«Рождество — это не про украшения и даже не про подарки. Рождество — это когда всё плохое остаётся за дверью, а внутри лишь любовь». Jazz Korner_12
Гермиона знала, что Снейп не любит праздники, и Рождество не является исключением. Также девушка ясно видела его недовольство, когда украшали класс зельеварения. Но, несмотря на всё это, она не могла отказаться от мысли добавить хоть немного соответствующей атмосферы в его покоях. Поэтому решила, что совсем немного украшений не станет проблемой. Идеальная для этого возможность появилась как раз, когда Северус ушёл в Хогсмид за некоторыми ингредиентами. Грейнджер, не теряя времени, развесила плющ и остролист, украсив их небольшими украшениями тёмно-красного и изумрудного цветов. Это было достаточно просто, красиво и сочетало в себе оба факультета — утончённый компромисс. Ему понравится, да? Это ведь не слишком? Не позволила ли Гермиона себе больше, чем могла? Пытаясь избавиться от нервов, Грейнджер прошла по комнате из стороны в сторону и замерла, когда дверь начала открываться. Зайдя внутрь, Снейп закрыл её за собой и оглядел комнату. — Знаю, ты не любишь всё это, но я решила, что можно украсить совсем немного, — его молчание не способствовало успокоению. — Что скажешь? — Приемлемо, — наконец, кивнул зельевар. Грейнджер выдохнула, улыбаясь мужчине. Что ж, он не зол, и всё в порядке. — О, я кое-что забыла, — девушка скрылась за дверью спальни, достала кое-что из своей сумки, а вернувшись обратно, застыла в изумлении. В углу гостиной, мягко освещаемая светом от камина, стояла небольшая ель. Северус поставил её и отошёл назад, а потом обернулся к Гермионе. — Ты купил ель, — произнесла она, будто до конца не веря собственным глазам. — Да. Я тоже подумал, что она не помешает, и ты ведь, наверное, хотела… Профессор помолчал в лёгком смятении. — Как тебе? Теперь они поменялись местами, и уже Снейп ожидал её реакции. Гермиона перевела взгляд на его лицо и улыбнулась ещё шире, чем прежде. — Надо украсить, — подойдя ближе, Грейнджер поцеловала его. — Ах да, я вот вспомнила. Она подошла к камину и поставила над ним обычную маггловскую фотографию в рамке. Трое людей на ней пусть и не двигались, но счастливо улыбались в камеру, и Гермионе это казалось не менее волшебным. На фото была пятнадцатилетняя Гермиона в объятиях родителей на Рождество. — Я уберу потом, — тихо уточнила девушка. — Просто хочу, чтобы на Рождество они были здесь. Хотя бы так. Не получив никакого ответа, она посмотрела на Северуса, который кивнул и улыбнулся в ответ. Вдвоём они украсили ель в таком же сдержанном, но красивом стиле. — Если сюда захочет войти Минерва или Филиус, нужно будет убрать её в спальню. — И меня, — Гермиона обняла мужчину за шею, поднявшись на носочках. — И тебя, — согласился профессор, обнимая девушку в ответ. — Она точно не готова к такому потрясению. Её любимая ученица, лицо факультета, староста, подруга Гарри Поттера и старый ворчливый профессор зельеварения, декан Слизерина, её коллега. — А профессор Флитвик? — Доложит. — Нет. — Ей — доложит. — Ладно. Но ты не старый. — А против ворчливого не возражаешь? — Ты ворчишь прямо сейчас, так что нет. Она рассмеялась, когда получила шлепок в ответ. — Ты это сказал, не я, — и отошла, избегая второго шлепка, но Снейп пошёл следом. — Профессор гонится за своей ученицей. Как непедагогично. — Ученица сама в этом виновата. Северус догоняет смеющуюся Гермиону у стены возле кресла, в которое они падают вдвоём. — Перестань, — почти кричит она. — Я боюсь щекотки. Но это только больше раззадоривает мужчину: пальцы стремительно пробегаются по рёбрам, бокам, и смех Грейнджер становится громче. — Хватит, пожалуйста! Зельевар, наконец, заканчивает «пытку», поддаваясь мольбам, и встает. Девушка продолжает полулежать в кресле, пытаясь отдышаться. — Надеюсь, теперь, мисс Грейнджер, вы осознали, с кем связались. — О, да, — улыбнулась она и встала следом. — С ворчливым стариком. И раньше, чем Северус до неё достал, Гермиона уже была на входе в спальню. Остановив его, Грейнджер показала наверх, где висела веточка омелы. — Мне не нужна дополнительная причина, чтобы поцеловать тебя. Девушка пожала плечами. — Это традиция. Целуя Гермиону, чувствуя, как её пальцы поднимаются по плечам и зарываются в волосы, Северус подумал, что — с омелой или нет — целовать её — это уже лучшая традиция.***
Последние занятия в этом году закончились под радостные крики учеников, выбежавших из классов, а потом и из Хогвартса. Они бегали и кидали друг в друга снежками с особым воодушевлением. И Гермиона, поддавшись общему веселью, тоже была там вместе с Гарри, Роном, Джинни, Луной и другими ребятами. Как минимум, трое из них — а особенно Гермиона — понимали, что это один из последних поводов беззаботно радоваться и веселиться. После Рождества тренировки продолжатся, Орден вновь будет проводить еженедельные собрания. Поэтому сейчас стоило ловить эту возможность — в последний раз побыть детьми перед тем, как повзрослеть окончательно и навсегда. Она провела двадцатое декабря в доме Уизли — по большей части из-за близнецов и Джинни, которые уговаривали всеми правдами и неправдами. Они всю ночь ели сладости и рассказывали смешные истории, а на следующий день Грейнджер уже была на Гриммо в сопровождении Фреда и Джорджа. Там же были Ремус, Тонкс, Сириус, профессора МакГонагалл и Флитвик. Эта ночь кардинально отличалась от предыдущей с одним только неизменным пунктом — истории от Ремуса и Сириуса про их, несомненно, весёлые года учёбы в Хогвартсе. И, конечно, от Минервы и Флитвика, которым тоже было что рассказать. Они пили чай, огневиски и играли в карты и другие игры, некоторые из которых принесли Уизли, заставив многих вначале поостеречься. Все говорили друг с другом почти что на равных с одним отличием — Гермиона, Фред и Джордж обращались к учителям на «вы», но при этом никто не видел в них детей и не считал их недостаточно зрелыми. Разошлись все только под утро. Трое направились по камину в Хогвартс, где Гермиона пошла в свою спальню для старосты, попрощавшись с преподавателями, а оттуда переместилась в спальню совсем другого преподавателя. — Почему ты не спишь? Северус сидел на кровати с книгой в руке, смотря на девушку совсем не сонным взглядом. — Только не говори, что ждал меня. — Это звучит так неправдоподобно? — Ну да, мы ведь даже не обсуждали, когда я вернусь. Мужчина предпочёл не говорить, почему же не спал в пять утра, а вместо этого сказал ложиться и закрыл книгу. Гермиона прижалась к нему и поцеловала, внезапно особенно остро ощутив, насколько устала за эти двое суток. Она отдалась спокойному сну уже через несколько минут, а за ней и Северус с одной только мыслью: он любит так сильно, что не мог спать без неё, но не смог об этом сказать.***
Пробуждение было медленным и приятным. Гермиона проснулась первой, чего почти никогда не случалось, — обычно первым вставал Северус и, если было нужным, будил её. Но сейчас профессор ещё крепко спал, и Грейнджер выдалась возможность понаблюдать за ним. Она чувствовала счастье уже от того факта, что Северус, всегда замкнутый и никого не подпускающий к себе, спокойно спит с ней в одной постели и полностью доверяет. С ней он позволяет себе показывать слабости, не боится быть уязвимым, открываться ей, как никому другому. Поддавшись порыву, Гермиона, подпирая одной рукой голову, подняла другую и коснулась лба мужчины. Убрала несколько прядей с его лица, пальцы скользнули дальше по носу, очерчивая скулы и губы. Вдруг вспомнилась детская влюблённость в Локхарта. Он был — обманщиком — волшебником, сошедшим со страниц журнала — с золотыми локонами, всегда улыбающийся и умеющий красиво говорить. И был, по своей сути, самовлюбленным пустозвоном. — Чему ты улыбаешься? — голос Снейпа был сонным и хриплым. — Подумала, какой дурой была. — Ты? Никогда. Гермиона наклонилась, целуя его в нос, лоб, щёки и, наконец, губы. — Это на тебя так Рождество действует? — Точно! Рождество! Девушка тут же подскочила и убежала в гостиную под удивлённым взглядом зельевара. Вернувшись, Грейнджер забралась обратно в постель и протянула Северусу матовый свёрток малахитового цвета. Она пристально следила за реакцией, пока тот открывал презент. Внутри, аккуратно сложенный, лежал шарф, связанный Гермионой из пряжи чёрного цвета. — Он чудесный, Гермиона. Спасибо, — поцеловав довольную девушку, он ещё раз осмотрел подарок. — Пряжа волшебная? — Да, она держит тепло и не колется. Благодаря этому от шарфа исходило мягкое свечение, которое поймёт волшебник, а маггл спишет на отблеск от солнца или снега. — Переверни. С лицевой стороны шарф был однотонным, но изнаночную украшала одна деталь — тонкая, почти незаметная при первом взгляде бордовая нить. Всего одна, шедшая по всей обратном стороне. — Чтобы ты вспоминал обо мне, — прозвучало совсем тихо. Северус поднял взгляд на Гермиону, задумываясь, сколько силы в этой девушке. При том, что в её жизни столько страха — за друзей и за него. Она уже знает, каково это — потерять кого-то очень близкого и дорогого из-за войны. И от этого страх за остальных только стал сильнее, даже если Грейнджер почти никогда не показывала этого. — Мне не нужно что-то дополнительное, чтобы вспоминать о тебе, Гермиона, поверь. Но это прекрасный подарок, и я очень благодарен тебе за него. Подарок для неё был без упаковочной бумаги, но в прямоугольной коробке тёмно-вишневого цвета, обвязанной чёрной шёлковой лентой. Гермиона не могла не волноваться, открывая его, потому что понимала, что Северус определённо подготовил кое-что особенное. Иначе просто это был бы не он. Но то, что было внутри, она никак не могла предугадать. Там, на мягкой ткани, лежали два кинжала. Их ручки были сделаны из какой-то магической породы тёмного дерева с украшением драгоценного металла изумрудного цвета. И хотя они были очень похожи, но существовало одно различие — ручка первого будто перерастала в лезвие, подобно корням дерева, тогда как у второго на месте соединения блестел полумесяц. — Лезвие из магического сплава, благодаря чему кинжалы лёгкие и всегда будут острыми. И для удобства, — Северус протянул ей небольшой бумажный пакет. Там Гермиона обнаружила чехлы на ремня. — Можно закрепить на бёдрах или предплечья, как тебе будет удобно.***
Все улицы завалило снегом, так что покидать замок — а особенно комнаты — совсем не хотелось. Тем более, что идти больше было и некуда — рестораны их сейчас точно не интересовали. Это было первое Рождество на памяти зельевара, когда он чувствовал себя счастливым. Сейчас мужчина был не один — рядом была невероятная девушка, которая ходила в его рубашке и тёплых носках, а иногда ещё собирала волосы, закрепляя их пером, что не поддавалось его пониманию. Они проводили много времени в кровати, а потом Гермиона порывисто встала и сказала, что нужно непременно испечь печенье и сварить глинтвейн. Северус вообще-то не думал, что это нужно сделать, но не мог отказать ей — такой сияющей в своей почти детской радости. Она не только поднялась сама, но и заставила встать профессора, хотя, признаться честно, зельевар не хотел отпускать девушку куда-то, вообще отрываться от неё. Поэтому они переместились на кухню, где Гермиона начала замешивать тесто, а мужчине доверила нарезку фруктов. — Мы с мамой всегда пекли рождественское печенье, — заговорила Грейнджер. — Я начала помогать ей лет с шести, наверное, а потом всё больше и больше. — А глинтвейн? — Они варили и пили его с папой, а для меня был яблочный пунш. Она взяла порезанные им яблоки и добавила в тесто, а потом посыпала корицей, начав всё перемешивать. Движения были плавными и уверенными, а выражение лица — спокойным. Гермиона очень скучала, и ей, безусловно, всё ещё было больно, но эта боль была уже не острой, а сильно ноющей. Северус видел это и чувствовал. Он хотел бы как-то облегчить её, забрать хоть немного этих давящих чувств, но понимал, что это невозможно, а потому решил поступить иначе. — Рождество — единственный праздник, который мы дома проводили более-менее спокойно. Может, даже на отца действовала эта атмосфера, потому как все остальные праздники были сущим адом. Гермиона отставила тесто в сторону и тихо подошла ближе, внимательно слушая каждое слово. Северус никогда раньше не говорил о своей семье или детстве. Это была одна из тем, которые не поднимались по молчаливому обоюдному согласию между ними. — На ужин была индейка, а на десерт — пудинг. У последнего вкус был зачастую отвратительным, но тогда мне и в голову не приходило жаловаться. Она обняла его сзади, крепко прижимаясь к спине, а потом обошла и взяла его лицо в ладони. — Давай приготовим пудинг? Я никогда этого не делала, но почему бы не попробовать. Он слабо улыбается ей — такой заботливой и милой улыбкой — и просто кивает. Северус думает, что согласится сейчас вообще на всё, что она предложит, будь это хоть пудинг, хоть прыжок с парашютом. И когда печенье уже печётся, а глинтвейн варится, они начинают готовить пудинг. А потом, дегустируя его вечером, Снейп отступает от своих правил и позволяет себе сентиментальную фразу: — Я никогда не ел ничего вкуснее. Гермиона, которая пахнет корицей, соглашается с ним и целует, а губы у неё сладкие — со вкусом вина и фруктов