, но всё же не пытаюсь с ним бороться. Он плавно отпускает крылья носа, дав мне возможность слегка ухватить воздух. Затем и вовсе убирает руку.       Едва я вдыхала через рот, тут же доступ прекратился. Словно тоненькая ниточка между спокойствием и безумием оборвана. Разумом ещё не пришла в себя, тело не набрало сил, а этот ублюдок уже пропихнул в мой рот свой язык и теперь жадно целует меня…       А я отвечаю этому ублюдку на поцелуй… Этот страстный миг прерывается, точно так же, как и начался. Молниеносно, не имея шансов на продолжение.       Хам отпускает меня, подталкивает в район лопаток, велев оказаться напротив стола с оружием.       — Бери свой СПС, посмотрим, как ты умеешь с ним обращаться. — Позволяет мне самой коснуться оружия.       Усмехаюсь, заправляя патроны в магазин. Мои пальцы двигаются ритмично, ничуть не запутываются в действиях. Видимо, это мышечная память, ведь я понятия не имела, как с такой скоростью могла проделать подобное.       — Расскажи об этих испытаниях.       — Забег на двадцать пять километров. Главное — это тактика. Ты пройдешь этап, даже если будешь последней. Тебя не должны обнаружить другие соперники, тебя не должны ранить… и уж тем более взять в заложники, иначе казнь, — он с удовольствием проговаривает это слово, напоминая мне о собственных словах, которые сказала недавно, — будет публичной и отнюдь не быстрой.       — С этим бредом всё ясно, — фыркаю себе под нос, представляя, что уже завтра на рассвете я буду вынуждена бежать двадцать пять километров хер знает куда, — второй?       — На втором мы разделимся на команды. Поселят на заброшенном полигоне, где каждую минуту нас будут пытаться убить.       — Нас? — вскидываю бровь, заправив магазин в оружие. Снимаю предохранитель, вытянув руку, стреляю по появившимся мишеням, после нажатия Арсением специально кнопки на пульте. — Чёрт.       — Люди гораздо быстрее, чем эти картинки, — кивает мне на них и снова подходит ближе, — да, нас. Ученики и наставники будут вместе сражаться.       — Против таких же?       — Да. — Обнажает свои острые зубы, берёт из моих рук СПС и демонстрирует своё умение, снова нажав на кнопку пульта.       Мишени одна за другой оказываются поверженными. Его скорость, его напряжённость в глазах… Сужены, брови сдвинулись к друг другу, губы плотно сжаты, отчего я увлечённо наблюдала за разбушевавшимися желваками. Это действительно было довольно странно. Что я, очарованная его профессионализмом, отбросила все мысли и предрассудки и теперь просто наблюдала…       — Третий этап, — томно проговаривает Хам, выпустив всю обойму, — ты должна найти пути отступления после того, как выполнила заказ.       — Подожди… — поднимаю указательный палец вверх, на мгновение закрыв глаза. Распахиваю их уже в возмущении. — Выполнить заказ? То есть на третьем этапе я должна кого-то убить?       — Ты сначала первый пройди, — цинично ворчит Хам и обходит меня стороной, приблизившись к столу, — а уже потом рассуждай за третий. Я учил тебя думать о начальной цели, сначала достичь её, а уже потом составлять план прохождения других.       — И что, это будет какой-то известный человек? Авторитет? Бизнесмен? Или просто любовник жены влиятельного чиновника?       Смеётся. Чёрт, а это приятно. Сама не сдерживаю улыбки, ведь знала, что сказанное мною рассмешит Хама.       — Это будет обычный бомж, за которого не хватятся. А ты уже размечталась, мышка.       — Я была бы не против заменить ни в чем не повинного бомжа Бариновым.       Закатывает глаза, откладывает оружие на стол, обернувшись ко мне лицом. Хам облокачивается руками на предмет мебели, наклоняет голову набок, просканировав моё лицо задумчивым взглядом.       — У меня есть ещё вопрос к тебе…       Он молчал. Это не означает, что игнорировал. Я знаю Хама… знаю, что он просто позволяет мне говорить, чему немного обрадовалась.       — Зачем стоило платить два ляма зелени за меня?       Я так и думала. Хам напрягся, совершенно не понял, откуда я осведомлена любопытным фактом. Он старался не выдавать свои эмоции, но по желвакам, устроившим блядские гонки на его лице, мне всё стало ясно. Нервничает. О-о-о, какой же это кайф — стоять и лицезреть его жалкие попытки оправдаться, придумать какую-нибудь чушь. Но всё также быстро уходит, как и появляется насмешка. Не могу понять его новой реакции. Откровенной и даже порой вымораживающей. Хам оттолкнулся от стола и сделал шаг ко мне.       Рискованно осталась стоять на месте, хотя все поджилки затряслись. Сердце застучало с невероятной скоростью, до боли раздирая мою грудную клетку. Приподняла подбородок, как бы наглядно ему продемонстрировав принятый вызов, который он мне открыто бросил. Ничуть его льдинки не растаяли. Продолжал пожирать меня взглядом, приблизившись вплотную.       — Крошка, ты ведь понимаешь, что играешь с огнём? Что ты там снова надумала? Что я что-то могу чувствовать к тебе? Например… жалость? Нет, мышка, это всего лишь желание самому выпустить тебе пулю в лицо. За столько лет я так и не смог обрести желание обучить кого-то… В моих мыслях было только одно, что я не завершил обучение с тобой. Хочу посмотреть, на что ты способна. Хочу удостовериться, что смогу передать собственные знания хоть кому-то. Смогу гордиться, — с воодушевлением проговаривает это слово и поднимает правую ладонь к моему лицу, поглаживая пальцами скулу, — смогу передать свои правила тому, кто будет их соблюдать.       — А если не справлюсь…       — Я перережу тебе глотку, глядя прямо в глаза.       — Может, лучше пулю?       — Тогда ты не успеешь понять, насколько ничтожна. Докажи, Анюта, докажи мне, что я не прав, и ты непременно справишься. Докажи, что ты не ничтожество. Докажи, что ты имеешь право на место в этом обществе, имеешь право на жизнь.       — Почему я?       — Потому что здесь, — он провёл пальцев по виску, — ты была всегда. В моих воспоминаниях. В моих мыслях. В желании и стремлении сделать из тебя само совершенство. Твоя тьма всегда воодушевляла меня, показывала, что я не один такой в мире.       — А какой же ты?..       Он, задумавшись, улыбается мне и всё равно наклоняется к лицу.       — Свободный.       Мягкий поцелуй на моих губах, и Хам снова испаряется. Мне остаётся только слышать его тяжёлые шаги, а затем мощный хлопок дверью. Охрана показывается сразу же, как ушел Хам. Разумеется, они следят, чтобы я не схватила никакое оружие.       — Сегодня не будете давиться кровью.       Подняв руки, демонстрирую, что безоружна, и покидаю чёртову комнату…       — Что это? — интересуюсь у Виктории, когда та прикрепляет мне на левое запястье какой-то браслет.       — Наша связь с тобой. Здесь, — кивает мне на экран компьютера, — мы видим твоё состояние здоровья, твой пульс, сердечный ритм. Видим, где ты находишься. И даже слышим тебя.       — Что? — удивлённо усмехаюсь, не веря в её слова, после чего Виктория приподнимает бровь и в доказательство включает колонки. — И ты думаешь…       — И ты думаешь…       Рот так и остался приоткрытым, отчего я даже растерялась. Не знала, что сделать сначала. Ругаться от такого шока, или же просто прикрыть его и смириться.       — Сколько их будет? — спрашиваю, когда Виктория выключает компьютер и начинает убирать всё ненужное со стола в ящик.       — Зрителей или же…       — Тех, кто попытается меня грохнуть, бля! — сержусь от её тупости, но девушка снова усмехается. Так и охота зарядить этим браслетом ей в морду, чтобы убрать нахальную усмешку. — Вряд ли нас будет двое.       — Четырнадцать.       — Сколько? — глаза расширяются. — Бля, да где вы нашли столько отмороженных, которые хотят в ваш ёбаный Синдикат!       Обхватив голову ладонями, из-под густых ресниц поглядывая на Викторию. Она закуривает, протягивает мне, на что шокированная реакция не заставляет себя долго ждать. Я протягиваю пальцы к сигарете, обхватываю её фильтр и прижимаю к губам, пока в это же время Виктория не подкуривает себе.       — Когда я проходила в своё время это испытание, нас было сорок семь. Добрались до конечной точки только тридцать. На втором этапе нас стало уже восемь. Наставники сами убивали тех, кого выбрали себе в ученики. Они разочаровывались в их умении, в их стойкости и бесстрашии. Так что ты не застрахована, — улыбчиво заявляет мне, — Хам и сам может прикончить тебя.       Наша взаимная неприязнь будет видна издалека даже постороннему человеку. Виктория, чьи волосы снова были завязаны в тугой конский хвост, выпускает едкий дым мне в лицо.       Грамотно послала меня нахуй, ничего при этом не сказав. Чертовка, не иначе. Чувствовалось, что я ей не нравлюсь. Возможно, она даже рада была бы, если когда-либо увидит мою смерть. Ох, нетрудно даже представить её ликование, если сама станет участницей в моей публичной казни.       — Сколько ты здесь?       — Мы что, теперь с тобой подружки, которые будут откровенничать и устраивать пижамные вечеринки?       — Нихуя. Я на такую дичь никогда не подпишусь. Если тебе не хочется, можешь не отвечать, мне как-то до пизды, — пожимаю плечами, сделав глубокую тягу.       — А ты умеешь грамотно ответить.       — Тоже спишь с Хамом?       — Что? — выразительно смеётся, едва не поперхнувшись сигаретным дымом. — Это самый настоящий бред. Кто из нас блондинка после такого заключения?       — Ангелина, Ольга, мозги которой я вышибла несколько дней назад. Теперь эта ночная «Хуевая Вампирша», высосавшая из него все соки…       — Какая еще вампирша? — она суживает глаза, сделав шаг ко мне. — Ночью кто-то был?       — После нашей вчерашней тренировки я заметила их в общем зале. Затем они кинулись друг другу в объятия, как школьники под бурением гормонов.       — Да ну нафиг. Вернулась! — воодушевлённо, отчего вмиг кидает недокуренную сигарету в пепельницу и вылетает из комнаты, оставляя меня одну.       Она что-то кричит охране, и те уже собираются войти сюда и вывести меня.       Сначала не знала, как реагировать на её действия. А уже после у меня в голове что-то вспыхнуло. Мгновенная реакция. Выброс вперед, хватаю в руку смартфон, забытый Викторией, и вмиг встаю на ноги. Оборачиваюсь к охране лицом, завожу руку за спину, тщательно пропихнув мобильный за ткань джинсов в районе поясницы.       — Руки, — снова велит лысый, на что я вмиг демонстрирую их.       — Брось, Джо, в оружейной не пристрелила, а тут чем прикажешь тебя убивать? Браслетиками? — киваю на стол, который был буквально загружен подобными штуками, одна из них красовалась у меня на левом запястье.       Улыбчиво выдыхаю дым, тушу сигарету в полупустой пепельнице, проследовав за охраной прочь отсюда.       Пока шла, очко так и сжималось. Бля, да и подташнивать начинает. Что-то я действительно начинаю терять сноровку, не говоря уже о том, что начала дико бояться. Может, стоит начать носить взрослые подгузники? Или вовсе устроить себе диету из корвалола и чая с ромашкой.       Оказавшись в своей комнате, поднимаю глаза и смотрю на камеру. Привычное действие, они ничего подозрительного не заметят, ведь я делаю это постоянно, едва только вхожу. Стянув с себя майку, полностью оголив грудь, прохожу в ванную комнату. Захлопнув дверь, закрываю ту на ключ, на мгновение остановившись. Скоро она обнаружит пропажу… Скоро кинется обратно в ту комнату, а телефончика бац и нет. Будет настоящий пиздец, если Хам узнает о моей проделке. Но я хотя бы смогу сообщить о себе. Смогу сделать что-нибудь… Что-нибудь…       Пароля нет.       Улыбчиво констатирую тот факт, что мне необычайно повезло. А я уже в самом деле полагала, что мне жизненную дорогу перебежали шесть чёрных кошек, попутно сравшие солью.       Номер, который я успела выучить наизусть. Номер, который хер забудешь.       Он поднимает трубку практически сразу, а в душе уже непрерывно играет мелодия любви. Я на мгновение прикрываю глаза, наслаждаясь его сладким голосом, прежде чем прийти в себя.       Соберись, Анна, соберись, бля!       — Влад…       — Анна? — шокировано кричит в трубку, и, признаюсь честно, я расстраиваюсь.       А где же привычное для меня «конфетка»? По-моему, даже когда мы находились на грани, Царев не упускал возможности так меня назвать. Знал, что это меня заводит и бесит одновременно. Придаёт мне необычайных сил.       — Ты жива? Где ты? С кем?       — Нет времени объяснять. Я в главном пристанище Синдиката. Это дом в Краснодарском крае. Огромный особняк, вокруг ничего нет. До ближайшего города километров шестьдесят как минимум. Вокруг скалистые холмы и лесной массив.       — Мне нужны точные координаты, Анна! Ты должна включить на этом телефоне GPS.       — Как мне это сделать?! Это даже не мой мобильный, бля, я его спёрла у такой киллерши, от взгляда которой ты обосрёшься.       — У каждой киллерши есть WhatsApp.       — Не гунди! Я поняла, что ты хочешь от меня! Поняла! — сквозь зубы шепчу ему в мобильный и вмиг делаю то, о чём говорит Влад. Я включаю геолокацию, захожу в приложение и отправляю на его номер своё местоположение.       — Получил. Штурмуем, как только…       — Не смей, идиота кусок! — взрываюсь от его слов, не понимая, когда он стал настолько глупым?! — К ночи сюда съедутся самые опасные киллеры на свете! Они же большинство полицейских порешают, некоторые сбегут, и ищите-свищите. Надо действовать тогда, когда тут будет пусто. С охраной легко справиться, а вот с киллерами нихуя подобного.       — Но тогда что мы им припишем, Комарова, блин?!       Меня начинает обезнадеживать то, как он ко мне обращается. Не в плане его тона, а в плане, что совсем не чувствуется нежности и беспокойства в голосе… Виляю головой, отбрасываю хуёвые мысли прочь. Снова возвращаюсь к словам Хама насчет Царева, и, черт возьми, он, блин, оказывается… прав, что ли?..       — Завтра на рассвете мы стартуем на марш-бросок через лес. Наш маршрут будет до старого заброшенного поселка. Ты должен как-то пересечься со мной. Только будь очень внимателен, другие могут тебя и убить.       — Другие?       Слышу, как двери в комнату скрипнули. Кто-то явно вошёл. Сердце забилось с невероятной силой. Мне трудно дышать и пошевелиться. Вмиг включаю воду в ванной, проговариваю последние слова.       — Кто другие? — вопрос Влада, и я даю ему свой ответ, прежде чем отключиться:       — Те, кто метит в Синдикат.       Вызов сброшен. По телу пробежались мурашки, которые ни черта не хотели оставлять меня в покое. Расстёгиваю пуговицу джинс и тянусь за бегунок ширинки.       Кидаюсь к корзине с использованной туалетной бумагой. Берусь за рулон и тщательно закручиваю в слои этот мобильный. Вмиг дверь в ванну оказывается распахнутой.       Жёстокий удар с ноги самого Хама. Я обескураженно остаюсь с этим рулоном и телефоном, который сейчас был скрыт с его глаз под этой самой бумагой.       — Что ты делаешь? — шипяще проговаривает Хам, суживая глаза. Его ладони превратились в кулаки, а недавно открытые губки сомкнулись в тонкую линию.       Одной рукой укрываю оголённую грудь, как внезапно в голову ударяет бесподобная идея.       — Мне, блять, что?!! — повышаю голос до предела, на мгновение отворачиваюсь от Хама и кладу мобильный, завернутый плотно в бумагу, в корзину. — Даже прокладку поменять спокойно нельзя?! Хам вскидывает бровь, непонимающе делает шаг ко мне и осматривает.       — Ты… что делала?       — Бля, только не говори, что за все свои… кстати, сколько тебе там?! — задумчиво начинаю подсчитывать, но быстро посылаю эту идею ко всем хуям. — Да похуй! Хоть сорок! И что, реально не жил вместе с девушкой и не делил с ней одну ванну?!       — Было дело, — задумчиво отвечает мне Арсений, но по-прежнему не может ничего понять.       — И ты хоть раз видел в корзине, — кивнув ему на неё, — использованные прокладки или тампоны?       — Нет. — Он начинает усмехаться, обескураженно ожидая, к чему я всё это пою.       — Значит, она поступала точно так же, как и я! Это нормальный поступок нормальной бабы! — резко выпаливаю, теперь прячу свою грудь уже под двумя руками. — Блять, я должна переживать за то, что завтра буду бежать двадцать пять километров с этими грёбаными месячными, а не оправдываться перед тобой! Лучше не лезь ко мне!       Прохожу мимо Хама прочь из ванной комнаты, специально задев его плечом.       — Лучше не трогать бабу, у которой «праздники»!       — Крошка, — он снова усмехнулся, — ты думаешь, что…       — Да выйдешь ты уже наконец отсюда, или нет?! Хочешь лицезреть мои симпатичные трусики с виднеющимися крылышками от прокладки?! Фу, грёбаный извращенец Хамилов!       Угомонись, Анна. Самой уже тошно от всех этих слов.       — Думаешь, я не знаю, что ты на самом деле делала? — сузив глаза, он сомкнул руки на груди, облокотившись на стену. А вот всё и накрылось пиздой…