Prima Zinnwaldite

      Её жених, столь уважаемый человек среди парламента, 46-ой министр внутренних дел, герцог Мунаката Рэйши всегда был осторожен. Не потому что он чего-то боялся — Авашима Сери никогда не видела на его лице и намёка на ужас перед чем-то — таковы были принципы его работы. А все принципы политики принципиально беспринципны.       Поэтому он, как и всегда, начал издалека.       — Что Вы слышали о Фушими Сарухико?       — Совсем ничего, кроме того, что вы рассматриваете его на должность исполнителя «операций» и организатора конкретных мероприятий, Ваша Светлость.       — А о однофамильных родственниках нашего многоуважаемого французского гостя?       — Его кровный отец и мать, Фушими Ники и Фушими Киса обладают состоянием свыше двадцати миллионов франков. Фамильный бизнес связан с весьма плодотворной областью продвижения военной деятельности и общетехнического прогресса. Члены семьи имеют определённое влияние в обществе.       — Это только общеизвестные поверхностные изречения, — Рэйши сдвинул монокль с переносицы. Когда трясущаяся карета, в которой они сидели, проехала мимо очередного фонаря, по стрелку проскользнул блик. — Но можете ли Вы мне сказать, где были деньги в филигранной Франции между 1791 и 1795 годами?       В салоне было тусклое освещение. Наверняка, если бы Сери не составила ему компанию, то Рэйши непременно бы взялся за изучение тех бумаг, что ему предоставил отдел по недельной отчётности.       Конечно, ни что не мешало ему заняться этим и сейчас. Но, видимо, то, что Мунаката собирался рассказать с глазу на глаз, было более важным и одновременно продолжало деловой характер их встречи.       — Вероятно, они продолжали существовать, но были спрятаны, Ваша Светлость, — Авашиме за время пребывания в Париже довелось узнать многое об истории прошедших периодов. Точнее в этом и состоял весь смысл её полугодовой поездки. И всё же, прагматичный тон её фактического покровителя пробуждал в ней любопытство.       — Вы правы. Они были спрятаны так же, как это было в Германии и Австрии в общий период страха: богачи внезапно прикинулись мёртвыми и, надев поношенное платье, жаловались на свою бедность, ибо тот, кто в эпоху Робеспьера окружал себя малейшей роскошью, даже тот, кто лишь приближался к ней, слыл за mauvais riche*, считался подозрительным. Прослыть опасным было опасно, — Мунаката немного наклонился вперёд и Сери удалось заметить в его взгляде, помимо хладности, ещё и лёгкую утомлённость. Он, как и всегда, мог не спать целыми сутками, прерываясь лишь в короткой дремоте. — Теперь опять силён только тот, кто богат. И к счастью, как всегда в дни хаоса, наступает великолепное время для приобретения денег. Состояния переходят из рук в руки; имения продаются, на этом зарабатывают. Собственность эмигрантов продается с аукциона: на этом зарабатывают. Состояние осужденных конфискуется: на этом зарабатывают. Курс ассигнаций падает со дня на день, дикая лихорадка инфляции потрясает страну: на этом зарабатывают.       — На всем можно заработать, имея проворные наглые руки и связи в правительственных кругах, Ваша Светлость.       — При других обстоятельствах, герцогиня Авашима, Ваши слова могли бы прозвучать более провокационно, — мужчина без улыбки облокотился о мягкий выступ сидения, разрывая близкий контакт. — Но самый лучший, ни с чем не сравнимый источник доходов – война. Уже в 1791 году несколько человек мгновенно сообразили, что из войны, пожирающей людей и разрушающей ценности, тоже можно извлечь выгоду, но тогда Робеспьер и Сен-Жюст, неподкупные, безжалостно хватали за горло всех accapareurs**. Теперь, когда эти катоны убраны и гильотина ржавеет в сарае, спекулянты и поставщики для армии чуют, что наступили золотые деньки. Теперь можно спокойно поставлять за хорошие деньги негодные сапоги, плотно набивать карманы авансами и реквизициями. Разумеется, при условии, что будут заказы на поставки.       — Поэтому в такого рода делах всегда нужен подходящий посредник.       Министр внутренних дел растянул рот в той самой горделиво-тёплой улыбке, какой всегда награждал свою помощницу, когда она начинала следить за ходом его мыслей. Не многие могли понять позицию этого человека. Также, как и те люди, которые не хотели признавать его превосходство по умственному гению.       В привычку Мунакаты никогда не входило показывать свой подлинный настрой. Поэтому такие моменты, когда они вдвоём могли остаться наедине, ценились вдвое больше.       — Посредник, обладающий достаточным влиянием и в то же время сговорчивый помощник, могущий пропустить спекулянтов с заднего хода к заветным кормушкам, которые война и государство наполняют имуществом, — добавил он, вглядываясь в глаза Сери. — Для таких грязных дел дед Фушими Сарухико — предок нашего нового исполнителя «операций» — и отец Фушими Ники был идеальной фигурой. Нищета основательно, дочиста соскребла республиканскую совесть всей семьи. Он легко расстался со своей былой ненавистью к богатству, и теперь его, полуголодного, можно задёшево купить. Но в тоже время он имеет превосходные связи, ведь он вхож, как шпион, в переднюю Барраса, президента Директории. Таким образом, радикальный коммунист, желавший во что бы то ни стало заставить всех печь «хлеб равенства», стремительно становится ближайшим поверенным банкиров республики, исполняя за хорошие проценты все их пожелания и устраивая их дела.       Сери склонила голову в знак согласия — это далось ей с некоторым усердием, ведь уложенная ещё с прошлого рассвета причёска составляла по модистскому обычаю конструкцию необычайно сложную. Она почувствовала, как выбившиеся пряди зацепились за что-то и с силой движущейся кареты потянули голову назад.       — Например, спекулянты Энгерло, одному из самых наглых и бессовестных дельцов республики, грозило обвинение: он слишком нагло спекулировал и, снабжая армию, с чрезмерной заботливостью снабжал свои карманы. Теперь ему предстоял процесс, который стоил не только денег, но и жизни. Как поступают в таких случаях?       Не отрывая взгляда от своего компаньона, она ловким движением рук убрала растрепавшиеся волосы. Ей по большей вероятности стоило посетить свою квартирку и сменить туалет. Однако, увлёкшись приглашением этого мужчины, она променяла всякое удобство на содержательную речь.       И Авашима нисколько не жалела себя. Ведь то, что привык произносить праведным языком Мунаката Рэйши, было не просто так. Герцог всегда был осторожен. И он подобострастно хотел того, чтобы его будущая супруга также взяла это за привычку.       Распространяя между ними такую «щекотливую» информацию, он желал вручить в её нежные руки оружие столь предприимчивого характера, что оно могло если не обезопасить себя от нового сотрудника и получить вожжи на свою сторону, то, во всяком случае, дать понятие о том, с чем придётся столкнуться в случае предательства.       — Обращаются к человеку, имеющему связи в высших сферах, который может оказать политическое или личное влияние и способен направить неприятное дело в нужную сторону.       Рэйши удовлетворённо кивнул, приподнимая кусочек тюля, скрывающего окно кареты. Он стрельнул расчётливым взглядом по движущимся улицам за стеклом, узнавая хорошо запечатлевшиеся в голове места.       — Обращаются к Фушими, осведомителю Баррраса, который тотчас же стремглав бежит к Всемогущему. И действительно, всякое нечистоплотное дело оказывается тихо и безболезненно замятым. В благодарность за услугу Энгерло не забывает нашего знакомого при поставках для армии и при биржевых сделках. Ведь l'appetit vient en mangeant***, — мужчина бессовестно улыбнулся, само собой делая намёк на то, что первый завтрак им придётся провести за общим столом.       Конечно же, в этом не было ни малейшей капли нежности и чего-то похожего на неестественную философскую систему, представленную в сентиментальных романах. Никто из них не обладал таким грехом. Ведь в их работе, в их общем деле это просто вырывали с корнем.       Это не обижало герцогиню Авашиму и не вызывало радостного всплеска души. Это даже не удивляло ни её, ни её семью в период не слишком продолжительных и не слишком коротких ухаживаний. Ведь такое сложное понятие, как «любовь» предпочитали оставлять писателям, поэтам и моралистам.       Её, будучи достойной своего чинного положения, должно волновать только то, как заслужить восхищение окружающих. Как разнообразить свою жизнь? Как лучше всего распорядиться своим временем, силами и средствами, дабы принести наибольшую пользу?       Если кто-то болен, то она должна тотчас посетить его комнату и окружить его атмосферой заботы, обратив внимание на такие мелочи, о которых, возможно, позабыла усталая сиделка. Если кто-то собирается в поездку, она должна распорядиться о раннем завтраке или же приготовить сама, не тревожа служанку, работавшую допоздна.       Не забыла ли она оказать кому-то из домашних любезность, не обидела ли их? Если так, то тем же утром она должна сердечно поприветствовать их и показать им со всей деликатностью, как она раскаивается в своем проступке…       Если же ничто особенное не привлечёт её внимание, то герцогиня Авашима Сери всё равно встретит своих близких с осознанием того, что, будучи наименее занятым членом семьи, она готова посвятить себя общему благу, вовлекая их в дружелюбную беседу, подстраиваясь под главенствующие чувства и пытаясь развеселить всех тех, кто находится в печали.       Возможно, что именно из-за этих побуждений, забитых в голову через книгу советов «От идеала до порока» и взыскательного надзора, она когда-то согласилась стать не только будущей женой герцога Мунакаты Рэйши, но и главой его шпионской сети, расползшейся паутиной по всей Англии.       — В 1797 году Фушими обнаруживает, что деньги пахнут гораздо лучше, чем кровью пролитая в 1793-м, и, пользуясь своими новоприобретёнными связями в финансовом мире и продажном правительстве, основывает компанию для поставок в армию Шерера, — продолжил мужчина после некоторой немой паузы. — Солдаты бравого генерала получат скверные сапоги и будут мёрзнуть в тонких шинелях, они будут побеждены на полях Италии, но гораздо важнее то, что компания Фушими-Энгерло, вероятно и сам Баррас, получат солидную прибыль.       Карета остановилась настолько складно, что их остановку выдало только прекратившееся цоканье копыт. Не побоявшись того, что кучер может услышать эту краткую историю, новый министр внутренних дел снизил голос, намерившись закончить то, что он начал во время поездки:       — Исчезло отвращение к «презренному губительному металлу», о котором так красноречиво трубил всего несколько лет тому назад якобинец и коммунист Фушими; забыта ненависть к «злым богачам», забыто, что «хорошему республиканцу не нужно ничего кроме хлеба, оружия и сорока экю в день». Теперь настало время наконец самому стать богатым. Потому что в изгнании весь род Фушими понял власть денег и теперь служит ей, как всякой власти. Слишком долгим, слишком мучительным было пребывание на дне даже для тогда молодого Фушими Ники, на отвратительном дне, покрытом грязью презрения и лишений, — теперь вся его семья напрягает все силы, чтобы всплыть, чтобы подняться в те выси, в тот мир, где за деньги покупают власть, а из власти чеканят деньги. Тогда была проложена первая штольня в этом богатейшем руднике, сделан первый шаг на фантастическом пути, ведущем в резиденцию маркизов. От нищеты к состоянию в двадцать миллионов франков уже для сына Фушими Ники — нашего исполнителя «операций» Фушими Сарухико. Который чуть позже из-за разногласий с отцом сбегает в Гамбург.       Кучер открыл дверцу кареты, впустив в салон поток газового света. Ночной воздух был ароматен и свеж в пределах допустимости Вестминстерского боро.       Голос Мунакаты умолк в подобии растянувшейся улыбки. Он, взяв с собой рабочий портфель из коричневой кожи, первым покинул своё место. Карета под его сложившейся в несколько раз фигурой накренилась в сторону и снова вернулась в обыкновенное положение.       Он обходительно подал Авашиме руку, помогая спуститься по маленьким откидным ступенькам.       Больше никто не говорил об исполнителе «операций».

***

      Они провели в головном офисе всё комендантское время, покинув его лишь не ранее часа тигра. Когда они добрались до городского дома премьер-министра, в котором он бывал лишь по счастливому стечению обстоятельств, должно быть, уже занимался рассвет. Но ни один его признак не был выявлен достаточно чётко для того, чтобы избавить ограждённый участок от поглощающего тумана.       В искусственном свете фонарей белые стены дома приобретали отвратительно-шафрановый оттенок. Даже в Вестминстере не хватало солнечных лучей, способных пробить угольные облака. Поэтому везде и всегда это место было известно, как «Жёлтый дом».       Авашиму Сери никогда не прельщало это место. Вся его холодность и пустота в каждом дюйме заставленных «явно неанглийскими образцами» комнат. Само здание могло бы быть общенациональной гордостью, показывающей, сколь могут быть богаты британцы. Оно, как и всякое поместье любого лорда, было прямым доказательством статуса, доказательством того, что ты не канавный мусор. Оно было фасадом общего положения, как прочие участки, как его будущая супруга.       Ничто не должно разочаровать.       Вряд ли Мунаката Рэйши мог назвать это место своим настоящим домом. Она даже не знала, было ли в его перенасыщенной поездками жизни, что-то когда-либо похожее на семью в классическом её представлении. Он всегда называл это слабостью, теми палками, что любят вставлять в колёса, когда ты желаешь чего-то добиться. Ведь это только пустая обёртка, без смысла, без всего.       Наверное, именно поэтому он так временил с тем, чтобы заключить их брак официально. Несмотря на то, что для них обоих это было только частью работы.       Двойные дубовые двери в «Жёлтый дом» отворило двое слуг, коих здесь было целое множество. Они более походили на надоедливую мошкару, населяющую поместье более, чем их общий хозяин. Везде был зажжён свет, чувствовался дымный запах откуда-то из глубины. Здание всегда дышало, жило какой-то своей отдельной жизнью, всегда готовое к тому, что его владелец может нагрянуть в любую минуту.       Среди редкостей из тех стран, где мало кто решился бы побывать, при самом входе, стояла недавно привезённая, ещё завёрнутая в покрывало и не нашедшая своего места, статуя.       Кивок головы Рэйши позволил ей отдёрнуть занавеску. Искусственный свет заиграл на индийской — без сомнения — глине, как на живой коже, будто валакхильи. Под его огнем волшебная тонкость работы художника заставила струиться живыми линиями тело небесной подруги смертных людей – апсары. Статуя, изображающая юную девушку, изогнулась в смелом порыве, придерживая на затылке тяжелые косы, отстраняясь рукой от земли. Сильными пружинами выпрямились ноги, поднимая амфору крутых бедер. Выше этого средоточия женской силы тонкий торс отклонялся назад, подставляя груди. И еще ступенью стремления вверх была высокая сильная шея, прямо державшая гордую голову. Озаренное любовью и мыслью лицо хранило где-то в очертаниях век, бровей и губ мечтательную печаль раздумья.       Эта естественная красота, более привычная для других земель, поразила её своим кричащим неприличием, этой явной смелостью, отсутствовавшей во многих английских леди. Столь явна была разница между культурами двух непохожих концов общего Соединённого Королевства Великобритании и Ирландии — Британской Индии и Англии.       В этом действительно было что-то завораживающее.       — Ваша Светлость, Вы планируете выливать её в бронзе или высекать в камне? — решив проследовать за герцогом в другие комнаты, не удержалась от вопроса Авашима. Из путешествий он всегда любил захватывать что-то с собой, тем не менее без особой страсти коллекционирования. — В едва высохшей глине она выглядит одиноко-незаконченной.       — Скульптор, создавший её, собирался в будущем высечь ее из декканского базальта, того же, из которого созданы древние скульптуры Карли и Эллоры, — откровенно признался мужчина. — Ему не хватило вложений, поэтому я предложил за неё выкуп.       — Художник, безвозмездно вкладывая время и силы в своё творение, зачастую видит в нём своё дитя. Отказ от него равносилен предательству своей крови, Ваша Светлость, — Авашима с непонимающим взглядом следила за удаляющейся спиной своего жениха.       — Первая война за независимость, известная также, как «Восстание сипаев», принесла на индийскую землю бурю мечей, стали и слёз. Я не воевал, но видел, как люди отдавали всё последнее, что у них осталось. Уставшие матери добровольно губили детей, не желая для них мук, — Мунаката неожиданно остановился и повернулся к ней лицом. — Для этого человека продать статую было лучшим способом продлить собственную жизнь.       Внешняя политика была беспощадна — эти слова едва не сорвались с языка Сери. А осторожным нужно быть даже в своём собственном доме, поэтому в каждом действии требовался контроль.       После разгрома французского императора, у англичан не осталось соперников, способных противостоять им в глобальном масштабе. Лишь на региональном уровне интересы Британии сталкивались с российскими в Азии, с французскими и немецкими в Африке, а также с американскими в Латинской Америке. Британской империи удалось подчинить экономику многих формально независимых стран и регионов.       И когда иметь колонии стало «негуманно», а Британскую империю предстояло сплотить, премьер-министр Кокуджоджи Дайкаку придумал термин «Содружество Наций». В нём закрепились основы новой политики: отныне наиболее развитым колониям стал дароваться статус автономных квазигосударственных образований.       От этого мало что изменилось. Никто не хотел отдавать своё устоявшееся положение. Эксплуатация индийских колоний была важнейшим источником накопления английских капиталов и промышленной революции в Англии.       Порою своё благополучие зависело от неблагополучия других.       Рэйши кивком головы пригласил Сери проследовать за собой в квадратную арку из побеленного дерева. Двери за их спинами закрылись, не позволяя создать сквозняк. Одно из окон было открыто. Рассветный ветер колыхал тяжёлые синие шторы.       Мунаката молча прошёл к камину из белого камня. Огонь в нём был зажжён ещё давно — специально подготовленный к приезду любых гостей. В отражении зеркала, висящего прямо над ним, блестели уставшие глаза министра внутренних дел.       С однотонных стен наблюдал портрет Георга Третьего, еще один – принца Уэльсского и третий эстамп – гибель генерала Вулфа. Сери знала, что все они находились в этой гостиной только для того, чтобы превратить её в парадную и создать определённое впечатление о владельце «Жёлтого дома».       Она прошла вдоль ковра с крупным, неизвестным ей рисунком, стараясь приподнять подол своего длинного платья и ничего не испачкать. Она не любила гулять по Лондону, даже в Блумсбери, где находился головной офис, так как за время короткой прогулки за ткань могло зацепиться несколько сигарных окурков, зубочисток, шпилек, половина подошвы бедняцкого ботинка, изжёванная плитка табака, солома, грязь, клочки бумаги. И Бог знает, что ещё.       Авашима села на синий диванчик из массива, положив себе на колени муфточку и зонтик, не став снимать с себя шляпку и накидку. Ей было отрадно оказаться в обстановке, хотя бы отдалённо похожей на истину домашнего уюта, каковым мог ошибочно казаться «Жёлтый дом» после посещения офиса. Ей даже казалось, что янтарный свет лампы и багряный огонь в очаге напротив источали тепло.       Низкий столик между диваном и камином был накрыт к чаю в сверкающем сервизе, столь обманчиво классическом: два массивных серебряных чайника — большой и старомодный — для кипятка, а поменьше — для заварки, тёмно-лиловые позолоченные чашки из фарфора. Лепёшки с тмином, лежащие в двух разных тарелках, не прельщали своей обманчивостью.       Недалеко от окна герцогиня заметила вытянутый круглый стол, с расположенным на нём гобаном — игровым полем для го. На доске не было ни одной чёрной или белой фишки, из-за чего трудно было понять, закончил ли хозяин партию — Мунаката любил во всём порядок. Он привёз эту игру откуда-то из Азии и нисколько не побоялся разместить её прямо в гостиной — на фактическом лице не только самого порядка дома, но и его хозяина.       Наличие такого большого количества «сувениров» из путешествий, вытесняющих традиционные темы, могло бы показаться кому-то слишком наглым плевком в душу своей страны.       Однако Сери не видела в этом ничего ужасного. Ведь все эти богатства делали его статус только выше, показывая то, что он человек знающий и интересующийся.       Она не могла сказать, насколько его патриотические чувства к Соединённому королевству были искренними. Но она знала, едва чуть что, он с готовностью сможет принести себя и других в жертву ради благой цели.       Герцог Мунаката Рэйши стоял над очагом, тени плясали по его лицу. Через отражение зеркала можно было заметить, что его глаза были закрыты. Он снял монокль с переносицы, позволяя себе расслабиться на мгновение. Можно было бы подумать, что мужчина уснул — его состояние было близко к той наполеоновской дремоте, когда сознание всё ещё в состоянии руководить телом. У него не было времени на порядочный сон и тем более, по его собственным заверениям, «единожды такая ошибка может стать угрозой всей жизни».       Зная, что за ней не наблюдают, Авашима всё равно не могла позволить себе расслабиться. Разливая по чашкам чай, её спина невыносимо ныла под ровной осанкой, а лёгкие ещё больше сдавливались корсетом, который пришлось не снимать на протяжении суток. Ей стоило сменить туалет, но она не могла позволить, чтобы кто-либо заметил её ранним утром, выходящей из чужого дома, пусть и принадлежащему её жениху.       Она старалась не издавать ни единого звука, чтобы его не побеспокоить. Однако шаги за дверьми разрушили всю идиллию.       Сери без удивления заметила, что Рэйши открыл глаза и повернулся в пол-оборота, обращаясь к ней и одновременно к тем посетителям, что ожидали вне комнаты:       — Похоже нам не позволят обсудить ожидающийся ужин, — его голос был таким же решительным, как и взгляд. Сейчас он выглядел более отдохнувшим и свежим, чем до того, как они попали в дом. Или просто он не хотел кому-либо показывать слабости своего организма.       Дверь слегка отворилась. В проёме показалась фигура лакея, поднятого явно спозаранку.       — Сэр Мизучи Коши и сэр Шиотсу Ген просят Вашей аудиенции, Ваша Светлость.       Сери никогда не приходилось принимать столь ранние визиты, несмотря на то, что она сама часто являлась таким незваным гостем. Но такова была цена слишком явной политическо-общественной жизни, её работы в головном офисе тайной полиции.       Мунаката лишь вскинул в удивлении бровь.       — Пусть зайдут к нам.       Лакей исчез, дав им некоторое время, чтобы принять по обычаю деловой вид. Рэйши всё также остался стоять у камина, задумчивым взглядом прощупывая каждый угол гостиной. Он помассировал переносицу и снова надел монокль.       Он явно был озадачен, также, как и она сама. Такие гости были крайне редкими и непростыми на свой склад. А наличие их обоих в одном и том же месте в одно и то же время казалось фантастичным до маразма.       Когда двойная дверь снова открылась, ранних посетителей не объявили. Всё понимали, что предстоящий разговор, нагрянувший также неожиданно, будет иметь не официальный, а приятельский характер.       Хотя Сери не могла сказать, в действительности ли её будущий супруг имел действительно хорошие отношения с прибывшими.       Двое мужчин — высокий, крепкий настолько, насколько может казаться, и комически низкий, приблизившийся к тому возрасту, когда людей начинают считать пожилыми — зашли в комнату, остановившись у гостевых стульев, в своём голубом узоре, более напоминающим дизайн кресел. Высокий, одетый в тёмно-синий китель старого типа, с совершенно абсурдным цилиндром из чёрной кожи, обернулся, проверяя, закрыты ли двери.       На одеждах обоих мужчин были тёмные пятна, говорящие о том, что на улице как раз начал хлестать дождь.       — Ваша Светлость! — обратился низкий, вцепившись блёклыми, почти бесцветными глазами в фигуру Мунакаты Рэйши. Было чрезвычайно заметно, как сильно он пытался подделать свою радость от встречи. Его нависшие надбровные дуги и отсутствие самих бровей, отчасти выпавшие волосы на самой голове, худое и гнутое тело выдавали в нём рабочего, чрезвычайно нервного человека. — Прошу Вашего прощения, что без приглашения.       Мунаката, не расщедрившись на слова, сделал кивок.       Мужчина перевёл изучающий взгляд — учёный взгляд — на Сери и снял цилиндр, слегка склонившись. Он провёл рукой по волосам тусклого, мышиного цвета, на голове были крупные проплешины.       — Ваша Светлость, герцогиня Авашима.       Эта декларативность не смутила Сери.       — Сэр Коши, — она, продолжая держать зрительный контакт, поднялась с диванчика и сделала реверанс.       Понимая, что наличие её компании в данный момент непредпочтительно — а дело явно казалось срочным и не для чужого слуха — Авашима, взяв муфточку и зонтик, направилась в сторону дверей, где в расслабленной позе стоял второй гость.       — Герцогиня Авашима, если Вам не составляет труда, прошу остаться с нами, — голос Рэйши, обращённый к ней, стал весьма неожиданным. — Это не отлагаемое дело, должно быть, касается Вас тоже.       — Должно быть, так, — с некоторым удивлением согласился Мизучи Коши, садясь на гостевой стул.       Чувствуя на себе взгляды трёх мужчин сразу, Сери секундно остановилась и прошла к окну. Колыхаемая штора билась о ноги, пока она не закрыла его. Стёкла незаметно дребезжали.       — Ваша Светлость, я знал, что могу застать Вас на ногах в такое время.       — Столица никогда не спит, сэр Коши, — Мунаката сел на диванчик. На его губах играла улыбка. — Очень примечательно. Медик и столичный полицейский на пороге моего дома.       — Помощник комиссара, — Мизучи обернулся, шаря взглядом. — Сэр Шиотсу Ген, по моей просьбе, сегодня ночью незамедлительно прибыл в мой пансион, — он снова вернулся в обычное положение, оказавшись к хозяину «Жёлтого дома» почти лицом к лицу. — Под чутким руководством суперинтендантов, два инспектора и сержант с отрядом констеблей, прибывшие вместе с сэром Шиотсу, всё ещё находятся там и обыскивают парковую территорию.       Сери однажды доводилось пересекаться с Мизучи Коши — человеком нездорового облика, посвящающего себя психологической медицине. При этой не особо приятной встрече он произвёл впечатление человека с подобострастными взглядами. Сейчас, сидя перед новым министром внутренних дел, он не побоялся варварски его потревожить. Он смотрел в глаза Рэйши с вызовом, а руки его дрожали. Губы были плотно сжаты.       Авашима подняла взгляд и встретилась глазами с Шиотсу Гена — второго помощника Хибари Джина, главы столичной полиции.       — Верно, произошло нечто ужасное, раз была привлечена половина Скотланд-Ярда?       — Комиссар пока ничего не знает и спокойно спит в своей постели.       Это заявление взбудоражило Сери:       — Не ставя в известность того, кому принадлежит охрана нашей с Вами столицы, Вы осмелились просто так прийти к главе тайной полиции?       — К главе шпионской сети, которая простирается вне рамок нашей с Вами столицы, Ваша Светлость.       Сери нахмурилась, глядя на переносицу Шиотсу. Мунаката Рэйши был новым министром внутренних дел и главой тайной полиции. О том, что ему принадлежит сеть сообщений такого характера, знало минимальное количество человек.       — Сегодня в ночь, приблизительно в 2 часа после полуночи, из пансиона для благородных девиц сэра Мизучи Коши пропала одна из институток — Её Светлость, герцогиня Кушина Анна. Все её вещи, кроме верхней одежды, остались в комнатах, никаких следов борьбы. На дорожной грязи территории парка найдены свежие следы от колёс и четырёх пар копыт, — объявил помощник комиссара, всё это хранящий молчание. Его лицо средних лет казалось осунувшимся в своём беспокойстве. — Вся ситуация напоминает спланированное похищение.       Вряд ли этот человек был знаком с пропавшей девицей. Но его работа и явная связь с врачом-главой пансиона, заставляла помощника комиссара волноваться о таких вещах.       — Скорее молодая герцогиня предпочла урокам фортепьяно инфантильный побег с тайным возлюбленным — в этом нет ничего удивительного, — вывод Рэйши казался самой очевидной и остро жалящей, как оса, правдой.       Осунувшееся лицо Коши подёрнулось плохо скрываемой злобой. Само его отношение в разговоре к будущей дебютантке вызывало много вопросов.       — Прошу простить мою фривольную грубость, сэр Коши, — Авашима выступила к гостям, оказавшись по правое плечо от Мунакаты. — Могу ли я узнать настоящую причину вашего беспокойства? Вы обязаны понимать, перед кем находитесь и кого будете в долгу. В Вашем несчастье, как таковом, нет выдающегося случая. Вы лишь занимаетесь расточительством и не берёте в расчёт то, что беспричинно озадачиваете непричастных.       Мизучи нахмурил безбровный лоб и одарил её взглядом, полным удивительного отвращения. Его чрезвычайно оскорбило то, что такая женщина, как она, пусть и высокородная, безвозмездно посмела вмешаться в столь исключительно щекотливый разговор джентльменов.       Это нисколько не задело Сери — ей всегда приходилось мириться с предвзятостью. Молчание Мунакаты, как знак одобрения, придало ей большей уверенности.       — Как уполномоченный Его Светлостью, премьер-министром Кокуджоджи Дайкаку врач, я обязан беспокоиться о состоянии своих пациентов. Как глава и благотворитель своего пансиона, я обязан благоговейно поручиться за образование будущих леди. Мы с Вами, как подданные Её Величества Королевы Соединённого Королевства Великобритании и Ирландии, обязаны защищать благополучие своей страны, своего народа. Так позвольте мне спросить.. — от напряжения на лице мужчины заиграли желваки. — Каково оно будет, если мы позволим в себе самих усомниться? Уязвленная гордость гораздо опаснее, чем ущемленные интересы. И Вы, герцог Мунаката Рэйши и герцогиня Авашима Сери, вероятнее всего, понимаете это лучше любых других британцев.       Его слова испускали яд, а блёклые глаза с абсолютным хирургическим спокойствием пронзали разум. Он хотел верить, что по пришествии в «Жёлтый дом» большее влияние было именно на его стороне.       — А как известно, излишняя гордость — одна из отличительных черт дураков. Не поймите меня неправильно, но маленькая пти.. — мужчина осёкся. — Её Светлость, герцогиня Кушина Анна приходится близкой родственницей высокопоставленным германским господам. Вы ведь, должно быть, знаете о тех ужасах, что сейчас происходят соседних державах, газеты то и дело пестрят громкими заголовками.       — Преувеличение.       Мунаката закрыл глаза на обвинительные речи, не став давать комментариев. Это было благородным снисхождением к этому потрясённому человеку.       Но Мизучи не расценил это должным образом, продолжив:       — Вы глава тайной полиции и шпионской сети. Ваши глаза и уши простираются до самого Страсбурга во Франции и Дрездена в Германии, Вы накрыли своей ладонью всю Европу, Ваша Светлость. Ваше дело, кто виновники политических убийств и серий терактов — анархисты ли, националисты. Но вряд ли нам, как нейтральной стороне в таких подпольных конфликтах, будет полезно то, что такая заметная и связующая фигура, как молодая немецкая герцогиня исчезнет по нашей же вине. В независимости от истинных обстоятельств этого случая, невозможно допустить того, чтобы кто-то из противоборствующих сторон узнал об этом.       Он говорил о девочке так, будто расценивал её как заложницу английской короны, гарант нейтралитета со стороны Германской империи. Этот тон резал своим практицизмом. Напоминал о тех незавидных обстоятельствах, при которых Сери когда-то пришлось посетить его пансион.       — Поэтому я прошу Вас, Ваша Светлость, обращаясь к Вам во имя нашего общего благополучия, помогите самим себе, верните заблудшую душу в надлежащее место. Покарайте тех, кто посмел покуситься на нас.       Сери, стоя за спиной Рэйши, не могла видеть его лица, поэтому не могла ожидать его решения. Этот диалог был вопиющим в своём содержании, она даже не осмеливалась предположить его исход. Мунаката был немногословен, позволяя своему оппоненту свободу всем этим дерзким словам.       Повисшее в воздухе напряжение прерывал треск поленьев.       — Сэр Коши, — Мунаката поднялся с диванчика. — За нас Господь и Англия, и Святой Георг.

***

      *Mauvais riche (фр) — злонамеренного богача.       ** Accapareurs (фр) — спекулянтов.       *** L'appetit vient en mangeant (фр) — аппетит приходит во время еды.