Океан нашей любви

      Лёжа на спине в этой комнате, я мрачно закручивала влажный локон волос на фалангу указательного пальца. Мыслями была далеко отсюда, от этого места, кишащего опытными киллерами, комнаты которых находились в левом крыле огромного особняка. За эти два дня я никого не видела, не считая Ангелину, которая предалась тьме после свинцовой подруги Арсения.       Осмотревшись по сторонам, пристально вглядываясь в эту темноту, я буквально ощущала на себя его взгляд. Знала, что он может бесшумно проникнуть в комнату и находиться в ней часами, в тишине разглядывая свою жертву. Глубоко, конечно, сомневалась, что он мог быть тут дольше, чем пять минут, но не сомневалась в том, что не заметила его приход. Слишком уж глубоко я провалилась в свой разум. Даже начнись сейчас жёсткая перестрелка с поножовщиной, даже если в меня будут лететь кровь и ошмётки человеческой плоти. Мне будет плевать на всё, что происходит вокруг, когда в голове лишь один вопрос…       Как он мог?!       Как Влад смог так легко забыть обо мне и вернуться обратно к своей семье? Разве он сдался? Неужели нет никакого плана, чтобы попытаться вызволить меня, прижать к себе и наконец подарить ту любовь, которая нас связывала? А связывала ли вообще? Я за все эти ёбаные месяцы то и дело думала о нём. Засыпала — думала, просыпалась, и его образ был рядом…       — Поэтому я избавился от этого ненужного чувства,— шепчет в темноте, отчего по коже пошёл мороз.       — Даже самый циничный киллер может влюбиться. От этого дерьмового чувства никто не защищён.       — Ты сдала позиции, Анна. Я говорил тебе, чтобы не влюблялась. Говорил, что это погубит тебя. — Он встаёт на ноги с кресла, что стояло в углу комнаты.       Не вижу его, но слышу эти тяжёлые шаги. Сейчас он хочет, чтобы я слышала. Он пронзает своей медлительностью мой разум, который теперь пытается спрятаться в глубинах мозга, чтобы только не чувствовать страх. Опасность, созданную Арсением, которую он дарит мне.       — Почему ты убил её? — меняю тему, знаю, что проявлю эту грёбаную слабость и вовсе могу зареветь, словно брошенный ненужный ребенок, а всё из-за мыслей о Владе. — Всего одна промашка.       — Даже за намёк на эту промашку следовало снести ей голову, — добавляет Хам, и я ощущаю, как кровать слегка проседает от его веса.       Присев рядом с моим телом, заставляет отвлечься от локонов собственных волос и перестать смотреть в потолок. Я перевожу взгляд, всматриваюсь в темноту. Лунный свет, проникающий в окно, даёт мне сполна лицезреть его профиль. Хам сидит вальяжно, немного сутулится. Его рука находится рядом с моим перебинтованным бедром.       — Волков же отошёл от дел. Почему он был здесь?       — За ним всё ещё осталось право голоса. Ты должна быть благодарна ему, ведь именно его голос был одним из двух, которые стали для тебя спасением. А если есть хоть один голос против твоей ликвидации, то значит, останешься в живых.       — Кому принадлежал первый голос?       Вижу, как он приподнял бровь, словно удивляется, что мы до сих пор это обсуждаем.       — Это же очевидно, — слегка передвинул ладонь руки, на которую тут же облокотился, и, как хищник, начал приближаться ко мне, полностью оказавшись на постели, — ты в самом деле думала, что он спасёт тебя от нас? От меня?..       — Я надеялась на это. Он отошёл от дел, но до сих пор имел авторитет в определённых кругах. Он один раз уже помог мне, и я подумала, что…       — Ты видишь, как его сломило жалкое чувство.       — Любовь его спасла! Он счастлив жить такой жизнью.       — Откуда тебе знать?! Его тёмная сущность всегда будет стремиться к прошлой жизни.       — Но любовь и желание обеспечить безопасную и мирную жизнь своей семье сдерживают этот порыв. Ещё поспорь со мной.       — Верно. С такими аргументами трудно не согласиться.       Приближаясь, словно хищник, Арсений ни на секунду не упускал из виду мои глаза. Куда бы я ни посмотрела, он следовал взглядом за мной. Даже когда попыталась пододвинуться чуть левее, он сузил глаза, велев оставаться на месте. Меня малость затрясло. Естественно, блять, затрясёт, когда перед тобой сам Арсений Хамилов.       — Утром я хочу посмотреть, как ты умело стреляешь. Скоро будут показательные выступления. Такие же приближённые, как я, предоставят своих учеников, и только один станет полноценным членом Синдиката. Я хочу, чтобы ты показала все свои умения. Я хочу, чтобы ты продемонстрировала способности, осталась в живых и была… рядом.       — С тобой? — сглатываю эти слова.       Блять, да до каких пор я буду бояться его… трястись, как осиновый лист. Бояться даже пошевелиться, проглотить образовавшуюся слюну и просто высказать всё в лицо. Схватиться хотя бы за этот чёртов пистолет, воткнуть ему в задницу и стрелять… стрелять, пока не кончатся патроны!       Он уничтожил меня!       Он уничтожил, показав мне правду. Показав мне то, что я и так знала, но отчаянно не хотела видеть, не хотела признавать.       — Почему бы и нет? Я чувствую тебя, Анна, только тебя.       — Что ты этим хочешь сказать? — Его горячее дыхание теперь обжигает мне губы. Зашибись, и как тут не облизнуться.       Коварная улыбка. Он облокотился на ладони, расставив их по сторонам от моего лица, слегка задев прядь волос.       — Только тебя могу ощутить в своих жилах. В своём теле. В сердце. Я дышу тобой, живу тобой, когда твоя кровь пульсацией проникает в меня.       Вдыхает через нос, блаженно прикрыв глаза. Арсений снова на мгновение застыл, позволяя мне облизнуть обсохшие губы ещё раз, попытавшись нормализовать доступ кислорода в лёгкие.       — Безумие, опьяняющее похлеще, чем виски.       — В нашем случае — текила.       Улыбается вместе со мной, вспомнив тот день.       — Почему ты тогда так поступил?       — У меня был приказ.       — Ты сказал, что так веселее. Ты убил семилетнего мальчика и беременную женщину. Ты жестоко подорвал их автомобиль и слушал их крики помощи, когда они горели заживо.       — Кто же тебе рассказал такую сказку?! — откровенно смеётся, а губами приближается ко мне. Остаются сущие миллиметры, от которых уже заходилось сердце. — Слушать крики жертв, вместо того чтобы покинуть место преступления. Это весьма…       — Глупо, — соглашаюсь я с Хамом и задумываюсь, вспомнив, как Астахов-старший рассказывал мне об этом.       — Я играю по правилам, Анюта, строго по правилам. И если ты, моя дорогая мышка, не хочешь их выполнять, то нам будет трудно сотрудничать. Я ни черта не боюсь в этом мире. Нет такого человека, который бы поставил меня на другой путь, нет никого…       — Волков когда-то смог.       — Это было давно. Я был молод и наивен, а он имел определённый авторитет. Была у него слабость к молодым девушкам. Всё как-то пытался найти подходящую для своей души, воспитать под себя, так скажем. Но перевоспитался сам.       — А я смогу?       Его глаза расширяются, когда кладу свою ладонь ему на затылок, приближая к себе. Губы были захвачены в мой собственный плен. Хамилов даже не попытался отстраниться, не попытался что-либо сделать. Он просто отвечал мне на поцелуй, продолжая следить за мной глазами. Мы не опускали веки, имели зрительный контакт. Его слегка отросшие волосы щекотали мне лоб, а лёгкая щетина невероятно покалывала кожу над губами.       Да, вот так. Отдавайся мне. Позволь внушить тебе, что я в твоей ёбаной власти. Пусть лучше думает так, чем пытается и дальше меня сломить. Я хочу показать ему, солгать ему, дать то, чего хочет… Но сама теряюсь в этом бесконтрольном поцелуе, поняв только одно, что дико хочу продолжения.       Блять, да отрицать, что между ног всё стало влажным — нет смысла. Я текла, как ёбаный водопад, едва только Хам коснулся подушечками пальцев моей скулы. Он опускался нежным и приятным мотивом всё ниже и ниже, удерживая собственный вес на левой руке.       Кончиками пальцев отодвинул край маечки, плавно опускаясь губами к этому открытому участку кожи.       У меня в грудной клетке произошёл взрыв. Всё завибрировало, стало так тепло и трепетно. Щекочущее ощущение блаженства сразило меня наповал. В висках приятно пульсировало. Чёрт возьми, это действительно было охуенно, не говоря уже о том, что я сама позволяла стянуть маечку ниже и оголить грудь.       В воспоминаниях голос Влада. Пропуская воздух через ноздри, ощутив едва уловимый цитрусовый аромат. Мой разум жестоко играет со мной. Снова картинка из прошлого, та наша ночь в старом ангаре. То, как колючее сено впивалось мне в ягодицы, пока член Царева делал меня женщиной. Его слова о любви… его прикосновения, его забота…       Игра. Всё было для него игрой, выполнением задания, а я так… чисто наживка. Но ради него я выпила яд! Я кинулась под пули! Я готова была пожертвовать своей жизнью! Ради него… только ради него.       Даже обсуждать не хочется. Ебала я всё это во всех существующих позах. Не думать, вот и всё. Включить свой пофигизм, быть эгоистичной сукой, с образом котором жила все эти годы. Никаких причин. Никаких оправданий. Только одна правда сейчас реальная — у него семья. Была. Есть. И будет.       А кто я? Девочка, которая помогла уничтожить самого коварного преступника. Да какой тут Астахов… А как же Жорин? Наркодилера и сутенёра также непросто было поймать. Точнее поймать легко, он никогда не скрывался, а вот приписать ему какое-нибудь обвинение… тут уже работа посложнее.       — Ты слишком много думаешь, крошка.       Отвлекаюсь от глубоких размышлений, которые затянули меня в омут боли и страданий. Шокированно хлопаю ресницами, как персонаж аниме*, совершенно не понимая, что происходит. Я вижу его стояк, едва не протёрший ткань джинсов изнутри, дабы быть свободным. Хамилов оказывается на ногах за секунду до того, как моё подсознание избавляется от всяких навязчивых мыслей насчёт Царева. Осмотрев Арсения, не понимаю, как он смог сдержаться и не трахнуть меня прямо на этой кровати. Его лицо пылает, отчего капельки пота появляются на лбу и висках, плавно стекая вниз. Пальцы крепко сжаты в кулаки. Учащённое дыхание через нос. Прогоняет этот кислород по своим легким, выдыхая, как разъярённый бык перед атакой.       Хамилов закрывает веки, старается нормализовать дыхание, пока я начинаю поправлять майку.       Влад бы не стерпел… Он бы не смог. Утолил бы свою и мою, чёрт возьми, жажду.       Блять!       От осознания того, что я, собственно, и не собираюсь отрицать, начинает кружиться голова. Не собираюсь отрицать тот факт, что хочу. Не просто хочу, чтобы меня наконец трахнули… я хотела определённого человека. Того, кто был всегда под запретом. Кого безумно любила в подростковом возрасте. Кто был учителем, спутником, кто был для меня идеалом настоящего мужчины. Кого я хотела видеть рядом с собой, с кем готова была войти во тьму и остаться там навечно.       — Ещё раз собираешься удостоверить меня в подлинности своей любви к Цареву?! Мне стоило только поцеловать тебя, коснуться твоей груди, как ты уже была готова впустить мой член в себя. Уверен, сама бы насаживалась, дай я тебе возможность.       — Что это значит? — сквозь зубы, уже прекрасно понимаю, что только что напортачила.       — Ты не прошла проверку, Анна. Проверку на верность. Кричала, била себя в грудь кулаком, что любишь Влада и никогда не отступишься от него. Что готова жизнь отдать. А что в итоге? Попыталась соблазнить меня, а получилось, что соблазнилась сама. Ты вся течёшь, мышка.       — Да что ты знаешь о верности? Заплати тебе больше, ты бы сам грохнул этого Баринова.       Его улыбка сходит на нет. Глаза запылали от ярости. Некая усмешка, предстоящее упоение от моей боли, появляется на лице Хама.       — В тебе нет никакой верности и чести. Нет даже ничего от человека! Я щенок?! Ты сравниваешь меня со щенком, который не знает, к какому хозяину приблудится! Но я хотя бы выбираю себе хозяина исходя из его личных качеств! А тебе просто заплатили! Дали заниматься тем, что умеешь… убийца женщин и детей, — сквозь зубы шиплю эти слова, немедля встав на ноги, начиная отходить дальше к двери, — поэтому тебя гонят раньше, чем ты всадишь пулю им в затылок! Ты даже сестру продал!..       Молодец, Анна! Ты только что получила место в первом ряду, дабы взглянуть на собственную смерть! Не зря оказалась напротив огромного зеркала, напротив входной двери в комнату. Прекрасно видела в отражении, как Хамилов кидается на меня. Ставлю блок, но всё же пропускаю удар. Куда-то в область правого плеча. От страха и молниеносности его удара я зажмуриваю глаза.       Дура.       Идиотка.       Не знаю, как ещё себя назвать, уже лёжа на полу. Бороться? Пфф, конечно, я собираюсь бороться, не зря же подошла к двери.       Резкий удар по его возбужденному члену, и да, мать его, шах и мат! Хамилов оседает, схватившись ладонями за свой пах. Поднимает на меня глаза, учащённо дышит через нос.       — И да, ты всё же мужик с огромными яйцами, а это минус.       Ещё раз старательно целюсь ногой в зону его паха, на что он лишь хватает меня за ступню и выворачивает её в другую сторону. Подпрыгиваю на другой ноге, уже в воздухе верчусь по той же оси, но я же, блять, не грёбаный ниндзя. Болезненно приземляюсь на бок, шиплю от острой боли. Не сомневаюсь в том, что ногу мне вывихнул, но сдаваться не планирую.       — Зря ты это сказала, крошка, — он оказывается надо мной, — зря сказала…       Коснулся моего предплечья, велел перевернуться на живот. От этой острой боли, что сейчас была в ступне, от мощного падения на бок, где у меня ещё были незажившие швы после удара ножом десять дней назад.       Он проходится кулаком по моим рёбрам. Пересчитывает их. А кровушка уже вытекает из рта. Противный привкус. Выплёвываю её остатки, которые так стремительно поднимались по горлу. Дела нехорошие.       — Повтори, что ты сказала про мою сестру?! Что ты вообще можешь знать о ней?       — То, что ты продал её.       Снова удар. На этот раз ладонью по моим ягодицам. Это было не так, как в фильмах про красивую любовь и страстный половой акт… Это было жестоко, черт возьми, болезненно… От этого удара я машинально захотела поползти вверх, как бы уходя от него. Обхватывает ладонями меня за талию и тянет ниже. Чувствую, как он пристраивается позади меня, раскинув ноги и присев на мои бедра.       — Рассказывай. Давай. За каждую неверность я буду тебя бить, крошка, по твоей симпатичной попке. А теперь спроси себя, сколько таких ударов ты выдержишь, учитывая тот факт, что послезавтра тебе предстоит бег на двадцать пять километров, наряду с другими, полупрофессионалами. И кто знает, что случится по дороге…       — Нихуя я не буду… Ай! — вскрикиваю. Разумеется, блять, это было безумно больно, когда он буквально стягивает с моих ягодиц шорты и теперь бьёт по оголенной коже. — Да поняла я, поняла! Не глупая!       — Судя по последним событиям — очень даже.       Сглатываю. Набираюсь сил и прокручиваю плёнку воспоминаний.       — Астахов-младший как-то завёл разговор с моим братом Вадимом. Разговор о тебе. Он сказал, что, когда тебе было девять, на твоих глазах произошло убийство.       Это правда. Удара не последовало, поэтому я вдыхаю снова и продолжаю.       — Твою мать жестоко изнасиловали и убили. Какие-то упыри.       Удар.       — Блять! — мычу ему в ладонь, которая мгновенно накрыла мои губы и сильно надавила на них. Слёзы выстрелили из глаз и теперь потоком потекли к его пальцам. Ощутив эту влагу, Хам убирает ладонь, позволяя мне жадно хватать воздух уже ртом. — Я нифига не понимаю, какого чёрта ты меня ударил?!       — За каждую ошибку буду бить, крошка. Думай, думай лучше, прежде чем говорить. Пораскинь мозгами. Помни слова о том, что мир жесток и циничен. Убивают даже за сотню баксов. Перерезают всю семью за какую-то квартиру в хрущёвке. Убивают своих любимых за бутылку водки…       В голову словно приходится его кулак… но на самом деле это его слова так яростно вонзились мне в мозг и прокрутили его раскалённой проволокой.       — Твою мать жестоко изнасиловали и убили. Это всё произошло на твоих глазах. Твой отец сказал полицейским, что это он обнаружил труп. Но маленький девятилетний мальчик знал, кто на самом деле был убийцей. Наблюдая, как отец жестоко издевается над его матерью, он понял, что очередь может добраться и до сестры. Вывел маленькую пятилетнюю девочку на улицу и…       Дальше я не могла ничего сказать, просто представляла себе эту картину, учащённо при этом дыша. Арсений не бил, молча слушал, и, кажется, даже наклонился к моему затылку. Теперь стало понятно, почему у меня так колышутся волосы. Это всё от его ледяного дыхания.       — Тогда он продал свою пятилетнюю сестру за сотню баксов какому-то мажору, который увёз девочку и на протяжении многих часов насиловал. — Пьяный смех Кирилла, передающего бутылку спиртного моему брату.       Косо поглядываю на них, продолжая изучать оставленные Хамом инструкции по выживанию в лесной чаще. Улыбаюсь, провожу подушечкой указательного пальца по его почерку, буквально радуясь теплу, пронзившему сердце…       — Ты не продал её… Нет, ты отдал её кому-то… но кому…       Удар. Я теряюсь в догадках, прежде чем снова завопить от боли.       — Спрятал?       Снова удар.       — Да блять, хватит! Ну куда, а? Велел бежать…       Опять удар. За ним ещё один. Ещё и ещё, пока я не начала захлебываться слезами и пробовать вырваться. Ага, пробовать — это именно в точку, ведь ногами пошевелить не могла, а эти грёбаные руки совсем были обессилены.       — Думай, крошка, думай, — его голос стал ещё более зловещим.       Я перебираю в своей голове кучу мыслей, так и не нахожу ответа…       — На утро, после смерти твоей матери, когда её тело забрали в морг, а отец вернулся из отделения… случился пожар, верно? Газовый баллон взорвался… Газовая колонка оказалась неисправна. Его старый добрый фокус.       — Ты…       — Это было довольно-таки непросто, — шепчет Арсений и внезапно исчезает. Он больше не сидел на моих бедрах, не бил меня по ягодицам ладонью, его словно вообще не было в этой комнате.       Привстав на локтях, я оглядываюсь по сторонам. Одна. Теперь действительно одна.       Чёрт, а до задницы реально не дотронешься. Мгновенно поморщилась от боли, когда попыталась встать на ноги и добраться до ванной комнаты. Мне страшно даже натянуть чёртовы шортики обратно на ягодицы… страшно даже смотреть на них.       Но еще страшнее допустить мысль, что Хам не такой уж и плохой…       Он заслуживает смерти, и смерти именно от моей руки. Я либо исполню это, либо буду вечно бегать как щенок на верёвочке за тем, кому чужды людские чувства.       Она бьёт грушу с неимоверной силой. Старательно целится в слегка помятые участки. Девушку словно не смущает тот факт, что грушу давно пора заменить. Продолжает колотить по ней, невзирая на то, что отсутствовали перчатки, а костяшки пальцев были стёрты до мяса. Юрке бы такая не понравилась, особенно если бы она припёрлась в его зал.       Грустно улыбаюсь, вспомнив былые времена. Лучшие месяцы в моей жизни.       А это что? Заточение да и только. Я прекрасно понимала, что вся информация в кабинете Баринова. В его личной библиотеке досье на любого человека и всех людей, с которыми он контактирует. Но доступа к этим интересным книжкам у меня нет, да и пробраться туда сложнее, чем в оружейную. Именно поэтому я создавала собственную библиотеку.       Эта девушка не из робкого десятка. Сразу понятно, что она не была тут в роли чьего-то ученика и претендента на место в Синдикате. Она уже являлась его частью, и довольно долгое время. Не обращающая внимание на собственную боль, игнорируя брызги собственной крови на хрустально-белом личике. Глаза глубоко посажены, взгляд сконцентрирован только на одной цели. Эта чёртова груша.       Светлые волосы, цвета «в душе не ебу», завязаны в высокий конский хвост. Девушка двигалась агрессивно, но расчётливо, достигая нужной цели своими окровавленными кулаками.       — Как зовут её? — киваю на блондинку, уточняя у своего спарринг-партнера Дениса.       — Блондинку? — Он оглядывается на девушку, которая наконец вытирает тыльной стороной ладони собственную кровь с приоткрытых губ. — Бека.       — Бека? — приподнимаю бровь, совершенно не врубившись в смысл этого имени.       — Это её профессиональное имя. А так, для своих, — уточняет Денис, делает ударение на этом слове, отчего я вполне естественно развожу руками, дав понять, что явно не своя, — Виктория.       — «Победа», значит. — Задумчиво гляжу на девушку, наконец дождавшись, когда Денис заканчивает с уборкой инвентаря.       Встаю со ступеней, ведущих на ринг, и двигаюсь за своим партнёром к душевым.       — Эй, — замираю, осознав, что эта Виктория обращается именно ко мне подобным образом.       Уже приготовилась к жёсткой мясорубке, которая у нас, вполне возможно, произойдёт. Разминаю пальцы, вспомнив парочку новых приёмов, которым меня научил Денис час назад. Разворачиваюсь к девке лицом, суживаю глаза, напрягая их, дабы получше дать понять, что не из робкого десятка.       — Анна, — жёстко и весьма в грубой форме произношу своё имя.       Но её реакция на секунду даже обескураживала меня. Виктория улыбается уголком губ, протянув мне свою окровавленную правую ладонь. Всматриваюсь в её длинные тонкие пальцы и немедля обмениваюсь с девушкой рукопожатием.       — Ты достойно себя показала на ринге. Хаму повезёт, если ты пройдешь все тесты.       — Хаму? Серьёзно? — едва мы расцепили наши руки, как я уже усмехаюсь. — Не думаю, что он обрадуется, когда его же ученица всадит ему пулю меж глаз.       Разворачиваюсь, собираюсь покинуть тренировочный зал, находящийся в подвальном помещении.       — У него за всю историю было только две ученицы. Одну он по большей части времени просто трахал, а не обучал. А за тебя взялся основательно, неспроста же созвал совет, чтобы дать тебе попытку. Сказать честно, я бы не отказалась от пары миллионов баксов, учитывая тяжёлые времена Синдиката.       — Значит, они назначили киллерам два миллиона зелёных за мою голову? — как-то хитро усмехаюсь, смотрю сначала на Дениса, затем на Викторию, и собираюсь всё же уйти.       — Никто не назначал за тебя цену, Анна, — её голос начинает бесить, никак не даёт мне покинуть помещение и принять прохладный душ, — Хам заплатил Синдикату два миллиона долларов за то, чтобы не дали приказ. Я же говорю, у Синдиката сейчас тяжелый период, денег на убийство каких-то карманников нет.       — А ты не знала, Вика, — специально проговариваю её имя, заметив, как в глазах блондинки разгорается недовольство, — эта самая карманница прикончила Кирилла Астахова обычным камушком. Представь, что я могу сделать с тобой, когда в руках окажется мачете?       Хлопнув стальной дверью, прохожу мимо охраны, поднявшись по ступеням вверх, обратно в просторные комнаты особняка. Прохожу мимо столовой, куда доступ мне пока ещё закрыт… Пока ещё… Бля, говорю так, словно я реально там окажусь и буду сидеть за одним столом с самыми опытными и опасными киллерами планеты. Это же бред собачий.       Тут их отправная точка. Тут они получают задания, вооружение… Могут также тренироваться, жить, питаться, да что угодно. У большинства есть отчий дом. Семья, жёны, мужья, дети… А кто-то одинок. Он не покидает стены особняка без надобности. Только чисто по работе, ну, может чтобы, ещё шлюху трахнуть. Не зря они приезжают такими вымученными и без сумки снаряжения… оно помещается им легко в карман, в виде квадратика из фольги.       Одним из таких постояльцев и был Хам. Одним из первых, кто вошел в Синдикат. Одним из самых опасных… нет, самый… что ни на есть… блять…       Я останавливаюсь возле лестницы, ведущей на второй этаж, где и была комната, выделенная мне. Снова взгляд в сторону, но на этот раз я полностью поворачиваю голову и осматриваю огромный зал.       Хамилов стоит ко мне спиной. Я сразу узнаю его по цвету волос, по прическе, по фигуре… Заправив прядь волнистых тёмных волос за ушко юной девушке, он продолжает что-то говорить той. Хихикает. Блять, да так ещё противно… Девичий писк едва не раздирает ушные перепонки. Интересно, кровь уже пошла из ушей, или я быстрее блевану? Едва сдержав рвотные позывы, всеми силами стараюсь убедить себя, перестать так откровенно пялиться на них.       Четверо охранников, одетых в строгие деловые костюмы, тут же обращают на меня внимание. Оглядывают с ног до головы, а затем направляют свои взгляды в ту же точку, с которой я не сводила глаз. Моя отправная точка в Ад. Движение началось. Обжигающая лава плавит мне кожу. Демоны превращаются в самых страшных монстров, которых только мог вообразить панический разум. Они вонзаются в мою плоть своими острыми клыками, разрывают каждую жилку, выкручивают каждый сустав. Ломают беспорядочно кости, пожирая органы.       А я продолжаю вопить. Во всю глотку.       Где-то в глубине своего подсознания. Оцениваю эту невообразимую боль только одним чувством.       Ревность.       Охуела в хлам, но отрицать этот чертов факт попросту не могла. Сама поражалась своему заключению. Соглашалась с внутренним врачом, который, расписавшись, тут же поставил жирную печать на заключении.       Ревность!!!       Губы Хама накрывают её рот и уводят в тот мир блаженства, который принадлежал мне ещё вчерашним вечером.       Он был моим…       — Конфетка.       — Крошка.       Два разных голоса. Два разных человека. Два разных чувства, которые я испытывала к ним.       Свет.       Тьма.       И я игнорирую эти дороги, иду как бы между, хотя у самой едва сердце не разрывается от незнания, что делать и как поступить.       Я была воспитана именно для этой цели. Я должна была стать самой сильной, самой опасной, самой честной… А кем стала? Виктория права, карманница, воровка и шалава, отдающая свою невинность первому встречному на сене в грязном ангаре. Обманутая не один раз одним и тем же человеком, я всё равно продолжала мечтать о нём. Любить его. Желать только его. И в очередной раз поняв, что он никогда не примет меня настоящую, всегда будет предпринимать попытки обуздать мой пыл… всегда будет внушать мне, что я создана для семьи, хотя это не так…       Тьма мне больше подходит.       Но по ней так опасно идти, ведь свет никак не хочет покидать мою душу. Я рискую остаться вовсе бездушной тварью… такой же циничной и жестокой, как Хам.       Обернувшись, обнимает девушку за талию и движется в мою сторону, явно собираясь продолжить эту ёбаную ваниль в своей комнате. Он видит взгляды охранников и понимает, что происходит. Все они, как один, смотрят на меня.       Подбородок выше, Анна. Вот так. А теперь наплюй на эту боль, и пошла уверенной походкой в свою грёбаную комнату!       Ты же эгоистичная стерва. Настоящая чертовка, безэмоциональная кукла… Ну так покажи же ему — плевать, что тьма вас связывает, как и раньше.       Поднимаюсь по ступеням, слышу, как они не отстают от меня. Его комната намного дальше по коридору от моей, поэтому я первая захлопываю дверь и прижимаюсь к ней спиной. Прислушиваюсь, пока сердце тарабанит как бешеное. Под хихиканье и его неразборчивые слова они проходят дальше. Звук всё стихает, пока не прозвучал хлопок. Он захлопнул за собой дверь, едва завёл шатенку в свои апартаменты.       Мне плевать.       Блять, как же больно…