Временная Петля

После реванша от домашних я, как ни в чем не бывало, быстренько упорхнула в ванную, но аккуратно, чтобы с меня ничего не сыпалось. После всех процедур я вывалилась оттуда никакущая - мышцы ломило, было холодно, хотя в комнате была комфортная температура. Хотелось спуститься, пойти на ужин и поприсутствовать на нашем традиционном полуночном чаепитии, в надежде услышать что-то о том, что происходило в школе, пока меня не было. Родерик всегда охотно сливал мне сплетни на эту тему. Но сил хватило только на то, чтобы дойти к кровати. Не иначе, как чудом я залезла в свою бежевенькую ночнушку в пол с вышивкой на бюсте и длинными рукавами (Кира от своей бабушки передал мне презент, заранее предупредив ее о моем дне рождения), и юркнула под одеяло. Я почувствовала, что меня пытается кто-то растолкать. Голова была чудесно пустая, не было ни одной мысли, даже никаких воспоминаний обо сне. А меня только активнее тормошили, несмотря на протесты ладошкой и бормотание, скорее всего, невнятное. Мне не было даже слышно своего собственного голоса, что уж тут говорить о том, кто пытался меня разбудить. Потом я почувствовала подмышкой холод, словно мне туда что-то замороженное запихнули и, офигевая от такой наглости, все-таки открыла глаза и подняла голову. На большее, меня просто-напросто не хватило. Надо мной нависал Франкенштейн, со встревоженным лицом, а сзади него маячили Родерик, Кира с М-24 и в дверях остальные модифицированные с благородным молодняком. Что, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, что ли? Будем тут чаевничать? - Ольга, что с тобой? Стент болит? - А должен? - немного выждав и собрав волю в кулак, смогла все-таки сказать это чуть громче, чтобы мою болтовню вообще разобрали. - У тебя лихорадка. Но дышишь ты нормально, значит не простуда, только воспалительные процессы, что после операции вполне нормально. Так болит или нет? - отрицательно и невероятно вяло замотала головой, прикрыв глаза. - А что-то другое может болит? - Голова, - словно в подтверждение своих слов положила ладонь на затылок и немного потерла. А когда хотела отнять руку, поняла что кольцо запуталось в волосах. Франкенштейн, заметив это с первой попытки, помог мне освободить руку. В тот момент что-то привлекло его внимание, и он осмотрел мою кожу, роясь в волосах, а потом, приспустив немного ночнушку, посмотрел на шею. - Твою мать, - чертыхнулся он синхронно с пиликаньем градусника, и тут же извлек его на свет, смотря на результат. - Твою мать! - теперь он сказал это громче, с чувством и экспрессией, отчего невольно хотелось зажать уши, но сил не было вообще. - Тао, Такео, Кира, бегом в лабораторию, подготовьте анализатор состава крови и все для забора! И еще анализатор электролитов, на цито! - отдавая приказы он взял меня на руки, где я просто повисла тряпкой. Единственное усилие, на которое меня хватило - повернуть ладонь, которая свисала так же как и моя голова, и отметить, что плитки ногтей - синие, а сами руки - бледные, почти белые. Наверное, теперь они холодные. После этого наблюдения голова снова была волшебно-пустая, и я только равнодушно созерцала потолок и кусок стены. Правда, вскоре с Франкенштейном поравнялся Родерик и бросил на меня взгляд, но тут же вздрогнул. Так плохо выгляжу? - Что с ней, Франкенштейн? - У нее температура 41,5 градусов, и, скорее всего, даже не думает падать. Чтоб ты знал, люди умирают уже при 42 градусах. Скорее всего она подхватила какую-то вирусную или паразитарную болезнь. После этих слов больше ни у кого не осталось вопросов, и все в тишине пошли в лабораторию, вслед за Франкенштейном, что нес меня. Меня же тело не слушалось, голова словно трещала пополам, но я чувствовала какое-то благодушное расслабление. Мол, посплю вот сейчас минуточку - и сразу полегчает. Ведь, когда я спала, голова не болела? Поэтому как только меня куда-то положили, я тут же сомкнула веки, собираясь отдаться в объятья Морфея, но Франки не давал, хлопая по щекам. - Ольга, не спи. Слышишь меня? Эй, Ольга, быстро, мне нужна твоя помощь, - такой аргумент на меня подействовал и я нехотя разлепила глаза. - Можешь повернуться на бок? Мне нужно тебе укол поставить. - Н... Нифига... - честно ответила я, не в состоянии двинуть хотя бы пальцем. Тут же прибежал Тао, который начал мне что-то увлеченно рассказывать, явно ожидая какой-то реакции и мне приходилось угукать, время от времени смотреть на то, что он мне показывал, вообщем, от идеи уснуть он меня очень качественно отвлекал. За это время Франкенштейн успел у меня взять кровь из вены и поставить укол, чтобы сбить температуру. Потом взял меня за ладонь, проверяя пульс, и так и оставил эту ладошку возле моего лица. Ногти выглядели просто ужасно, кожа была уже не то что бледная, а какая-то прозрачно голубая. - Неужели я умру? - вопрос, конечно, я пробурчала себе под нос, но отреагировали все, что воспринималось мной как-то отстранено, отрешенно. Было все равно на реакцию других, на их ответы на мой вопрос, словно я в комнате была одна. - Умру вот такой вот нелепой смертью, - глаза закрылись сами собой, а губы стали быстро двигаться, и вскоре голосовые связки тоже включились в эту игру. - И время не станет ждать, не простит. Оно убегает на раз, два, три... - я стала петь дальше эту грустную песню, ужасно фальшивя строчки "Я исчезаю". Кира, который был из немногих в той комнате, что разобрал смысл моей песни, поймал мою руку, стараясь ее согреть, растирая, и говоря что-то о том, что дескать, как я могла подумать, что меня могут не спасти, что это простая температура и так дальше. Но его я слушала вполуха. Тут дело было даже не в том, что я не хочу его слушать или с чем-то не согласна. Ведь примерно с таким же безразличным лицом я наблюдала, как неподалеку ходил взад-вперед Франкенштейн, говоря что-то о том, что я брежу. Так же равнодушно отвечала на его взволнованные взгляды, замечая, как ему неприятно смотреть на мое безразличие. Я просто чувствовала, что что-то внутри лопнуло, лишая меня возможности хоть как-то реагировать на происходящее. Холодную влагу на лице я почувствовала только тогда, когда Кирилл, стал ее вытирать. Видимо, что-то да пробивалось, через мою принудительную безэмоциональную маску. Прошло какое-то время, где-то пол часа, может чуть больше, когда мое тело уже мало-помалу, снова набирало подвижность и я могла поворачивать голову, сравнивая свои руки. Они уже приходили в норму, но та, которую растирал Кира - все равно выглядела немного получше. Я посмотрела на него с немой просьбой, косясь взглядом на ту руку, которую растирание обошло стороной. Наш оборотень все прекрасно понял и стал растирать вторую ладошку. А я тем временем повернулась к Франкенштейну, смотря, как он разливает мою кровь по двум небольших пробирках. - Что там? - блондин на секунду прервался, смотря в мою сторону и заметив более осмысленный взгляд, бросил через плечо "одну минутку" и потом отложил пробирки, подойдя ко мне с градусником. Запихнул его под подмышку и сел возле меня, поглаживая по голове. - Что со мной? - Я сделал иммуноферментный анализ, результаты указывают на боррелиоз. Сейчас делается Вестерн-блот, чтобы подтвердить, но это чистая формальность. - Боррелиоз? - я удивленно захлопала глазами, переваривая новую информацию. - Но как такое возможно, меня же никакой клещ не кусал, и следов на коже, тоже нет... - Есть, - перебил меня Франки. - У тебя круг на затылке, есть и след от укуса, но самого клеща нет. - Боррелиоз... - повторила про себя свой диагноз - А чем таким грозный этот укус? - Тао, как всегда, был заинтересован абсолютно во всем, собирая информацию обо всем. - Не сам укус, а то, что клещ передает бактерию этой болезнь - тяжело вздохнул Франкенштейн. - Увы, одной из простых ее не назовешь. Лечится она антибиотиками, но частенько врачи доводят лечение только до стадии "усыпить бактерию". И если оставить в такой стадии пациента, то получите-распишитесь воспаление суставов и мышц, поражение нервной системы, атрофия мышц, а в этом конкретном случае, когда укус так близко от головы, то вполне возможны тоже менингит и двустороннее поражение лицевого нерва. Спич нашего ученого слушали все, вне зависимости от того, что было понятно, а что нет. На меня же это произвело очень большое впечатление, так как все эти симптомы были мне так или иначе знакомы, и я отчаянно не хотела этого почувствовать на собственной коже, о чем сразу же не преминула сообщить Франкенштейну. Тот только молча кивнул, сказал что займется сегодня разработкой лекарства, и мой страх немного отступил. Кто как не гениальный ученый найдет способ меня вылечить? Да и заметно было по нему, что от поставленной задачи он в восторге, даже учитывая, что на чаше весов мое относительное здоровье. Но я просто ему доверилась и уснула на койке, на которую меня уложили с самого начала. Засыпала я с мыслью, что пока я в таких хороших руках, тревогу бить не стоит.

***

На следующее утро меня встретило недовольное выражение лица Франкенштейна. - Хочу сказать сразу, чтобы обошлось без недопонимания и пререканий. Из-за болезни Лайма у тебя заметно понизились иммунные реакции тела, так что сегодня буду проводить полный мед. осмотр. - Ничего против не имею, конечно же, но школу ты на кого оставил? Сегодня же понедельник. - За один день не сожгут, - отмахнулся блондин, а потом хлынул аурой Копья, на всю лабораторию. - А если что-то и произойдет, то добежать мне не займет много времени, - пояснил он со своей маньячей улыбкой, а я ухмыльнулась. Ведь если он сказал то же самое нашим ГМО с такими же спецэффектами, то за школу действительно можно не волноваться. - Что ж, в таком случае, думаю, можно нам начинать. И понеслась. Меня действительно решили обследовать основательно. Сначала все началось с проверки рефлексов и прослушивания дыхания и сердцебиения, как на обычном приеме у терапевта. Позже Франкенштейн ощупал мне все что мог - ноги, руки, живот, таз, грудь. После подкатил аппарат для УЗИ, и я решила что проще будет Франки попросить закрыть лабораторию и быть нагишом, чем все эти "приподними ночнушку, да, еще выше". Она, между прочем, длинная и приподнимать ее не шибко удобно. Впрочем, это было очень правильное решение, потому что мой врач проехался по всей области туловища и промежности аж по самую шею, отчего я была почти полностью покрыта этим гелем. Пока я оттиралась от этого, использовав целую упаковку салфеток и немного бумажных полотенец, то втихую наблюдала за Франкенштейном. Погруженный в работу, он даже не заметил моей слежки, потому и увлеченно что-то подписывал под каждой фотографией, то хмурясь, то принимая спокойное выражение лица. Я решила пока что не заваливать его вопросами и подождать до окончания сегодняшних процедур. Дальше пошла проверка сердца на ЭКГ, но тут уж я сама, лишь бросив взгляд на схему, могла сказать что с сердечком все в порядке, стучит исправно. Потом была спирометрия, которая не была особо напрягающей процедурой, чего не скажешь об гастроскопии, которую я не надеялась проходить когда-либо. Вот честное слово, я не преуменьшаю ее значения и того, насколько полезные она выдает результаты, но единственное, о чем думаешь в процессе, это "как бы только тут позорно не проблеваться", а потом и вовсе "пох, выньте эту штуку, буду стругать дальше чем вижу". Поэтому тут я была очень рада исключительно тому, что это закончилось. Следующим этапом проверки, Франкенштейн занялся чуть ли не молниеносно. Ватные палочки так и мелькали, делая мазки везде, где только можно было, и не единожды. Потом ватки сменились на шприцы. Он явно решил воспользоватся тем, что я была натощак и проверить кровь под разными углами. Но я его понимала, раз уж условились на полное обследование, то значит полное, даже если это значит что меня сейчас будут расспрашивать касательно всех прививок, которые мне делали в детстве. И почему я только не взяла своей медицинской книжечки из дома, когда была возможность? Ведь знала же, прекрасно знала, куда, на что и к кому иду. После забора крови, что проходил безболезненно благодаря мастерски поставленному венфлону, Франки чуть ли не торжественно вручил мне кружку с немного мутной, беловатой водой. Тест на глюкозу, ясно-понятно. Я быстро выпила содержимое, от чего в голове немного закружилось - от той приторной сладости становилось откровенно плохо, а горло, все еще помнящее гастроскоп, подало в мозг сигнал, что еще одно такое издевательство над ним любимым - и содержимое желудка будет у моих ног. Я не могла не согласиться с подобным предложением. И пока я так себе думку думала, представляя диалог горла с мозгом, мой врач уже взял кровь и ввел в курс необходимости теперь, в течении трех часов, сдавать кровь каждые пол часа. Я лишь тяжело вздохнула, пытаясь осознать, сколько этот светоч науки выкачал и еще выкачает из меня крови. Вот он, истинный вампир, а не те мутанты, тьфу на них. Стоило мне только посмотреть в сторону небольшой уборной, как тут же мне в руки заботливо перекочевала маленькая баночка. Понятно, сбор данных для анализов еще не окончен. Послушно потопала в туалет, и как только вернулась, Франкенштейн сразу повел меня к аппарату МРТ с видом "я на пороге открытия", только вот судя по тому, как он хмурился, открытие это было не слишком радужным для меня. Вот же... Неужели может быть еще хуже? Куда еще дальше, скажите на милость? На МРТ меня полностью просветили, а вот на КТ - только брюшную полость. Оба снимка мой милый врач повесил на специальной световой доске, рассматривая, сравнивая, записывая чуть ли не без остановки. И самое главное - молча. Было ясно, что лучше ему не мешать формулировать выводы, но обычно он частенько бормочет сам себе, а тут - тишина. Это было необычно, не похоже на него, и немного пугало. Но присмотревшись внимательнее к снимкам я не заметила ничего кроме наглядного подтверждения факта существования во мне камушков. Вот же блядство несправедливое, такие маленькие, а такую адскую боль мне причиняли. Отвлек меня от малоприятных дум голос Франкенштейна, который сказал, что кроме глюкозотолерантного теста, на сегодня могу быть свободная, по крайней мере, пока у него не появятся все результаты и, естественно, могу уже одеваться. Я послушалась, но лишь на половину: оделась, но вместо того, чтобы где-то куролесить по дому, встала за спиной и стала делать ненавязчивый, мягкий и расслабляющий массаж. Франкенштейн от моих действий словно ото сна пробудился, посмотрев на меня и тут же с улыбкой откладывая всю свою работу на минутку или две. Склонилась, поцеловала любимые губы, посмотрела в глаза. Уставший вид, мешки под глазами, слегка посеревшее лицо. - Ты сегодня вообще спал? - Да, мне удалось урвать три часика, когда температура у тебя упала ниже 38 градусов, - поспешил меня успокоить мой умник, но такой факт едва ли успокаивал. - Это слишком мало. Ты ведь в курсе, да? - Я не могу себе позволить отвлечься на длительный сон, когда ты в опасности. Я всю жизнь мастерски убегал от смерти, и тебе умереть не дам. Вылечу, а потом обязательно избавлю тебя от факторов риска. Над твоей выносливостью еще работать и работать. Почти как у обычного человека. - Понимаешь, тут не в выносливости дело... - неловко замявшись, я невольно потупила взор. Раньше или позже все равно настал бы этот момент истины, когда пришлось бы рассказать о своем разговоре с Лакрицияром. Франкештейн тем временем внимательно на меня зыркнул, повернувшись ко мне всем корпусом. Я только и успела, что сесть на ближайшее кресло. - А в чем же тогда? - Понимаешь... Как бы так сказать попроще, - нахмурилась, вспоминая тот не самый приятный разговор. - Лакрицияр сказал, что все эти мои болячки, это естественная реакция организма на полученную при статусе хранителя, мощь. Пробуждение и все такое. Думаю, это сравнимо с пробуждением оружия духа у благородных. Только вот я этот статус уже переложила на Мастера и его брата. И по скромному мнению папы, душа сама умерщвляет тело, надеясь, что при следующей реинкарнации просто попадется более сильное. - Тогда может просто стоит тебя усилить? - я немного поерзала и нервно начала рассматривать свои ладони, незначительно их расцарапывая. - Не поможет. Лакрицияр сказал, нужно принимать статус Хранителя. - И теперь не хочет его тебе дать? - мой визави злобно скрестил руки на груди. - Это не он, а я не хочу, - при этих словах наступила напряженная тишина, и я еще больше сникла, начиная немного заламывать ногти и отрывать по кусочку от кутикулы. - Во-первых, чтобы убедить Мастера не соваться в бой с Роктисом я согласилась на печать от отца... - Что за печать? - прервал меня Франки, напрягаясь, что было заметно по его напряженной спине. - Печать на душе. Не знаю, распространяется ли она и на тебя тоже, так как у нас душа хоть и одна, но моя ее часть уже перешла через перерождение и парочку сделок. Но ее суть в том, что если моя душа принимает статус хранителя, то автоматически становится марионеткой бога, - Франкенштейн уже хотел было открыть рот в возмущении, но я приподняла руку, останавливая его. - Не в том смысле, что у меня нет своей воли, только в том, что бог мира, в котором сейчас находится душа, может взять над моим телом контроль в любой удобный ему момент. - То есть, если в следующем перерождении нас закинет куда-то не сюда, то другой бог тоже сможет управлять телом? - недовольный прищур голубых глаз, явно обещал мне все кары, которое придумало человечество. - Только в том случае, если я вспомню прошлое перерождение, а именно то, при котором получила печать. - А если нашу душу занесет в мир, который эти воспоминания не блокирует? - об этом я явно не подумала, и изумленно посмотрела на Франкенштейна, на что он в ответ только прижал длань к челу, продолжая саркастическим тоном. - Иисусе Назаретский, Ольга, уж от кого-кого, а от тебя я ожидал что ты будешь читать на уговорах то, что мелким шрифтом написано, - я скривилась, но правоту не признать не могла. - И разрушить эту печать, я так понимаю, нельзя? - Исходя из того, что говорил Лакрицияр, нет. Но нет печати, что нельзя сломать, думаю, у него просто нет для этого полномочий. - Замечательные новости, - тяжелый вздох, наступивший после короткого ироничного замечания, заставил меня виновато склонить голову. - Но я ценю то, что ты пошла на это ради Мастера. А во-вторых что там? - А во-вторых, - я вспомнила, что говорила до того и именно это было для меня тяжелее, - я не хочу брать на себя такую ответственность. - Ответственность за что? - посмотрел на меня внимательно, изогнув бровь, но решил уточнить, замечая мой недоуменный взгляд. - Я имею ввиду, какого рода хранителем тебе предстоит стать? - Ну, я не спрашивала, но думаю, что это будет что-то на одном уровне сложности и силы, что хранитель мира, - порядком задумавшись ответила я. - Этого я не уточняла. Но если говорить коротко, то я отказалась. Говоря, что если дело в теле, то мы можем с тобой пофиксить все и я не умру, но тогда Лакрицияр меня вышвырнул, с напутствием не появляться обратно, пока не передумаю. Вот, как-то так. Франкенштейн задумчиво на меня смотрел, почти не меняя выражения лица, а мне оставалось только ждать вердикта. Потом он молча встал, открутил венфлон, забирая кровь на тест на глюкозу и, быстро проверив все, записал результат и снова посмотрел на меня. Этот взгляд не смущал, я отвечала ему тем же, пока ученый наконец не решился высказаться. - Хаа... Нет, ты конечно была права, когда сказала что с телом мы справимся, но я заметил, что ты не учла, сколько это боли будет тебе стоить. То же лечение рака, что я изобрел, довольно эффективное, но довольно болезненное. Живой ты будешь, но не выживешь ли ты из ума - серьезный вопрос. На такое высказывание я ответила только недоуменным взглядом. Выживу из ума, говорите? Это неприятно, спорить не буду, но если дать себе мысленную установку, что поболит и перестанет, то вполне можно и пережить это в здравом уме. Но как некстати Франкенштейн напомнил мне слова одной девушки, которую встретил на своем пути поисков Мастера. Девушка лежала в больнице, где работал блондин, с богатой мед. картой и любила говорить с врачами только в депрессивном оттенке. Но ее можно было понять. Прошла через антральный гастрит, аппендицит, почечную недостаточность, остеомаляцию, причем все кроме аппендицита, который был вырезан, прогрессировало и словно не реагировало на лечение. И именно Франкенштейна послали сообщить ей о новом результате осмотра - раке мозга. Девушка молча тогда отвернулась от ученого к окну и казалось бы, никак не отреагировала, но Франкенштейн все же услышал ее шепот. "Вы не знаете, доктор, каково это, когда гниешь изнутри. А я знаю". - Пожалуй, да, - неопределенно ответила, все еще видя перед глазами равнодушное лицо пациентки перед глазами. Все-таки психика - хрупкая вещь. И где сломается - никогда не угадаешь. - А ответственности ты почему боишься? - от такого вопроса я встрепенулась, изумленно глядя на любимого. Неужели он не понимает, насколько это большой груз? Впрочем, мое недоумение он явно заметил. - Я не спорю, она огромная, но неужели ты думаешь, что не справишься? Ты прекрасно расправляешься со школьными делами, иногда, когда нужно, анализируешь и направляешь других не многим хуже Тао. Ты даже Копье подмяла под себя полностью и вертишь им так, как тебе заблагорассудится, чего мне не удавалось на протяжении веков. Так почему ты посчитала, что не справишься? - Франкенштейн подошел и встал передо мной на одно колено, чтобы быть с сидящей мной на одном уровне глаз. - Это слишком для меня, пойми, - я положила ладони ему на виски, глядя умоляюще. Не хотелось, чтобы он меня туда толкал, я ж ведь соглашусь, а потом от досады хвост съем. Причем все сто девяносто семь хвостов! - Ты, похоже, забыла об одной маленькой детали, - он стальной хваткой взял меня за голову, но не причиняя боли. Лишь заставляя смотреть ему в глаза. - Ты не вынуждена нести всю эту ответственность самой. По твоей милости теперь этот дом кишит всяческими сильными существами, которые задолжали тебе по всем фронтам, и небольшая кучка подобных есть еще и в Лукедонии. И не стоит парней списывать со счетов тоже, они хоть и не имеют такой мощи, но тоже не откажут в помощи. Осознай, что ты не одна. Я уже осознал, благодаря тебе, а ты, видимо еще нет. - Хех, мы одного поля ягоды, не так ли? - мне не оставалось ничего кроме как криво улыбнуться, и воспользовавшись тем, что Франкенштейн отпустил мою голову, прижаться лбом ко лбу. - Это ты точно подметила, - он усмехнулся, словно пытаясь повторить мою улыбку, как зеркальное отражение. - Так что обдумай, это все дело еще раз. Без этих болезней проще будет тебя отгородить от смерти и тем самим - от перерождения. А если будешь дальше страдать фигней - сам туда с тобой приду. - О, да ты как Ромео, умереть за меня готов? - не могла я сдержаться от иронии, ну не могла. - Забвение это не место для живых, это как долина смерти. - Да хоть сам ад, - Франкенштейн с презрением хмыкнул. - Как ты раньше говорила, я там бываю регулярно, а если будет нужно, то самому черту на рога залезу ради твоего благополучия. От такого сравнения я только рассмеялась, довольно живописно представив себе эту картину, а в роли черта представляя Родерика с витыми рогами. Ну не плакать же мне в конце-концов. Но Франкенштейна нужно будет отговорить от этой идеи. А заодно, определиться уже, чтобы ему еще что-то более безумное в голову не пришло. С него не убудет. Эх, правильно говорят, муж и жена - одна сатана.