Временная Петля

Первой моей эмоцией после пробуждения было удивление. Еще бы, обычно после драк меня закидывало то в Копье, то в Забвение. А сейчас я лежала на траве, уже, видимо, где-то в Лукедонии, а надо мной нависал встревоженный Рагар. Пока я обдумывала это, к нему присоединился Франкенштейн, глядя на меня не менее удивленно, чем я на него. Та-а-ак-с, почему у меня снова ощущение, что что-то со мной происходит, а я не в курсе? Еще и прям страсть как тянет нужду справить. Ну, по крайней мере мы в лесу. - Блондинки мои дорогие, а что вы так на меня вылупились? И что мы делаем в лесу, а не поближе к цивилизации? - Рагар тебя как раз и нес к цивилизации, в особняк Мастера, - объяснился Франкенштейн. - Правда, почему мы до сих пор в лесу, я тоже не знаю. - Ну, когда у Ольги пропали эти хвосты она начала как-то... Неестественно трястись. Я не знал что происходит, но понял что от бега ей еще хуже и сделал привал, а она сразу очнулась, - Рагар искреннее посмотрел на Франки и тот нахмурился. - Ты бы мог подробнее рассказать о том, как она тряслась? - Франкенштейн унесся в свою степь, и я понимала, что это скорее всего надолго. А мне так хотелось в кустики, что мочевой пузырь грозился взорваться. - Извините мне мою бестактность и прямолинейность, но если я сейчас не схожу отлить, то нас ждет очень конфузная ситуация, - поднялась, и ладонь дернулась очистить юбку от валяния на земле, но я поняла, что лучше по-быстрому сделать задуманное, а не очищать безнадежно испорченную одежду. - Оля, может, тебе нужна помощь? - вдогонку крикнул Франкенштейн и я рассмеялась. - А что, будешь за ручку меня держать? - сказала, и скрылась из виду. После того, как сделала свое дело, я пошла к Франки и Рагару. Только теперь заметила, что побаливает поясница, видимо где-то во время битвы приложилась. Прижала руку с желанием растереть немного это место, но так было только больнее, и я отказалась от этой идеи. Когда вышла, улыбнулась моим провожатым и сказала что можем бежать дальше. Франкенштейн подхватил меня на руки и меня прошила такая боль, что я невольно спрыгнула на землю. Так, это мне нравится все меньше. С каждой секундой, с каждым движением эта тупая и ноющая боль была сильнее. И теперь я понимала, что она существенно отличается от боли от ушиба, раны, или перелома. Это было что-то другое, но явно не менее ужасное. Сама не заметила как стала стонать и ходить перед мужчинами туда-сюда. Франкенштейн что-то пытался у меня узнать, но я жестом попросила его быть тише. От боли шумело в голове, и его слов я все равно не слышала. Вскоре организм стал справляться на свой лад - я сыпала матами, как с рукава, причем на всех известных мне языках, вкладывая в них максимум агрессии. После короткого взгляда в сторону, я видела как Рагар попытался воротником скрыть румянец, а Франкенштейн просто непонимающее на меня глядел. Это выбесило меня еще больше, но агрессия помогала слабо - боль стала похожая на схватки. Идея, что я рожаю, показалась мне забавной и я хихикнула, только вот болевые ощущения от этого действия усилились, и я завыла раненным зверем. Видать, все очень плохо, если я уже не контролирую своих эмоций. Франкенштейн попытался подойти ко мне поближе, и, собственно, понять, что не так, но я помня печальный опыт того, как прикоснулась к своей спине, провизжала "не прикасайся!" и быстро отошла на пару метров. Ощутив, как рот наполняется свежей слюной я и вовсе побежала к кустам, где меня и вырвало. От спазмов желудка боль усилилась, хотя куда уж больше? Вернулась к блондинам, чтобы мельтешить перед ними, на уже знакомой территории, лично мной вытоптанной. Умом-то я понимала, что логичнее было бы дать себя осмотреть Франки, но инстинкты не давали подойти ко мне ближе, чем на метр. Франкенштейн тоже видимо смекнул про это, и стал задавать вопросы на расстоянии. - Ольга, какой это характер боли? - Резкий, словно режущий, - я старалась описать все точно, понимая, что у него мозги не затуманены болью и он сможет понять, хоть примерно, что со мной. - Наступает волнами, незначительно тухнет, а потом снова возобновляется, намного сильнее. - А ты можешь найти себе удобное положение? Стоя, лежа, сидя? - Да твою ж мамашу! Не видишь же что хожу, как окаянная? Разве это не знак, что иначе не могу, или ты подумал, что это я так себе, прогуливаюсь? - посмотрела в голубые глаза и отчетливо поняла, что не имела права на нем срываться. Но по другому я не могла, если держать подобное в себе - с ума можно сойти. - Франкенштейн, пожалуйста, скажи мне что у тебя есть хоть какое-то обезболивающее. Потому что эта боль - это просто пиздец на паучьих ножках. Обезболивающего у него не было. Но меня тут же взяли на руки и понесли в особняк, пытаясь не обращать внимания на крики, вопли и слезы. А я не могла ничего поделать со своим поведением, тормоза мне отказали в одночасье, но в каком-то роде злиться было приятно, боль тогда уходила на другой план. Еще приятнее было, что меня сразу поняли, что я не со зла крою матами и при каждом обидном слове, адресованном Франкенштейну, тот только целовал меня, куда дотянулся, обещая, что как только доберемся до поместья - он сделает все, чтобы мне помочь. Обеспокоенный Рагар прибежал вместе с нами. В особняке кроме обоих Ноблесс были почти все каджу, помогающие друг другу с ранами, а Геджутель и Родерик сидели развлекали Кадисов. Правда, когда мы появились, все сразу переполошились. Франкенштейн уложил меня на диван, и попросил меня немного потерпеть, так как ему нужно меня осмотреть. Пришлось сопротивляться, так как лежать было невыносимо больно, и мне разрешили сесть. Пока ученый осматривал мою спину, я согнулась вдвое и просто орала. Розария предположила что возможно это месячные, и я с чувством начала ее обзывать "доморощенным врачом" и когда благородная оскорбилась и хотела уйти, ее остановил Рагар, рассказывая как я уже успела их с Франкенштейном пообзывать на всякий лад. Это приостановило каджу, заставляя ее забыть обиду и усиливая беспокойство. Было заметно, как она хочет подойти и утешить, но просто боится. Франкенштейн от меня отстранился и подошел к Рагару. - Быстро беги в вашу лечебницу и потребуй у них спазмолитики и любой опиодный анальгетик, - как только Франкенштейн сказал это, от Кертье и след простыл, а вот Геджутель вдруг вскинулся. - Франкенштейн, ты хочешь девочке дать наркотик? - в его словах сквозило презрения, а я поднялась, с яростью глядя на Ландегре. - Да плевать, что наркотик, можете даже яду дать, чтобы я сдохла, только избавьте от боли! - Геджутель хотел как-то мне ответить, но нахмурившийся Родерик одернул его, посылая к Раскрее, чтобы в чем-то ей помог, а я почувствовала тошноту. - И тазик, ради бога, дайте просто тазик. Лудис, не разобравшийся в ситуации и моих мотивах, подошел ко мне с фарфоровой супницей, которая стояла на ближайшем комоде, и хотел передать ее мне, но при всем желании я бы не успела ее перехватить, и просто сняла крышку, отшвырнув в стену и придержав Лудиса за ладони, вырвала прямо туда. Кажется, у всех синхронно дернулся глаз, но когда я открыла глаза, и увидела эти рвотные массы, то простонала и чуть ли не заплакала. После того, как обтерла губы предложенным Кеем платком, снова заходила по комнате. - Боже... Кровь. Франкенштейн, что со мной? Сделай что-нибудь, спаси меня, - я растерла кулаком выступившую дорожку слез, и тут же прикусила кулак, чувствуя как боль снова усиливается. Ученый перехватил посуду, посмотрел туда, и прижал меня к груди, погладил по плечам. - Спокойно, ничего слишком ужасного не происходит. Я думаю, что у тебя почечная колика, но чтобы была уверенность, тебя нужно основательно обследовать. Так что, пока что я только сниму боль. А причины такой рвоты могут быть разные: от гастрита до повреждения глотки или пищевода, - услышав свой примерный диагноз я задумчиво промолчала, мыча от боли, что за последние несколько минут уже стало нормой. - Подожди еще немного, и мы побежим домой. - У меня есть лекарства. Трамадол, кодеин и Но-Шпа, - Рагар появился на пороге комнаты и спешно вошел, а за ним пришли парочка врачей, видимо, исполняющих здесь роль скорой помощи. Франкенштейн принял лекарства, а вот врачей выставил. Видимо, после моих клинических смертей, когда я становилась дочерью божества, их отношения стали напряженными. Спазмолитки я выпила, трамадол Франки ввел в вену, а кодеин лишь набрал в шприц и поместил в нагрудный карман пиджака, оставив на попозже, если потребуется еще обезболить. Чем больше рукоятки поршня исчезало в цилиндре шприца, тем больше я успокаивалась. По венам разливалась ощутимая прохлада, будто мне не лекарство вкололи, а воду. Но я знала, что вскоре благодаря этой прохладе боль пройдет, и, возможно, успокоится мое взвинченное состояние и вернется контроль над эмоциями. С облегченным вздохом я откинулась на спинку дивана, чувствуя как боль, что разъедала меня уже столько времени, отступает. Облегченно вздохнула, прикрывая глаза, и присутствующие здесь каджу сразу меня обступили. Розария осторожно села и не менее осторожно приобняла рукой голову, словно боясь меня потревожить. Я, чтобы показать ей, что уже не психую, обняла ее за стан, и положила голову ей на грудь, пряча нос в мехе ее накидки. Благородная от этого жеста на минуту замерла, но потом стала гладить по лопаткам, не решаясь съезжать рукой ниже. Лудис и Кай сели по бокам от нас с Розарией, а Сейра и Кэриас присели напротив меня, засыпая вопросами о самочувствии и спрашивая, что со мной. Будто бы не слышали только что... Но я общалась с ними, блаженно улыбаясь, и чувствуя как боль отступает. - Отец, - в дверях комнаты появился Раджек вместе с Раэлем, который его незаметно поддерживал. На лодыжках были бинты, но он был живой. Целый и почти здоровый. Он заметил толпу вокруг меня, и обеспокоенно нахмурился. - Я пришел сказать что Лорд через пол часа начинает собрание. А что здесь происходит? Ответа никто не успел дать, так как я перемахнула через спинку дивана, и бросилась на Кертье с объятиями. Такой реакции, кроме меня, не понимал никто, но я еще слишком хорошо помнила, как при прочтении рыдала над его смертью, а Франкенштейн в голове никогда не забывал этого чувства вины перед Рагаром, что не смог уберечь его сына, которое разъедало сердце грустью, и никакая месть не помогала. В голове просто иногда всплывал лик блондина, от которого остался только пепел. Я прониклась этой грустью, и вот так повиснув на Кертье, расплакалась, время от времени облегченно повторяя "живой, живой". Но нужно было и честь знать - немного выплакавшись я отошла от Раджека, извиняясь за эту сцену. Впрочем, никто на меня за это не сердился. Даже Раэль, который просто стоял в глубоком шоке, явно переваривающий мои причитания. Видимо, перспектива лишиться брата только теперь показалась ему во всей красе. - А что это будет за собрание? - Франкенштейн, как и я, были не в курсе, так что мы с интересом посмотрели на Кертье. - Лорд будет подводить итоги битвы, и решит судьбу Идиан Дросия и Клаудии Традио, - спокойным голосом ответил Раджек, протягивая мне платок, которым я утерла слезы. - Я туда хочу пойти, - я вытерла щеки, и, замечая скепсис в глазах окружающих, усмехнулась с вызовом. - Точно туда пойду, говорю вам. Я просто обязана там быть. В зале раздался гул несогласных. Нужно было обернуть это в свою пользу. Я мастерски-незаметно перевела тему, согласившись со всеми, что лучше не идти, и держалась за поясницу, причитая, что снова начинаются боли, и вышла из комнаты. А как только отошла от двери на пару метров - выпрямилась и зашагала нормально, только немного вяло, будучи немного одурманенной лекарством. Единственным, кто не купился на мою мастерскую актерскую игру, был Франкенштейн, что сейчас шел за мной чуть ли не вплотную, обжигая дыханием затылок. Я повернулась к нему с улыбкой. - Ты ведь понимаешь, что я не откажусь от своей идеи, да? - Естественно. Ведь знаю же тебя, как свою собственную пятерню.

***

Вместе с Франкенштейном мы пришли в гардеробную. Там были теперь не только рубашки Рейзел-нима, но и парочка пиджаков Франки. Все было на меня слишком велико, и вопрос одежды стал, внезапно, большой проблемой. Мы решили что я могу одеть его старую рубашку, с рюшками на рукавах, и когда я ее примерила, то мы отметили что она вполне сошла бы за тунику, хоть и смотрелась я в этом малость вызывающе. Задумчиво бросив взгляд на окно, я сдернула тюль и штору, под немного возмущенный оклик Франкенштейна. Но зато существенно исправила свой внешний вид - тюль аккуратно подрезала, чтобы была в пол, и закрепила скрепками под грудью. Чтобы не было заметно несоответствия тканей, поверх скрепок я использовала подхват для штор в качестве пояса, которую Франки сзади завязал бантом. Получилось довольно недурно, хоть и немного необычно, но Франкенштейн явно был со мной не согласен. По его мнению, под тонкой, белой тканью сильно заметная была рубашка, что еще больше добавляло пикантности, и просто накинул на меня штору, с которой минутой раньше отрезал все лишнее, так, чтобы было на манер накидки, и закрепил под шеей каким-то украшением Рейзела, которым тот все равно не пользовался. Получилось что-то в роде длинной мантии, но я одобрила такое решение. При ходьбе мантия немного развевалась, показывая платье, но не привлекала большого внимания к тому, что находится под полупрозрачной юбкой, оставляя в тени. Единственным недостатком было отсутствие обуви и прически, и если бы не это, то в таком виде можно бы было смело выходить в свет. Из-за голых ног и моей все еще шатавшейся походки, в замок Лорда Франкенштейн понес меня на руках, поставив на пол только в тронном зале, где все уже собрались, и не было только Лордессы и Родерика. Мы с Франкенштейном тихо как мышки встали возле Кэриаса, что был последним в ряду, напротив нас стояли оба Ноблесс, а чуть поодаль были Идиан и Клаудия. Я подошла к ним, уж слишком жалобно выглядела Традио, видимо, ей хватило даже просто рассказов о поступке Лагуса, чтобы проникнуться. Я попыталась подбодрить обоих девушек, и оставила их только тогда, когда услышала что до зала стали доноситься стуки чьих-то каблуков. А так как простым ноблесс в той части замка пребывать было запрещено, а все каджу собрались тут, то было очевидно, что это идет Раскрея. Поэтому я быстро метнулась в шеренгу, зашипев при этом движении - уже появлялись первые звоночки того, что боль вскоре вернется. Жестом подозвала Франкенштейна и попросила возможности опереться на него. Он только кивнул, и я облокотилась на его руки, бурча, что нужно будет применить кодеин перед возвращением домой. - Зачем ты сюда пришла, если тебе нехорошо? - удивленно переспросил Блостер, который невольно услышал наш разговор. Я только отмахнулась рукой. - Франкенштейн, почему ты ее не задержал? - Ну, если знаешь способ ее удержать, то я охотно послушаю, - после такого Кэриас слегка вздрогнул и больше ничего не сказал. Совещание было довольно долгим, с перечислением всех травм пострадавших благородных в бою, опасении о повторном нападении и допросе Идиан. Как я и предполагала, знала она не многое, но охотно со всем, что знала, делилась. Клаудия же проявляла чуда раскаяния, причем вполне истинного. Девушек немного помучали в неизвестности, но потом назначили их каджу, правда, в отличии от канона Раскрея приказала Идиан, месяц выполнять работу простых, бесклановых благородных, как она выразилась, "чтобы доказать свою искренность в преданности Лукедонии и ее Лорду". Хмм... Это можно считать плагиатом моего плана воспитания Юроки, или у них так принято? Нужно будет на досуге спросить Рагара, а то Геджутель, после той сцены в особняке, недовольно на нас с Франкенштейном косится. Могла бы, кстати, и у последнего спросить, он у нас тоже долгожитель, но внутренний голос мне подсказал, что испокон веков на законы Лукедонии он чихал, если они не касались его Мастера. Да и по сути правильно, и мне бы стоило так поступить, но ведь интересно. После собрания Рейзел и Раймонд подошли к Раскрее, сообщая что мы возвращаемся домой, ввиду того, что мне срочно нужно к цивилизации, и желательно - в нашу лабораторию. Лорд поддакнула, а с нами ожидаемо отправились Родерик, Кэриас, Сейра и Раэль. Рагар решил остаться помочь Раджеку с делами клана на первых порах, пока ноги не заживут после яда Традио, а потом обещал навестить. Я кивнула, апатично посматривая на всю нашу компанию, и сжала предплечье Франкенштейна сильнее, чем это положено. Боль снова появлялась, но пока что словно пробиваясь сквозь туман. Кроме того, меня одолевала сонливость, а просыпаться от боли не хотелось. Франкенштейн откинул мантию и поставил укол в плечо, после чего выкинул шприц, и взял меня на руки. Я благодарно поцеловала его нежно в губы и прижалась к груди, обнимая и проваливаясь в сон.

***

Проснулась я от боли в спине. Пока что было терпимо, но я знала, что стоит мне сходить по нужде - и все будет очень плохо. Поднялась, осмотрелась - я в лаборатории, лежу на кушетке, в руке капельница. Причем, под руку положили полотенце, а саму капельницу прикрепили к руке в трех местах. Наверное, какие-то проблемы с веной были, раз уж так намудрили. Или это перестраховки ради, потому что я спала? Я закусила губу, аккуратно отклеив пластырь у иглы. Вроде, укол поставлен правильно, да и игла хорошо сидит, значит это потому что я спала. Точно, другого объяснения я не вижу. Пока я так размышляла, в лабораторию спустились Музака и Эшлин, смеясь, разговаривающие о чем-то. Вначале никто не заметил моего бодрствования, но потом Эшлин, словно почувствовав на себе мой взгляд, повернулась в мою сторону, и ахнула. При чем, тут же выгнала Музаку, чтобы тот сказал Франкенштейну, а сама упорхнула ко мне, садясь возле кровати и глядя с огромным сожалением. Я ободряюще ей улыбнулась. - Нам Кэриас рассказал, что тебе было плохо в Лукедонии. А потом и Франкенштейн тебя обследовал... - Эшлин резко замолчала, и выглядела так, словно прикусила себе щеку изнутри. Резко обдало пониманием, что таким образом она пытается не говорить мне о чем-то. - И что же сказал Франкенштейн? - спросила я, заметив, как Эшлин мнется, не решаясь сказать, поэтому только смотрит на меня умоляюще. И как раз в тот момент зашел хозяин лаборатории, невесело улыбаясь, и рыжая, явно благодаря за это судьбу, вылетела из лаборатории в довольно не человеческом ритме. Неплохо, конечно, но... - Что со мной происходит? - задала тот вопрос, что меня мучил, и Франкенштейн вообще скис как молоко на солнышке. - Я могу с уверенностью сказать, что с тобой происходит сейчас. Но твое состояние основательно плохое, - он снял очки, и сел напротив меня, потирая переносицу. - О чем ты? И что со мной происходит сейчас? - Сейчас я могу со стопроцентной уверенностью сказать, что у тебя почечнокаменная болезнь. Все твои боли, которые ты почувствовала в Лукедонии, это была почечная колика, как я тогда и предположил. Пока ты спала, я сделал УЗИ и рентген, и вот, - Франки протянул мне снимок, где были видны тонкие белые линии и почти белоснежная точка, на одной из этих линий, размером с крупицу гречки, - камушек застрял в мочеточнике. Поставил тебе капельницу на промывание, в надежде что его просто протолкнут более сильные массы жидкости. - А если нет? - Если нет - то завтра будем тебя стентировать, и будешь ходить с этим стентом два месяца, ну или пока не раствориться камень. - Ага, и похожу без стента, пока следующий камень там не застрянет, - я закатила глаза, так как Франкенштейн в моей черепушке любезно подсунул мне сведения об этой хронической болезни. Ну, зато хоть не мучаюсь в неизвестности. - А какого вида камень? - У тебя ураты. Так что в ближайшее время можешь помахать на прощание ручкой арахису, шпинату, помидорам, какао, всем сырам кроме творога, копченостям, почти любому мясу, и жирной пище. Теперь твои друзья - много воды с лимонным соком, нежирная, отварная пища и лекарства, которые я тебе пропишу. - Да ты издеваешься... - изумленно посмотрела на Франкенштейна, понимая что он сейчас, именно в том моменте поставил крест на АБСОЛЮТНО всем, что я обожаю и что могла бы есть круглосуточно. Да я при такой диете анорексичкой стану. Картинка выпирающих у меня ребер так захватила мой мозг, что я пару минут тупо пялилась в стенку, переосмысливая свою жизнь. Но увы, чувствовала что это еще цветочки и что Франкенштейн готовится сказать мне новость похуже. Нахмурилась, посмотрела на него, не лелея надежды уже ни на что хорошее. - Есть что-то еще "радостное", я права? - Увы, да, - ученый нахмурился под стать мне, глядя прямо в глаза. - Я не могу понять, что происходит с твоим организмом. Некоторые процессы ускорены в несколько раз, как например обновление состояния лимфатических узлов, некоторые сильно заторможены, а особенно твой метаболизм. Мне это не нравится, такое ощущение, словно твой организм сейчас борется с какой-то неизвестной болезнью, или же готовится к серьезному заболеванию. И что было ингибитором такого поведения, я тоже понять не могу. Я серьезно задумалась над словами Франкенштейна, и тот дал мне это время, видимо считая что я уже знаю причину, но не знаю как ее преподнести. Была, конечно, возможность, что мои реакции организма сейчас никак не связаны с камнями в почках, и я просто переборщила с любимыми продуктами, но... Что-то мне подсказывало, что нет, что причина куда как глубже. Но ухватить эту мысль у меня не получалось, словно пыталась поймать воздух. Я силилась вспомнить, что могло стать точкой не возврата, но не могла найти точного момента. Но в общих чертах, кое-какое представление было. По словам Рагара, как только те непонятные хвосты у меня втянулись, начались "непонятные судороги", которые возможно были приступом эпилепсии, а потом я проснулась, кустики, и "привет, ты в аду". Это событие могло иметь свою подоплеку в моем нынешнем состоянии, но так же нельзя было исключать того факта что я могла просто-напросто во время битвы сделать одно лишнее движение, один слишком резкий рывок, и камень, что уже был там, просто переместился в мочеточник. Итог напрашивался один - моя жизнь слишком разделена на две стороны медали, чтобы судить о чем-то, не имея железобетонной уверенности, подтвержденной не только своим собственным "я так считаю". - Кажется, я тоже не знаю, что могло стать ингибитором, - вынырнув из раздумий, посмотрела серьезно на Франкенштейна. - Но постараюсь узнать. Так сказать, по своим каналам пробью. - Ладно, - тяжело вздохнул Франкенштейн, отсоединяя капельницу, - проверишь потом, а сейчас дуй в туалет, если не почувствуешь в процессе боли в области мочевого пузыря, то или все было зря, или тебя все еще держат лекарства. Я сделала все, что было положено, но боли не было вообще. Франкенштейн выдал вердикт, что смешивать трамадол и кодеин в таком коротком временном промежутке было так себе идейкой, потому что у меня, видимо, все еще не прошел обезболивающий эффект. Но компьютерная томография нам подсказала, что стервец-камушек на месте, и что если с ним не разобраться, то колики будут и дальше меня мучить. Ну, Франкен решил что допускать до подобного не хочет, но чтобы сделать мне анестезию, необходимо было переждать пока действия лекарств сойдут на ноль. - Можем еще сделать на живца, - внезапно проговорил Франкенштейн, задумчиво прикрыв глаза. - В каком смысле? - одновременно заинтересовалась и насторожилась. Такая формулировка не сулила чего-то хорошего. - Ну, в смысле что тебя все еще крепко держат лекарства, раз ты не чувствуешь что у тебя началась почечная колика, - стоило ему об этом сказать, как я вдруг почувствовала что-то такое неясное. Словно зубная боль. И испугалась, что уж тут говорить. Не хочу переживать это опять. - Я не хочу это чувствовать. Какие риски применения анестезии? - каким-то лихорадочным жестом отобрала от Франкенштейна свою медицинскую карту, и стала просматривать все, что было записано. - Будешь долго приходить в себя. Возможно, проваляешься до двух дней. Вообще-то это смертью чревато, но я этого не допущу. - Тогда что еще за вопросы, Франкенштейн? - моя ладонь быстро и уверенно поймала ладонь блондина, и я улыбнулась. - Я верю тебе, верю даже больше, чем самой себе. Ты меня вытащишь даже из ада, не так ли? Итак уже привыкший туда лазить, - издевательски улыбнулась, подмигивая. - Ладно, будь по твоему, - он поцеловал меня в ладошку, и вытащил из кармана телефон, не отпуская моей руки. - Тао, поди сюда, мне нужна помощь в подготовке Ольги к операции. В трубке была неожиданная тишина, и никто не подтвердил, что сейчас будет, но Франки улыбался мне только так, как умел, этой своей опасной, но обезоруживающей улыбкой. Мы просто держались за ладони и смотрели друг на друга, но только теперь я поняла, что мы бы могли делать так вечно. И не без удивления открыла, что Франкенштейн может быть тем еще романтиком. - Какая операция?! Оля-ним, не погибайте, а как же ваше наказание, что происходит?! - в потоке этих восклицаний я не поняла, кто и что провопил, и смешка сдержать мне тоже было не дано. Дело в том, что Франкен быстро усмирил нашу модифицированную четверку, выпуская свои "феромоны любви". И началась подготовка к наркозу. Франкенштейн, примеривший на себя роль анестезиолога, подбирал мне наркоз и самолично подключал капельницу, а потом стал гонять Тао, как своего ассистента, с просьбами подай-отдай-принеси. Впрочем, Тао не особо рвался к большему, то и дело норовил меня о чем-то спросить, уболтать или рассказать как он волнуется. Кира, М-24 и Такео смирно сидели на лавочке и наблюдали. Я повернулась к ним, и погрозила Такео свободным пальцем, так как на палец левой ладони Тао как раз закреплял мне пульсоксиметр. - Вот вернусь и точно вас выпорю. Не думайте что забуду, - Тао что-то пробурчал мне над головой, отдаленно напоминающее согласие, и приложил кислородную маску, а я начала обратный отсчет от десяти, прикрыв глаза. После семи сознание покинуло меня окончательно.