Твоя история — наша история

      Тина всё ещё не могла поверить, что оказалась в столице всем известной Франции. Она не могла отделаться от чувства тревоги, ведь МАКУСА вряд ли могли понравиться дела, которые рядовой аврор проворачивала у него за спиной. Тина прекрасно понимала, что её выходка может повлечь за собой самые ужасные последствия. Она за эти несколько дней переживала бури панического страха, которые происходили в её душе: Тина очень боялась потерять работу вновь, её огорчала мысль, что она не сможет заниматься своим любимым делом и испытывать то прекрасное чувство важности. Однако, Тина была уверена, что сможет смиренно принять свою судьбу, если это хоть как-то поможет несчастному Криденсу.       Мысли её были спутаны, будто после прочтения какой-то большой и сложной книги. Такие ощущения были для Тины совершенно новы, ведь ещё никогда ей не удавалось побывать за пределами родной Америки. Про Париж она имела представление довольно смутное, в основном формировавшееся из газет: поговаривали, что парижане имеют довольно радикальные взгляды и категорически против любых законов, которые, якобы, ущемляют их права на свободное проявление магии.       Тина знала, что её мама долгое время жила во Франции и даже закончила здешнюю школу волшебства Шармбатон. В это сложно было поверить, ведь, судя по рассказам дедушки Питера, миссис Голдштейн была настоящей американкой, не испытывавшей влияния каких-либо европейских культур. Вообще он не был многословен касательно рассказов о Франции, но всё-таки, после долгих уговоров, научил Тину нескольким фразам на французском.       Вот и сейчас, неуверенно идя по улице и сжимая ручки небольшого чемодана, она хваталась за эти выученные фразы, будто за спасительную соломинку. Хотя Тина прекрасно понимала, это ей вряд ли поможет. Её не покидало ощущение, будто она попала в совершенно другой мир.       Тут было всё такое далёкое от Америки, от Нью-Йорка. Повсюду были дома с аккуратными окнами, искусной лепкой, миниатюрными балконами. Фасады некоторых зданий были украшены цветами и узорами разных стилей, будто их сотворила сама природа. Казалось, что на французскую землю спустились все девять муз и своими чарами заставляли людей создавать нечто прекрасное, что никто никогда не сможет повторить.       Тина подумала, что было бы хорошо однажды прогуляться по городу, но она прекрасно понимала, что времени на это у неё нет. Тина смогла лишь увидеть издалека, между рядами домов, всем известную Эйфелевую башню. Казалось, в ней не было ничего особенного, но она была будто нарисована карандашом на сероватом куске пергамента, который потерял один из гениальных художников. Хотелось думать, что в этом чарующем городе нет места злу, что ничто не нарушит этот покой, но, к сожалению, не только радостные события оставили на нём свои отпечатки.       Достав из чемодана карту города, Тина пристально всматривалась в каждую линию, по пути обдумывая свой план действий. Фламель, очевидно, имеет какое-то важное дело к ней, хотя она совершенно не понимала, каким образом может быть полезна всемирно известному алхимику. Как бы там ни было, сперва ей надо было заглянуть в другое место.       Черкнув пару словечек Куинни на недавно купленной открытке, Тина отправила её французской совиной почтой. Внутри почта была оформлена в виде огромного дворцового зала, с большими позолоченными часами посередине, а сами птицы вили свои гнёзда на головах статуй неизвестных людей. Это настолько поразило Тину, что она едва заставила себя покинуть здание и прекратить рассматривать каждый уголок.       Ей необходимо было быть в правильном настроении, чтобы всё удалось. Незадолго до своего отправления Тина сделала такие вещи, на которые никогда бы в жизни не пошла ранее. У одного из своих коллег выше по статусу она стащила пропуск в архив МАКУСА, где смогла отыскать адрес некой Ирмы Дьюгард. Именно имя этой женщины фигурировало в свидетельстве об усыновлении Криденса.       Этот документ аврор также раздобыла незаконно: она участвовала в обыске дома Бэрбоунов и не отдала находку главному аврору. Про то, что настоящее имя Криденса было Корвус Лестрейндж, МАКУСА знал из показаний одной из надзирательниц, которой потом пришлось стереть память. Но вот не проходящую ранее по делу женщину могли просто довести до крайностей многочисленными вопросами и, возможно, она не была бы полностью откровенна или вовсе отказалась говорить.       Как бы там ни было, Тину всё это время сопровождала удача, и, вернув пропуск на место, она осталась незамеченной, абсолютно чистой в глазах МАКУСА.       Теперь, минуя широкие проспекты, Тина, всё ещё не отрывая взгляда от карты города, петляла более неприметным улицами. Наконец она остановилась возле старого двухэтажного домишки, стены которого начали осыпаться, создавая вокруг себя белый прямоугольник, который будто защищал его от вторжения искусства и гармонии, которыми был проникнут остальной Париж.       Спрятав карту в карман пальто, Тина, подойдя ближе дому, обнаружила, что огромная деревянная дверь незаперта. Это казалось странным, неужели эта женщина не пожелала обезопасить себя даже простым замком не-магов?       Тина проскользнула внутрь, мысленно подбирая слова, которые ей, возможно, придётся говорить. Ступеньки скрипели так же противно, как и у неё дома, и она по привычке старалась ступать очень аккуратно, хотя в её случае разумнее было бы привлечь к себе какое-то внимание, во избежание неловких ситуаций.       Поднявшись на второй этаж, Тина отметила, что вокруг было настолько тихо, что ничего не могло указать на присутствие в доме кого-то ещё. Выпрямившись и спрятав свой чемодан за спину, будто школьница перед кабинетом директора, она одёрнула белую занавеску, которая служила своеобразным ограждением между коридором и комнатой.       – Bonjour, мадам Дьюгард! – немного неуверенно произнесла Тина, метаясь взглядом по небольшой комнатушке в поисках хозяйки дома. Такой же белой занавеской было отделена и другая комната. Само жилище было обставлено очень скромно. В одном углу была оборудована небольшая кухонька, со старым деревянным столом и странно маленьким сервантом для посуды. Напротив полуоткрытого окна на тонких и потёртых от времени веревках были развешаны белые простыни. Наверное, мадам Дьюгард оказывала услуги прачки. Стены некогда были окрашены в темно-зеленый цвет, но сейчас многочисленные ливни оставили на них свои отпечатки. Сиротливо висела лишь одна маленькая картинка с изображением одинокой балерины в чёрном платье: она не двигалась, не была наполнена магией.       Тут послышались едва уловимые шаги и перед Тиной появилась сама хозяйка дома. Ирма Дьюгард была уже довольно пожилой и слишком низкого роста. Вероятно, она была полуэльфом. Хоть мадам Дьюгард имела человеческие черты лица, но пальцев на руках было всего четыре и казались они слишком длинными. Она не отрывала взгляда от Тины, ожидая, когда та заговорит.       – Мадам... Я надеюсь, что вы понимаете английский... Я писала вам раньше. Насчёт Корвуса, – запинаясь, произнесла Тина.       – О, не беспокойтесь, я понимаю этот язык, – голос Ирмы Дьюгард был тоненький, словно у ребёнка, но говорила она на английском очень хорошо: французский акцент только эхом отдавался в её речи. – Вы та самая девушка, которая прислала мне письмо?       – О да, это я, – Тина действительно незадолго до своего отъезда написала мадам Дьюгард чрезвычайно длинное послание, где попытались более понятно изложить суть сложившейся ситуации и описать все горести, которые довелось пережить Криденсу. – Надеюсь, вы понимаете, что ваша помощь очень важна.       – О, мадам, конечно, – Ирма опустила голову, будто чувствовала себя виноватой. – Прошу вас...       Махнув рукой, мадам Дьюгард передвинула к ним табуретки и две чашки, которые в это время чайник налету наполнял горячим чаем. Они присели и можно было начинать беседу, но Тина себя чувствовала очень неудобно и виновато перед этой женщиной за то, что навязывается к ней с, возможно, чуждыми для неё проблемами.       – Если то, что знаю я как-то поможет милому Корвусу, то я готова рассказать всё, – большие карие глаза мадам Дьюгард останавливались то на Тине, то на кружевной салфетке, которая сушилась в окружении огромных белых простыней.       – Я понимаю, что, возможно, я вторгаюсь в очень личное, но расскажите, кем вы приходитесь Криденсу... точнее, Корвусу, и почему он оказался у Мэри Лу Бэрбоун? – задав свой вопрос, Тина замерла в ожидании.       – Я служила семье Лестрейндж долгие годы, – мадам Дьюгард слегка наклонила голову, будто бы пыталась что-то внимательно рассмотреть перед собой. – Моим хозяином был Корвус Лестрейндж. В честь себя он назвал и сына. Дело в том, что господин был человеком с буйным нравом, от того и нажил себя много врагов. В какой-то момент дела стали настолько плохи, что обиженные им стали преследовать его, намереваясь убить единственного сына, чтобы его кровью смыть глубокое оскорбление. Господин вынужден был спрятать Корвуса, поэтому отправил меня, сына и старшую дочь в Америку. Нам было очень тяжело, по пути корабль потерпел крушение и мы чудом остались целы. А мстители вышли на мой след. Я была не в состоянии защищаться, моя магия ослабла...       – И вы отдали Корвуса Мэри Лу?       – У меня не было другого выхода! – внезапно мадам Дьююгард залилась слезами, которые, сверкая на морщинистом лице, падали на потёртое платье. – Я хорошо заплатила ей! Отдала всё, что дал мне господин! Госпожа Бэрбоун обещала заботиться о нём, как о собственном сыне... Потом я с дочерью господина ещё долго петляла по Америке, а когда пришёл черёд забрать Корвуса, мадам Бэрбоун будто исчезла. Я не знала, куда она перебралась...       От услышанного у Тины больно защемило сердце, будто кто-то безжалостно колол его ядовитыми иглами. Её ненависть к Мэри Лу невозможно было описать даже самыми ужасными словами. Сколько же мерзости было в этой женщине, которая только делала вид, что несёт в народ истину. Она не имела ни капли стыда: взяв деньги, столько лет измывалась над несчастным Криденсом, заставив его ненавидеть самого себя. После этого у Тины не оставалось сомнений, что бесчестье и жестокость таится в каждом уголке, на каждом шагу, ожидая момента, когда смогут пронзить кинжалом сердце и душу беззащитного.       – Когда господин узнал о произошедшем, то гневу его не было предела. Он выгнал меня... Потом, с началом войны господин переехал в Англию, а я больше Париж не покидала...       – Мадам, а знаете ли вы, где сейчас Лестрейнджи и с кем лучше связаться? – задала последний вопрос Тина.       – Насколько мне известно, господин давно умер. А вот в Англии до сих пор живёт его дочь, Лита Лестрейндж...       – Что-что, как вы сказали? – имя сестры Криденса Тину не обрадовало, всё-таки она до последнего надеялась, что они не имеют друг к другу никакого отношения.       – Лита Лестрейндж, – задумчиво повторила Ирма, не обращая внимания на встревоженность своей собеседницы. – Так вы писали, что Корвус сейчас в Париже? Ох, если бы я только могла его увидеть, хотя на миг взглянуть... Простил ли он меня?       – Я вам обещаю, – Тина неуверенно дотронулась до холодной руки мадам Дьюгард. – Как только я отыщу Криденса, точнее Корвуса, то незамедлительно всё ему расскажу и вы сможете поговорить!       Сколько смешанных чувств отпечаталось в душе Тины после этого разговора. Она точно не в праве была в чём-то упрекать Ирму Дьюгард, но теперь убедилась, что для таких людей, как Мэри Лу Бэрбоун, смерть – лучший приговор, несмотря на саму жестокость этого понятия.       Тина осознавала, что не хочет иметь дело и с Литой Лестрейндж. Конечно же, она абсолютно ни в чём не виновата, но одна мысль о том, что Лита обручена с Ньютом, заставляла испытывать Тину множество оттенков неприятных чувств, будто каждый раз её что-то медленно душило изнутри.       Она даже несколько раз резко потрясла головой, чтобы все эти ужасные мысли исчезли бесследно. Аврор должен быть хладнокровным и понимать важность каждого своего дела. И Тина чувствовала, что должна, во что бы это ни стало связаться с Литой Лестрейндж ради Криденса. Говорят, обскуры чувствуют связь между родной душой, и это помогает им. Она надеялась, что Лита поймёт всю сложность ситуации.       Тина пыталась будто бы вытесать на своей душе слова: «Твоя нелюбовь абсолютно беспричинная». Да и разве Ньют не имеет права связывать себя узами брака с кем ему захочется, только потому, что у какой-то американской девчонки на пустом месте возникли какие-то надежды? Жаль только, что легче от этого не становилось. Горько было осознавать Тине, что она сама себя загнала в клетку, из которой выхода нет, и она с каждым днём будет сужаться, пока не уничтожит последнюю частицу души, не отравит все мысли отчаянием...       В сумерках Тина направлялась к магическому району Парижа, не предпринимая пока ещё попыток трансгрессировать в незнакомом месте. Совершенно неожиданно она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она могла легко списать это на чрезмерную впечатлительность из-за путешествия в другой город, но всё же остановилась и медленно обернулась назад.       Совсем недалеко, недосягаемый для света фонарей, виделся силуэт женщины. Её лицо скрывала тьма, но была она высокой и стройной, словно настоящая парижская леди с обложек журналов, которые были разложены на витринах магазинов. Женщина, заметив, что Тина не спускает с неё взгляда, медленно развернулась и зашагала в темноту, растворившись в ней под характерный звук трансгрессии.       Тина этому значение не придала. Зачем сейчас думать о таких мелочах, когда есть дела немного важнее?

***

      Оказавшись на парижской магической улице, Тина стала чувствовать себя намного лучше. Хотя французские маги в какой-то мере казались ей чудными. Под вечер достаточно большое количество магазинов закрывалось, но продолжали свою работу более интересные. Магазин «Конфеты мадам Борболеты» был, по сравнению с другими, очень огромен, в виде разноцветного леденца, который периодически менял свой оттенок с розово-белого на сине-жёлтый.       Возле магазина волшебники, зазывающие попробовать сладости разных видов, были наряжены в длинные мантии с вышитыми на них леденцами разных форм, которые, оживая, поднимались в воздух, отрываясь от бархатной ткани, и кружили вокруг зазывал.       Это казалось Тине безумно милым, и поэтому едва заметная улыбка сорвалась с её губ. Удивительно, какой прекрасной, и какой жестокой может оказаться магия. Вероятно, каждый сам волен решать, жгучим огнём она станет или прекрасным цветком.       Внезапно послышался громкий звук разбитого стекла, сопровождающийся криками прохожих. Тина вынуждена была прервать свои размышления и осмотреться. Совсем недалеко, в соседний дом врезался огромный сгусток чего-то тёмного, разбив окна. Люди были в панике, от чего множество заклинаний летели в разные стороны.       Тина ужаснулась: ведь это был Криденс. Снова доведенный до отчаяния, снова попавший в сети жестокости. Она осознавала, что нельзя терять ни минуты.       Пока обскур, извиваясь, разрушал последний этаж дома напротив, Тина, приметив хорошее место, трансгрессировала на два этажа ниже. Вокруг всё тряслось: посуда падала с сервантов и с характерным звуком разбивалась, фотографии со звоном стекла слетали с полок, а на стенах и потолке появлялись трещины.       Держа палочку наготове, Тина стала искать проход, который вёл бы наверх. Она быстро выбралась из одной комнаты и, петляя довольно запутанными коридорами, пыталась найти выход на лестницу, но внезапно услышала пронзительный детский плач. Это заставило Тину остановиться и пойти на звук.       В помещении, напоминающем кухню, в углу, сжавшись, сидела девочка лет пяти. Она не переставала плакать, всё сильнее сжимая в руках своего плюшевого гиппогрифа.       – О, раздери меня горгулья, что ты тут делаешь?! – изумлённая Тина подбежала к девочке.       Внезапно трещины на потолке стали всё больше и всё извилистей, после чего груда кирпичей со звуком, обрушилась.       – Протего Максима! – в последний момент Тина успела наколдовать вокруг себя и девочки защитный купол, из-за чего камни их не задевали, а резко отлетали в стороны.       Тине сложно было уловить нить происходящего. Она слышала множество криков, видела белые вспышки. Казалось, что место, защищенное заклинанием, будет единственным, что останется целым после этой бури, несущей в себе ненависть и страх. Тина мысленно умоляла Криденса прекратить: он ведь совершено ничего не понимал и мог лишить жизни множество невинных душ.       Сейчас она не могла сделать абсолютно ничего, находясь в самом центре разрушения. Если она попробует предпринять что-то ещё, то уничтожит и себя, и невинного ребёнка.       Когда это всё прекратилось, настала мёртвая тишина, будто бы ничего ужасающего до этого не было. Тина сняла защитные чары. Девочка больше не плакала, только безэмоционально смотрела куда-то вдаль. Подойдя к тому месту, где кирпичная кладка отсутствовала, Тина оглянулась. Криденса нигде не было, он скрылся неизвестно куда.       – Криденс! – в отчаянии крикнула она, понимая, что это ничего не даст. Этот крик, разрывая саван тишины, растворился в огнях города.       О, Париж! Город света и огней! Как жаль, что его внешняя красота и гармония не может защитить от проникновения бед и зол. Всё это становилось таким неважным, бессмысленным, ведь в один день все эти огни могут погаснуть, и кромешная тьма не оставит и обрывка воспоминаний о том, что было прекрасно.