***
Мимо проплывали последние осенние пейзажи. За городом уже выпал первый снег, напоминая, что совсем скоро наступит зима. Катя хмуро смотрела в окно автомобиля. Ее руки сцеплены в замок. Внутри бушует ураган чувств, но она молчит. За всю дорогу она не сказала ни слова. Игнатьев снова украдкой глянул на нее. Он почти силком вытащил ее тогда из того злополучного банка, напоследок забрав пистолеты. Никто никогда не докажет, что стреляла Катя. Ему было так жаль ее. Его маленькую запутавшуюся девочку. И не важно, что генетически она дочь его врага. Ведь Фишера больше нет. Как нет Соколовского и его коллеги Родионовой. Сейчас глядя на Катю, он пытался понять, сожалеет ли она хоть немного, что совершила. Что несколько дней назад она убила двоих человек, включая своего любимого человека. А то, что она любила Игоря, он не сомневался. - Сколько нам еще ехать? – вдруг спросила она, тёмно-карие словно потухшие глаза ничего не выражают. - Еще минут тридцать – кивнул Аркадий, машинально глядя каждые две минуты в зеркало заднего вида. За последний час за ними ни одной машины. Это хорошо, значит, слежки пока нет. А она непременно начнется, когда все остальные члены тайного совета директоров узнают о смерти Фишера. - Что это за дом? – Катю впервые за дорогу что-то заинтересовало, или же она сделала вид. Аркадий ответил не сразу. Он знал, что вид этого дома принесет ему боль. Боль раны, которая еще не затянулась и вряд ли когда-то затянется. - Это самый первый наш дом с твоей мамой, – сказал он тихо – о нем никто кроме нас двоих не знал и не знает. - Зачем ты сейчас называешь ее моей мамой? – ее слова прозвучали резко. Он другого и не ждал. В ее голосе злость и горечь одновременно. - Потому что она всегда будет твоей мамой, ни смотря не на что, – ответил ей лже отец. Катя посмотрела на него и внезапно усмехнулась, хотя ее глаза подозрительно блестели. А возможно ему просто показалось. - Забавно, а ведь обе мои мамы умерли под колесами поездов! Это же шутка какая-то! Долбанная больная шутка! - Катя, перестань! - рявкнул Игнатьев. Но дочь сидела рядом и смеялась, одновременно утирая рукавом бегущие слезы. - Ты можешь ненавидеть меня, можешь ненавидеть Фишера, который всегда хотел убить нас с отцом Соколовского. Но мама здесь не виновата. Она воспитала тебя такой, какая ты сейчас есть. Катя сверлила его хмурым взглядом, ее щеки были мокрые от слез. - А я сейчас не знаю, какая я. Больше не знаю… - эхом ответила она, снова отворачиваясь к окну. И почему-то Игнатьев ей поверил. Рядом с ним сидела уже не та Катя Игнатьева, не его добрая, ласковая, озорная дочь. Рядом сидел отстраненный непредсказуемый человек. И убийца.***
Ему понадобилось еще три дня, чтобы просто сесть на больничной койке. Даже чувствуя себя практически инвалидом, Игорь свесил ноги, и улыбнулся этой маленькой победе. Голова еще кружилась, но пол уже не грозился прыгнуть в лицо. А вот ребра также по-прежнему сильно ныли, и при каждом резком движении отдавались резкой тупой болью. Ничего, и это мы проходили. До свадьбы заживет. Впервые заметил большой букет свежих красивых цветов на подоконнике, очевидно от коллег по участку. За окном хмуро, смеркается, и, кажется, даже моросит дождь. Игорь провел рукой по волосам и лицу. Разумеется, в палате нет зеркала. На лице приличная щетина, которую он мечтал сбрить. Игорь подтянулся и попробовал встать. Ноги встали на маленький прикроватный коврик. Он слегка качался, но стоял. Именно в этот момент заглянула медсестра. Охнула и быстро подошла к нему. - Вы что делаете?! - Ну, это называется «стоять», – пошутил Соколовский, морщась от боли в грудине – правда я очень крут? - Правда, – медсестра покачала головой, но не могла в ответ не улыбнуться. Ей нравился этот пациент. Даже в своем нелегком положении он умудрялся травить шутки. – А сейчас, пожалуйста, давайте снова ложитесь. Вам еще минимум неделю лежать, сил набираться. Игорь послушно сел обратно на край кровати, а лечь помогла она. - Можно мне немного больше обезболивающего? Ребра сильно болят, я не могу уснуть... Он соврал лишь наполовину. Не спал он по другой причине. Медсестра поймала его вопрошающий взгляд, пару секунд раздумывала, и наконец, сочувственно кивнула. - Думаю, немного можно. Пока она вводила шприц с лекарством в капельницу, Игорь смотрел в окно. Стемнело. На простеньких палатных часах еще только девять вечера. Как же долго здесь тянется время. Он улегся удобнее, насколько это было возможно, и проводил взглядом медсестру. Уходя, та выключила свет, полагая, что пациент будет спать. Однако у пациента были другие планы. Еще два часа он лежал на больничной кровати, слушая, как в коридоре постепенно становится тише, а звуки шагов все реже и реже. Больничное крыло постепенно засыпало. Двойная доза обезболивающего в капельнице уже действовала. Ему снова удалось сесть, и даже почти не поморщившись. Но вот завязать завязки сзади на свободной робе-халате он пока не сможет. Придется идти так. В позиции стоя, голова немного закружилась, и грудь вновь протестующе заныла, но все же удалось стоять почти прямо. Держась рукой за косяк двери, Игорь осторожно выглянул наружу. В коридоре царила приятная полутьма, лишь на посту горела пара ламп. Дежурная медсестра очевидно на минутку прикорнула, но так и задремала, положив голову на стол. Тишина. То, что нужно. - Ну, вперед, разведчик… - пропыхтел он, выходя в полумрак. Полы халата колыхнулись. Он шел медленно, едва перебирая босыми ногами по ковру. Но зато шел. Понадобилось две попытки, чтобы найти нужную палату. Он даже запыхался, пока искал. Но все чувство усталости пропало, когда он увидел на больничной койке знакомую фигуру. Даже здесь, в реанимации, где из освещения сейчас позволялась лишь кварцевая лампа, он узнал Вику. Не раздумывая, Игорь зашел и тихо прикрыл за собой дверь. Да, он знал, что не совсем стерилен для такого помещения. И да, его до чертиков пугает эта трубка, закрывающая половину ее лица. Как и вся эта аппаратура, которая очевидно помогает ей дышать и жить. Все равно. Лишь бы быть рядом и самому убедиться, что врачи не дурят. - Вик, привет – поздоровался тихо он и опустился на единственный стул в маленькой тесной комнате. Ее грудь, прикрытая простынями, поднималась и опускалась в такт шипению машины у кровати. Ритм сердца, или точнее кардиомонитора, был спокойный и размеренный. И все же с опаской глядя на провода и трубки, он осторожно коснулся ее руки. Она была теплая. - Прости, что я так долго не приходил, – прошептал он виновато, нежно сжимая ее пальчики. – Оказывается, я проспал целую неделю. Ты представляешь? Выспался, наверное, на всю оставшуюся жизнь. Теперь смогу работать в нашем отделе без обеда и выходных. Готов исполнять любые приказы, твои в первую очередь. Приличные и не очень. Ты, главное, просыпайся… В ответ тишина. Глаза Вики были также умиротворенно закрыты, бледное лицо расслаблено, красивые скулы заострились. Игорь придвинулся ближе и прикоснулся лбом к ее виску. Ему безумно нравились ее красивые длинные волосы, которые сейчас волной раскинулись по подушке и приятно щекотали ему лицо. - Вика, пожалуйста, возвращайся… тебя ждет маленькая дочка. Ты помнишь?***
Вика, стоя на коленях, наклоняется к воде. Вода такая чистая и прозрачная, что кажется, что видно отражение. На ней бледно-голубой сарафан в ярких желтых цветах подсолнуха. Холодная вода приятно освежает кожу. Она откидывает голову назад, и волосы тут же подхватывает нежный теплый ветерок. Неожиданные брызги воды прилетают прямо в лицо. Ее дочка, маленькая малышка двух лет, стоя рядом и глядя на нее, заливается счастливым смехом. - Маленькая проказница! – смеется Вика и, вскакивая, сгребает ее в охапку. Девочка тянет ручки к небу. Ее огромные голубые глаза сияют счастьем. - Выше, мамочка, выше! Вика послушно чуть подкидывает ее кверху, и обе смеются. Маленькие теплые ручки доверчиво обнимают ее за шею. Светлые кудряшки девочки нежно треплет прибрежный ветерок. От нее пахнет молоком и медом. - Вика! Она, не понимая, смотрит на дочь, но та улыбается, глядя куда-то вдаль. Вика прослеживает за ее взглядом, но видит лишь очень далеко неясный расплывчатый силуэт. Малышка на руках неожиданно начинает плакать и ерзать, протягивая ручки туда же вдаль. - Вика! Силуэт неожиданно проясняется, как будто с глаз убирают пелену. Он машет ей рукой. - Игорь?