Стук сердца в холодную ночь

Мэтт не знал, сколько ещё нужно пролить крови, чтобы этот город смог спать спокойно, чтобы бешеный стук его дикого, жаждущего сердца стал ровным и мерным и не тревожил своего Дьявола-хранителя. Наступит ли время, когда руки перестанут дрожать от боли, а тело навсегда покинут гематомы и ссадины, соседствующие с бессчетным количеством шрамов? Шрамы. Эти белёсые перламутровые нити — без них Мэтт, наверное, ни за что не узнал бы себя. Шрамы и боль — верные спутники, бессменные компаньоны, ревностные защитники от всякого вздора, вроде счастья, покоя или любви. Каждую секунду они неустанно напоминали Мэтту о его истинном лице, о злой природе заточённой внутри необузданной силы. Отправив за решётку Фиска, Мэтт не решил разом все проблемы Нью-Йорка, не сделал Адскую кухню безопасной: из-за громких арестов и пересмотров десятков дел банды и кланы на улицах всполошились в борьбе за власть, надеясь урвать самый большой кусок пирога, выжать из ситуации максимум. Безумные дни, наполненные истошными воплями, приправленные гарниром из пуль, напомнили Мёрдоку о том, кто он и зачем натянул маску. Каждую проклятую ночь он тихо истекал кровью в глухих стенах своей беспризорной квартиры, утопая во тьме, увязая в кошмарах, захлёбываясь одиночеством. Каждая ночь — маленькая смерть, сменяющаяся поутру воскрешением. Дурная бесконечность, ставшая рутиной. Очередная ночь, наполненная хрустом переломанных костей, звоном разбитых челюстей и привкусом железа во рту, приняла в удушающие объятия своего любимого сына, позволив ему как следует напоить своих ненасытных демонов. С трудом преодолевая ноющую боль в порезанном боку, Мэтт не спеша спускался с чердака, громко стуча берцовыми ботинками по деревянным ступеням, звук которых вторил ударам почти успокоившегося сердца. Тень полубезумной улыбки, не скрывающей душевные раны, всё ещё заставляла губы нервозно подёргиваться. Всё, что мог видеть Мэтт — похожие на дикарей огненные всполохи, что перемежались с тьмой, бурлили и превращали пространство в кипящую лаву. Дойдя до дивана, он обессилено рухнул на него и, жадно глотая воздух, вперил взор в потолок. Мучительный стон разрезал тишину, отразился от кирпичных стен и разлился тянущимся звонким эхом. «Нельзя отрубаться, — приказал себе Мёрдок, — нужно обработать и зашить рану». Потребовалось немало усилий, чтобы вновь подняться и отыскать аптечку. «Твою мать, — выругался Мэтт, открыв крышку, — опять бинты кончились». Стянув джемпер, прилипший из-за крови и пота к телу, он аккуратно промыл рану, сделал из стоявшей рядом бутылки виски глоток и на ощупь наложил швы. «Отвратительно, — заключил он, делая последний стежок, — у Мэгги бы вышло лучше». Мысль о матери, непозволительно ворвавшаяся в разум, усилила ощущения одиночества и покинутости. Устало сомкнув веки, Мэтт глубоко вздохнул и с силой впился пальцами в колени: «Я даже сам себе причиняю одни страдания, неужели моё тело было создано лишь для того, чтобы ощущать только боль и муки?» Дрожа от холода, он лежал на кровати крестом, раскинув руки, и сражался с барабанившим по окнам и подоконнику дождём за возможность провалиться в сон, когда в гостиной раздались шаги. Мэтт встрепенулся, подскочил на кровати, но уже через мгновение замер, успокоившись: «Карен?» — не веря, он чуть склонил голову, чтобы внимательнее сконцентрироваться на сердцебиении и, убедившись, вышел ей навстречу. — Я разбудила тебя, прости. — Карен вздрогнула от испуга. — Извини, что вот так врываюсь, ты не отвечал на звонки, а у меня остались твои ключи… — Нет, ничего, — заверил Мэтт и вдруг смутился. — Мы с Фогги волнуемся, — робкий негромкий голос, — просто хотела убедиться, что ты живой! — неловкий, сдавленный смешок. — В общем и целом, — слабо улыбнулся в ответ. Нервно сглотнув застрявший в горле ком, Карен перевела взгляд на свежую наспех зашитую рану в боку и нахмурилась. — Бинт был бы кстати, — деловито произнесла она, а затем медленно приблизилась к Мэтту и очертила дрожащими горячими пальцами края раны. — Моя аптечка переживает дефицит и глубокий кризис, — вымученно отшутился он, надеясь подавить дрожь и трепет, но кожа уже покрылась предательскими мурашками. Карен подняла голову и стала вглядываться в лицо Мэтта, усеянное порезами, синяками и ссадинами, проклиная его про себя и жалея. Она сама была готова вывернуть его наизнанку, чтобы дать почувствовать те же страдания, которые испытывала каждый раз, когда он не брал трубку или спешно убегал из офиса «Нельсон, Мёрдок и Пейдж» посреди рабочего дня, пусть и не скрывая цель своего ухода. Хотела вывернуть его наизнанку и целовать изнутри — абсолютно безумная, но зудящая в подкорке мысль. Карен видела его истерзанное битвами тело, ужасаясь и одновременно восхищаясь силой практически совершенной оболочки настоящего воина. — Что ж, — отступила на пару шагов, — раз ты здесь и живой, то не буду тебя беспокоить. Доброй ночи, Мэтт. — Останься, Карен, — негромко произнёс он и сжал в ладони её кисть, — прошу тебя. Она молчала, но Мэтт услышал сбившееся дыхание, которое заглушили отчаянные участившиеся удары сердца, ощутил, как загорелась её кожа. Его собственное сердце тоже прибавило пару ударов, и это испугало Мёрдока. — Тебе налить? — спросил он и боязливо отпустил её руку. Карен открыла рот, чтобы согласиться, но так и не ответила. «Господи, как глупо притворяться и оттягивать неизбежное, отрицать очевидное», — подумала она и усмехнулась. — Нет, не хочу. — Помотала головой. — Неужели ты за этим просил меня остаться? Осмелев, Карен подошла к Мэтту так близко, что почувствовала на коже его встревоженное дыхание. Прижала ладонь к его груди — прямо посередине, там, где билось сердце — и, закрыв глаза, с упоением ловила каждый удар. Облизнув нижнюю губу, она от переживаний прикусила её и, взволнованная неожиданной резкой болью и привкусом крови, отняла руку от груди Мэтта, ловко расстегнула ширинку на штанах и сжала его член. Сдавленный стон. Покачнувшись, он подался вперёд и сгрёб Карен в охапку, крепко прижав к себе и зарывшись лицом в надушенные волосы. Дождь барабанил уже не за окном, а в его голове, сливаясь со сладостным набирающим темп движением её руки. Карен обхватила его стан другой рукой и припала пылающими влажными губами к виску ищущим ласково-небрежным поцелуем. Она была настойчива и чересчур старательна, да так, что Мэтту пришлось немного убавить её натиск: — Притормози, Карен, а то кончу прямо сейчас, — чуть не жалобно прошептал он ей и снисходительно улыбнулся, — ты ведь знаешь, как обострены все мои чувства. Он нехотя отвёл её руку за спину, крепко поцеловал в губы и, по-отечески нежно прижав к себе, стал ласкать промеж ног. Он слышал, как её кровь бешеным потоком устремилась вниз живота, как, увлажняясь, пульсировала внутри разгорячённая плоть. Тьма, поглотившая всё вокруг и его самого, медленно расступалась, а одиночество плавилось, словно воск. Холод сменился адским жерлом — в чертоге Дьявола кипела жизнь, била раскалённым ключом. Падший ангел тихонько постанывал ему на ухо, и стоны эти, смешиваясь с остальными звуками, рождали великолепную лишавшую рассудка симфонию. Перебравшись на диван, они в конце концов слились воедино и завершили свой испепеляющий акт. В окна бил рассвет. — Никогда не оставляй меня, Карен, — хриплый шёпот Мэтта разбудил успевшую задремать на нём Карен, — иначе сгину. Она приподнялась, внимательно посмотрела в его усталые, но горящие глаза, устремлённые сквозь пространство, и вкрадчиво прошептала: — Обещаю, Мэтт.