— Ты точно уверен в своем решении?
— Фамильярничаешь с Сыном Неба? — ехидный ответ.
— Смирите гнев, Ваше Величество, — в притворном ужасе генерал кланяется изумрудному павлину. — Я не хочу лишиться головы из-за такой глупости. Позвольте вашему слуге принести вам головы зачинщиков, тогда и рубите мою собственную.
Война с восставшими княжествами завершилась полным поражением мятежников. Город Тяннань, последний рубеж между императором и княжествами Хуа, Байсе и Цзин, пал, сдавшись после непродолжительной осады, когда превосходство армии Ван Ло над силами защитников стало таким же очевидным, как и то, что солнце встает на востоке. Никто не хотел понапрасну проливать кровь: ни наместник города Тяннань, ни сам император.
— Ну все, перестань дурачиться. Здесь повсюду слуги, которым может стать известна твоя дерзость, а мне очень не хочется из-за этого устранять главнокомандующего своей самой преданной армии Ван Ло.
— Я не так часто вижу своего лучшего друга, чтобы обращаться к нему по этикету, — фыркает белоснежный павлин, складывая руки на груди. — К тому же, ты защитишь меня перед чиновниками.
— Сколько самоуверенности, — император коварно усмехается. — А вдруг нет?
— Да кому ты врешь? Сколько раз уже так делал.
— Ай-ай, за злоупотребление императорской милостью следует наказать тебя десятью ударами палок.
— Линь Янь.
Павлин-император невозмутимо поворачивается к своему генералу, поглаживая искусную вышивку на рукаве, будто бы они не ведут неподобающие речи, за которые одного из них следовало уже казнить.
— Ради тебя я готов умереть и десять тысяч раз, — неожиданно серьезно говорит белый павлин. Генерал армии Ван Ло прямо и уверенно смотрит в глаза императору, и тому становится горячо на душе от этой искренности.
Одно за другим, княжества сдаются под натиском императорского войска. Всех организаторов бунта и причастных к нему доставляют в императорскую тюрьму. Семьи княжеских солдат не трогают: те лишь исполняли приказы, не зная подоплеки, и такая милость — единственная, которую может оказать император.
— Линь Янь, — повторяет генерал, словно ему нравится произносить это имя. Он запинается, но отмахивается от волнений, найдя рукой спрятанный в ножнах меч. От прикосновения к оружию становится спокойнее. — Если я все-таки сложу голову…
— Замолчи, иначе, клянусь своей…
— Брат, — белый павлин останавливает его, не позволяя сорваться злосчастным словам. Сжимает плечо — под расшитой мантией отнюдь не лощеное тело изнеженного вельможи. Стальные мышцы напряжены, и генерал до боли сдавливает их. Император прикусывает губу, хмурится, исподлобья глядя на друга. Только вдвоем они могут так открыто разговаривать — не как император, на которого возложена тяжесть судеб всех подданных Китая, и подчиненный, обязанный повиноваться малейшей прихоти Сына Неба, но как два старых товарища, вместе прошедших через невзгоды.
— Если я погибну, позаботься о моем сыне.
Император не сдерживается и наступает на хвост генералу, когда тот разворачивается, чтобы уходить. Главнокомандующий вскрикивает от неожиданности и от души всаживает кулак зеленому павлину под ребра. Завязывается драка, но ее некому остановить: государь сам отослал всех слуг. Это правильно — никто не должен мешать. Они дерутся отчаянно, не щадя друг друга, а отведя душу, оба падают на колени, лицом к лицу. Длинные перья, вырванные из прекрасных хвостов, разлетелись по всему залу, напоминая сорванные белые цветы и побеги изумрудных трав, проросшие на алом ковре.
— Я откручу голову твоему трупу, если посмеешь умереть, — одними губами произносит Линь Янь.
— С превеликим интересом на это посмотрю, Ваше Злобное Величество.
— Фэй Мэй!!!
Один из командиров армии Ван Ло предстает перед Сыном Неба с отчетом об успешном подавлении бунта в трех княжествах. Этот солдат не самый талантливый, не самый умный, но он был выбран для доклада, как самый целый, способный на своих двоих дойти до дворца. С прохладной усталой интонацией командир — кто он? Кот? Тигр? — перечисляет потери. Когда он доходит до самого главного, зеленый павлин уже ничего не слышит, кроме бешеного стука собственного сердца.
— Главнокомандующий армии Ван Ло — Фэй Мэй — был тяжело ранен в грудь, но до последнего продолжал драться в княжестве Цзин, пока не обезглавил князя Цзин Суаня, что был ответственен за бунт. Сразу после этого… командующий… упал замертво, — ноги кота-тигра подкашиваются, не то от истощения, не то от горя. Он едва стоит на коленях перед престолом. Но император этого не замечает, крепко сжав золотой подлокотник своего трона. Взгляд зеленого павлина обращен в пустоту, а голову вспарывает изнутри их последний разговор. Веки тяжелеют, и под ними начинает предательски щипать. Ни единой слезинки не срывается с ресниц Сына Неба. Император медленно кивает, принимая отчет и отпуская командира. Больше всего Линь Янь сейчас ненавидит свою трезвую голову — он холодно отдает распоряжения, говорит с сановниками, удовлетворяет чьи-то просьбы, отклоняет чьи-то жалобы. Он не впадает в безумие и не заливается слезами от горечи утраты. Он слишком хороший государь, и от этого становится страшно. С наступлением ночи чувства не прорываются сквозь странное оцепенение, охватившее павлина.
Императрица Лей старается утешить супруга, но тот со спокойствием на лице просит ее не волноваться. Линь Янь ложится спать, раскинув длинный зеленый хвост по всей широкой постели. Он не был с главнокомандующим Фэй в
таких близких отношениях, как об этом любили судачить злые языки, но эта кровать все же знала белого павлина. Когда они напивались до непристойного состояния, более трезвый всегда доводил брата по несчастью до этой комнаты, ронял на эту самую кровать, а затем падал следом, и они вдвоем отсыпались до утра. Так было всего несколько раз со времен восхода на трон нового императора, но кто-то сумел прознать о том, что главнокомандующий Фэй Мэй выходил из покоев Его Величества, и разнести сплетни по всей столице. Кажется, это было в далекой молодости… Подумать только, Линь Яню всего двадцать семь лет, а он за один день ощутил, как постарел на десяток.
Хватило всего одного доклада. Всего одного имени. Всего одного взгляда измученного кота-тигра, который, кажется, был из числа искренне верящих в чистую дружбу между высокородными павлинами. Белый нефрит и зеленый нефрит — так их порой называли. Неразлучны с детства, где один, там и второй. И вот, в этом мире остался лишь Линь Янь.
***
Мальчик был поразительно похож на Фэй Мэя — и в то же время не похож. Упрямый серьезный взгляд пятилетнего белого павлиненка прикипел к императору в тот же миг, как Сын Неба вошел в дом своего друга. В этом они с главнокомандующим были неотличимы. Но там, где генерал бы усмехнулся и сложил руки на груди, демонстрируя нежелание кланяться, Шень, хорошо зная, кто перед ним, вскочил с места и подбежал к изумрудному павлину, бросаясь тому в объятия.
— Маленький командующий, ты знаешь, почему я здесь? — тихо спросил Линь Янь. Шень насупился, будто старался всеми силами удержать эмоции в узде.
— Дядя Янь здесь, потому что отец-командующий* отдал свою жизнь ради вас. И вы очень этим гордитесь.
Сын командующего с плохо скрытой обидой и болью широко открытыми глазами смотрел ему в лицо, ожидая ответов, оправданий… хоть чего-то. Император растерялся. Кто только наболтал бедному ребенку такой ерунды?.. Он сбавил голос до шепота, чтобы слышал только мальчик.
— Это большой секрет, сяо* Шень. Ты обязан его сохранить. На самом деле сейчас мне очень грустно. Я очень любил твоего отца… Он был моим лучшим другом.
Шень недоверчиво покосился на государя, а затем бросил взгляд за спину, где ждали приказа служанки-овечки, будто хотел убедиться, что те не подслушивают. Истинный сын своего отца.
— Значит, теперь вы мой отец?
— Да, — Линь Янь позволил себе легкую улыбку. — Как ты догадался?
— Родители — это взрослые, которые любят друг друга. Отец-командующий любил вас? — маленький павлин пытливо заглядывал в глаза, держась за подол вышитого золотом платья. Помедлив, государь взял Шеня на руки. С рук свесился белый хвост с алыми узорами, столь знакомый, что на мгновение Линь Яню сжало спазмом грудь.
— Я не знаю.
— Он мало говорил про мою маму. Всегда про императора, — личико ребенка приобрело серьезный вид. — Значит, любил.
Шень был доволен разгаданной загадкой, а Линь Янь дернулся, как встревоженный змей, и его лицо исказилось. Едва совладав с собой, зеленый нефрит с нежностью заправил белый локон маленького командующего за ушко.
— Раз так, значит, так тому и быть. Его сын и мой сын тоже, — торжественно огласил Сын Неба. Но в сиплом голосе было мало торжества — лишь вынужденная патетика. Все, что было в его сердце, унес с собой в небеса Фэй Мэй. Но для Шеня это было по-другому. Он неловко ткнулся головой в плечо императору.
— Спасибо вам… отец-император…
Впервые за весь разговор маска твердой решимости рассыпалась в прах. Шень вжался в него, всхлипывая и комкая драгоценную ткань. Вчера они оба потеряли самое дорогое.
***
Его Величество лично привел мальчика во дворец и показал ему его покои. Три зайчихи-прислужницы были приставлены к маленькому лорду, но тот не желал находиться в одиночестве больших комнат, а потому сбегал. Служанки сбивались с ног в поисках. Тогда о взбалмошном характере юнца было доложено самому императору.
Янь с некоторой досадой и пониманием выслушал слова зайчихи, а затем взмахом руки отправил ее прочь. Отменив аудиенции на сегодняшний день, он сбросил с себя тяжелую мантию, расшитую пионами, и отправился на поиски сам.
Шень нашелся в покоях императрицы. Маленький павлин растирал по бледному личику слезы. Алые от природы глаза и вовсе сейчас напоминали капли густой крови. Сын императора вскинулся, услышав шорох изумрудного хвоста, но успокоился, едва поняв, кто это. Он без промедления бросился в подставленные руки.
— Сяо Шень, что тебя так расстроило? — неловко было государю успокаивать ребенка. Он никогда не имел дела с детьми, да и своих не имел, потому не знал, чем помочь. — Тебе не понравилась твоя комната? Или служанки не подходят?
— Я не хочу, чтобы они со мной были, — обиженно прогундосил павлиненок, сдерживая новую волну плача. — И в комнате быть не хочу…
— Тогда… — Линь Яня вдруг осенила догадка. — Хочешь пожить в моих покоях? Служанок там нет, и ты будешь со мной.
Шень задумался. Всхлипывания затихли, и вскоре мальчик успокоился. Столь сильна кровь воина в его жилах — никакие удары судьбы не могли сломить его.
— Хочу.
