А если бы...

- Это просто несправедливо! Сидящая рядом и затачивающая свой клинок Какаши недовольно сужает один единственный видимый глаз и косится в сторону Обито, который размахивает левой рукой и чуть было не валится с крыши, на которой они оба сидят. Какаши со вздохом ловит Обито за шиворот и затягивает обратно, возвращая ему устойчивое положение. Собственно, Обито реагирует на это так, словно бы так и надо, продолжая возмущаться и изредка коситься на лицо Какаши, которого теперь почти не было видно за её привычной маской и сдвинутым на левый глаз протектором. Ходить так, кстати, Какаши начала совсем недавно, говоря, что светить Шаринганом на всю деревню без причины как бы не очень прилично. Тем более, она сейчас не на миссии и может позволить себе немного расслабиться. На улице сейчас было прохладно - конечно, было же начало осени, как никак -, но, собственно, что Обито, что Какаши, было плевать. Обито - потому что он сидел пусть и в больничной одежде, но поверх он всё равно накинул свою привычную кофту. Какаши - потому что её футболка с отдельными рукавами была достаточно тёплой, чтобы позволять своей обладательнице сидеть на улице и в более холодную погоду. Да и сидели они с той стороны больничной крыши, где ветер их обоих не касался. И откуда прекрасно было видно ближайшую тренировочную площадку. - А ты что хотел? - недовольно интересуется Какаши, возвращаясь к своему первичном занятию. Смотреть на бегающих по полю людей она совсем не хотела - методы их тренировок ей претили, потому что это всё казалось ей почти детским. Какаши хотелось думать, что такие тренировки она переросла. - С твоими-то повреждениями нужно радоваться, что вообще жив остался, а ты всё равно ноешь. - Но как же, - обиженно и расстроенно бормочет Обито, опуская взгляд и глядя на свои перебинтованные правые руку и ногу. - Как же я могу не возмущаться после слов госпожи Тсунаде, а? Не, ну ты слышала, что она сказала? Какаши на секунду возводит глаз к небу и просит у Ками и всего их местного пантеона богов побольше сил и терпения. Каким вообще образом Обито так спокойно и легко приравнял слово "ныть" к слову "возмущаться" Какаши не понимает, хотя тенденцию Обито эту завёл совсем недавно и она просто пока не смогла проследить за ходом его мысли. Кажется, ему так было даже проще - заменять половину сказанных Какаши слов на какие-то другие, собственноручно придуманные, да и сама Какаши считает это даже определённым плюсом иногда - не приходится слишком часто слушать возмущённые крики Обито. Иногда это было, конечно, вообще не к месту, но пока что всё было более менее терпимо. - Ты меня за кого держишь? - с упрёком спрашивает Какаши. - Я рядом стояла, я слышала всё от начала и до конца. - Ну так значит ты меня понимать должна! - тут же вспыхивает Обито, который качается из стороны в сторону и возводит сжатый кулак левой руки к небу, точно грозясь кому-то чем-то. - Это же катастрофа! Какой я шиноби без использования чакры? Да ещё и будущих Хокаге! - Сказали же, - недовольно продолжает Какаши, глаз которой нервно дёргается. - Что ты сможешь вернуться к обязанностям шиноби уже весной, когда твои конечности частично восстановятся. Если ты, конечно, будешь соблюдать до того момента постельный режим. Хотя, будто бы ты со своим шилом сможешь сидеть всё это время спокойно... Обито возмущённо смотрит на спокойную Какаши, а после вздыхает тяжело и переводит взгляд на тренировочное поле чуть поодаль от больницы. Смотреть на то, как Асума с Куренай отрабатывали приёмы тайдзюцу было почти невыносимо, но не смотреть Обито не мог - в больничной палате на него накатывала такая скука и тоска, что можно было на стену лезть. Радовало только то, что Какаши изредка его выводила - выносила, на самом деле, потому что правая нога Обито совсем не слушалась - на крышу, когда ей не поручали никаких миссий или когда она отдыхала от собственных тренировок. Совсем как сейчас, кстати. Обито вздохнул снова и сокрушённо посмотрел на собственное тело, теперь - слабое, плохо слушающееся. Тсунаде Сенджу, величайший медик в истории Конохи и всего мира шиноби в принципе смогла спасти его, смогла сохранить ему всё тело целиком. Смогла даже постепенно начать восстанавливать разорванные каналы чакры, которые особенно сильно - и невесть как - пострадали вместе с раздробленными костями правой половины тела. Она смогла сделать это всё и обещала, что сможет вернуть Обито полный контроль над его телом и даже возможность складывать печати и использовать техники. Но - только лишь спустя полгода непрерывных процедур и лечения. Обито светило целых полгода одной лишь больницы, из которой он смог бы выйти только весной. - Я из-за этого потеряю почти полгода, - говорит Обито тихо, а после пытается сжать правую ладонь. Руку тут же, до самого плеча, простреливает жгучая боль, от которой Обито кривится. Пальцы его при этом только лишь коротко сокращаются, не делая того, что им приказали. - Я на целых полгода оставлю тебя и Рин с Минато-сенсеем... Я и без того был не самым гениальным шиноби, - тут Обито коротко хохочет и зарабатывает колючий взгляд собеседницы, которая камень - случайный, на самом деле - в свой огород словила. - А тут я уйду ещё на полгода. Я... я отстану от вас. Какаши вздыхает, слыша в чужих словах горечь, которая эхом отдаётся в её собственном сердце. Она до сих пор чувствует перед Обито вину - Обито ведь в таком состоянии из-за неё, это она, Какаши, должна была быть на его месте. Это Какаши должна была быть погребена под камнем, но вместо этого она сидит тут, на крыше больницы, здоровая и целая, а в её левом глазу сверкает и искрится знаменитый учиховский Шаринган, который она с величайшим для себя трудом приняла, не без помощи Обито и Рин. Она сидит тут, целая и невредимая, в то время как Обито, пожертвовавший собственной целостностью ради неё, сидит здесь же, искалеченный донельзя. Какаши чувствует благодарность к Обито, потому что он вернул ей веру в правильность поступков её отца собственным примером. От этого Какаши, правда, становится немного легче, ведь отца она искренне любила, и отречься от его идеалов было для неё очень сложным шагом. Сейчас же, сидя здесь с верой в правильности его поступка и с мыслью о том, что он поступил верно, ей становится даже немного легче дышать; но лишь до того момента, пока Какаши не вспоминает, по чьей вине Обито так сильно искалечен. Какаши настолько ярко чувствует собственную вину, что с трудом перебарывает желание извиниться перед Обито. Она уже извинялась, на самом деле - много, почти беспрерывно, пока Обито не приходил в себя в больничной палате. Об этом знаю разве что Рин и Минато-сенсей, потому что они сами видели, как Какаши сидела в палате Обито, молчала много, а после - шептала извинения, которые, вопреки ожиданиям Рин и Минато-сенсея, ношу Какаши в виде всепоглощающей вины не облегчали от слова совсем. Кажется, Какаши становилось только тяжелее, будто каждое произнесённое слово оседало на её плечи новым грузом. А сейчас слышать слова Обито было почти невыносимо - Какаши казалось, что каждое его слово подтверждает её вину в случившемся. И как бы Какаши не хотела это всё исправить, она просто не знает, как, потому что тут её сил точно не хватит для того, чтобы окупить её вину с лихвой. - Пока ты находишься в больнице, - начинает Какаши, пряча свой клинок в ножны за спиной. Обито тут же вскидывает голову и смотрит на неё своим уцелевшим, каким-то чудом, правым глазом. Какаши же не смотрит на него - её взгляд устремлён на тренировочное поле впереди, где Куренай заломила руку за спину Асумы и пропахала его носом землю полигона. - Ты можешь тренироваться в гендзюцу. Благодаря своему Шарингану ты сможешь делать это без складывания печатей, так что руки тебе могут и не понадобиться. Тебе будет достаточно просто направить чакру по целым каналам в свой правый глаз. Обито переваривает сказанное Какаши целых пять секунд, за которые Какаши успевает подняться с места, потянуться лениво и засунуть руки в карманы. На самом деле, у неё и без этого разговора много дел, которыми её обвесили после расформирования - в связи с травмами Обито - их команды. В конце концов, война до сих пор шла, и боеспособные шиноби были нужны до сих пор, хотя это совсем не мешало ей тратить время на то, чтобы скрасить скуку Обито. Он же по её вине в больнице. Обито же тем временем буквально расцветает, в его ониксовых глазах блестит облегчение и радость. Кажется, решение, предложенное Какаши, вполне его удовлетворило. - Точно! - восклицает он и сверкает ослепительной улыбкой. - У меня же есть теперь Шаринган. Чёрт, да ты гений, Какаши! Какаши тяжело вздыхает с видом "до этого было легко додуматься, ты что", и готовится было уже прощаться с Обито и спрыгивать с крыши на широкую улицу, да не успевает - на её плечо кладут ладонь, крепкую и загорелую, в отличие от её собственных, и Обито смотрит на неё с таким восторгом, словно бы Какаши сделала что-то феноменальное. Какаши успевает поразиться - и как только Обито смог встать, в своём-то состоянии и со своей ногой? -, но уже через секунду замечает, что Обито на травмированную ногу просто не опирается. - Будем тренироваться вдвоём? - спрашивает Обито у Какаши с надеждой, даже не скрываясь. - У тебя же теперь тоже есть Шаринган. Было бы классно, развивай мы наши глаза вместе. Какаши слушает его и с трудом сдерживает желание исправить Обито - твои, твои глаза. Какаши не считает Шаринган в своём левом глазу своей собственностью, частью себя - тоже, хоть она и приняла этот подарок. Он для неё, скорее, что-то такое, что она нагло забрала или, может, позаимствовала. Из-за этого, наверное, Какаши чувствует свою вину тоже, равно как и ответственность за силу этого глаза. Было бы грустно, верни глаз Какаши гораздо более слабым, чем глаз Обито. - Я уже начала тренироваться в гендзюцу, - говорит она спокойно, а после, когда видит шок и вмиг взыгравшее волнение Обито, со смешком добавляет. - Так что если будешь слишком сильно от меня отставать, я кину тебя и буду заниматься с Куренай. Обито снова переваривает полученную информацию слишком долго - Какаши это уже надоедает, вот честное слово; ещё немного, и она наплюёт на чувство вины и просто треснет Обито, чтобы он грузился быстрее -, но после довольно скалится в своей привычной улыбке и показывает Какаши большой палец. - Не дождёшься! Уж где, где, а в гендзюцу я тебя превзойду. В конце концов, оно у меня в крови!