Slo-Mo-Tion

Самый лучший вид нападения — нападение со спины. Тем более тогда, когда этого совершенно не ожидают от тебя. Точно так же, как и ты от них. После разговора, а если быть точнее, то зверского обыска, в кабинете директора, мы как пули вылетели оттуда, до конца не осознавая, что произошло. Но я не была уверена, что другие чувствовали то же самое, что и я. Мимо меня будто пронёсся ураган, смолотивший на своем пути всё, что твердо и нетвердо стояло на ногах. Но а главное то, что я сама его создала. Конечно, не совсем так, чтобы полноценно и он являлся творением только моих порочных рук, но я спровоцировала его. Это я способствовала запуску механизма, это я добавила лишний реактив, сделав реакцию взрывной вдвойне. Но основа под вещество не моя. Я — всего лишь пешка в умелых руках. Пешка, которая не хочет смиряться со своей участью. Поэтому сейчас я уже как несколько минут хмуро пялила в окно, на пустой школьной лестнице, втихую наблюдая за тем, как парни из «Орлов» стоят на заднем дворе школы и на нервах ждут, когда вернется Билли с разговора с директором. Элленс впервые, как мне кажется, решил не оставлять всё так, как есть, и не притворяться, что ничего не видит. Наркотики и торчки в школе — это серьезно, и замять такое у него точно не получится. Скрещиваю руки на груди, свожу брови от распирающего изнутри недовольства и чувства несправедливости, всё также гуляя глазами по их лицам, жестам, мимике. Такие нервные, будто ждут вынесения настоящего приговора о смертельной казни, и злые, что я колеблюсь подходить к ним. Мне даже не нужно открывать окно, чтобы услышать, как орет на парней Трей и злостно наворачивает круги. Через плотные стеклопакеты глухо, но пробивались его вопли. Может, я прозвучу как гребанная эгоистка, которая думает, что вся планета должна крутиться вокруг неё, но меня бесит и одновременно поражает то, что ему плевать, что он сделал со мной. Подстава — одна из многих унизительных вещей, которых в нашем мире хватает и никогда не будет так, что в один день их «не будет в продаже». Но еще не стоит забывать, что за свои слова надо уметь отвечать, а то принцип жизненного бумеранга еще никто не отменял. — Ну, что ж, потанцуем, — прошипела я, не теряя ни на секунду той озлобленности, которая присутствовала со мной на протяжении всего времени, начиная, еще когда я была в кабинете зажравшегося «владыки» школы. Окидываю их финальным взглядом и решительно устремляюсь на улицу, громко топая старенькими и потасканными гриндерсами. Кортни Лав не сама создала образ «сломанной куклы» — она внаглую украла его у Кэт Бьелланд после того, как побыла у неё в группе на басу. Курт Кобейн не создал гранж — он лишь только подтолкнул его в правильное направление и пробил в массы. А я не придумывала эту «гениальную» херню, просто удалось поучаствовать в ней. Я спешно, практически плавно скольжу вниз по лестнице, чуть ли не переходя с быстрого шага на бег, и вылетаю из учебного заведения с громким хлопком. Отдаленно, но уже слышу, как во всю ругается Рассел и его пытаются успокоить. — Мы по уши в дерьме теперь из-за этой идиотки, понимаешь?! — кричит, жестко психует, из-за чего остальные ребята стараются держаться как можно подальше от него. — Да ладно тебе, чувак, остынь... — Скотт пытается его утихомирить, говоря немного нервным голосом и успокаивающе разводя руками. Но тут я оказываюсь снаружи, и моя очередная истерика не заставляет себя долго ждать: — Какого хрена, Трей!? На мой достаточно громкий окрик все четверо оборачиваются с заколебавшимся видом а-ля «опять она». Чувствую себя, как жалкая привязавшаяся к ним дворняжка, но хочется расквитаться и понять, за что заслужила такое. — Что это, мать твою, было?! — кричу и подхожу еще ближе. Парни сразу же начинают отводить взгляд и прикидываться, что меня здесь нет или они вовсе не заметили мое появление. Прекрасная актерская игра, скажу вам. Сразу же пошла по швам от первого натиска. Наверно, очень трудно заметить такое черное пятно, как я, на светлом фоне, которое еще и стремительно надвигается на тебя... Нет. И даже когда встала рядом с ними, тяжело дыша и пыхтя, ничего не изменилось. Последовали только неудобные переглядывания, понятные только им одним, и лишь шелест листьев, исходящий от клёнов, посаженных в день открытия школы, как знак развития и роста только ввысь. Если бы мне дали такую возможность, то я окружила её огромными, нереального размера венериными мухоловками. Но, что вышло красиво, спорить не буду. Ветер потоками зябкого воздуха перебирал кроны пышных клёнов, словно умелый арфист, касающийся своими тонкими длинными пальцами струн сладкоголосой арфы. Они в ответ плавно покачивались из стороны в сторону и шуршали с отгулом на всю улицу. Симпатично, но стоило поднять голову к небу, как сразу же чувствуешь тяжесть бытия. Небо было серым, а свинцового цвета тучи не давали пропуска ни одному лучику солнца. Они являлись как некий добавочный элемент на картине. Небо — всего лишь изначальный фон, основа, первичный слой краски, а тучи — объемные, ёмкие, прекрасно оттеняющие всё и детализированы так, будто художник работал над ними не один час. Но в такой красоте была только мрачность и даже безвестная меланхолия. Такая ирония, что даже погодка идеально вписывалась под нашу интрижку и мое внутренне состояние. Точно она зависела от нас, и мы могли управлять ею, прямо как в тех фильмах про супергероев. А если бы так оно и было, то вокруг бы был огромный вакуумный электрический шар, и в землю врезались ярко-фиолетовые молнии, оставляя в ней сильнейшие расколы и трещины. Гнев — чувство очень сильного возмущения, недовольства. Состояние разрушителя, когда человек выражает свою агрессию, не думая о последствиях и сказанных им вещах. — Тей, пойми, всё не так... — растерянно начал блеять Скотт, даже и не зная, что сказать, а мне просто противно. Не может даже два слова связать, чтобы сказать правду в лицо, но я всё еще верю, что всё не так плохо, как мне кажется. Что-то ещё есть, что-то такое ещё держит мою глупую доверчивость, не давая ей пропасть и раствориться в других противоречивых чувствах. Но его, лихорадочно бегающие из стороны в сторону, темно-синие глаза и нескладная речь, будто он всё ещё в кабинете у Элленса (и то он выглядел там более расслабленно), говорили об обратном: — Мы просто... В тоже время там, на заднем плане, раздался стальной, похожий на рёв дикого, выведенного из себя, животного, голос Трея: — Избавились от проблемы. Все оборачиваются в его сторону, а я ошарашенно замираю на месте так, словно меня огрели чем-то, в упор глядя на него и не находя в себе слов, чтобы ответить. Бывало ли у вас такое, что вы не сразу смогли разглядеть человека? Не сразу увидеть его сущность и обжечься по глупости? Это был уже не Трей Рассел, которого я знала. Не тот весёлый и добрый здоровяк, а совершенно другая личность, никогда не встречавшаяся мне за всё наше с ним общение. Я, конечно, видела его злым, но сейчас его физиономия, искаженная злостью, была абсолютно иной: взгляд болотных глаз помутнел и был жесток, как никогда прежде, на широком лбу прорезалась складка, желваки снова перекатывались на челюстях. Он напрягся всем телом, из-за чего плечи стали ещё больше, а его фигура выглядела угрожающе (в точности как те амбалы, которые стоят на входе в «Midnight City»). Кулаки также были сжаты, что напугало меня не на шутку. Гнев? Гнев. Я растерянно взирала на парня, до сих пор толком не понимая, что происходит. Я как выпала за всё это время, думая, что всё это не могло произойти и точно не со мной, но внутри живота чувствовалось, как ледяные узлы стягивают его, из-за чего накатывала тошнота, вызванная нервозом. Но неприязнь, исходящая от Трея за километры, была вполне реальной, и возвращала меня назад на Землю, назад к проблемам. — Что?.. — тихо прошелестела я, еле как двигая пересохшими от напряжения губами. — Ты сама всё прекрасно слышала, — рявкнул, подобно разозленному доберману, Рассел, — так что, не заставляй меня повторять! В очередной раз осеклась, слыша, как на меня повышают голос. Опять же казалось, что это происходит не со мной, что я стою где-то поодаль и наблюдаю за происходящем, и главное, что это не они. Не Скотт, который всегда относился ко мне с теплом и ввязывал в крутые авантюры, которыми потом я гордо хвасталась перед Алекс и её знакомыми, что вот я такая оторва, не Мюррей, с которым мы перебрасывались саркастическими шутками и болтали о том, какие здесь учатся отбитые буржуи, не Билли, который воодушевленно делился со мной своими знаниями по астрономии, не Джей-Джей, который предлагал избить моих недругов, и не Трей, который так любезно помогал мне по истории и который обещал, что когда-нибудь мы все дружно свергнем Бирсака. Но всё же это было по-настоящему, и это они. И от этого мне было в сто раз дерьмовей. — Но что я такого сделала?.. Я видела, что никто из оставшихся «Орлов» мне не собирается отвечать, ибо зассали и сразу же испугались, спрятавшись, как страусы в песке, и единственный, кто будет говорить, это Трей. — Что ты сделала?! — кричал Рассел так, будто я не втыкала естественных вещей. — Ты доставила нам охуеть какие неприятности, вот что! Причем это происходит уже не в первый раз. Вспомни тот случай на крыше, когда ты по своей идиотской тупости, которая присуща только тебе одной, задела провода. Как только ты с нами, обязательно что-то происходит. Из-за тебя мы постоянно оказываемся в дерьме, понимаешь?! Безудержные крики Трея можно было уже услышать не только на территории школьного двора, но и за ним, за черным ажурным забором, на тротуаре, из-за чего прохожие оборачивались и даже останавливались, чтобы посмотреть, что тут вообще происходит. А я не могла и слова в ответ сказать, насколько же было паршиво. В голове была такая каша, что слова парня и всё то, что было на деле, перемешалось. Меня как побили, и я не чувствую ничего, кроме шока и горечи от боли, растущей где-то глубоко внутри груди и пульсацией бьющей по рёбрам. Я не знала кому сейчас верить, то ли себе, то ли ему после сказанного. Но то, что мне было чертовски обидно, я знала точно. Неужели я и в правду была такой обузой?.. В этот момент я чувствовала себя такой... чужой. Такой отрешенной, отверженной... «Орлы» затаили дыхание и смотрели на своего недо-дружка с удивлением, а на меня с сожалением и абсолютной растерянностью. Все были на пределе, и казалось, на лице Рея можно было впервые увидеть что-то, кроме безразличия. Например, то же замешательство и раскаяние — микс провинившегося. Джей-Джея тоже было странно видеть не в его привычном состоянии, ибо мне всегда только удавалось наблюдать за тем, как он без чувства стыда посылал богатеньких одноклассников в зад (и учителей тоже), рассекал по коридорам с гордо поднятой головой, словно это они здесь все самые ущербные, порой постоянно набивал набивал морду придурку Тёрнеру и вёл себя должным образом так, будто все ему должны. Так сразу и не скажешь, что этот парниша может чувствовать хоть что-то, кроме своего самомнения. А Скотт... Было видно, что Дикинсону стыдно, очень стыдно, и он всячески пытается держать ситуацию под контролем, но всё очень быстро выходит из-под него. Было уже слишком поздно, и не только Скотт это понял; мы все. Видимо, так небрежно затронули тему, о которой я не знала. Я перевела потерянный взгляд от Рассела, который за время своей гневной тирады успел подойти ко мне очень близко, так, что я чувствовала на себе его неровное дыхание и мне приходилось смотреть ему за плечо, чтобы увидеть других, на длинноволосого гранжера-скейтера. — Скотт, это правда? — настороженно спрашиваю, и мой голос предательски дернулся. — Вы реально так думаете?.. Дикинсон поджал губы и понуро опустил голову, и из-за такого жеста длинные каштановые космы скрыли лицо, как защищая парня от меня и моего вопроса. Мюррей и Джей-Джей также молчали, не находя в себе смелости, чтобы хотя бы честно признаться в своих словах. Какие же они слабаки! И что я только в них нашла? Сейчас чувствую себя точно также, как в кабинете у директора — обмануто и опущено. — Ясно... — хриплю, делая шаг назад, я и сглатываю вязкую слюну. Губы сжимаются в тонкую полоску, а окружающий мир уходит на второй план, и я не могу ни о чем думать кроме того, как же мне гнусно. — Вот значит как, да? — Без обид, Тейлор, но он прав, — говорит Скотт, и мне уже кажется, что это был единственный раз, когда он честен и открыт со мной. Всё то, что было раньше, теперь не казалось уже таким настоящим, как казалось тогда. — Когда ты с нами, то всё всегда каким-то образом идет ко дну... — Ты вечно всё портишь! — пылко продолжает за него Трей, и я слышу, как выкрикнутые слова эхом раздаются в голове, замыкаясь там. Этот кретин продолжал напирать, стоя практически впритык и тыкая в меня указательным пальцем, из-за чего мне хотелось ему его сломать к чертовой матери. — И мне это надоело! Вскоре после услышанного я начинаю так сильно закипать, что в один момент всё меняется. Буквально всё. Мое состояние, мой настрой, мое отношение к этим мудакам, которых я как мудаков сначала не заметила. И моя судорожная растерянность куда-то улетучивается, предоставляя место для того, что я чаще всего чувствую, находясь в стенах школы, — злость. Обычная, неприметная злость. — Не тыкай в меня своим ебучим пальцем, недоумок! — кричу я и отбиваю его руку от себя. А ответ прилетает незамедлительно. — Закрой рот, шлюха! — Эй, Трей! — по-настоящему испуганно встревает Мюррей, прежде чем происходит следующее. Я не успеваю даже моргнуть, как меня со всей силы впечатывают в железные мусорные контейнеры. Эти темно-зеленого цвета баки всегда стояли здесь, за школой, словно выступом у стены здания, выстроенного из светлого кирпича, рядом с ещё одним боковым запасным выходом. Боль током раздается по телу, в частности в лопатках, спине и шее, что заставляет меня зажмуриться и громко пискнуть. Воздух разом один ударом выбивают из легких, и я издаю хрип. — Трей, ты что, мать твою, творишь?! — в панике орет Скотт, подбегая к нам. Оставшиеся два «Орла» тоже срываются с места. Буквально чувствую спиной и вообще всем телом каждую шероховатость на покрашенной поверхности. Сумка с учебниками, до этого спокойно висевшая у меня на плече, слетает с него и с глухим ударом падает на землю. Я не могу никак противостоять, потому что мои руки крепко сжал Рассел, и мне ничего не оставалось, как только беспомощно рыпаться и дергаться. Какое унижение. Никогда бы не подумала, что человек, который был моим хорошим знакомым, в одну секунду стал мне врагом... хотя, дайте-ка подумать... Нет. Такое и раньше было. Меня и проклинали, и желали смерти, говорили, что я конченная и все остальные прекрасные вещи, которые моя голова почему-то очень хорошо запомнила, но чтобы кто-то пытался поднять на меня руку — такое было впервые. И то, что это был серьезный удар по моему самолюбию, ухудшало мое состояние только больше. — Проучиваю её, — сквозь плотно сжатые зубы рычит парень, смотря мне в глаза, а я продолжаю пытаться вырвать руки из его стальной хватки, но всё без толку. — Не зря здешние мажоры говорят, что эта дрянь зазналась. «Это кто из нас здесь еще дрянь! — хотела выплюнуть я, но всё же был страх, что ему хватит смелости заехать мне по лицу». Но не только в этом было дело. Когда тебя прижимает к бакам с мусором человек, который на голову, полторы, выше, и который нависает над тобой, как вампир над своей сладко спящей в колыбели жертвой, при этом силы ему не занимать (и неуравновешенности тоже), то тебе ничего не остаётся, как всячески вжиматься в эти херовы контейнеры и молиться про себя, чтобы не тронули. Да, даже такой выпендрежнице, как я, которая вечно качает свои права и в накалённых моментах совершает абсурдные поступки, которые мне будут позже грозить смертью, было страшно. Но я лучше сто раз сдохну от страха, чем покажу это. Никогда не позволяйте эмоциям овладеть вами — это моментально погубит вас. Это слабость, которой соперник воспользуется, и всё встанет против вас же самих. Пусть вы готовы умереть от страха, но никто не должен этого видеть. В ответ я только ощетинилась и глядела на Трея с таким же отвращением и злобой так же, как и он на меня. А совсем недавно нас сравнивали с Джокером и Харли Квинн. Какая ирония. Бесспорно со стороны мы выглядели, как две злые, сцепившихся псины. Яростно рычащие, брызгающие слюной, с широко раскрытыми пастями и острыми, словно лезвие ножа, клыками, разгневанные собаки. Бешеные шавки. Почти что Церберы. Словно нас всё это время держали на цепи прямо напротив, а потом резко отпустили, и сейчас мы готовы порвать друг другу глотки. Но как ни крути у одного из нас недостаточно сил для этого, и из-за этого я чувствую себя так жалко и беспомощно, потому что знаю, что мне никто не поможет. Кроме скейтеров-ублюдков в этом пристанище мудаков и законченных сук с целым состоянием я больше ни с кем нормально не общалась. Меня никто не спасет и не защитит, если ситуация окончательно выйдет из-под контроля. А зная нрав самого Трея, дальше могло произойти что угодно. Но ничего такого не случилось, потому что я и гнусная компашка школьных хулиганов слышим, как совсем рядом громко хлопает дверь, будто из неё не выходили спокойно, а со всей силы вылетали, и хрипло, но отчетливо доносится: — Ребята, быстрее валим отсюда! Другие устремляют взгляд, а я поворачиваю голову, которой уже успела больно стукнуться об громадные мусорные ящики, и вижу всё такого же укуренного, но растерявшегося от неизвестно чего Билли. Безумные орехового цвета глаза были всё ещё красными, но более проясненными и осознающими, и, самое главное, испуганными. Но, когда он увидел такую картину, как его отмороженный друг, у которого мышечная масса превозмогает уму, насильственно втискивает меня в контейнеры, во взгляде промелькнуло не хилое замешательство. Действительно. Я бы тоже была удивлена, если бы отошла на полчаса , а потом вернулась, и всё было бы уже по-другому. Не так, как ты это оставил, а совсем иначе. Появление Билли только сыграло мне на руку — Трей отвлекся, и его внимание было полностью переключено на встревоженном приятеле, и я, не задумываясь, что есть духу наступила ему на ногу, стараясь отдавить пальцы. — Сука! — заорал Рассел, отскочив от меня, как ошпаренный, на несколько шагов назад. Парень, шипя от боли, прыгал на одной ноге и продолжал разъяренно кричать на всю округу: — Бешеная сука! Сегодняшний день можно отметить как день, в котором меня в рекордном количестве раз назвали сукой. Обычно для них я проститутка или Антихрист в женском обличии, но сегодня что-то пошло не так. Буквально всё. Начиная с утра, заканчивая «гостеприимным» приемом в кабинете у директора. А ведь всё из-за чертового Бирсака. Он определенно Дьявол, кто бы что мне ни говорил о нем. Я с облегчением и громким выдохом оторвалась от темно-зеленой поверхности и стала судорожно потирать и разминать затекшие запястья, на которых красовались красные вытянутые пятна в виде отпечатков пальцев этого урода, при этом тяжело и часто дыша (а что вы думали, злость также забирает кислород, как и при приступах). Позже они превратятся в темно-лиловые синяки, потому что чувствовалась отчетливая боль в костях. Только этого мне не хватало. В таком случае придется носить кофты с длинными рукавами и всячески скрывать их, а то не дай Бог заметят учителя, а главное, родители — они итак в курсе, что школе у меня не складывается общение с одноклассниками и остальными учащимися и вообще всё не комильфо, и очередных последствий моего дебоша не переживут. Но, я полностью уверена, что мой «любимый» Мистер Элленс всё уже им доложил. Как же «чудесно», не правда ли? А тем временем главный школьный укурыш не говоря ни слова начал удирать отсюда под всеобщее недоумение, из-за чего за ним быстрым шагом поплелся Скотт. — В чем дело, бро? Он знает всё про дурь? — встревоженно спрашивал Дикинсон, который, казалось, и вовсе забыл про то, что было пару минут назад, и теперь уже трясся за свою задницу, у Льюиса, который шел прямо и смотрел в том же направлении. — Нам теперь что-то будет? — Сейчас не время для разговоров, — Билли осекся. — Нам надо быстрее уносить отсюда ноги, пока на нас не накапали что-нибудь еще. Смысл слов дошел не так быстро, но а Джей-Джей и Мюррей без лишних вопросов кивнули, и темнокожий парень, взяв под руку хромающего и пыхтящего от недовольства Трея. Тот успел кинуть мне ещё один убийственный взгляд, перед тем как его стали уводить. Пять юношеских фигур стремительно отдалялись, в конечном итоге сорвались на бег, и уже через минуту на территории школьного двора не было никого, кроме меня и временами свистящего ветра. Холодный воздух легко пробирался под расстегнутую кожаную куртку, распахивая её окончательно, и проникал через тонкий хлопок футболки прямо к коже, заставляя меня ежиться не только от досады, но и от наступившего озноба. Ушли, даже не оглянувшись. А я знала, что им просто стыдно посмотреть мне в глаза, потому что когда кидаешь, так всё и происходит. Мной вновь овладело возмущение такое же, как на маленьком «суде» у директора. Хотелось бить стекла и ломать стены. Кричать от несправедливости и рвать на себе волосы от жгучей обиды. Я чувствовала себя ебанной ведьмой из Салема: несправедливо обвиненной из-за массовой истерии и безысходно обреченной на казнь, которой для меня являлись исправительные работы. На моем бы месте эти несчастные женщины с радостью бы схватились за швабры и метла вместо того, чтобы быть убитыми в тюрьме и повешенными на площади, но, знаете, всё имеет свой предел. В конечном итоге ты устаешь бороться со всеми и просто перегораешь, хочешь, чтобы всё это дерьмо просто закончилось, а оно никак не кончается, лишь только прибавляется. Мне было чертовски обидно, вот прямо очень. Помимо того, что соврали, так еще и одурачили по полной. А я тоже молодец. Ну какой же надо быть идиоткой, Момсен, чтобы думать, что с тобой действительно захотят общаться такие, как они?! Дура! Независимо, насколько ты хорошо с ними обращаешься, это ещё не значит, что они будут относиться к тебе также. И неважно, как много они значат для тебя, это тоже не значит, что ты имеешь для них такое же значение. Иногда люди, которых ты любишь больше всего, оказываются теми людьми, которым можно доверять в последнюю очередь. Скандалом Трея они ясно дали понять, что на дальнейшее общение можно и не рассчитывать... Ну и пусть подавятся! Больно надо было. Помимо этого мне теперь придётся огребать больше всех, ибо же, да, я зачинщица! Чтоб их! Свалили все обвинения, так ещё и жалуются, что я им всё испортила и портила всегда. Ха, действительно. Сами же занимаются непонятной херней, а потом ноют из-за того, что получают по заслугам. В голову начали приходить и другие ответы, которые им надо было сказать тогда, а не стоять истуканом, но было уже слишком поздно. Как только всё заканчивается, становишься мастером по остроумию и дерзости. А так всегда. Хорошая ответочка только потом придумывается. Но благо я не совсем из тех, кто вообще и рта перед обидчиком раскрыть не может. Так бы сейчас сидела и плакала бы где-нибудь в углу. — Ну и валите! — проскрипела через зубы я, от злости пнув камушек, валявшийся у меня под ногами, и со скрябающим звуком он отлетел к воротам. Но от этого мне легче не стало. И в тоже время сзади раздался хриплый баритон: — Видишь, до чего тебя доводит общение с твоими друзьями. О-оу, нет. Только этого мне ещё не хватало. Недовольно разворачиваюсь, успев разок закатить глаза, и вижу его. Опять. Что ему ещё надо? Он же своё уже получил. Или всё же решил меня добить или позлорадствовать, как обычно? Мистер Бирсак стоял у того выхода, где совсем недавно меня прижимали к ящикам, засунув руки в карманы идеально выглаженных брюк. Ветер немного выбивал небольшие прядки уложенных черных волос, из-за чего они слегка шевелились и спадали молодому человеку на лоб. Всё та же ухмылка на губах, которые мне когда-то удалось увидеть с проколом, ярко-голубого цвета глаза лукаво поблескивали, и в них виднелась та самая ехидная искра, что и обычно. Но помимо вечно присущего ему ехидства в них была какая-то жестокость. Злобная насмешка, если быть совсем уж точным. Будто бы он доволен не только тем, что мне назначили наказание и одновременно проучили, но и тем, что опрокинули. Такой же, как и всегда: вылизанный до совершенства, мерзкий из-за самодовольства и раздражающий, только более свирепый в этот раз, в отличие от того, каким усмехающимся Мистер Прекрасный был на своём уроке. Ничего нового для меня в нем не было, но я так и не поняла его тона. Что-то непонятное было в нем, что-то, похожее на... ревность? Но с чего бы ей взяться? Бирсак же не переносит меня точно так же, как и я его! Но то, как странно он смотрел на меня у директора, когда я пыталась хоть как-то усмирить козла-Рассела, до сих пор озадачивает меня и не выходит из головы... Боже, я совсем свихнулась! Я не знаю, кем надо быть, чтобы так думать (разве что черлидершей из моего класса). Мне срочно нужен отдых. — У меня нет друзей, — мрачно буркнула я, угрюмо смотря на историка исподлобья и поднимая свою сумку, валявшуюся на земле всё это время. — Вообще. — И почему же? — с интересом спросил он и вопросительно изогнул бровь. Меня ни на шутку напрягало, что ненавистный учитель разговаривал со мной как ни в чем не бывало и даже интересовался. Обычно с бесившими меня людьми наши разговоры продвигались не более, чем оскорблениями и криками на друг друга. Ха! Мужик, да ты серьезно, что ли?! Нет, ну этот мудак определённо издевается надо мной! — Да неужели не видно, почему?! — яростно воскликнула я и раскинула руки в стороны так, что тем самым указала ему на то, как я выгляжу. Чёрная футболка с «Cannibal Corpse», где изображены полуголые девицы находящиеся, по виду, как в церкви Сатаны, такая же чёрная кожанка, порезанные джинсы, массивные берцы, под тяжелой подошвой которых можно ломать людям рёбра, на пальцах много колец, напоминающие серебряные, но это всего лишь металл. Сильно подведенные черным карандашом и такого же темного оттенка тенями глаза. На шее чокер в виде кожаного ремешка и висящего кольца на нем, а на груди устроился серебряный кулон со звездой Давида, которую тупые баскетболисты путали с пентаграммой и называли меня сатанисткой. Какой-то промежуток времени мы стояли молча, просто глядя друг другу в глаза. И, может, показалось, наверное, но во взгляде Бирсака промелькнуло некоторое понимание. Ну, конечно. Такому, как он, трудно понять с первого раза, о чем я говорю. В школьные годы ему вряд ли удалось пережить то же самое, что и мне. Его же все любят. Ненавижу таких людей, потому что испытываю обиду по отношению к ним. Они гребанные счастливчики, что им удалось проскочить такое, и я им завидую. Тишина, прерываемая нескончаемым шелестом листьев, а потом: — Мне жаль... — тихо сказал Мистер Бирсак, смотря с сочувствием. Я немного дернулась, как будто мне ударили в спину, прямо между лопаток. От нахлынувших воспоминаний к горлу подкатил липкий комок, в груди неприятно заныло от вспомненного, а живот вновь скрутило теми самыми узлами. В момент мое возмущение пропало, исчезло, словно и не было, и на его место пришла едкая горечь. Накатило буквально всё: унижение, грусть от того, что произошло, и обида за старые и нынешние издевки. Наступил край. Черт, я такая никчемная, что даже такому монстру, как он, жалко меня. Это совсем уже вилы, Момсен. Как сильно ты опустилась. — Знаете, засуньте свою жалость куда подальше, — жестко произнесла я, поправив лямку сумки, болтающейся на плече, и крепко уцепившись в неё пальцами, чтобы не выдавать эмоций, потому что в глазах начало щипать. И не дожидаясь ответа, развернувшись так, что получилось хлестануть себя по лицу волосами, помчалась на всех парах, лишь бы подальше отсюда. Не хватало еще расплакаться перед ним, как последняя обиженная девчонка. Я чувствовала, как Бирсак смотрит мне в спину, отчего только становилось хуже, но вскоре я вылетела за ажурные черные ворота и свернула налево. Мне было плевать, что он собирался оставить меня у него после уроков. Надеялась, что учитель благополучно забыл об этом после того, как закружился в беспорядочном вихре произошедшего. Пусть катится к черту! Быстро семеня ногами и опустив голову, я направлялась к автобусной остановке, чтобы поскорее умотать домой. Дыхание окончательно сбилось, сумка, как тогда в коридоре, била меня по ребрам и правому боку. Я старалась держаться, как могла, но все попытки разваливались, как карточный домик от дуновения воздуха. Когда удалось отдалиться от учебного заведения на достаточно безопасное расстояние, я дала волю эмоциям, и первые полоски слез поползли по щекам. Катитесь вы все к черту!