Сквозь стену

Все трое на удивление молчали всю дорогу. Тошинори мучительно пытался сообразить, что и как объяснять Гран-Торино, Айзава прикидывал варианты разговора, пользуясь тем, что мальчик помалкивал, а Томура и сам устал пока с ними ссориться и сильно проголодался. Гран-Торино приехал быстро. Определенно не заставил себя ждать - тройка «виновников торжества», в которой Айзава затерялся совсем уж непонятным для себя, но очень удачным для других боком, только успела пообедать в столовой академии. Томура уплел все за обе щеки с такой скоростью, что Яги было подумал, что у мальчика есть и вторая причуда – скоростное поедание пищи. Самому же Тошинори кусок в горло не лез. Единственным спокойным человеком в их компании оставался Айзава, который хоть и нервничал, но виду не подавал, и на аппетите у него это никак не сказывалось. Закончив с обедом, трио вышло под теплые лучи поздне-весеннего солнца во двор. Это успокаивало, и Символ Мира даже почти успел расслабиться, как во двор вбежал... нет, влетел невысокий старичок в желтом плаще и тотчас же стал стремительно приближаться к сидящим на лавочке Тошинори, Айзаве и Томуре. Символ Мира инстинктивно подхватился, вскочил с лавки и выпрямился по струнке, Томура же скосил на него недоуменный взгляд. Внезапно выслуживающийся пред каким-то старым хрычом Герой номер один казался более занимательным зрелищем, чем сам старый хрыч. – Тошинори!!! – старикан дышал Символу Мира в пуп даже в его худощавой форме, а уж куда бы он утыкался лицом, если бы Герой номер один снова нарастил мускулы, Томура предпочитал не думать. Хотя думалось. И хихикалось из-за этого. – Я поздравляю тебя с пополнением в семье! – приземистый пожилой хрен с горы стиснул героя номер один так, что Шигараки уже всерьез подумал, что тот поломается. А затем внезапно расслабил объятья, воспарил вверх, выпуская под ботинками облака белого пара, и с разворота зарядил Тошинори по скуле кулаком. – Только когда, твою дивизию, ты успел обзавестись этой самой семьей?! Томура закрыл рот ладонью, едва сдерживая хохот. На такое прелестное зрелище он и рассчитывать не мог. Вид растерянного Всемогущего, пытающегося открыть рот и что-то объяснить, но постоянно прерываемого старым хреном, приносил просто непередаваемое наслаждение. Он все же тихо засмеялся, но Айзава все же услышал и скосил на него взгляд. В этот момент Шигараки выглядел обычным ребёнком, и эта мысль на мгновение даже отвлекла Айзаву от мыслей и тревоги, на секунду сбив сосредоточенность. – Это что за хрен? – все ещё хихикая, поинтересовался Томура даже дружелюбно. – Друг учительницы Всемогущего. Его наставник после её смерти, – лаконично отозвался про, ожидая вспышки агрессии при упоминании Наны, но мальчишка только широко по-детски улыбнулся. – Это смешно, – и откинулся на спинку лавки. Жизнь теперь определённо казалась более приятной. Все же не ему одному страдать и мучиться. Вот пусть и дядька Всемогуй огребает! Осознавать, что даже Символ Мира кого-то боится, было до крайности приятно. – Кто она?! Ну-ка рассказывай, кто она!!! – Гран-Торино абсолютно не смутило то, что от очередного его удара Тошинори отлетел на лавку и распластался по ней, ибо он по-хозяйски уселся подопечному на грудь и принялся трясти его за порядком растрепанную рубашку. – Кто твоя избранница, и когда она подарила тебе сына?! – по острой скуле пришлась новая смачная оплеуха. – И как, твою дивизию, ты умудрился скрывать все от прессы столько времени?! И ладно от прессы, – глаза старичка загорелись гневом чуть ли не всей Вселенной, – от меня!!! Айзава чуть поморщился, приняв более усидчивое положение на трясущейся лавке, но после продолжил наблюдать за парком с видом полной расслабленности, иногда переводя взгляд на Томуру, чтобы тот не слишком расслаблялся и не думал, что если один про так вальяжно-спокоен, а второй занят каким-то странным, но жутко смешным непотребством с каким-то стариканом на паровых тапках, ему удастся под шумок сбежать. Томура, впрочем, сбежать не пытался. Кажется, его увлекло действо, происходившее между Тошинори и Гран-Торино, это казалось ему забавным. И ему наверняка доставляло удовольствие смотреть, как даже герой номер один страдает от кого-то... не посильнее. Понапористее. Но удовольствие было не садистским или жестоким, иначе свой подзатыльник Томура бы получил еще когда только начал хихикать. Это было просто комедией абсурда перед его глазами, и потому это казалось смешным. Пожалуй, на такую реакцию и рассчитывают создатели тех фильмов, где героев много раз бьют по голове чем-то нелепым, но болезненным. – Ну же, признавайся, плут эдакий, кто она такая?! – продолжал орать Гран-Торино, не особо обращая внимание ни на проходящих мимо учеников, ни на сидящих рядом Айзаву с Томурой. Ученики предпочитали в это дело не вмешиваться никаким боком, хоть и посмотреть было отчасти любопытно. Но вовремя возникала мысль, что если этот бравый дедуган может так безнаказанно трепать взрослого дядьку, то и им при случае мало не покажется, потому ученики на всякий случай отошли на безопасное расстояние и вообще поспешили по своим делам. А Тошинори, уже конкретно задыхаясь от насевшего на него ментора, едва поднял руку и указал в сторону от себя, как раз на то место, где и сидели Сотриголова и мальчишка. – Там, – прохрипел он, закашлявшись, Гран-Торино на мгновение перестал его трясти, и тут-то, переведя взгляд, он их наконец заметил. Айзава счёл за лучшее насторожиться, опасаясь несколько излишне бурной реакции старика. Томура закрыл рот ладонью, чтобы не смеяться, но никак не выходило. – Здрасте, – всё же с трудом взял себя в руки и махнул рукой. Даже чуть расслабился после лицезрения такой прекрасной сцены и сел на лавку, закинув ногу на ногу. Даже если он носил нормальную одежду, в нём многое выдавало необычного ребёнка – сильно обкусанные губы, круги под глазами, но особенно – не по-детски хитрый, почти провокационный взгляд. Нет, он совсем немного злорадствовал, глядя на полузадушенного дядьку Всемогуя. – Я Томура. Ну прям охереть как рад знакомству. Меня тут ваш Символ Мира решил усыновить. Я тоже вообще вертел эту затею на хую, но когда Герои вообще спрашивали, прежде чем делать? Это проблема только Всемогуя или в принципе? Тут его настиг подзатыльник Айзавы и заткнул. Больше открывать рот Томура не решился, но обиженно насупился. Впрочем, даже настроение не испортилось особо. Впервые за эти несколько дней ему было весело, а не хотелось сдохнуть в ближайшей канаве в качестве альтернативы к тому, что предлагалось. – Возможно, вы сперва выслушаете Тошинори, а потом уже продолжите начатое? – тактично поинтересовался про у ненадолго впавшего в ступор Гран-Торино. Яги за это время успел хотя бы нормально подышать и немного прийти в себя, что, впрочем, не позволило ему найти нужные слова. Да ещё и Томура всё же что-то успел брякнуть. По лицу Гран-Торино в один момент промелькнуло столько выражений, что Айзава подумал: если бы он взялся разбирать отдельно каждое из них, то давно бы состарился и помер. Впрочем, такая реакция была неудивительна. Удивительным было то, что теперь удушению не подвергся сам Томура, а ведь Гран-Торино еще не остыл от всех тех чувств, что вызвала в нем такая новость о воспитаннике. У самого Гран-Торино возникло столько идей реагирования на такое в голове, что выбрать одну оказалось делом весьма затруднительным. Шкета, стоявшего перед ним, он понял с первого до последнего слова, говорил тот четко – с чувством, с тактом, с расстановкой. Поэтому-то престарелый герой так и обалдел. Детей он видывал всяких, в том числе и не очень воспитанных, да и совсем хамовитых. Но этот ребенок... Он выделялся. Он не был глупым, берущим только грубой силой. Он не был хамом-показушником, привлекающим к себе внимание. Он был... каким-то совсем не таким, как привычные дети, играющие во дворах в героев и злодеев и, конечно же, предпочитающие быть героями. У этого внутри сразу чувствовалось абсолютное и основательное, не взятое из ниоткуда, отвращение, брезгливость, откровенная ненависть, хоть он и выглядел спокойным. Было странно находиться рядом с таким ребенком, Гран-Торино откровенно чувствовал себя странно и поэтому хмурился. А еще, конечно, хотелось влепить мальчугану заслуженную пощечину, но, кажется, Айзава попросил сперва выслушать Тошинори? Да, пожалуй, было бы неплохо выслушать. И хоть сколько-нибудь понять, что вообще за хренотень здесь творится. – Тошинори! – командным голосом произнес старик, на это Символ Мира едва оторвал голову от спинки лавки, на которую изможденно откинулся. – А ну-ка поясни мне нормально, что за шашни вы тут затеяли! Мужчина попытался собрать разбегающиеся в разные стороны мысли и начать уже объясняться, втайне радуясь, что пожилой ментор все же немного остыл и дал возможность вклиниться в разговор. Поэтому прокашлялся и сказал негромко: – Все не совсем так, как кажется. Вернее, так, но не до конца. Так запуталось, и это достаточно сложно объяснить, но я попробую, – Айзава молча закрыл лицо рукой, а Томура отвернулся в сторону, надувая щёки как хомяк, чтобы опять не расхохотаться. Под взглядом начинающего снова выходить из себя Гран-Торино Тошинори все же смог выдавить из себя более связные фразы. – Этот мальчик – внук Шимуры-сенсей... – уже этой фразы оказалось достаточно, чтобы старик кинул поражённый взгляд на ребёнка и, снова нахмурившись, сказал: – С самого начала. И по порядку. Всемогущий выдохнул. Айзава молчал, Шигараки, на удивление, тоже. Значит, можно продолжить. – Я попросил своего коллегу разузнать про Киоши. В последней битве со... со Все за Одного... В общем, состоялся неприятный разговор, – выдавил из себя Яги. Он бы предпочел, чтобы мальчик не присутствовал, но выбирать не приходилось. – И я задумался... – Ух ты! – воскликнул мальчик, распахнув алые глаза в притворном изумлении. – Дядька Всемогуй задумался! Спешите видеть! Редкое явление! – Шигараки, – тихо и угрожающе бросил Айзава, на сей раз решив обойтись без рукоприкладства. Томура закатил глаза только, но продолжать не стал. Тошинори смотрел куда-то в сторону, в очередной раз чувствуя неловкость за поведение мальчишки, но ничего не поделаешь. – Я задумался, что... должен проверить. Должен удостовериться, что с ним все в порядке. Но оказалось, что Киоши и его жена умерли несколько лет назад по вине мафии, а их сын остался сиротой. Томура склонил голову набок, чуть отодвинулся на лавке от Айзавы, впрочем, не собираясь никуда убегать. – А то, что когда в доме появились герои, они не стали разбираться и просто напали на всех, увидев пистолет в руке отца, ты знаешь? – спокойным безэмоциональным голосом поинтересовался мальчик и увернулся от попытавшегося его схватить Айзавы, с удивительной ловкостью оказался на лавке и кувыркнулся назад, чтобы его стукнуть оказалось проблематично. Но убегать он не пытался. Просто не хотел, чтобы ему мешали говорить. – Чо, дядька Айзава, ты пожалел его? Зря. Лучше бы всю правду рассказал. А ещё у меня там сестра младшая была. Ей прилетело отдачей от квирка героя – камнем прямо в висок. Пробило насквозь. Мозги на полу, крови немерено. Ей было три, Все-мо-гу-щий... ммм... Бинты Айзавы плотно обмотали мальчишку. Ещё и рот закрыли. Про мысленно руганулся на себя, что сильно сосредоточился на возможной реакции Гран-Торино и на мгновение упустил из виду мальца. С другой стороны, мальчишка все равно бы поднял эту тему рано или поздно. Тошинори замер на месте и забыл как дышать. Мир вообще остановился, замер в стазисе. Время отказывалось идти, и только поняв, что начинает задыхаться, мужчина со свистом выпустил воздух. Все, что говорил этот мальчишка, не укладывалось в его мировоззрение, но теперь – контрольный выстрел. Просто невозможно. Так не могло быть. – Айзава, – до предела серьезным и командным тоном произнес Гран-Торино, – открой-ка ему рот. Пусть говорит. Сотриголова с сомнением посмотрел на связанного оружием захвата пацана, затем – на Тошинори. На последнем просто не было лица. Он смотрел в одну точку с открытым ртом, казалось, мир вокруг него замер, он был где-то глубоко в себе, в своих мыслях, не мог оттуда вынырнуть, чтобы вернуться к обстоятельному обсуждению нарисовавшейся проблемы. Пожалуй, ему хотелось теперь сбежать от этого всего, все обдумать в одиночку. Но Гран-Торино явно настаивал. Так что лучше подчиниться. Когда Томуре развязали рот, он еще какое-то время сверлил ненавидящим взглядом то Тошинори, то старикана, что стоял неподалеку от него, то Айзаву, который, несмотря на то, что все же дал ему свободу слова, конечности освобождать ему никак не собирался. Но что говорить, не знал. Просто слова куда-то улетучились. Он по-прежнему был зол, по-прежнему ненавидел, и по-прежнему болело где-то внутри от воспоминаний, давило, стискивало и резко разрывало на ошметки. Но слов не было. Они находились у него тогда, когда нужно было позлить Всемогуя, когда нужно было выбить почву у него из-под ног, а сейчас почва вроде как уже выбита, и дают возможность издеваться и дальше, только почему-то не идет издевательство, нет нужной реакции. Он может добить, может опустить дядьку Всемогуя до самого дна. Но... какой интерес это делать, когда разрешают? – Так что? – отозвался пожилой герой, бросив на мальчишку кажущийся пренебрежительным, но при этом сочащийся вниманием взгляд. – Что дальше-то было? Томура хмуро посмотрел в сторону, потом себе под ноги и все же решил продолжить, раз уж ждут. Куда от них деваться? Было бы куда – давно бы делся. – Двое сбежало, мою семью и наших соседей-друзей тоже убили. Не увидел, кто виноват конкретно. Может, мафия, может, тоже прилетело отдачей. Уж извините, мелкий и тупой был. Все надеялся, что это ошибка, или розыгрыш, или сон сраный. Но хуй там плавал. А там полиция приехала, меня в приют забрали, – продолжил нехотя мальчик, теперь начиная более внимательно подбирать слова, чтобы не казалось, будто он давит на жалость или ещё что могут подумать эти долбанутые идиоты-герои. – Вроде как написали, что во всем Злодеи виноваты, прочая херня... Что ещё бывает в таких случаях? По крайней мере, я потом видел этого героя по телеку. Нихера ему не сделали. Лыбился на камеру, как это обычно у вас бывает. А через две недели я из приюта сбежал. Всем взрослым похуй в любом случае. Там таких как я, никому не нужных и долбанутых и злых, двести штук. И каждый желает отыграться на слабых. Злодейский квирк то, злодейский квирк сё. Не нравишься – начинают выбивать под себя. Взрослые все хлопают глазами и говорят «Ах, бедняжка!», а во взгляде нихера, кроме равнодушия. А если уж ещё квирк твой недостаточно правильный, так вообще затравить могут. Я сам видел такое. Везде одинаковое. Ничего не меняется. На улице лучше и честнее, пусть и сдохнуть можно. Правило одно: либо ты, либо тебя. Ненавижу мир этот долбаный и ваше геройское лицемерие, – он скривился, и детское лицо разрезала совсем не детская усмешка. – Все равно найдет дядька Всемогуй подходящего ученичка, такого же тупого и целеустремленного, как он сам, и я стану не нужен. Как мой отец вашей охуенной Шимуре, на которую вы молитесь. Только я вот не ваша драгоценная героиня, а уличный злодейский выблядок, или как называют таких, как я, за глаза? Не интересовался, но, может, услышу от кого из ваших. Мешал и мешать буду. Не жалею я о том, что делал. И о тех, кого убивал, тоже не думаю, от кошмаров не мучаюсь. Заслужили. Каждый сам за себя. Я не собираюсь вас любить тупо потому, что вы охуенные герои. И вообще, знаете, нет для меня места в вашем идеальном мире. Просил же меня убить... ведь это ваша работа, но вы какой-то херью решили пострадать, помочь мне... Совсем дебилы, в самом деле. И отпусти уже, блядь. Никуда я не денусь. Будто вы мне выбор оставили... – бинты ослабли, и мальчик шлёпнулся на лавку обратно рядом с Айзавой. – Уверен, что кто-то из вас точно подумал: «Лучше бы он со своими родителями сдох и не доставлял проблем». А я и так уже думал об этом, но жить хочу. По своим правилам, а не навязанным фальшивкам. Так что, знаете, нахуй пошли. Тошнит меня от вас всех... Слова закончились. Он, похоже, и так сказал слишком много. Сейчас ещё решат, что он тут ноет и жалуется, но...не все ли равно? Накатила какая-то тупая усталость напополам с равнодушием. Не хотел он ни задевать никого, ни убегать. По крайней мере, пока. Просто спокойно посидеть в тишине. Потом силы точно будут. А сейчас осталась только пустота, густая, вязкая, липкая, как после смерти родителей, окутывающая все тело, словно поглощая его. Он поставил локти на колени, закрыл лицо руками и так замер, не желая ни слушать их, ни видеть. Как они его достали... все до единого. Может, удастся хотя бы тупо одному в комнате посидеть? Или на это тоже права нет, и даже в туалет под конвоем ходить? Почему нельзя его просто оставить в покое? Может, действительно... проще было там сдохнуть. Раньше. – Я один хочу побыть. В комнате. Хоть решетки туда ставьте или цементом заделывайте окно. Мне похер. Просто оставьте меня одного, – хрипло сказал вдруг, пока взрослые ещё молчали. Не хотелось присутствовать при разговоре, слушать проповеди, жалость, уверения, что мир совсем другой, а он ошибается, или тупые обсуждения. В его ровном, абсолютно без выражения, голосе отдаленно угадывался вопрос: «Мои желания хоть что-то для вас значат, или просто лжёте?» – Ладно, хуй с ним. По-жа-луй-ста. Гран-Торино слушал рассказ шкета внимательно, не пропуская ни единого слова, но и не вставляя ничего своего. Просто слушал. Иногда кивал, но молчал. Всемогущий слушал проникновенно и внимательно. С жалостью, продолжая выпадать из реальности от услышанного, но заставлял себя слушать. То, что говорил этот ребенок, не могло в его понимании быть правдой, но оно было. Мальчик не мог это выдумать все просто для того, чтобы позлить героев, просто не мог. Хотя, конечно, было бы легче, если бы это и правда оказалось выдумкой. Было бы проще вернуться в то осознание мира, который он обладал до встречи с этим мальчишкой, это осознание было чем-то... устраивающим его, наверное? От этой мысли стало стыдно. И противно самому от себя. От своего желания сбежать от реальности, которую абсолютно точно описывал ребенок, не раз глядя ему в глаза. От реальности, символом которой он стал, только такой ли мир он хотел построить? Он хотел, чтобы люди, зная, что он есть, чувствовали себя в безопасности, он хотел стать символом героизма как явления в обществе, как оплота для любого гражданина. А получается, стал символом того, что убило, пусть и нечаянно, маленькую девочку, которая и не доросла-то до того, чтобы быть в чем-то виноватой, не успела. Такого ли мира он хотел? Герои сияют белозубыми улыбками со всех плакатов, словно готовы прямо с них сорваться спасать планету без единого колебания. А сколько таких нечаянных убийств кроется за их улыбками? Он когда-нибудь вообще об этом задумывался? Всемогущий присел на лавку, тяжело вдыхая и шумно выдыхая, пальцами он зарылся в опущенные длинные пряди, обрамляющие осунувшееся лицо. Думать обо всем этом не хотелось, но получалось превосходно – настырные мысли так и лезли, словно пчелы в улей, и жужжали, жужжали, жужжали в голове, не давая покоя. И он прекрасно понимал, что это было нужно. Не только чтобы понять, в чем он все эти годы так ужасно ошибался. А прежде всего чтобы понять, как сделать жизнь Томуры лучше. Со своими ошибками он как-нибудь разберется сам, не втягивая в это мальчишку. Гран-Торино, дослушав ребенка, некоторое время молчал, а затем медленно, чуть прикрыв веки, кивнул. – Айзава, – снова приказным тоном обратился он к Сотриголове. – Уведи его в его комнату. Черноволосый про повиновался. Тому, что он ведет мелкого в общежитие, а не присутствует при дальнейшем разговоре Тошинори и Гран-Торино, он был даже рад. Ему, пожалуй, хотелось слушать разборки Всемогущего с его наставником ничуть не больше, чем Томуре. Но если Томура мог открыто заявить о своем нежелании, то Айзаве это по этическим причинам было запрещено. В конце концов, он сам в это ввязался и оставить Всемогущего один на один с его проблемой не имеет права. Не по-дружески это будет. И не по-геройски, если уж на то пошло, тоже. Когда Сотриголова, молча взяв за руку не сопротивляющегося Томуру, направился в сторону общежитий, Гран-Торино, хмыкнув, раздосадованно покачал головой. – Вот говорил же, я, что из этой идеи ничего хорошего не выйдет... – проворчал он глухо и расстроенно. – При всем уважении, – Всемогущий собрался с силами, взял себя в руки и сменил выражение лица на твердо-решительное, – я не отступлюсь от своей идеи воспитать... – Да я не о твоей идее, дубина! – хук справа от Гран-Торино отправил Тошинори обратно присесть на лавку. – Эта мысль Наны о том, чтобы отдать Киоши в приемную семью... Я так и знал, что ничем хорошим это не закончится! Уже почти привычно поздоровавшись с твёрдым деревом спинки, мужчина даже не поморщился. Несколько секунд помолчал, пытаясь сдержать вертящийся на языке вопрос, а после мысленно махнул рукой. – Тогда почему вы не стали... спорить с ней? Или не проверили раньше? – он на мгновение замолчал, но, не ожидая ответа, снова заговорил: – В битве тот человек снова... говорил такие вещи. Мерзкие вещи, – голова буквально трещала от переизбытка информации. Теперь он видел намёки в словах того человека, намёки на несовершенство мира, но отмахивался от них, считая, что тот лишь сбивает его с толку, льёт в уши сладкую ложь подобную яду. Но теперь... теперь Яги сомневался, и от самой мысли о том, что тот ублюдок, тот убийца мог хоть в чем-то, хоть в самой крошечной малости, оказаться прав, становилось дурно и кружилась голова. – Как думаете, он знал все? Про... про Учительницу и про Томуру?