Чепуха

      — Эй, Лео?       — М? — он отодвинул сероватую бумагу от себя ещё чуть дальше, чтобы опустить голову и посмотреть на вновь проснувшегося собеседника было удобнее.       Взгляд при ожидании никак не выходившего то ли из носа, то ли изо рта ответа упал на ладонь, пальцы которой раньше незаметно — в долгом моменте прочтения мутных статей о вреде выхлопных газов — прикоснулись к свисавшему с затылка на плечо кончику повязки. Раф сам обратил на собственное действие отчуждённую задумчивость, потирая ткань в руках.       Тем не менее лидер ничего не переспросил и просто молчаливо по́днял глаза на конец ещё непрочитанной сначала статьи. И зрачки медленно пробегались по буквам.       — У тебя когда-нибудь появлялось желание увидеть меня в каком-нибудь наряде?       — В каком-нибудь наряде? — он пролепетал тише и ниже; большой палец провёл по неприятной гладкости, указательный по ней стукнул, и лишь после этого собеседник опять понурился; перед тем как продолжить личный допрос, с мало распахнутыми губами он пронзительность любовался скучными, даже сонными чертами. — Неужто тебе захотелось увидеть меня... в каком-нибудь наряде?       — Кто знает, — Рафаэль, проявлявший порой странное поведение загадочными фразами, с прикрывшимися веками пожал плечами.       Далее немного повернулся к пластрону возлюбленного, щекой елозив по подушке, которая давно стала тонкой. Леонардо уже вовсе опустил макулатуру и с подозрением созерцал вялую смену положения.       И вдруг глаза открылись, и хоть мастер сай не отвечал подозрением на подозрение, а всего-то поздно добавил:       — Но я спросил первым.       Несмотря на страшное звучание всего-то одного слово, которое портило уж очень много историй, Лео ухмыльнулся просто и так же добродушно; и, конечно же, усердно взялся за поставленный вопрос. Правую часть плохо скрепленных полотен он отпустил, отныне свободной рукой упёршись в просторный диван. Устремил прищурившийся взор на далёкий и мало освещённый потолок. Хлопал глазами только изредка. Направления задумчивости не менял совсем. Как будто в том месте молчаливые мысли оставляли за собой след, Раф уставился туда же; потерял интерес к повязке, хоть и не спешил оторвать от неё кисть.       Из сидевшей — или лежавшей на подушке, устроенной на коленях — двоицы от продолжительности дум, на удивление, страдал острее всего мастер меча. Щурился сильнее. Не улыбался ярко, разумеется, и секунду назад, однако сейчас-то он бы уж точно не потянул свои опущенные уголки рта вверх.       — Например? — сдался и потупился на собеседника.       — Ну там, — а Рафаэль после мелкого перерыва заново принялся таращиться наверх, всё-таки отцепившись от кончиков маски, — не знаю, — вертел неубранным предплечьем. — Строгий костюм, может.       Начало́сь перечисление, и вслед этому его слушатель неопределённо — спокойно — скособочился вправо.        — Или что-нибудь такое... панковское.       Нельзя было постигнуть всех эмоциий Леонардо, основываясь лишь на том, насколько низко тот прикрывал или распахивал обратно глаза.       — Или что-то извращённое, кто тебя знает? — вот мастер сай ухмылялся как раз-таки и кривенько, и чуточку неуклюже. — Может, там, платье горничной...       — Ха-ха!       Лео рассмеялся громко. Запрокинулся на диван, и занятую газетой лапу уложил на пластрон собеседника. Вторую приклеил к лицу и, прикрывая рот, всё никак не мог утихомириться, судорожно дёргая плечами.       Раф-то немного удивился, но со временем изумление сменялось на зоркость.       — Ты бы-ы, — медленно пока что его возлюбленный отдирал от себя свои же пальцы; опять прыснул и зажмурился, ещё глубже погружаясь в смехотворное воображение, — не-хе-хет-не-ет-нет, — помотал головой. — Ты бы выглядел, а-ах, — втянул воздух и распрямился, — возмутительно.       Последнее слово, по сравнению с остальными, которые собеседник еле произносил сквозь смех, прозвучало резко. Мастер сай от этого проснулся и захлопал глазами почаще.       А собеседник успел прийти в себя, заново поникнув и заново на слушателя взирая:       — Есть столько способов заставить меня смеяться, — до какой бы отметки на шкале умиротворённости он бы ни дошёл, ещё мягко улыбался, — зачем же использовать тот, в котором ты не будешь чувствовать себя комфортно?       Являлся ли причиной прошлый смех, ясный и неспокойный; являлась ли причиной действительность, что собеседник не шибко понял, с какой целью обычно надевались вызывающие много каких эмоций тряпки; являлась ли причиной простодушность — Раф всё равно от созерцания насупился отнюдь не от злости. Такой вывод сделался после малость покрасневших щёк, на которые Лео обратил внимания сразу же, и чуть ниже опустил веки.       Немного покачивая и себя, и возлюбленного, мастер сай сложил руки на груди и уставился на чёрные экраны телевизоров. Чем-то жутко ему не нравились эти пустые стёкла:       — Ну-у, — крепче хватался за сгибы; не доставало для привычной картины смущённого мальчишки втянуть голову в плечи, — как бы...       Недолгое наслаждение вялым смущением для слушателя было достаточным:       — Но из тех вариантов, что ты перечислил, — и он вернулся к своим облакам и туманно замечтался, — я бы точно выбрал строгий костюм.       Теперь пустота развлекательных ящиков мастера сай поразила. Моргал. Глаза разинул.       Моргал ещё раз, пока Лео думал дальше — навёл на того взор:       — Серьёзно?       — Тебя так сильно удивляет мой выбор? — собеседник тоже устремил на него лёгкость. — Ты звучал слишком удивлённо.       — Как такому не удивиться?       — Разве не ты предложил мне этот вариант первым?       — Но это же был просто пример! — Раф всплеснул предплечьями и задел газету, на что слушатель не только ничего не сказал, но и не обратил внимание, пока предмет его интереса возмущённо пыхтел. — Я и строгий костюм — это... это же, — и круглыми глазищами вытаращился на слушателя, — небо и земля!       Лидеру очень нравился этот разговор — никак не мог не перестать улыбаться:       — Разве этим оно и неинтересно?       А вот Рафаэль явно не ожидал выйти — по крайней мере, сейчас — из игры неудачником: каждая свежая реплика возлюбленного вводила в ступор, от которого молчание длилось дольше привычного мига.       Из-за этого он прищуривался, стремясь представиться серьёзной личностью:       — То есть? — но проваливался.       — Носить одежду, которая является некой противоположностью твоему характеру... или твоему привычному стилю, — углубляясь в думы, Леонардо несколько отдалился от собеседника, качнувшись к спинке дивана, — ты начинаешь чувствовать себя не в своей тарелке, для тебя это что-то совершенно новое. Она открывает в тебе, — правое предплечье поднималось с мягкости, и он пока не торопился им всплёскивать, — новую черту, о которой не только все вокруг, но и даже ты сам, возможно, не знал.       Сквозь монолог любопытство слушателя заострялось и на лице, и личных представлениях.       — Конечно, — пока мастер меча нестрашно наморщился, резко убрав предплечье, — платье горничной, наверное, тоже подходит под этот критерий, но, даже если отбросить мысли о твоём дискомфорте, вся эта наигранность и несерьёзность, это чрезмерное стремление обратить внимание в первую очередь на декоративность, из-за которой ты будто, не знаю, исчезаешь в ней, — и уже сменил насупленность на снисходительность, устремлённую вбок, — меня это не интересует.       С продолжением прозрение настигало одного из парочки.       — А строгий костюм, — снова веки приопускались, снова Лео смотрел в пустоту воздушно, — это, конечно, и строгость, и элегантность. Порядок и собранность, — не меня положения, он потупил глаза на Рафа. — Когда я говорю эти слова, ты не представляешь в первую очередь себя, я прав?       Он, проглотив язык и уже теряя удовольствие нежиться у собеседника на коленях, лишь кивнул.       — Поэтому я хочу это увидеть, — и мастер меча отвёл взор, оставляя при себе заметное только возлюбленному мерцание глаз. — И когда я увижу тебя в нём, я хочу смотреть не на одежду, которую ты носишь, а на тебя целого. Как сильно изменится твой общий облик и ты сам, — так обдумывал, что повис, точно заметил картинку воображения вдалеке тёмной гостиной, — это любопытно.       Рафаэль, сейчас услышавший новость, которая, видимо, перевернула представление не просто одного мира, а многих галактик, с измотанностью и размышлением уставился в сторону развалившихся на мебели ног. И пялился вдаль.       Глаза неторопливо поднимались на второй этаж — как раз на тот простор, в черни которого таился вход в его комнату.       — Мне кажется, — лидер пока что мелодично заканчивал изречение, — в нём... ты бы выглядел обаятельно.       — А-а, — несмотря на хоть какие-то перемены в любовании, мастер сай от потрясения не избавился.       Потупившись несильно и обводя получившего всё и даже больше возлюбленного мимолётным взором, Леонардо в последний раз улыбнулся и, встряхнув левой рукой, правой по новой вцепился в огромные листы и с более равнодушным выражением лица вернулся к прочтению очередной статье о защите экологии.       Через минуту руки его соединились, и была открыта следующая страница. Из кухни доносился стук стрелок по часам. Какой-то из телевизоров не хотел просто стоять на месте и тяжело щёлкнул. Из лифта доносились восторженные вопли младшего брата.       Взгляд Рафа проследил за звуками, пока он не направил его на возлюбленного:       — Та-ак... — протягивал, пока не получил тихое внимание в ответ, — не хочешь примерить мою кожанку?       — Ха-ха, это было быстро.