Будешь ли смотреть свысока? Сможешь глядеть в мою сторону, никогда не полюбив меня? Дождь всё идёт, дождь всё Капает, капает, капает. Разбив тебя в пух и прах, Я соберу нас воедино в душе. Не забывай обо мне! Simple Minds — Don't You (Forget about Me)
Ещё каких-то пару месяцев назад Гермиона Грейнджер и подумать не могла, что на её двадцать седьмой день рождения придет столько людей. Ещё тогда, в конце июля на семейном празднике Поттеров, она распланировала небольшую вечеринку в магловском пабе для самых близких, но планы пришлось очень быстро поменять, и даже более того, самолично отказаться от крепкого алкоголя и сигарет. Ещё каких-то пару месяцев назад Гермиона Грейнджер и подумать не могла, что семнадцатого сентября в пасмурный и дождливый день будучи беременной выйдет замуж. Почти спонтанно. Почти случайно. Почти не понимая до конца, что происходит. Паники не было. Сомнениям не осталось места. Лишь странное чувство эйфории и щекотка в животе от хриплого баритона Драко Малфоя, который говорил свою клятву и в серых глазах которого стояли слёзы. Её прошлое, настоящее и будущее. Теперь уже её муж. Муж. Она никак не могла привыкнуть к этому слову и даже мысленно не называла так своего избранника. Их церемония бракосочетания заняла от силы минут двадцать, без гостей, журналистов, дорогущего платья и пошлых лепестков роз под ногами. Блейз Забини и Гарри Поттер были единственными свидетелями нового союза и первыми подняли бокалы за новую семью. За своих лучших друзей. Драко сам настоял на тихой церемонии в маленькой церквушке на окраине Уилтшира, и это не было данью моде либеральной молодёжи мира маглов. Он просто сказал, что хочет хоть раз в жизни сделать что-то только для себя одного, а не для семьи, рода, будущего, общественности и всех тех, кто видит в нём лишь непоколебимый образ и способ достижения цели, а не человека с чувствами и желаниями. Ему хватило той почти фальшивой свадьбы, о которой день и ночь, не уставая, трепался весь волшебный мир. «Это никого не касается», — зло сказал он, надевая самую обычную рубашку. — «Всё, что я скажу, должна услышать только ты». Они скромно отпраздновали своё маленькое событие в доме Поттеров в кругу друзей, а на следующий день вполне официально пообедали в Малфой-мэноре под строгими взглядами Люциуса и Нарциссы. Будущие бабушка и дедушка не сказать, что были в восторге от такой легкомысленности сына, и весь вечер выглядели не слишком благосклонно, но новость о внуке быстро растопила чинную аристократическую холодность, и за семейными разговорами об имени для маленького Малфоя они смирились, быстро сменив гнев на милость. Сам же Драко был непоколебим: его едва ли беспокоило мнение родителей. В свою очередь, семья Грейнджеров приняла новобрачных более чем радушно: они устроили настоящий праздник с ужином, подарками и долгими красивыми пожеланиями. Мистер Грейнджер на радостях напоил Малфоя крепким домашним бренди, и Гермионе пришлось отпаивать мужа антипохмельными зельями ещё весь следующий день. Это было трудно объяснить, но Драко очень сильно изменился. Казалось, он наконец-таки обрёл покой и наслаждался им каждую минуту, никуда не торопясь и не думая о своём будущем каждую свободную минуту. Он не торопился съезжать из маленького коттеджа своей новоиспечённой жены, используя тесный кабинет по назначению, когда нужно было немного поработать. Он хотел вернуться в Мэнор, но не настаивал и не форсировал события, позволив Гермионе самой принять это решение. И она не заставила себя слишком долго ждать. Гермиона сдалась на праздновании собственного дня рождения, когда пришлось организовать праздник в банкетном зале поместья, нужно ведь было всю эту толпу куда-то деть. Как хорошо, когда у мужа про запас всегда есть огромный замок, и за все будущие вечеринки можно не беспокоиться до конца жизни. Малфои, Поттеры, все Уизли со своими супругами и детьми, воссоединившиеся Забини, школьные приятели по Хогвартсу, друзья Драко и даже кое-кто из Министерства — все они были несказанно рады посетить «маленькую» тусовку в знаменитом имении, а Гермиона осталась завалена нескончаемыми подарками на всю оставшуюся жизнь. В тот день она впервые увидела спальню своего мужа. В серо-зеленых приглушённых тонах, идеально убранная и богато обставленная комната могла бы показаться слишком мёртвой и скучной, если бы не многочисленные детали, так очевидно намекавшие на хозяина спальни. Гермиона не решилась открывать ящики и заглядывать в шкафы, ей было достаточно и забавных колдографий в рамках, на которых улыбался маленький Малфой, заполненной до отказа книжной полки почти во всю стену, папки с рисунками, которая лежала на письменном столе и нотной тетради с перечёркнутыми по несколько раз строками и смешными заметками нетерпеливого мальчика, который не питал особенной любви к роялю. — Шпионишь? — Драко заглянул в спальню и широко улыбнулся, прикрывая за собой дверь. Гермиона никак не могла привыкнуть к его мягкому выражению лица и каждый раз мысленно давала себе звонкую пощёчину, чтобы не пялиться на него глупым влюблённым взглядом, как это делали все девушки, удостоенные чести увидеть его ослепительную улыбку. — Я тебя потерял. — Хотела немного перевести дух, — Гермиона отложила нотную тетрадь, присев на краешек поистине огромной кровати, и всеми силами пыталась контролировать своё глуповато-счастливое лицо. — Опять тошнит? — Драко обеспокоенно нахмурился и подошёл к жене, усаживаясь на корточки в её ногах. — Принести тебе зелье? — Нет-нет, — она покачала головой, тронутая его нескончаемой заботой. — Просто голова немного кружится. Малфой внимательно посмотрел на её лицо, будто бы проверяя, а потом вздохнул и положил голову на острые колени, скрестив руки в замок за спиной Гермионы. Она не удержалась и запустила пальцы в идеальную прическу, бесстыдно портя укладку. Драко закрыл глаза и устроился поудобнее, поддаваясь легкими движениями навстречу ласкающей руке. У неё внутри все щекотало и приятно тяжелело от этого доверчивого жеста. Хотелось взять его лицо в ладони и торопливо расцеловать скулы, веки, губы, нос, всё, до чего только можно дотянуться, всё, что она так сильно любила и всё, что сводило её с ума каждый день. С ним всегда было так. Стоит дверям плотно закрыться и отделить их от внешнего мира и других людей, как он менялся на глазах, обнажая свои слабости, страхи и желания. — Хочешь уйти? — Он задал вопрос, пряча лицо в её ногах, и каждое слово отдавалось теплом сквозь тонкую ткань платья. — Оставим этих пьянчуг разносить Мэнор и сбежим домой? Запрём камин, купим вина, приготовишь мне свою фирменную пасту, залезем в ванну и… Домой… Он называл её коттедж своим домом, но она точно знала, где был его настоящий дом. — Драко? — Гермиона остановила его, пока ещё не успела согласиться, хотя внутри уже всё воодушевлённо трепетало, предвкушая вечер в его горячих объятиях и не менее горячей ванне. Драко поднял голову и посмотрел на неё, обжигая возбуждённым потемневшим взглядом. Он всегда так реагировал, когда слышал своё имя, произнесённое её губами. А если ко всему добавить в интонацию чувственности и хриплого нетерпения, то лучше сразу раздеться и не мучить друг друга. Гермиона ласково откинула с его лба пепельную чёлку и дотронулась пальцами до чуть приоткрытых губ. — Я хочу жить здесь. С тобой. Он слегка прищурился и, легко поцеловав её пальцы, заговорил, согревая их дыханием: — Это моя кровать тебя надоумила? Согласен, она шикарная, — Драко поднялся, чуть поморщившись из-за затёкших ног, и плюхнулся рядом на спину, качнувшись на высоком матрасе. — После школы я больше не занимал эту комнату. Это так странно… — Что странного? — Гермиона легла рядом и повернулась на бок, чтобы беспрепятственно его разглядывать. Драко протянул руку, накрутил на палец одну её прядь и продолжил, глядя в украшенный лепниной потолок. — Не знаю… Здесь как будто время остановилось, — он задумчиво пожевал губы и прикрыл глаза. — Будто бы я закончил Хогвартс вчера, украл тебя с выпускного бала и вот мы лежим на этой огромной кровати, и болтаем ни о чём после бессонной ночи, — Драко сделал паузу, а Гермиона с удовольствием наблюдала за его вздымающейся грудью, скрытой под тонким белым шёлком. — Поцелуешь меня? Она наклонилась и легко коснулась его губ, но он тут же затянул её в глубокий влажный поцелуй, от которого сердце бешено застучалось в рёбрах, будто бы желая вырваться наружу и свалиться прямо ему в руки. Если бы он попросил её прямо сейчас подарить ему Биг Бен, она бы и это сделала, умыкнув знаменитую башню из-под носа сотен людей. Пусть хоть всю королевскую резиденцию забирает, только бы не останавливался. — Я отдаю тебе эту комнату, — прошептал он, когда нашёл в себе силы оторваться от её губ. Малфой вовсе не собирался что-либо просить у Гермионы. — Хочу, чтобы она была твоей. Только твоей. — А Драко Малфой к этим апартаментам прилагается? — Улыбнулась она, чмокнув его в нос. — Боюсь, что не смогу использовать без него эту замечательную кровать по назначению… — Думаю, миссис Малфой, мы что-нибудь придумаем, — он сладко закусил губу и провел кончиками пальцев по её плечу, вызывая за собой толпу мурашек. Драко снова перешел на шёпот. — Надеюсь, все эти люди в моем замке обойдутся без нас ещё минут двадцать…***
Через несколько дней появилось сразу два небольших повода, чтобы снова устроить маленькую вечеринку: у Рона родился сын, а новоиспеченные Малфои официально переезжали в поместье и вступали в права хозяев и наследников. Две бутылки огневиски для парней, красное вино для Гермионы на столе, Рон, Гарри и Драко в гостиной за шумными спорами об Аврорате и квиддиче, Живоглот на старом кресле, а сама бывшая мисс Грейнджер в своей спальне с конвертом в руках. Так и начинался тот вечер, последний в этом некогда холостяцком доме. — Блейз пишет, — сказала Гермиона, возвращаясь в гостиную и размахивая нераспечатанным конвертом. — Гарри, нальёшь вина, пока я порежу сыр? — …и нечего со мной спорить, Уизел, я же сказал тебе, что ты ни черта в этом не разбираешься, — беззлобно продолжал Драко, споря о чём-то с Роном. Он взял конверт из её рук и, легко поцеловав пальцы, вернулся к прерванному разговору. — Я даже не поленюсь и напишу одному своему знакомому во Франции, чтобы тебя заткнуть. — Напомни-ка мне, почему я тебя терплю? — Возмущался новоиспечённый папаша с хмельной улыбкой на лице. — Потому что я богат, красив, умён и женат на Грейнджер. Гарри засмеялся в голос и со стуком поставил свой стакан с огневиски на журнальный стол, сгибаясь пополам от смеха. Рон надул щёки и сделал вид, что смертельно оскорбился, а Гермиона, добавив про себя: «И невероятно скромен», закатила глаза и медленно поплелась на кухню, не в силах больше выслушивать их взаимные подначки. Когда вместе собиралась эта взрывоопасная смесь из трёх горячих мужчин, дом ходил ходуном от жарких споров, язвительных острот и даже маленьких драк, ограничивающихся яростными толчками и пинками по самым чувствительным местам. В такие моменты нужно было подливать огневиски в их стаканы и срочно переводить тему, пока эти придурки не начинали вызывать друг друга на магические пьяные дуэли. Блейз обычно хорошо разбавлял эту неистовую компанию своим чисто английским юмором и сглаживал углы, когда страсти особенно накалялись, но они с Фэй уехали в Америку и не планировали возвращаться до самого Рождества. Гермиона и Драко отлично сыграли на чувствах собственных друзей в попытке примирить и воссоединить семью. Они всего лишь пригласили Блейза в гости, чтобы сообщить радостную весть о скорой свадьбе и прибавлении в семействе, и под этим сладким слоем счастливых новостей как бы невзначай подсунули ошарашенному Забини шестилетнего сына и несостоявшуюся жену. Драко старался держаться поближе к другу, чтобы тот ненароком не спалил дом или не прибил Фэй на месте, но задеревеневший Блейз выпал на несколько минут из реальности, переваривая информацию где-то внутри себя в полном одиночестве. Отойдя от шока и глотнув для храбрости сухого вермута из запасов пока-ещё-Грейнджер, он попросил Фэй на приватный разговор на втором этаже, и пока молодожёны ели мороженое, и всячески отвлекали малыша Бенджена, эти двое скандалили целый час, не потрудившись поставить заглушающее на комнату. Драко и Гермиона, собственно говоря, тоже не стали этого делать, порешав, что таким образом смогут предотвратить беду и вовремя вмешаться в случае чего, но, к огромному облегчению, их помощь не понадобилась. Растрепанный и взбудораженный Забини слетел по лестницам и бросился к сыну, стискивая мальчика в объятиях, словно в последний раз. Пока Гермиона рыдала на плече Малфоя, растрогавшись от развернувшейся сцены, заплаканная и раскрасневшаяся после ссоры (или примирения?), Фэй с размаху грохнулась на подушки дивана, вцепляясь в стакан с терпким алкоголем. Потерпев немного эту семейную драму, Драко в своей обычной и слегка язвительной манере попросил всех Забини удалиться наверх, чтобы не разводить в его доме лишнюю сырость, от которой никакая бытовая магия не была в состоянии их спасти. В тот же вечер Блейз забрал свою семью в собственное поместье и пригрозил Малфою очень серьёзным разговором, после которого не обещал вернуть его живым и здоровым, но Гермиона в свою очередь ответила, что сядет ему на шею в случае смерти будущего мужа и ему придётся терпеть её занудство всю оставшуюся жизнь. Наверное, только это и остановило тогда Забини от непредумышленного убийства лучшего друга. В любом случае, ураган миновал, страсти поутихли и можно было снова дышать свободно. До самого дня рождения Гермиона разрывалась собственными сомнениями и страхами. Она никак не могла поверить в то, что каждое утро просыпается в объятиях Драко, и ничего не мешает им быть вместе. Она боялась разбудить его и нечаянно спугнуть, боялась увидеть сожаление и холод в ярко-серых глазах, боялась застукать его за спешными сборами, и каждый раз её сердце останавливалось, стоило ему обронить фразу: «Мне нужно тебе кое-что сказать». Но Малфой никуда не девался. Он улыбался по утрам, едва открыв глаза, просил на завтрак варёные яйца всмятку, окружал её заботой, а по вечерам утопал в собственной страсти, задыхаясь от каждого прикосновения. Он говорил грязные пошлости вперемешку с красивыми признаниями, читал что-то из французской поэзии по памяти и неизменно критиковал Шекспира, большую часть произведений которого успел зачитать до дыр за максимально короткий срок. Драко очень быстро научился находить общий язык с друзьями Гермионы: умудрился расположить к себе Рона и подружиться с Гарри, сына которого обожал всем сердцем. Прежнее высокомерие и язвительность всё еще присутствовали в нем, и без них он вряд ли был бы тем человеком, в которого Гермиона когда-то влюбилась, но он старался изо всех сил, поставив на вершину собственных приоритетов счастье жены и матери своего будущего ребёнка. Он повзрослел всего лишь за несколько недель, окончательно расставшись с образом холодного и злобного подростка, взирающего на мир с благородного трона, полностью надуманного им самим. Когда-то Драко был счастлив, заперевшись в тесной комнате наедине со своими предрассудками и страхами, но осознав на примере лучшего друга и собственных родителей, в какую ловушку себя загоняет, он навсегда покинул тесную каморку, из которой давно вырос. Без боли не обошлось, и он довольно сильно ударился об косяк, выбираясь из ненавистного чулана, но это был ценный урок. Он слишком засиделся. Его рост уже давно не подходил под габариты уютного, но закрытого пространства, и ему пришлось заплатить эту маленькую цену за собственную трусость. На голове осталась шишка, но прошлое тоже осталось в прошлом, а разум прояснился, высвободившись из многолетней темноты. Драко был искренне благодарен Гермионе за то, что она смогла достучаться. Он всё еще не понимал её, не до конца принимал все аспекты её жизни, но клятвенно пообещал себе стать человеком достойным этих трудов и этого терпения. Ещё в тот день, на предсвадебном приёме в Мэноре, ему стоило лишь раз заглянуть в её глаза, чтобы понять: между ними ничего не изменилось. Она все также вспыхивает и краснеет рядом с ним, а он всё также теряет голову от этих неподдельных эмоций. Можно было отрицать это до бесконечности, но истина всё равно никуда бы не делась от этих тщетных попыток сбежать от самих себя. Самому себе признаться всегда тяжелее, чем кому-либо ещё. Но обманывать себя проще простого. Пока Поттер открывал вино, Драко распечатывал письмо от Блейза, а затем вслух зачитал его для всех присутствующих. Забини поздравлял Рона с рождением сына, справлялся о здоровье его жены и коротко рассказал о своих делах в Америке. Он собирался вернуться на следующей неделе с какими-то потрясающими новостями и просил устроить ему королевский приём с цветами и ужином из десяти блюд, ведь единственным джентльменом из всей этой разношёрстной компании он считал только себя, а потому просил ценить его и ухаживать как полагается. Малфой читал с выражением, делая паузы и повышая голос на хвалебных одах Блейза самому себе, веселя Поттера и Уизли до болезненных колик в животах. Он быстро черканул обычной авторучкой на обратной стороне письма «пошёл нахрен» и, смяв письмо в комок, бросил его в Живоглота, решив, что книззл лучше всего подходит для доставки таких посланий. Кот лишь смерил его презрительным взглядом жёлтых глаз и заснул, не обращая внимания на летающие письма. — Так вы уже точно решили, что назовёте сына Хенриком? — спросил Гарри у Рона, отсмеявшись вдоволь. — Да, он будет Хенриком Артуром Уизли, — с гордостью в голосе подтвердил тот и выпрямил спину от раздирающего самодовольства. — Какой кошмар, — демонстративно ужаснулся Драко и округлил глаза. — Получше ничего не мог придумать? — Тебя забыл спросить, Малфой, — тут же ощетинился папаша, перебирая в уме остроумные ругательства. — Страшно узнать, как ты собираешься назвать своего. Аквариуc? Таурус? Скорпиус? А, может, сразу Серпенс? — «Превосходно» тебе по Астрономии, Уизли, не знал, что ты в курсе, как называются созвездия, и что они из себя представляют. Прям растёшь в моих глазах, — Драко отпил из своего стакана и откинулся в кресле, продолжая поддевать Рона, который от злости уже начал поджимать губы. — Но, кто тебе сказал, что я собираюсь продолжать традицию Блэков называть детей в честь звёзд и созвездий? Хотя, скажу честно, некоторые варианты весьма привлекательны, скажем, Феникс или, например, Персей. В конце концов, я могу назвать его Лео, да только не хочу доставлять некоторым надоедливым грифам такого удовольствия. Рон скривился и тоже сделал глоток, сдерживаясь от ругательств. Он немного побаивался беременную Гермиону и потому спускал Малфою почти все его язвы. Гарри улыбался, переводя взгляд с одного на другого, с интересом ожидая от каждого из них нового ответа. — А я решил, что назову второго сына Альбус Северус Поттер, — вмешался он, воспользовавшись короткой паузой. — Что думаете? — Это ещё хуже, чем Хенрик, ей-богу, — встрепенулся Малфой, бросив на Поттера негодующий взгляд. — Ты серьёзно? А что не МакГонагалл? Глядишь и станет в будущем новым директором Хогвартса, бородатым, патлатым и злобным. Мерлин, ты правда решил назвать так младшего сына? Ты сумасшедший извращенец, слышишь, отсядь от меня, придурок. Драко начал театрально двигаться на другой край дивана подальше от Гарри, сыпля проклятиями. Рон гоготал, хлопая себя по коленям, а вернувшаяся с кухни Гермиона, которая слышала весь разговор, едва не уронила тарелку с сыром, споткнувшись об ножку кресла, в котором лежал Живоглот. — Есть у меня одна книга, — уже совершенно серьёзно сказал Драко, перекрикивая всеобщее веселье, — так и быть подарю её тебе и, может быть, у маленького Поттера будет шанс прожить жизнь с нормальным именем. Малфой встал со своего места, но стоявшая рядом Гермиона мягко положила руку ему на плечо и слегка надавила. — Я схожу, — улыбнулась она, — где искать? — В моем чемодане, — Драко медленно сел на место и поцеловал её кисть. — В серой обложке без названия, ты сразу её найдешь. Он мог бы призвать книгу банальным «Акцио», но знал, что в последнее время Гермиона чувствовала себя не самым лучшим образом, то и дело ища поводов отлучиться до туалета. Вряд ли Уизли и Поттер сильно удивились бы её тошноте, но она не хотела разразиться внезапными позывами своего организма в присутствии трёх взрослых мужчин, поэтому Драко лишь коротко кивнул, уловив её взгляд, и проводил глазами стройную фигуру до самой спальни, чувствуя разлившееся по груди тепло.***
Гермиона почистила зубы, стараясь не думать больше о сыре. Она урвала несколько ломтиков Гауды, пока укладывала закуску на тарелку и почти сразу почувствовала себя нехорошо. Вкус, запах и даже цвет сыра толкали всё содержимое желудка наружу, и она сбежала, как только почувствовала, что больше не может сдерживаться. Она немного посидела на кровати, переводя дух и лениво оглядывая полупустую комнату, и заметила чёрный чемодан Драко, тут же вспомнив о книге, которою он попросил принести. Гермиона медленно сползла с кровати и присела на корточки рядом с чемоданом. Он был не заперт, и верхняя часть сразу поддалась, стоило лишь откинуть защёлку замка. Аккуратно перебирая идеально сложенные вещи, Гермиона быстро нащупала нужную книгу и вытащила её сквозь слой рубашек и брюк. Как только издание выбралось наружу, сверкая блестящей однотонной обложкой, вслед за ним непонятно откуда вывалилось несколько листов сложенного и исписанного вдоль и поперёк пергамента. Ноги стали затекать, и Гермиона опустилась на колени, собирая рассыпанные в хаотичном порядке по полу листы. Она подумала, что это какое-то вложение для книги и осторожно раскрыла одну страницу, чтобы собрать всё в том же порядке, как было, но наткнувшись на знакомый каллиграфический почерк, едва не задохнулась от неожиданности. «Грейнджер, Я сижу в твоей кровати и пишу это письмо в надежде, что по возвращении ты не запытаешь меня Круциатусом до смерти за такую неслыханную наглость. Официально заявляю, что твой Поттер — идиот, а жить в твоём доме то ещё испытание, но мне грех жаловаться. Честно, я не соображаю, что делаю, зачем во всё это ввязался и почему занял твою спальню, но ничего не могу с собой поделать…» Гермиона отвернулась от письма и сделала несколько глубоких вдохов. Послание явно было адресовано ей, но Драко почему-то его спрятал и не стал отправлять, хотя написал его, по всей видимости, сразу же после того, как Гарри пустил его в дом. Она с большим трудом сдерживалась, чтобы не продолжать читать, борясь с упрямыми моральными принципами внутри себя. Гермиона захлопнула приоткрытую дверь в спальню и села рядом с чемоданом, прислонившись спиной к стене. Десять вдохов и выдохов, два раза закушенная губа и разбитая вдребезги совесть. Читать или нет? А если он расписывал в этом письме свои семейные тайны, но в последний момент решил не делиться ими, посчитав, что ещё слишком рано? Мало ли что она могла узнать, иногда неведение лучше страшной правды… Она покрутила обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки и мысленно попросила прощения у своего мужа. Гермиона доверяла ему. Доверяла как никому другому, любила всем сердцем, но глупое гриффиндорское любопытство уже прыснуло в кровь свой опьяняющий наркотик, которому не было сил сопротивляться. Опиум подействовал мгновенно, не давая и шанса передумать. Гермиона сделала глубокий вдох и замерла, до боли закусив губу. «…я не соображаю, что делаю, зачем во всё это ввязался и почему занял твою спальню, но ничего не могу с собой поделать и, видимо, уже не в силах контролировать себя самого. Да, контроль всегда был моей сильной стороной, во мне растили его с детства. Контролируй свои слова, контролируй лицо, движения, мысли, эмоции, контролируй даже своих друзей, имей власть над врагом и никому не позволяй узнать, о чём ты действительно думаешь. Будь всегда начеку. Пользуйся, манипулируй и делай всё на благо семьи. Я пишу это и меня тошнит от собственных слов. Тошнит от того, как эти буквы, выведенные моим почерком, смотрятся на бумаге, но я закрою глаза и просто продолжу, пока не испишу весь чистый пергамент в этом доме. Признаюсь тебе, что много раз думал о том, что Поттеру нужно было убить меня в том дурацком туалете. Я был жалок и мне противно даже это вспоминать. Из-за меня погибли люди, и никакими деньгами не искупить этой вины. Я предатель и трус, и ты даже не представляешь, как тяжело просыпаться по утрам с этой мыслью и целый день делать вид, что мне на всё наплевать. Что мне наплевать на тебя. Какая глупость, это никогда не было правдой. С самого первого дня, как я тебя увидел, мне никогда не было наплевать. Я психовал и злился, завидовал Поттеру, презирал Уизли и ненавидел тебя просто за то, что ты существуешь. А потом я ненавидел тебя за то, что ты заставляла меня чувствовать. За то, что я терял свой драгоценный контроль; за то, что думал о тебе постоянно; за то, что ты привязала меня к себе. Не знаю, каким образом и зачем ты это сделала, но я не смог воспротивиться и всё, что мне оставалось — злость. Только она была настоящей и искренней, в то время, как всё остальное сочилось фальшью и разбавлялось моей превосходной актёрской игрой. Не нужно оваций. В курсе ты или нет, но я влюбился в тебя сразу же после того случая в библиотеке. Мне даже не понадобилось ухаживать за тобой и томно страдать, как любому влюблённому школьнику, который теряет сознание, едва на горизонте появляется объект его любви. Ты знаешь, что это не про нас. Как бы странно это не звучало, но мне стоило лишь ненавидеть тебя, чтобы привязаться раз и навсегда. Ты должна знать, что отрицательные эмоции гораздо сильнее положительных, они крепко застревают в памяти и остаются там до самой смерти, даже если всё былое уже давно позади. Наверное, именно это со мной и произошло… Я был отвратителен и, признаюсь, мне стоило огромных трудов это осознать и окончательно не превратиться в чудовище и худшую версию своего отца. Ты сбежала из школы и забрала с собой всё, что у меня было, прихватив даже ненависть и злобу. Сумасшедшая, пожертвовать учёбой из-за такого кретина, как я. Теперь я действительно чувствую себя мудаком, и это ужасно. Я наивно предполагал, что, последовав твоему примеру, смогу начать новую жизнь. Новую жизнь, в новой стране, в новом доме и с новыми друзьями. Чёрт знает, сколько всего «нового» предлагала мне Франция, да только «старое» никуда не делось. Я совру, если скажу, что думал о тебе каждую минуту, пока жил и развлекался в центральной Европе. Нет, не думал. Но никогда и не забывал. Страшно представить, где бы я сейчас был, если бы не вернулся в Лондон. Наверное, презирал бы сам себя и продолжал играть на публику, совершенствуясь в актёрском ремесле. Как думаешь, надолго бы меня хватило? Ещё страшнее мне представить тебя рядом с кем-нибудь ещё. Я зависим от тебя. Может, это болезнь такая, не имею ни малейшего понятия, как можно это назвать. Я хочу быть для тебя всем. Хочу быть навязчивой идеей в твоих безупречных мозгах, хочу, чтобы всё, о чем ты думала — моё лицо, чтобы ты также сходила с ума, чтобы представляла меня во всех фантазиях, и чтобы думала обо мне каждую грёбаную секунду. Это банально и до одури эгоистично, но ничего не могу с собой поделать, прости. Ты стала слишком огромной частью меня самого, чтобы я мог просто так взять и отказаться от всего этого. Я жадный и ревнивый, прости меня за это тоже. Не знаю, будет ли достаточно этого признания, чтобы искупить мою вину перед тобой за всё, что я сделал. Знаю, это нагло и дерзко, просить тебя быть со мной, но я всё же попробую. Думаю, что смогу пережить отказ, хоть и представить не могу, как буду с этим жить, точнее будет сказать, существовать, но надеюсь, что ты хотя бы не откажешься от меня навсегда. Всё, чего прошу — пара писем в год. Пускай сухих и написанных через силу, но тогда у меня будет хоть что-нибудь от тебя. Хотя бы несколько строчек, написанных твоей рукой, о большем даже заикаться не стану, клянусь. Хорошо же у меня получается обманывать самого себя, правда? Я бы посмеялся, если мог. У меня заканчивается бумага и силы, если честно, тоже, поэтому я засыпаю на твоей кровати и надеюсь, что в один прекрасный день, ты окажешься рядом, и я смогу хотя бы обнять тебя перед сном. Думай обо мне. Совсем немного. Пожалуйста. Уверен, ты должна знать, что я никогда и никого не любил. Делал вид, притворялся, обманывал, лгал и играл свою роль, но не чувствовал, наивно предполагая, что этого чувства вообще не существует. Только не для такого, как я. Мне понадобилось много времени, чтобы отделить зёрна от плевел и не меньше мужества, чтобы назвать свои ощущения этим словом. Я никогда и никого не ненавидел так сильно. Я никогда и никого не любил, Гермиона. Я ни о чём не жалею. Это всё только дым. А то, что внутри — не настоящее. Кроме тебя. Только не уходи. Прошу тебя, приснись мне сегодня. Твой Малфой»КОНЕЦ