Да будет тьма

Снова безумная ночь швыряла в лицо горсти колючего света, острые осколки разбитых зеркал, искры нестерпимого сияния. Но ярче света и чернее ночи сияли перед ним тёмные глаза, черно-синие сапфиры, полные магии и соблазна. Коротко, без размаха, открытой ладонью наносит он удар, отшвыривает от себя белое пятно лица. Высокая и тонкая тень скользит вниз по стене, сворачивается на грязной мостовой в дрожащий комок. Он наклоняется, наматывает на пятерню длинные пряди, чувствует их горький и тонкий запах, их шёлковую податливость. Кровь на тонких губах, а сквозь кровь — все та же усмешка. Удар, еще удар. Как же ему хочется увидеть его скулящим от боли, умоляющим, раздавленным, как хочется растоптать его, словно сломанную куклу, брошенную в грязи! Как же ему хочется… Бросает лицом в стену, подхватывает оседающее на мостовую тело, прижимает грудью к скользким камням крупной норманнской кладки. Одним резким движением обнажает гибкую мускулистую спину, узкие бедра, круглые ягодицы. Просовывает колено между крепко сжатыми бедрами, раздвигает смуглые ноги, тонкие и жилистые, как у породистого жеребца, раздвигает болезненно широко. Темный уже не сопротивляется. Его запрокинутое лицо разрезают глубокие тени, лунный свет — мертвый на белой коже. Но когда он делает первый толчок и замирает, едва разомкнув плотное кольцо упругих мышц, дрожа от ярости и возбуждения, на окровавленном лице вдруг змеится знакомая улыбка. И знакомый голос произносит хрипло и бесстыже: «Смелее, светлый…» А тело в руках — мягкое и податливое, а волосы в кулаке — светлые, и душно в горнице от запаха страсти, от движения горячих тел, от сладких вздохов. Он рычит в душистый затылок, выплёскиваясь в нежное лоно, содрогаясь и… просыпаясь. Луна заливает горницу. Милана оборачивается к нему, между приоткрытыми в улыбке губами жемчужно поблёскивают влажные зубы. Восхищенный шёпот: — Ах, ты как лютый зверь в ночи… Надо же, давно такого не было. Милостью Творца будет у нас третий. Статуя Негасимого Света понесла бы после такого. — Не сделал ли я тебе больно, ласточка? — Горан нежно коснулся губами влажного виска в пушистых завитках светлых волос. — Почаще так делай, мой свет. На такую боль и слова тебе не скажу. Горан выбрался из жаркой постели, набросил на плечи колючий плед, вышел на заднее крыльцо. Темный шабаш закончился. Ночь дышала тишиной и покоем, запахом горьких цветов, неясной тихой грустью. Неужели он, этот тёмный выродок, затащил к себе в постель саму госпожу магистрессу? И, может быть, именно сейчас они… Небо на востоке уже наливалось розовым. И звучало, звучало в предутренней тишине невозможное, постыдное: «Смелее, светлый…» Горан угомонил всполошённое сердце, усилием воли прогнал ночной морок. Утро идёт и несёт свет, а под светом каждая деталь приобретает свой подлинный смысл. Тени коварны, и только свет не лжёт. Вот проступает из ночного мрака его терем: высокий конёк крыши с выкованным из яркой меди петухом, резные наличники на окнах, ажурная резьба над крыльцом, будто кружево деревянное. Горан тоже мог бы выстроить себе каменные палаты, ведь род Велимиров богатый и древний, и бывали в этом роду Светлые магистры, а уж про мастеров-магов и говорить не о чем. Мог бы выстроить каменные, но зачем? Ведь в деревянных горницах летом прохладно, а зимой тепло, и стены, облицованные светлым ясенем, хранят свежий, молодой аромат. Потому что всякое растение — живое, от мощных дубов до малой травки, у всякого свой характер и значение. Вот белеют в полутьме соцветия рябин, заслоняющих от злой ворожбы. Вот тянется над двором запах лаванды, несущей дому удачу. У стены виднеется сруб колодца, самого чистого в столице, потому что приятель Горана, тёмный маг Осберт наложил на колодец заклятие, от которого ни жаба, ни пиявка, ни даже самая тонкая нитка водорослей не сможет выжить в его вечно ледяной воде. Но даже и на крышу колодца Милана привязала пучок полыни и чертополоха. А дальше, за домом, яблоневый сад, и пусть его не видно было Горану с крыльца, он знал: деревья отцвели, и на ветвях с ещё свежей листвой завязались крошечные плоды. А под деревьями — ульи, и мёд в его доме не переводится, сколько ни вари из него хмельного зелья, сколько ни пеки пирогов да пряников… Хорош был у Горана дом, и жена хороша, и девчонки — мор и погибель, а все равно на свете самые лучшие, любимые, балованные. Все было хорошо, и все было как всегда, но обычный светлый покой не приходил к мастеру-магу, испуганной птицей в ночи билось в груди что-то темное, тревожное. И утренний пожар, уже охвативший небосвод на востоке, не мог прогнать этой тьмы. Чего и ждать ото дня, начавшегося так паршиво? Оказалось, что вчера, видимо, раздеваясь, порвал ремень на кирасе. Каким надо быть боровом бессмысленным, чтоб крепкий кожаный ремень порвать, как ветошь? Пустяковое повреждение, а самому не починить, придётся оружейнику нести. За завтраком (завтрак как раз хорош был: блины со свиной поджаркой, пирог с куриными потрошками, печёные сливки) девчонки подрались, причём младшая, восьмилетняя Оана, угодила десятилетней Янине ложкой в глаз, и у той сразу же налился синяк. Любо-дорого поглядеть, синь да багрянец, впору самому драчливому портовому бесчиннику. Потом пришла соседка, вредная баба Синильга, которую не гнали и даже сажали за стол, оттого что её муж был десятником в войске покойного великого князя Аскера Старого и погиб в бою на Велесовом поле. Она-то и рассказала о том, что в чёрных кварталах за старым портом начался мор, и сладят тёмные с напастью или нет, это только Негасимому Свету ведомо. И, конечно, только Горан собрался в баню, только уговорил Милану прийти к нему, отправивши восвояси Синильгу, чтоб попариться и продолжить вчерашнее, как заявился к нему вестун. Влетел во двор, кур распугал, да тотчас же с порога: «Государственное дело! Мастеру-магу Горану, по прозвищу Волкодан, немедленно явиться к великому князю Аскеру Младому!» Девчонки как услышали «Волкодан» вместо положенного Волкодав, так и прыснули, чуть с крыльца не свалились от веселья. Даже обиду забыли. Горан ошибки поправлять не стал, хотя прозвище своё военное заслужил достойно, одолев в поединке ондовичского рыцаря, по прозвищу Степной Волк. Сунул вестуну монету, принялся собираться к князю. Конечно, в иное время надел бы доспех, так ведь с порванным ремнём не походишь. Милана достала из сундуков синий шерстяной кафтан, рубашку тонкого полотна с затейливой вышивкой по вороту, тонкой замши штаны, красные сапоги с серебряными подковками, красный же с серебряными бляшками пояс. Пока одевался, завела разговор об известном: — А ты этого вестуна знаешь? — Разве всех их упомнишь? У князя мальчишек-вестунов в каждой слободе по десятку. Княжеские вестуны получали приказ и передавали его по заранее назначенной цепочке, а потом тот вестун, который оказывался ближе всего к нужному месту, доставлял княжеское слово по адресу. Простой этой магией владели многие: и светлые, и тёмные. Самые сильные вестуны слышали друг друга на расстоянии в десятки вёрст и могли до слова запомнить вести, на пересказ которых требовались часы. В военное время вестуны ценились особенно высоко, и вражеские лазутчики охотились за ними, пуще чем за полководцами. Сам Горан такой магией не владел. Только боевой да немного бытовой, самой простой. Вот, баню протопил себе, а толку? — Какой ты пригожий, Горан, прямо и сам, как князь! — всплеснула белыми руками Милана, и в её горящем взгляде угадал он отблеск ночного безумства. — Глаза синие, как небо чистое, кудри золотые! Смотри, будут там всякие во дворце, девки тёмные, бесстыжие… Легко чмокнул жену в румяную щеку, прижал к себе ладное тело, почувствовал, как сладко толкнулись в ребра упругие груди. — Пришлю тебе вестуна, если к обеду не управлюсь. Сел на коня. С собой взял только молодого Оньшу, да и то не для дела, а для солидности. Ну, и ещё оттого, что юнец собой хорош и боек, с каждым разговор может завести, а значит, может добыть в княжеских хоромах больше сведений, чем сам Горан на совете магов. Поганый день и продолжался так же. На совет Горан явился одним из последних, даже позже Архимагуса и госпожи магистрессы Света. Хорошо хоть князя и Тёмного Лорда ещё не было, а то бы начали и без него. Зато Высокий маг Ольгерд уже присутствовал, безупречно выбритый и причёсанный, не то что некоторые, тонко благоухающий ночными цветами, с серьгой с крупным синим камнем в ухе. Сегодня франт был одет в тёмно-синий бархат, лишь немного темнее Горанова кафтана. И, наверное, по этой причине, увидев светлого мага, иронически вздёрнул тонкую бровь, окинул крупную фигуру вечного врага взглядом оценивающим и как будто удивленным. Сразу вспомнилось, что нарядное платье месяцами лежало в сундуке, и всем это заметно, как и то, что мастер-маг принарядился для княжеского приёма, словно купец на ярмарку. Захотелось взять ненавистного щёголя за горло в белом кружевном воротнике и приложить его причесанной головой о каминную полку. Не до смерти, но точно до беспамятства. От такой мысли стало на душе приятнее, в остро-сладком волнении забилось сердце, как перед боем. Мгновенно, ещё раньше, чем память о нечистом сне успела прийти на ум, Горан поднял ментальные щиты. И краем глаза уловил новую улыбку недруга, на этот раз не насмешливую, а печально-понимающую. Отчего он всегда смотрит на него, говорит с ним, именно над ним насмехается? Разве мало других, Высоких одного с ним ранга, придворных щёголей, богатых и знатных? Отчего же тёмный Ольгерд смотрит именно на него? И почему от этого взгляда бежит по жилам золотой огонь, весёлый и злой? Тёмный Лорд появился вместе с князем Аскером. Князь назывался Младым для того лишь, чтобы отличиться от отца, князя Аскера Старого, ведь молодость его миновала. Поизносилась в шумных пирах, помялась на пуховых перинах да лебяжьих подушках и былая стать, когда-то мощная фигура воина обрюзгла и просела, подтаяла, как снеговик весной. Человек, тяжело опиравшийся на руку Тёмного Лорда Ульриха Шестипалого, походил не на владыку Ронданы, а на усталого пожилого горожанина, которого заботливо поддерживает молодой родственник. Притом что Тёмный Лорд, если верить хроникам, разменял седьмой век. Все встали, склонились в поклоне, в ожидании, когда князь займёт своё место во главе стола в кресле с резной высокой спинкой. Горан по давней привычке стражника незаметно оглядел лица собравшихся. И заметил, как Архимагус неприязненно поджал тонкие губы. Архимагус в этот раз был из Дома Света, и, видимо, дружба князя с Тёмным Лордом ему не слишком нравилась. Размышляя об этом, Горан почти пропустил хитрую усмешку Ольгерда, встретившегося с ним взглядом, а также и то, что тёмный бездельник подмигнул ему, будто застав за какой-то постыдной шалостью. — Господа мои, спасибо, что собрались так скоро! — голос князя был высоким и ломким, сухим, будто тростник на ветру. «Хорошо, что ему больше не приходится командовать войском, — подумал Горан, — хрен бы его кто услышал». Князь, не догадываясь о нелестных мыслях мастера-мага, между тем продолжал: — До вас, вероятно, дошли слухи о море в чёрных районах, — князь обернулся к Тёмному Лорду. — Лорд Ульрих, покажите нам. Над каминной доской появился светлый квадрат, на нем ожила карта Авендара. Чешуйчатой змеёй извивалась на квадрате Вилея, перерезая город на две почти равные части, рассыпаясь голубыми прожилками дельты, сливаясь с синим полотном Торгового Моря. Легко различались на карте и неровные концентрические круги стен: Дворцовая, Старая, Городская. Чуть труднее было рассмотреть дворцовые постройки, Большой и Пряный рынки, Храмовую площадь, портовые причалы и амбары. А западнее порта, между левым берегом Вилеи и берегом моря разливалось багровое зарево, в котором, будто воспалённые раны, темнели рваные пятна. — Я взял на себя труд, господа мои, отметить на карте очаги заражения. Чем темнее цвет, тем больше заражённых на сотню горожан. Горан злорадно подумал, что карта висит почти над головой Ольгерда, вот бы ему хоть шею свернуть! Но тёмный смотрел куда-то за спину Горана, причём смотрел без улыбки, а мрачно и сосредоточенно, хмуро сдвинув чёрные брови. Оглянулся и Горан и увидел на противоположной стене огромное зеркало в золочёной оправе с вензелями, а в зеркале — точное отражение карты. — Может ли орден Тьмы справиться с мором? Вроде бы это входит в его прямые обязанности! — подал голос Архимагус. Древний маг, не забывший своих светлых корней, от немыслимого возраста высох и заострился. Несомненно, только магия поддерживала его ветхую плоть, но старость брала своё и делала его похожим на хорька, маленького и злого. — Чем раньше мы начнём, тем скорее справимся с болезнью, — Тёмный Лорд, высокий и плечистый, с резкими чертами лица и гривой иссиня-чёрных волос, вроде бы и ответил на вопрос, но и вроде бы проигнорировал, понимай как хочешь. — Но гораздо опаснее болезни — враждебно настроенное население. — О, тёмные боевые маги испугались портовых шлюх, нищих и калек? — ехидно прищурился Архимагус. Кожа на его шее натянулась, как старый пергамент, того и гляди треснет. — Мы не посылали туда боевых магов! — громыхнул Тёмный Лорд, и в комнате стало заметно прохладнее, и свет в окнах как будто заволокло дымкой. Госпожа магистресса сделала чуть заметный жест, и комната стала прежней. — Наша сила — в единстве! — проблеял князь. — В единстве светской и магической власти, Света и Тьмы! Тёмный Лорд подождал несколько мгновений, словно убеждаясь, что других откровений светской власти не последует, а потом продолжил рассказ: — Мы послали на Старую Верфь и в Мавкин Подол по две тройки, одну на Стоки и одну в Борнов Тупик. Тройки обычного состава: маг или мастер-маг врачеватель и двое подручных. Из восемнадцати вернулся один. Он рассказал, как толпа напала на них и они забаррикадировались в подвале заброшенного дома. Его учитель, мастер-маг, потратил последнюю силу, чтобы открыть портал, способный пропустить лишь одного. Выбор пал на него, как на самого молодого. — Где этот подвал? — подал голос Ольгерд. Горан вскинул голову. Таким он ещё не видел тёмного прожигателя жизни. Шутки кончились, и настоящий враг сидел перед ним. Такой не пожалеет ни портовых шлюх, ни их детей. Пожалуй, выжжет всю чёрную сторону, с него станется. — Вот здесь, — Лорд Ульрих указал на карту, где в центре одного из темно-красных пятен появилась белая точка, похожая на гнойный нарыв. — Так чего же мы ждём? — снова Ольгерд. Ноздри тонкого носа подрагивают, будто у волка при запахе крови. — Я немедленно отправляюсь туда. Мне хватит моего оруженосца и благословения Лорда Ульриха. — Благородный Ольгерд, никто не сомневается ни в вашей смелости, ни в способности противостоять опасности, — раздался голос госпожи магистрессы, ласковый и вроде бы негромкий, а услышали все. — Но появление в этом районе боевого тёмного мага лишь обострит обстановку. Даже если вы никого там не убьёте и не покалечите. Что, согласитесь, маловероятно. А скорее всего, ваши действия вызовут лишь ещё больший всплеск насилия. Ольгерд промолчал. То ли действительно согласился, то ли спорить не пожелал со вчерашней любовницей. Светлая госпожа наградила его ласковым взглядом и продолжила: — Не сделать ли нам так, господа. Пошлем экспедицию на помощь нашим темным братьям. Пусть Высокий Ольгерд направится на Старую Верфь, но в сопровождении светлых рыцарей. Если возникнет необходимость призвать к порядку толпу, это сделают воины Света. Благородный Ольгерд возьмёт на себя миссию спасения. — Это все очень хорошо и прекрасно, но что прикажете поделать с мором! — вставил Архимагус. — Отчего бы нам не принять совет Пресветлой, господа, — задумчиво проговорил Лорд Ульрих, и Горану вдруг показалось, что магистры заранее обо всем договорились и теперь только делают вид, будто только что снизошло на них некое тёмно-светлое озарение. — Мы ведь можем послать в черные районы наши обычные тройки врачевателей, но под охраной светлых рыцарей? — Значит, как честь спасителей и целителей — так это тёмным, а как клинки кровью своих же ронданцев марать, так это нам? — не выдержал Горан. Может, и не по чину ему было выступать на таком высоком собрании, но для чего-то позвали его? Значит, слушайте. — Честь делить потом будем, мастер-маг! — полыхнула белой молнией магистресса. — Сначала надо дело сделать. Город от мора спасти. А для этого мы должны дать возможность врачевателям ордена Тьмы выполнять свою работу. — Наша сила в единстве! — снова встрепенулся князь. — Мы никому не позволим посеять раздор в наших рядах. — И тем не менее кто-то занимается именно этим, — будто про себя проговорил Ольгерд. — Какие меры принимаются, чтобы зараза не распространилась? — спросил Архимагус, словно заранее зная, что меры пустяковые, а вот если бы он взялся за дело, то тут и мору конец. И вообще всем неприятностям под Светом. Заговорил столичный комендант, до сих пор в разговор магов не встревавший: — Городская стража поставила кордон на территории порта и на правом берегу Вилеи. Каждого, кто пытается выйти из черного района… — Такие меры не могут быть действенными. Люди могут переплыть на лодках по морю или по реке, могут обойти кордоны по берегу, двигаясь на юг… — Нужно также выставить магический кордон… — Для этого требуется огромное количество магической энергии. Господин Архимагус, можем ли мы воспользоваться амулетом Око Тайфуна… Горан перестал слушать. Он знал уже, что идти в заражённые районы придётся. А там придётся убивать своих, мирных жителей, доведённых до отчаяния. Он предпочёл бы честную войну, хоть с каким врагом, хоть с ондовичами. Но его предпочтений не спрашивали. Ему дадут приказ, и он его исполнит. Исполнит, как всегда, честно, не жалея сил. Потому что в этом и состоит его честь: выполнять приказы самым наилучшим образом, как никто другой не смог бы. Или не захотел бы, что, в сущности, одно и то же.