Bonus 3
22 декабря 2018 г. в 10:40
| Мы стали друг для друга переменными. Переменными по дороге в ад. |
flashback.
Говорят, забвение – божья милость. Только вот Бога в этой квартире уже давно нет.
Юнги поднимается с постели впервые за более чем сутки и мрачной тенью проплывает до кухни по темным коридорам. Щелкнув выключателем, он щурит глаза, в попытке спастись от резанувшей веки боли. Только более-менее привыкнув к слепящему искусственному освещению, Юнги подходит к приветливо гудящему, старенькому холодильнику и, с трудом, из-за слишком тугой резинки, открыв дверцу, достает чашку заветренного риса и несколько закусок. Еда безвкусной массой проваливается в желудок, но Мину нет до этого совсем никакого дела. Ему, если откровенно, ни до чего нет дела. Будь то совершенно пресная еда или тот странный долговязый парень, что появляется в квартире раз в неделю, приносит продукты, приводит квартиру в мало-мальский порядок и исчезает вновь. Или даже его собственные чувства и желания. Он, вообще-то, даже и не помнит, кто он есть на самом деле.
Сгрузив посуду в раковину, Мин выключает свет и в повиснувшей тяжелой темноте шаркает босыми ступнями обратно в комнату, чтобы вновь упасть в ворох теплого одеяла и не просыпаться, желательно, больше никогда.
Он приходит в дождливое утро вторника и, не говоря ни слова, принимается расхаживать по квартире. Звук тяжелых шагов разносится по пространству небольшого помещения слишком громко и отчетливо, будто бы удары отбойного молотка по асфальтовому покрытию дороги. Юнги наблюдает за ним безучастным взглядом из все того же вороха пухового одеяла и не подает никаких признаков заинтересованности. Он лишь смотрит на высокую фигуру, снующую от шкафа к шкафу и лихорадочно скидывающую его – Юнги – вещи в, кажется, бездонную дорожную сумку.
Мужчина подходит к его кровати только после того, как оставляет сумку в коридоре, и смотрит на свернувшегося в позу эмбриона Мина, с непонятными для того отблесками чувств в глазах. А они вообще умеют отражать чувства? Наверное, все же нет. У Юнги чувств нет даже внутри него самого.
– Поднимайся, Юни, – нервно тянет мужчина и тянет безвольное тело за руку. – Мы прогуляемся, малыш.
Юнги безучастно хлопает глазами пару раз и просто позволяет делать с ним все, что заблагорассудится этому человеку. Чистая футболка, штаны, носки на холодные стопы, натянутая чуть ли не на глаза шапка и черное драповое пальто (кажется, оно ему нравилось когда-то?), и в завершение – с силой зашнурованные ботинки. Мин оглядывает свое отражение в большом зеркале в коридоре и, прежде чем успевает уловить полную пустоту в собственных глазах, его за руку выводят из квартиры.
Дорога выходит слишком изнурительной для ослабшего организма, хотя ехали они, пусть и на общественном транспорте, большую часть времени, но все же пешая прогулка длиною в пятнадцать минут вымотала Юнги очень сильно. Но он, не говоря ни слова, продолжал следовать за облаченной в такое же, как и у него самого черное пальто, фигурой.
– Знаешь, Юни, – спустя столько времени в тишине, заговорил мужчина. – Я встретил кое-кого. Он... чудесный?.. И я знаю, что не заслуживаю счастья, но ты можешь позволить мне быть счастливым без тебя?
Мужчина оборачивается и вглядывается в глаза Юнги слишком пристально, явно ждет ответа на свой вопрос, но как и всегда получает в ответ лишь молчание.
– Это так странно... – продолжает он и вновь шагает вперед, снова потянув худощавую фигурку за собой. – Я знаю, что ты, Юни, возможно, и не вспомнишь этого уже завтра, но... Прости меня, малыш. Я виноват перед тобой... Очень виноват...
Две фигуры минуют высокий забор и по мощеной дорожке подходят к массивным деревянным дверям, на которых аккурат на уровне глаз висит простенький крест.
– Так будет лучше, Юни, - хрипит Намджун прежде, чем нажать на дверной звонок. – Пойми... И... прости меня. Если однажды сможешь.
Дверь отворяется с громким скрежетом и Юнги, ведомый вперед этим странным высоким мужчиной, что приносил для него еду, вдруг явственно чувствует, как площадь его клетки увеличивается, но решетки вновь замыкаются на ней.