Ты не разучился жить!

      За окном размытыми ниточками проносятся освещенные окна домов и уличные фонари, раздражая боковое зрение неприятным тошнотворным мельтешением. Юнги то и дело сжимает руль, не находя другого способа, как выпустить неимоверную злость, которая закипает в горле. Злость на самого себя.        «Омега должен быть слабым и нежным»,— буквально каждый знает эту истину с малых лет, знает её и Мин. И с самого детства Юнги терпеть её не может. Он ненавидит свою слабость, он ненавидит снисхождение, с которым сталкивался каждый раз, когда падал под тяжестью всего, что сам на себя возлагал, когда разбивал колени в кровь о собственные разбитые ожидания. А ожидал он от себя многого: всегда больше, лучше, быстрее. Только вперед, не останавливаясь, делая всё и лучше всех, идеально, назло всем, чтобы доказать свое право на место в этом мире. Заслужить принятие себя. Юнги никогда не думал об этом, но, может быть, он так и захлебнулся бы в том море ненависти, с которым просыпался каждое утро в своей груди, если бы не Хосок, который остановил, дал вдохнуть полной грудью просто так, без доказательств.       А потом он ушел. Вот так просто и неожиданно. Исчез, оставив одного с потоком непомерного раздирающего горя, смешанного в диком коктейле с адской болью. Хосок исчез, несмотря на все обещания. И нет, Юнги понимал, что альфа ни в чем не виноват, и, что закрыться, отказаться от остатков своей агонизирующей личности, утопив её в холодном цинизме — единственный правильный выход, но Юнги всё равно чувствовал себя преданным, хотя и не признавался себе в этом, ведь тогда надо было бы посмотреть тому загнанному четырнадцатилетнему мальчишке в глаза и признать, что Мин его подвел и не стал сильнее.       И сейчас, спустя столько лет пустоты, болезненного ничего, Юнги снова вспомнил, какого это — чувствовать, как слабость и трусость превращаются в орудие самобичевания.       — Откупиться жалкими бумажками, — Юнги фыркает, болезненно улыбаясь своему отражению в зеркале заднего вида, -Наивно полагать, что моя совесть не издохла.       Юнги останавливает машину у своего подъезда и выходит на морозный воздух, выдыхая тонкую струйку пара в ночь. По телу снова прокатывается волна дрожи, но Мин не торопится зайти в подъезд. Он поднимает голову и пробегает глазами по горящим окнам дома. Юнги часто представлял, как он будет жить с Хосоком. Мечтал об их совместной жизни, о том, как он вырвется, уедет далеко и будет наконец счастлив. И только в тот роковой момент, после той жестокой формальной фразы, сухой, как страницы истлевшей книги, Юнги явственно понял, что упускал те моменты тепла и счастья, моменты, в которых он мог по-настоящему жить. Юнги сгибается пополам, разражаясь смехом. Сейчас он наконец понял, открыл глаза на то, что он стал тем, кем так боялся стать, тем, кто только убегает и боится. Омегой, которым хотели его видеть: жалким и слабым. Запустив руку в волосы, Юнги вскидывает голову: «Мне уже не суждено жить, так почему не сделать хотя бы свое существование достойным». Одернув воротник пальто, Юнги заходит в подъезд. Сегодня он, спустя столько лет, признался себе, что его счастье точно не наступит.       Наверное, впервые за несколько лет омеге не снился его кошмар, зато сон, превратившийся в размазанную жвачку, никак не хотел кончатся. В горячке Юнги то и дело чудится красная макушка в толпе одинаковых людей, лица которых омега не может рассмотреть, как бы сильно не всматривался. Мин пробирается сквозь идущих, желая догнать движущегося против потока парня, но, чем ближе он подходит к нему, тем сложнее ему становится дышать из-за жара.        Проснувшись, Юнги насилу выбирается из спутавшейся простыни скомканного и одеяла и идет в свой кабинет. Покопавшись в аптечке, Юнги достает жаропонижающее, проглатывает таблетку и садится за новую статью для медицинского журнала. Утро наступает довольно быстро, и вот уже, оторвавшись от компьютера, Мин видит на часах 6 утра. Размяв затекшие мышцы, Юнги аккуратно встает и идет на кухню. Запихнув разогреваться предусмотрительно убранный вчера бульон в холодильник, Юнги заваривает себе кофе.       Мин прибывает на работу и чувствует, как впервые волнение накатывает на него, когда он входит во внутрь и вдыхает запах больницы. Вообще слишком много за такой срок этого «впервые», что не может не настораживать, но Юнги лишь отмахивается от этой мысли, сосредотачиваясь на главном.       Поздоровавшись с медбратом, Юнги краем глаза замечает знакомую голубую макушку, от чего у Мина спирает дыхание. Выдохнув сквозь зубы, Юнги идет к парню, сидящему в приемном покое. Посетитель сидит во вчерашней одежде с видом, который явственно дает понять, что вчера он явно никуда не уходил. Завидев Юнги, паренек неловко вскакивает, запинается о собственные ногу и падает обратно на стул, от чего мигом заливается краской.       Юнги жестом показывает, что вставать не нужно, и сам присаживается рядом.       — Ким Тэхен, если я правильно помню. Здравствуйте. Вы же знаете, что вы не должны были здесь находиться всю ночь, не стали меня слушать. Это может привести к крупным неприятностям для медбрата, который позволил вам остаться, — Юнги смотрит на Тэхёна, стараясь не вспоминать, как вчера он старательно пытался избежать его взгляда. Альфа тем временем весь сжимается и краснеет ещё больше.       — Я… я прошу прощения. Я знаю, что так нельзя… я не могу иначе…пожалуйста, это только моя вина, я уболтал медбрата… он очень добрый… я ещё раз прошу прощения., — Тэхен поднимает голову и вымученно улыбается уголками губ, от чего становится ещё более печальным.       — Доброта не оправдывает нарушение правил. Но если вы сейчас уйдете, пообещав, что вернетесь только, когда нормально поспите, то на первый раз ему сойдет это с рук, — Юнги встает и ожидающе смотрит на альфу.       Тэхен быстро кивает. Но тут же замирает и смотрит за спину Юнги. Мин разворачивается и встречается взглядом с Чонгуком, который также смотрит за спину своего начальника, а потом быстро удаляется.       — Я надеюсь, что вы сдержите слово, — бросает Мин через плечо и тоже уходит, оставив подвисшего Тэхена одного.       Юнги быстро просматривает отчеты ночной смены, убеждаясь, что всё было штатно, и выходит из кабинета, чтобы сделать плановый осмотр. Переходя из палаты в палату, Мин подходит к реанимации, от чего-то сердце начинает бешено колотиться. Перед глазами вдруг встает бледное, но такое живое лицо, окровавленная рубашка и кровоподтеки на запястьях. Выдохнув, Юнги сильнее сжимает планшет и входит внутрь.       Палата как обычно наполнена шумом различных аппаратов. Удостоверившись, что все показания стабильны, Юнги подходит к постели и понимает, что еле улавливает терпкий хвойный запах, от чего сам Мей кажется таким хрупким и полупрозрачным. Юнги невольно удивляется тому, насколько этот альфа был необычен внешне. Но, тем не менее, Мин не мог отделаться от мысли, что этот юноша гораздо сильнее большинства типичных альф. Может это ему просто казалось, а может такие мысли навеяли ему дорожки морщин, появившихся не от легкой жизни.       Юнги выходит из реанимации, стараясь перестать думать о парне и о том, что он вообще о нем думает. Главное сейчас было понять, почему пропадает аромат. Но, так как отчет об анализах ему никто ещё не предоставил, он не может не злиться от своей беспомощности.       Юнги идет по коридору, чтобы найти Чонгука, так как в кабинете его нет.       — Доктор Мин, здравствуйте, — Юнги окликает один из врачей.       — Добрый, доктор Хан, — Мин склоняется в поклоне, надеясь побыстрее отделаться от ненужной болтовни, но от Хана отделаться не так просто.       — Коллега, я слышал про вашего последнего пациента. Не примите за лесть, но это было гениально, на мой взгляд.       — Я просто сделал то, что умею, -Юнги пожимает плечами и нетерпеливо смотрит за спину собеседнику.       — Вы неважно выглядите, говорят, что вам вчера было плохо, — Хан прищуривается, даже не стараясь скрыть своего удовольствия от того, что владеет этим фактом. Юнги прекрасно знает, что Хан не переваривает его, ведь молодой омега буквально занял его место, придя сюда работать, поэтому уже немолодой доктор всякий раз надеялся подсидеть Мина. Он это прекрасно знал, но ему было откровенно всё равно. Не то, чтобы он верил в свою несменяемость, наоборот, Мин был убежден, что его заменит Чонгук, просто терять омеге было уже нечего.       — По больнице постоянно ходят слухи, но времени вникать в них у меня нет. Вы не знаете, где я могу найти доктора Чона?       Он шел в приемный покой, — морщась, отвечает доктор Хан.       Юнги быстро удаляется. Подобные разговоры всегда утомляли его, не более, но сейчас он не мог отделаться от мысли, что в больнице уже знают про его приступ, от чего очень хочется влепить себе затрещину.       — Я повторяю: вы не имеете права, — раздается металлический голос Чонгука. Юнги выходит из-за поворота и застает Чонгука, стоящего перед огромным альфой, который выше него где-то на голову.       — Доктор, угомонись, а. Правила нужны, чтобы их нарушать. Подвинься, — амбал, кладет руку на плечо Чонгуку, с явным намерением его отодвинуть. Но тот дергает плечом и пододвигается ближе.       — Я сказал: вы не имеете права. И я вас туда не пропущу, — Чонгук смотрит прямо в глаза хаму, который отходит на шаг с явно недобрыми намерениями. А дальше всё происходит очень медленно: замах, удар, Чонгук отшатывается. Юнги же, замеревший, как вкопанный, подрывается и бежит к Чонгуку, который, вытирает кровь с разбитой скулы и собирается броситься на обидчика.       — Прекратили сейчас же, — Юнги встает между Чоном и нападавшим, стараясь оттеснить взбешенного Чонгука, — покиньте больницу или я вызову полицию, — Мин запрокидывает голову, смотря прямо в глаза нападающему. — Прыткий омежка, мне такие нравятся, так и быть, уйду. Скажи ему спасибо, молокосос, — хам плюет под ноги и уходит.       Юнги разворачивается и встречается взглядом со взбешенным Чонгуком. Стараясь унять дрожь в голосе, Мин говорит: «Чонгук, у тебя кровь.»       Чонгук испуганно смотрит на Юнги: «Доктор Мин, вы чего?» — у последнего по лицу стекают дорожки слез.       — Что? — Мин касается своего лица и ощущает влагу на кончиках пальцев. — Неважно. Что он хотел?       — Он рвался к вашему вчерашнему пациенту. Доктор Мин, вам не стоило, я бы сам, — Чонгук снова проводит рукой по рассечённой скуле, ещё больше размазывая кровь. От вида алой жидкости Юнги начинает мутить, он так и не привык видеть акт насилия, даже спустя столько лет лицезрения его последствий.       — Доктор Мин, я звоню в полицию, — подает голос медбрат, который до этого испуганно вжимался в стену.       — Это бесполезно, я позвоню сам куда надо. — Здесь что-то не так, — говорит Юнги, возвращая себе хладнокровие.  — Чонгук, если бы я не влез, то это сделал бы ты, и всё закончилось бы хуже. Пошли, надо обработать твою скулу.       Пока Юнги накладывал швы, он снова и снова прокручивал всю сцену от начала и до конца, злясь на себя, что позволил этому случиться. А смотря на Чонгука, ему становилось ещё тяжелее, особенно сейчас, когда он так по-детски морщился, когда Мин обрабатывал рану.       — Ты очень смелый, Чон, — проговаривает Мин, убирая остатки пластыря. — И безрассудный.       — А разве вы не такой? — вскидывая голову, говорит Чонгук с серьезным выражением лица. Юнги разворачивается и опускает плечи. — Если бы только это было правдой. Чон, слушай, забудь о случившемся, не лезь, не стоит. Лучше запомни: Ким Тэхен, он сегодня ещё придет.       Выйдя в коридор, Юнги оставляет Чонгука наедине с недоумением, а сам лезет в телефон, чтобы найти имя «Ким Намджун».