***
— Юнги-я! — молодой альфа притягивает к себе улыбающегося омегу и указывает пальцем в небо, на скопление звезд. — Смотри! Это созвездие Эридан. Его видно только в декабре. Представляешь, ещё немного, и мы сможем вместе изучать эти бесконечные просторы вселенной, познаем её размеры, а может нам откроется смысл мироздания! — восторженно шепчет парень, с улыбкой глядя в небо. — Хосок, мой смысл мироздания сидит сейчас рядом со мной и улыбается ярче, чем светят звёзды, — смеется омега и глубоко вдыхает запах свежей земляники, который исходит от альфы. Юнги утыкается носом в ворот его рубашки, которая оттеняет огненно-рыжие волосы, и пытается слиться с этим запахом, заполнить им легкие до краев, ведь от этого аромата голова идет кругом, а сознание невольно переносит тебя в летний солнечный денёк. — Представь, что мы сможем полететь к любой звезде, — Хосок осторожно поворачивает голову Юнги и заглядывает в его чистые и прекрасные, как звездное небо, глаза. — А хочешь, я подарю тебе звезду! — вскочив на ноги, Хоуп, раскинув руки, приподнятые к небу, крутится вокруг своей оси, как бы охватывая бесконечный небосвод, который он готов бросить к ногам своего любимого. — Выбирай любую, нет, забирай все! -альфа улыбается такой светлой и искренней улыбкой, что сердце любого забьется сильнее, что уж говорить об его возлюбленном, который обожает своего альфу. Встав, Юнги роняет к ногам теплый плед, который укрывал их обоих, и уткнувшись в ямочку между ключиц, он растворяется в сладком запахе Хосока, а затем чуть слышно шепчет: — Зачем мне нужны все эти звезды, ведь у меня есть настоящее солнце.***
На тонко очерченном лице Юнги отпечатывается гримаса боли. Боли не физической, нет! Это агония души, которая тщательно спрятана под толстым слоем льда. Но даже несмотря на это, боль каждую ночь просачивается каплями, наполненными воспоминаниями, через эту морозную броню, погружая своего хозяина в пучину страданий и безысходности. От нее перехватывает дыхание, сердце заковывается в тиски, и Юнги готов выть, кидаться на стены и проклинать жизнь. Он даже согласен обменять свою душу, переполненную страданиями, на самый страшные физические мучения, лишь бы больше не тонуть каждый вечер в холодном одиночестве, которое душит, но не добивает, лишь подводит к черте отчаяния и бросает там, наедине со своими печальными воспоминаниями и мельтешащей какофонией чувств. Мин устало вытягивает гудящие после долгого рабочего дня ноги, и, зажмурившись, с легким щелчком открывает банку газировки. Воспоминания шумно накатывают, словно волны бушующего моря, сдавливая виски и отдаваясь тяжелыми ударами в ушах. — Юнги страдает? … — Да, ему чертовски больно, но сделать он ничего не может, а может и просто не хочет. Он потерялся в собственных мыслях и собственной жизни. Мин не знает, ради чего просыпается по утрам и какой смысл в том, что его грудь всё ещё вздымается, что он все еще живет. Он не думает ни о будущем, ни о настоящем. Он навсегда остался там — в прошлом, рядом с любимым человеком, а здесь его не существует, его просто нет. Но где-то в подсознании он понимает, что Хосоку бы не понравилось, если бы Юнги ушел, поэтому омега живет. Живет ради Хосока. Бесцельно, снова и снова, повторяя одни и те же действия, раз за разом проживая совершенно одинаковые дни, полные одиночества и печали. Мин делает несколько глотков ледяного напитка. Кончики пальцев Юнги, которые обычно всегда холодные, начинает неприятно пощипывать от соприкосновения с металлом. Его затуманенный взгляд рассеянно блуждает и никак не может сфокусироваться на окружающей действительности. Оставив недопитым спрайт, Юнги встает и медленно идет в маленькую комнату, которую и спальней то назвать сложно: кровать, да небольшой шкаф в углу. Это всё, за что в этой комнате может ухватиться глаз. Вообще, вся квартира Юнги выглядит так, словно в неё только что въехали и ещё не успели как следует обставить. Но на самом деле Юнги живет здесь уже пять лет и единственное, что есть в этой квартире в достатке — это книги и журналы по медицине.***
Молодой омега был известным на всю страну хирургом, прославившимся не только за счет своих гениальных открытий и высоких достижений в медицине, но и вечно парящей вокруг него неприступной и завораживающей таинственности. Сам факт того, что гениальный врач работает в небольшой больнице, в провинциальном городе и на все предложения переехать в столицу лишь отрицательно мотает головой и удаляется, очень удивляя этим своих коллег. Слухи, связанные с его персоной, распространяются в профессиональных кругах с бешеной скоростью и передаются взволнованными шептаниями между врачами, стоит лишь худощавой фигуре в белом и таком же идеально стерильном, как его репутация, халате появиться на пороге больницы. Но Юнги на них, откровенно говоря, наплевать. Сначала он некоторое время удивлялся такому вниманию к своей персоне и наивно недоумевал, почему все никак не могут наконец оставить его в покое, но вскоре он просто смирился с этим и ещё больше закрылся от своего окружения, становясь безучастным ко всему, что не связано с работой. По крайней мере, так всем казалось со стороны…***
Конечно, такое поведение в купе с прекрасной внешностью и необычным, но таким манящим и завораживающим запахом свободной, бушующей и неуправляемой горной речки, не могло не привлекать огромное количество внимания со стороны альф. Каждый из них считал, что он то уж точно сможет растопить ледяное сердце этого неприступного и зазнавшегося мальчишки. Но Юнги снова и снова обрубал любые попытки подобраться к нему. Возвышаясь над альфами несгибаемой скалой, он сильно обижал самолюбие ухажёров, которые в отместку ему распространяли всё больше и больше небылиц о прошлом этой «заносчивой ледышки». Кто-то говорил, что он стал таким мрачным и закрытым после того, как на его операционном столе погиб молодой пациент, кто-то утверждал, что это всё из-за альфы, который сбежал от него перед самой свадьбой, но все сходятся лишь в одном — сказать о нем что-то правдивое на все сто процентов никто не может. А Юнги никому и не стремился рассказывать о своем прошлом, была бы его воля, он бы уничтожил всё! Выкинул бы все воспоминания, стер бы каждый шрам со своей души, а потом бы исчез сам, просто растворился бы воздухе, как будто его и не было. Но он не мог, как бы он не боялся той боли, что покоилась в его сердце, как бы не прятался под маской отчуждения, по-настоящему отказаться от своего прошлого он был не способен. И до скрежета зубов сам не понимает, почему каждый день покупает банку спрайта, именно спрайта, почему он каждый день, возвращаясь с работы, падает в эту липкую яму воспоминаний, которая засасывает его до самого утра, почему он так легко отказался от всего, выкинул из своей жизни друзей и родных, которые заставляли смириться с потерей, с потерей ЕГО солнца, но при этом всё равно сам признал эту утрату. Да, признал, несмотря на все аргументы и самообман, он уничтожил в своей душе последнюю искру надежды снова увидеть родную улыбку, почувствовать запах свежей земляники. Надежды, которая теплилась в его душе живым огоньком, но который Юнги затушил, спрятав глубоко в себя все человеческие чувства и похоронив их под слоем льда, превратившись в блеклую копию самого себя. Рухнув на кровать, Мин достает из кармана ярко-желтую зажигалку и, щелкнув ей, останавливает свой взгляд на пламени. Сквозняк, который был вечным гостем в его квартире, сначала увлекает маленький огонек в танец, а потом и вовсе задувает его бесследно. Юнги снова щелкает, и снова огонек угасает. Безумно хочется курить, наконец сделать пару глубоких затяжек, чтобы ощутить горечь во рту, вдохнуть едкий, отравляющий дым. Но он обещал ему, он должен сдержать свое обещание. Отбросив зажигалку, Юнги закидывает ноги на кровать и, подобрав их под себя, прикрывает глаза в надежде, что тяжелый рабочий день столкнет его в объятья сна, а сегодняшний вечер наконец закончится. Но стоит лишь опуститься во тьму, как мысли, будто голодные звери, срываются с цепи, накидываются на уже и так измученный разум, заставляя съеживаться и невольно пытаться сделаться настолько маленьким, что можно было бы спрятаться от убивающих мыслей и воспоминаний. Попытки уснуть Юнги бросает даже быстрее обычного и на ощупь пробирается в свой кабинет. В место, в котором не протолкнуться из-за коробок и шкафов с книгами, справочниками и другой научной литературой. Достав аптечку, Мин выуживает оттуда пачку снотворного и, взяв в ладонь таблетку, запрокидывает голову, глотая заветную пилюлю. Юнги привычно морщится от горечи, к которой никак не может привыкнуть. Конечно, он знает, что это вредно и, что рано или поздно его здоровье пошатнет это ежедневное злоупотребление таким сильным снотворным, но ему плевать, абсолютно и бесповоротно. Юнги уже давно решил, что жизнь для него с того самого дня превратилась в однообразную карусель, которую он сам не прервет, но будет совсем не против, чтобы она остановилась самостоятельно. Постояв у окна, Юнги встряхивает головой, пытаясь отогнать уже размытых препаратом призраков прошлого. И вот наконец омега ощущает, как измотанное тело начинает наливаться свинцом, а разум накрывает туман. Шаг за шагом он идет к такой желанной сейчас кровати, скидывая по пути тесную и неудобную одежду, и, упав на нее, мигом проваливается в сон.