***
Ветер, хоть и охлаждающий приятно после дневной жары, всё же доносил до порта затхлые запахи рынка и тесного людного города. Впрочем, едва ли в главном порту центрального, да и вообще всего Лондона было менее людно. В толпе народа, шкварчащего громкими разговорами и звучными ругательствами, в сторону моста пробивался шустрый юнец. Виляя между также спешащими куда-то людьми, он весело оббегал едущие навстречу повозки, вскакивал на ограждения, осторожно вышагивал по широкому бордюру, по другую сторону которого плескались воды Темзы, и задорно смеялся всякий раз, когда сталкивался с очередным ворчливым мужчиной или нервной женщиной. Когда паренёк наконец достиг своей цели, — Лондонского моста — то тут же беззаботно шлёпнулся на край огороженной пыльной мостовой, что плавно переходила в знаменитый мост, и свесил ноги в сторону воды, теперь уж совершенно не обращая ни на кого внимание. Однако ждать долго не пришлось. — Дик! — к нему ощутимо стремительно бросились, обхватили руками и крепко сжали. — Уолли! — не менее радостно воскликнул он. Хоть и у этого диалога было немного смысла, но он всё равно был важен, как простой обмен эмоциями, дать выход которым было просто необходимо. На лицах обоих мальчишек появилась улыбка. Рыжик потянул сидящего на холодном камне друга за руку и сцапал в очередные радостные объятия, на этот раз более по-человечески выглядящие, но всё такие же крепкие. Обнимаемым был не кто иной, как Ричард Джон Грейсон-Уэйн, если вы очень любите формальности, Рик Грейсон, если хотите выделиться из толпы, или просто Дик, если вы по какой-то счастливой случайности являетесь Уолли Уэстом. Обнимавший Дика человек им как раз и являлся. Лучший и почти что единственный друг Грейсона сейчас светился радостной улыбкой, ни на секунду не ослабевающей, и Дик знал это даже без необходимости непосредственно видеть — многолетняя дружба позволяла предугадывать каждое действие ещё до момента его зарождения. Почти с десяток лет назад, в совсем ещё юном возрасте Дик, весело бегая по просторам близлежащего луга под чутким взором матери, завидел высунувшуюся из цветов и кустарников кудрявую рыжую голову. Не размышляя ни секунды, маленький Грейсон рванулся навстречу этому неизведанному объекту с недюжинным детским любопытством, да так, что мама не поспевала за резво пробирающимся сквозь высокую траву ребёнком. Как бы там ни было, догнать рыжее нечто у Дика не получилось и, когда он было хотел упасть в траву с криком «Стой!», объект его преследований неожиданно остановился сам. Остановился и поспешил назад, к Дику, который от усталости всё же не удержался на ногах и рухнул в цветы, тяжело дыша от внезапного забега. — Привет, — услышал он немного несмелый, но тем не менее бойкий в своей интонации голос прямо над головой, как только открыл глаза, — Я Уолли, а как тебя зовут? — Ричард. Вернее, Дик, — мальчик поначалу не сообразил, кто перед ним, и ответил скорее по наитию, нежели осмысленно. Но, когда взгляд прояснился, то маленький Грейсон обнаружил два зелёных глаза, с любопытством уставившихся прямо на него. Надо же, и рыжие волосы тут как тут. Мама что-то рассказывала ему про злых рыжеволосых ведьм, которые утаскивают непослушных детей в болото, но этот Уолли совсем не выглядел злым или даже отдалённо раздражённым, что уж говорить о схожести с жуткими ведьмами. — Рад знакомству, Риччи! Я уверен, мы станем лучшими друзьями навсегда! Хотя даже этого «навсегда» тебе не хватит, чтобы научиться бегать так же быстро и не спотыкаться! — расхохотался рыжеволосый мальчишка. Дик просто и радостно улыбнулся в ответ, принимая помощь в виде протянутой детской руки.***
— У меня завтра первая самостоятельная литургия! — не удержался от восклицания Дик, когда они брели по очередной узкой улочке Сити. Волосы Уолли, казалось, светились в блеклых лучах заходящего солнца, и от этого хотелось самому сиять в улыбке. — Без сопровождения отца? В самом деле?! — по одной громкости голоса можно было понять, что Уэст рад не меньше, чем его лучший друг, но вдобавок ещё и удивлён, — То есть, он позволит тебе, то есть, ты! но как же, а! но, ведь так же…! Из него продолжали сыпаться вопросы, предположения и восклицания, на которые Дик отвечал радостными кивками, неуёмным смехом и редкими беззлобными, но саркастичными «ага», когда они, сделав круг по тесным дворам, дошли до Паддинг-лэйн. — …вдруг всё пойдёт не так, и из глубин Ада вдруг повылезают черти! И тогда- — Да угомонись ты, ради Бога! — рассмеялся Грейсон, пихая лучшего друга в бок, от чего тот врезается в проходящий мимо народ, и это немного отрезвляет. — Хорошо, хорошо! Просто пообещай мне, что всё пройдёт нормально! И что ты вдруг посреди чтения Евангелия внезапно не отречёшься от той самой книги общих молитв*! И что там не будет нераскаявшихся грешных прихожан, желающих участвовать в евхаристии и не принимающих возражений, и что- Горестно вздохнув, Дик подошёл ближе к лучшему другу и порывисто обнял того за плечи, прижимая к себе. Как и ожидалось, Уолли сразу затих и спустя пару секунд даже обнял того в ответ. Сейчас они оба могли чувствовать сердцебиение и дыхание друг друга, от чего этот момент казался сакральным, и Уолли иногда представлял, что они — преследуемые инквизицией ведьмы, а объятия — это их тайный ритуал накапливания сил. Каждый раз эта детская забава ностальгично всплывала в памяти, стоило им обнять друг друга или похлопать по плечу. Постояв так ещё немного, Дик тихо, старательно подавляя самодовольство, улыбнулся мысли, что этот приём всегда срабатывает, и отпустил Уэста, оставляя одну ладонь на его плече. — Всё будет нормально, Уолли Руди Уэст, я вас уверяю! — изобразил Грейсон королевско-придворный тон, но расхохотался, увидев насупившегося приятеля, и уже более серьёзно продолжил, — Надеюсь тебя завтра там увидеть, не забудь, литургия вечерняя. А ещё там будут мои братья! Мой отец тоже будет там, но будет только наблюдать. До скорого, Уолли. Вон, гляди, тебя уже зовёт Лорд Плюшка! Уэст обернулся было в сторону дверей пекарни, но никого, в том числе и мистера Фарринера, которому Дик придумал такое говорящее прозвище, там не обнаружилось. Солома с крыши тихо зашуршала на ветру, хлопнула одна из ставней. Когда Уолли повернулся обратно, то на улице уже никого не было.***
— Ты готов, Ричард? — тяжёлый голос бил по ушам словно молот по наковальне. — Да, Отец Брюс, — тихо и коротко ответил Грейсон, — Я готов. И казалось, что он был готов ко всему. По крайней мере, сам Дик точно хотел в это верить, потому что таким был его приёмный отец, что в данный момент строго взирал на него исподлобья, — уверенный, строгий, смелый, справедливый, готовый к чему угодно, он был хорошим примером для подрастающего сорванца. Родители Дика погибли, когда он был ещё совсем ребёнком — бубонная чума не пощадила почти никого из той части трущоб, где они жили. Маленького, шокированного столь ранним столкновением со смертью мальчика взял к себе настоятель собора Святого Павла, обеспеченный и известный священник Брюс Уэйн, по слухам бывший на короткой ноге с самим королём. В юном возрасте Дик до конца не осознавал смысла того, чем занимается его приёмный отец, однако, став старше, он вдохновился негласной миссией Брюса — приближать людей к Богу, просвещать, наставлять и направлять на путь истинный — и решил, что пойдёт по жизни той же дорогой. В церковной рясе Ричард чувствовал себя намного увереннее и комфортнее, чем в обычных одеждах. Благоговейное ощущение, посетившее его, когда он в юношестве впервые взял в руки священное писание, теперь не покидало его в стенах собора.Мысленно он повторял всё, что должен был сегодня произнести — порядок молитв, чтений, обращений — и всё равно теребил в руке край робы. — Ты нервничаешь, — фраза прозвучала, скорее, как утверждение, а не как вопрос. Дик поднял голову и взглянул на отца, который в стенах церкви должен был быть только его духовным наставником. Но, пока они не вышли к прихожанам, немного вольностей и простых бытовых разговоров можно было себе позволить. — Я справлюсь, — заверил Грейсон отца, одновременно уверяясь в произнесённом и для себя, и решительным шагом направился к прихожанам. Людей в церкви было немного — сейчас, когда Англия вела вторую войну с Нидерландами, когда вся властная верхушка занималась упорядочиванием положения дел в стране, в том числе не только экономических, но и религиозных, было бы странно ожидать от людей усиления желания быть ближе к богу. Желание прокормить себя и свою семью было сильнее этого, но Дик всё же насчитал в церкви тринадцать человек, среди которых был и сияющий от улыбки Уолли. Грейсон вдохнул полной грудью, чтобы сдержать порыв улыбнуться в ответ — сейчас он был священником и никем больше. Пора было начинать. Молитву «Отче наш», выученную ещё в далёком детстве, Ричард прочёл без проблем и заминок. Его голос звучал всё так же уверенно, когда с губ слетели последние слова Никейского Символа Веры — «…Соборная и Апостольская Церковь. Аминь» — и наступило время оглашения королевских указов. Здесь он заметно побледнел, сперва не находя нужных строк в многочисленных письменах, но, поймав короткий взгляд наставника, вдохнул и продолжил прежним твёрдым голосом. После проповеди шёл офферторий — чтение избранных стихов Писания, помещение вина и хлеба на укрытый платом святой стол, сбор пожертвований. Не сказать, что Дик волновался, но именно к этой части литургии он готовился больше всего. Усилием воли он заставил руки не дрожать, когда вливал вино в чашу, и лицо — принять прежний уверенный благоговейный вид, хотя едва ли чей-то взор, кроме взора Господня, был обращён на него в эту минуту. Наконец, он обратился к прихожанам: — Молитесь, братья и сёстры, чтобы моя и ваша жертва была угодна Богу Отцу всемогущему, — произнёс Грейсон и, дождавшись ответа собравшихся, тихо сложил руки для Молитвы над Дарами. Молитва общего покаяния и молитва отпущения грехов легко дались юному священнику, и вплоть до повторного чтения «Отче наш» его голос был ровным, интонации — лёгкими. Но после благодарственной молитвы он не смог сдержать улыбку — достойно проведённая им литургия завершалась. Позволив себе этот короткий миг радости, он вновь вернулся к чтению, на этот раз — гимна Слава в вышних Богу, и голос прихожан покорно вторил ему. Скромная улыбка Уэста не была никем замечена.***
Где-то далеко звонил колокол. Возле выбеленной стены церкви сидели попрошайки в поношенных одеждах. Дело уже клонилось к ночи, когда хлопнули тяжёлые двери. — Это было… божественно! — наконец подобрав слово, воскликнул Уолли, за что получил лёгкий удар в бок, — Ауч! За что?! — А ты не богохульствуй! И, ну… Я правда справился? — Ричард всё ещё был в рясе, даже при условии, что находился за стенами церкви. Его руки немного подрагивали. Отца нигде не было видно. — Да! Будто бы ты уже десять, нет, сто таких литургий провёл! Это призвание, Дик, не иначе! — радость Уэста была неостановима и ужасно заразительна. Они взглянули друг на друга и, не выдержав и секунды, рассмеялись, плюхнувшись на желтеющую траву. — Наверное, ты прав, — ответил Грейсон, вглядываясь в темнеющее небо, — Я правда чувствую себя осенённым благостью, стоит мне коснуться Священного Писания, и всё это так… правильно. Даже несмотря на то, что это моё первое богослужение, я уже чувствую себя на своём месте, будто бы вот она, моя судьба — посвятить жизнь служению Господу. Не знаю, можешь ли ты это понять, — словно опомнившись, протянул он последнее предложение. — Я могу понять, Дик, — улыбнулся Уолли, подкладывая руку под голову, а другой соединяя в воздухе появляющиеся звёзды в выдуманные созвездия. — Пусть я и не так близок к Богу, но я всё же рад, что ты нашёл своё место, своё дело, — он опустил руку, неосторожно касаясь костяшками чужой ладони, и тут же опасливо повернул голову. Ричард глядел на него молча и вопрошающе. Тяжело хлопнули двери церкви. — Пора домой, Ричард, — раздался над головами тяжёлый голос. Следом из дверей высунулись три темноволосых любопытных головы. Друзья тут же подскочили с земли, отряхиваясь. Дик смотрел на отца, выглядел радостным и немного растерянным, Уолли же отстранённо потупил взгляд. Трава уже начинала желтеть. — Хорошо, отец, — наконец ответил Грейсон, подходя ближе к Брюсу. Один из парней, только что вышедших из церкви, подошёл ближе и потрепал Дика по волосам, обнимая за плечи одной рукой и скалясь в улыбке. Уэст смутно помнил, что того, кажется, зовут Джейсон. Дик опустил голову и уже собирался последовать за отцом, рядом с которым уже активно переругивались два других его брата — кажется, Тим и Дэмиан, — когда вдруг вывернулся из чужих рук, со вздохом оборачиваясь. — Пока, Уолли! Уэст заметно посветлел, улыбаясь, и махнул приятелю на прощание рукой, прежде чем развернуться и уйти в противоположную сторону. Ему неумолимо казалось, что он разглядел что-то в лице Дика, в его взгляде и выражении лица. Что-то, что так мечтал увидеть.***
2 сентября, 1666 год. Англия, Лондон. 01:15 Пожар вспыхнул неожиданно. Шумный город, убаюканный ночью, проснулся мгновенно. Перепуганные люди хватали всё ценное и выбегали из своих домов, прочь от «разгорающейся пасти преисподней», как назвал пожар кто-то из убегающих горожан. Пламя охватывало дом за домом, улицу за улицей, бессистемно распространяясь по центральному Лондону. Поднявшийся восточный ветер разгонял взвивающиеся языки пламени, что постепенно, с какой-то издевательской неторопливостью подбирались к Тауэру и Собору Святого Павла. Деревянные дома рушились, просмоленные крыши смердели, сжираемые бушующим огнём. — Где носит этих чёртовых пожарных?! — кричал выбежавший из горящего дома ремесленник, прижимая к себе детей. — Не было приказа лорда-мэра! Мы не можем разрушить здания! — бросил в ответ подбежавший человек в форменной одежде. Кто-то из гарнизона Тауэра, пожарный или простой патрульный полицейский — в дыму не разобрать. — Да чёрт бы вас побрал, мы все сгорим здесь! — выкрикнул мужчина, и его дочь, прижавшись к нему, заплакала.***
О пожаре Дик узнал, упав с кровати. Его столкнул влетевший в комнату Джейсон и, бросаясь первой попавшейся под руку одеждой, орал что-то про огонь, про мэра, про Сити. Спросонья всё звучало как-то отдалённо, но знакомое название заставило его встряхнуть головой и, нахмурившись, подняться на ноги. — Джейс, что происходит? — Грейсон уже пытался влезть в штаны, полупрыжками приближаясь к окну. Вдалеке клубился тревожно-серый дым, и рубашка сама выпала из рук, — Джейсон, где начался пожар?! Тот ничего не ответил. Дверь распахнулась ещё раз, и появившийся в дверном проёме Брюс спешно махнул им рукой. Нервно топтавшийся рядом Дэмиан вдруг оттолкнул отца, втиснувшись в комнату, схватил Дика за локоть и потащил прочь, пока тот молча глядел в оконное стекло. — Паддинг-лэйн, — услышал он голос Джейсона за спиной и, вырываясь из цепкой хватки что-то агрессивно вопившего младшего брата, тут же пустился бежать, распахивая на ходу двери и пропуская ступени на лестницах. Он должен был успеть. Прямо, прямо, направо, снова прямо, вдоль реки, затем налево — по выученной наизусть дороге. Прыть Дика опережала способности его организма — он задыхался, спотыкался, падал, — но всё равно бежал. Мир вокруг потемнел и сократился до невозможно узкого круга, будто смотришь сквозь мутную подзорную трубу. И в этом мире существовала только улица Паддинг-лейн и двое лучших друзей, одному из которых угрожала опасность. Едва не врезавшись в переполненную людьми и вещами повозку, выворачивающую с улицы на бешеной скорости, он наконец прибежал к предполагаемому источнику дыма и замер. Слова молитвы застряли в горле, в живот словно ударили, а зрение помутнело ещё больше. Хрустящее пламя походило на то, что раскаляло стены могил шестого круга ада**. И это пламя сжирало пекарню Томаса Фарринера. Дику потребовалось меньше минуты, чтобы прийти в себя, оторвав от рубахи рукав, повязать его на нижнюю половину лица и, отталкивая жителя соседнего дома, пытавшегося оттащить его прочь с улицы, кинуться в пожираемое пламенем здание. Изнутри всё было в копоти, в огне, в дыму, и Грейсон инстинктивно выставил перед собой локоть, пытаясь отгородиться от настигающего удушья. Пролезая под горящей потолочной балкой, судя по всему, обрушившейся совсем недавно, он едва не задел полыхающую стену — с неё свалилась обугленная деревянная рама. Оттуда, с погоревшей наполовину картины, на Дика смотрела женщина, чьё лицо, тело и одежды были чёрными от копоти. Нетронутой осталась только её улыбка, сделавшаяся в огне жуткой и безобразной. Откуда-то сверху раздался пронзительный женский крик. Грейсона прошибло ледяным холодом, несмотря на то, что он почти буквально стоял в пасти злорадно ухмыляющегося дьявола — дым, жар и страшные обгоревшие остатки дома норовили похоронить здесь юного священника. Хруст и треск наступавшего со всех сторон огня напоминал хохот. Дик, не помня себя, плотнее прижал к лицу кусок ткани и бросился вперёд. Передвигаться по горящим доскам стало почти невозможно, когда он увидел нужную дверь, вернее, то, что он неё осталось. Чернеющий, наполовину сгоревший кусок дерева с грохотом рухнул от сильного пинка. Грейсон громко, что было сил, выкрикнул имя лучшего друга. Ответа не последовало, и, надеясь, что чужой голос невозможно было расслышать за грохотом рушащегося здания, он рванул в комнату. Привалившийся к стене человеческий силуэт нельзя было не заметить, но вот опознать было труднее — ноги были в копоти, поперёк груди тянулось обгоревшее одеяло, болезненно-чёрные плечи местами розовели, краснели и серели вновь. Дик, отпихивая почерневшим ботинком с прохода горящие деревяшки, подбежал и рухнул на колени рядом с телом, приподнимая опущенную голову за подбородок. Из горла против воли вырвался хрип. Несмотря на косую блестящую линию ожога на лбу и переносице, лицо Уолли он узнал мгновенно. Порыв броситься, схватить, обнять взорвался в душе, когда лучший друг пошевелился, и вдруг рухнул вниз вместе с очередной охваченной огнём балкой. Травмы, ожоги — так не разглядишь, насколько пострадал Уэст, есть ли участок тела, нетронутый огнём, можно ли поднять его за руки или лучше за плечи… Вопросов было куда больше, бьющий в глаза и в лёгкие дым не помогал находить ответы. Дик схватил друга под руки и попытался облокотить на себя, когда Уолли, дёрнувшись, вскрикнул от боли. Он тут же с опаской опустил его обратно на пол, заглядывая в лицо. «О приди к нам, Дух Святой, и небесный луч пошли света незакатного»*** — Уолли, Уолли, ответь! Ты слышишь меня? Можешь идти?! — его голос срывался в крике. Уэст закашлял, хрипло и громко, зажмурился и затем чуть-чуть приоткрыл глаза, взглянув перед собой. — Дик… это ты? — Да, да, это я! Слава Богу, ты жив! Поднимайся, обопрись на меня, вот так! — он предпринял вторую попытку поднять друга, когда тот дёрнулся от него в сторону. Грейсон ошалело замер, по глупости вдыхая слишком сильно и тут же заходясь кашлем. «О блаженный Свет небес, наполняй сердца Твоих верных почитателей» — Дик, оставь меня, слышишь? Уходи, выбирайся отсюда! — из-за хрипа слова трудно было различить. — Что? Не смей так говорить, я тебя вытащу, мы уйдём отсюда только вместе! Ты меня понял?! А теперь поднимайся, давай! Ткань, некогда бывшая одеялом, скользнула вниз, открывая длинное кровавое пятно на прилипшей к телу обгоревшей ночной рубашке. На почерневшем полу, вокруг обугленной деревяшки расползалась багровая лужа. «Без веленья Твоего нет благой нам помощи, нет от зла защиты нам» — Нет… Нет, Уолли, нет, нет, нет! Давай, пододвинься чуть-чуть, я подниму тебя на руки, — он скользнул ладонями под чужие колени и по спине, когда на остатки комода рухнуло очередное горящее бревно и, разламывая часть стены, загородило обломками выход из комнаты. Кожу обдало новой волной жара. Уолли вновь сдавленно закашлял, вытирая вспотевший лоб, и прижал руку к животу, морщась от усилившейся боли. «Омывай нечистое, орошай иссохшее, исцеляй болящее» Дик дрожащими руками прикасался к чужому лицу, невольно размазывая смешанную с сажей кровь. Слёзы давно стекали по щекам, и им обоим хотелось думать, что всему виной дым. — Риччи, послушай меня. Он вздрогнул, отнимая руки от опалённой кожи, но Уолли за пальцы перехватил чужую кисть, сжимая её — легко, ведь на большее сил не хватало. «Умягчай жестокое, согревай озябшее, направляй заблудшее!» — Это не конец, ничего не заканчивается, слышишь? Успокойся, вот увидишь, всё будет в порядке. Как ты сказал? «Мы уйдём отсюда вместе»? Так и будет, Дик. Так и будет. Ладонь сжалась, на запястье капнула слеза. Он поднял на Уолли невидящий взгляд, и тот потянул его на себя, осторожно, прося сесть рядом. Дик придвинулся ближе, не выпуская чужую кисть из дрожащих пальцев. — Дик, ты помнишь? — он провёл большим пальцем по чужой ладони. — Навсегда. И он помнил, помнил всё до последней детали — шелест высокой травы, рыжую макушку, смех и протянутую руку. Навсегда. Коротко кивнув, Дик прижал их ладони к щеке, горячей и мокрой от слёз. Позади рухнуло что-то ещё, охватывающий со всех сторон жар почти перестал чувствоваться. «Дай всем почитающим упованье твёрдое, святость семикратную» Уолли другой рукой потянулся к плечу друга в попытке обнять, улыбаясь и старательно не обращая внимания на оглушающую боль. Тело под его ладонью тряслось крупной дрожью, и он прижал его к себе. Ткань рубашки проехалась по ожогам. — Дай мне слово, обещай, поклянись, что мы встретимся, что будем, где бы мы ни оказались, вместе, — голос Дика звучал неожиданно твёрдо. «Дай награду дивную, дай исход спасительный, дай блаженство вечное» — Даю слово, обещаю, клянусь, — повторил Уолли, ткнувшись лбом в чужую шею, и сжал в ладони чужую рубашку, — Вместе. Я никогда тебя не оставлю. С треском подкосились некогда мощные несущие брёвна, и крыша рухнула вниз, утягивая за собой беснующиеся ленты пламени. Пекарня Томаса Фарринера, ставшая очагом пожара, разваливалась на части, догорая. Огонь давно перекинулся на соседние дома и теперь полз на запад, в сторону складов бумаги. Занимался рассвет.***
5 сентября, 1666 год. Англия, Лондон. Наконец стих восточный ветер и усилиями гарнизона огонь был остановлен. Догорали отдельные дома, местами рушились истлевшие деревянные перекрытия, но большая часть затронутой пожаром местности зияла потухшим пепелищем разрушенных зданий. Официальное число погибших едва ли близилось к десяти, но реальное количество задохнувшихся в своих домах, сгоревших дотла, задавленных бегущей толпой людей измерялось сотнями, если не тысячами. Шли годы, город постепенно восстанавливался. Недалеко от Паддинг-лейн вырос монумент памяти о минувшем лондонском пожаре. «Здесь, с позволения небес, ад вышел на свободу» — позднее вскричала надпись на колонне. — Мама, смотри! — крикнул бегущий вдоль реки мальчуган, тыча пальцем в закатное небо, — Там звёзды, вон, видишь? Две звезды рядом! — Милый, пойдём, — женщина потянула сына за рукав. — Они светят нам, светят на нашу улицу, посмотри! — не унимался мальчик, вырываясь, размахивая руками и показывая то на небо, то на заново отстроенную мощёную улицу. Мама мальчишки рассердилась и, схватив того за ухо, поволокла в сторону дома. Начинало ощутимо холодать. Звон дверного колокольчика разнёсся по Паддинг-лейн. Две звезды поочерёдно моргнули стремительно в темнеющем небе.