от окраины времени к центру вселенной

май — Тебе осталось полгода, не больше, — качает головой целительница. Сого вздыхает (пока ещё может полной грудью и без кашля). Они с отрядом Шинсенгуми, возвращаясь в Эдо, останавливаются по пути в деревушке. Задание выполнено, срочных новостей они не несут, торопиться некуда, поэтому он и обращается к целительнице, которая с Эдо не связана и слухи, которые дойдут до Хиджикаты, не распустит. Жизнь может оборваться в любую секунду, а Сого ничего не успеет. Он хочет вернуться и прижаться к строгому плечу Тоширо, чтобы тот погладил его по голове и сказал, что он отлично справился. А потом сдержанно смыл кровь с катаны Сого и провёл пальцами по царапинам на его теле. Их немного, и Окита не уверен, что получил их из-за умелых врагов или из-за нежности после войны. Теперь пора забыть о слове «потом». У Сого есть только сейчас, и оно разламывается. Хорошо, что Хиджиката не боится осколков. Окита ничего не говорит про кашель с кровью и тяжёлое чувство в лёгких. Он несёт в себе чувство куда более тяжёлое, и оно еле сдерживается на губах, не перерождается в сорванный шёпот, в отчаянную попытку схватиться за рукав уходящего, в робкое пробирание в чужую кровать, — оно остаётся невыразимым шипом, острой шестерёнкой, ещё заставляющей сердце биться. Сого делает вид, что не понимает, что им движет. всё ты понимаешь, щенок — так если вы всё знаете, может, сделаете первый шаг? — это твой механизм сломан. — это из-за вас. — и чего ты боишься? тебе больше нечего терять. — я веду с вами вымышленные диалоги, почему даже в моей голове вы не скажете, что я вам дорог? — потому что ты запутался и не уверен. так чего ты боишься? — я пишу вам письма, которые вы никогда не прочитаете и пытаюсь избегать ответов. — так чего ты боишься? Быть отвергнутым. Услышать: «Ну и какой из тебя воин, что повёлся на такие нелепые чувства? Да ты только на убийства и годился — откуда в тебе вдруг человеческое?». Ему правда больше нечего терять. Времени почти не осталось, но они и так живут под выстрелами, угроза смерти не заставит его вдруг во всём признаться даже себе. Хочется скулить в чужое плечо и услышать заветное «ты был для меня важнее всех». Только это всё может оказаться неправдой, у Тоширо могут быть другие важные люди, а Сого — всего лишь удобный инструмент для убийства. Окита не представляет мира без Хиджикаты — слишком мало воспоминаний из раннего детства, когда они ещё не были знакомы. И все важные моменты он пережил рядом с ним. Но вот у Тоширо есть прошлое без Сого, а если верить словам целительницы, то и будущее у Тоши — тоже без Сого. Хотя Окита останется напоминанием. Так много непрочитанных писем, которые он завещает Тоширо, — просто чтобы помнил, знал, что Сого не просто шёл за ним на войну — он шёл с ним рядом жить, а это гораздо важнее. Становится тоскливо, и Оките хочется курить. Запах сигарет с его одежды почти выветрился в походе — не его сигарет, конечно, а того, кто неправильно близко. Когда Сого вернётся, он предложит внести в устав Шинсенгуми запрет на скучание. Физическая усталость и болезнь побеждают, и Сого засыпает, так и не решив, что делать. А Хиджиката, в это время мучившийся от бессонницы и волнений, иногда поглядывающий в сторону границы города — не вернулись ли из похода? — этот запрет с удовольствием бы поддержал. И ещё внёс бы приказ на сжигание всех неотправленных писем сразу же после написания, иначе эти бумажки с неровным почерком о нелепых чувствах, хранящиеся в сейфе, служат напоминанием о собственной трусости. Хиджиката мог всё с катаной в руке — и ничего не мог, когда смотрел на Сого. июнь — Я тебе сейчас чернильницу знаешь куда засуну? — Какой вы игривый сегодня, Хиджиката-сан, — Сого нагло улыбается, но на всякий случай готовится защищаться. Игривый как раз он. С неделю прокручивавший вопрос — чего ты боишься? — он вдруг понял, что правда — нечего бояться. Вымышленные диалоги, неотправленные письма — это ведь просто средство самозащиты от самого страшного: не услышать в ответ «я тебя тоже» или, что ещё хуже, услышать «какой же ты омерзительный». Но сейчас все двусмысленные фразы, всё нелепое поведение будет недолгим, и Тоши, у которого нет привычки понимать человека за секунды, ни о чём не догадается, подумает только: капитан Окита в последнее время странный, — а потом узнает про болезнь, и вопросов для него больше не будет. О том, что Сого просто не знает, как сказать простое человеку, которому не нужны твои чувства, Хиджиката никогда не догадается. О том, что все планы Сого отмалчиваться разрушатся, Окита не догадывается тоже. Сого просто пытается быть ближе — пытается понять, насколько близко ему вообще можно быть. Вот сейчас он отчаянно привлекает внимание Хиджикаты к себе, отвлекая его от отчётов случайными бытовыми катастрофами, например, роняя чернильницу. Тоширо смотрит на растекающееся по полу чёрное пятно. — Ну вот зачем ты это сделал? — он спокоен, и у Сого мурашки. Ему страшно, здорово и хочется скулить в восхищении от того, что Хиджиката кому угодно другому уже мягко предложил бы сделать сеппуку или хотя бы отрезать пальцы, а тут — полное принятие, будто Тоширо только и ждал, когда же Окита позовёт его забыть обо всём остальном мире. — Я абсолютно случайно, — не скрывая, врёт Сого. — Подойди сюда, — с такой нежной опасностью говорит Хиджиката, что Окита просто не может сопротивляться. Он садится рядом, и у Тоширо что-то щемит с такой покорности. И спокойствие, и послушание сейчас обманчивы, но чуть больше доверия, чуть меньше страха — и они смогут стать абсолютно искренними. Хиджиката пачкает пальцы в чернилах и касается обнажённой лодыжки Сого. Тот вздрагивает, но не одёргивается. чёрт бы побрал твою нежную кожу. — чёрт бы побрал ваши нежные руки. — я не хочу на тебе царапин. — я не хочу на ваших ладонях кровь. — Щекотно же, — Окита едва сдерживается, чтобы не рассмеяться. Ему теперь нельзя заливаться хохотом, где веселье — там и боль в лёгких. — Это твоё наказание. — Ох вы правда какой-то сам не свой, будто помрёт кто-то скоро. Хиджиката смотрит на него, словно Окита сделал сальто в гроб и шутит из него. Он ничего не знает, конечно, но догадывается, что что-то не так. — Ой, на сердечко похоже, — восхищается Окита, переводя тему. — Это задница, в которую ты отправишься, если не дашь мне дописать отчёт. — Мне никто ещё никогда не рисовал жопу на ножке, это так романтично. Сого выставляют за дверь. Он слышит, как Хиджиката ещё что-то ворчит ему вслед, но разобрать слов не может. Он искренне смеётся, и ему хочется, чтобы можно было вот так каждый день рисовать друг на друге глупости и слезиться друг другу в плечо, а потом он закашливается и с каким-то смирением смотрит на пятна крови на платке. июль Сого хотел бы погибнуть в бою. Так вот хотя бы не знаешь, что сегодня — твой последний день рождения. Интересно, насколько вселенная будет иронична сегодня. Подарит ли Хиджиката-сан ему кимоно на вырост? Пожелает ли ему долгих лет жизни? У Окиты есть несколько очень красивых ножей, которые Тоши ему подарил. Ещё он дарил необычные амулеты, одежду, редкие сладости. Но эти ножи Сого нравятся больше всего. Когда станет невыносимо больно, он именно этими клинками вырежет себе лёгкие. В честь Окиты, конечно, праздник — в тяжёлые времена такие события как спасение. Вроде как напоминают о том, что они ещё живые люди, раз отмечают дни рождения. Тоширо выпивает со своим отрядом и Мондо, Сого не лезет под руку. Не здесь, не сейчас, вот бы уйти и говорить наедине. И Хиджиката словно слышит его мысли, кивает своим, отходит от них, тянет Сого за рукав. — Хочешь спрятаться? — Украдёте меня в тёмное место творить непотребства? Конечно, хочу. Хиджиката хмурится, но тянет Сого с собой. — А ты при всех так себя ведёшь? — вдруг спрашивает Тоши. Окита не знает, что ответить. Достаточно ли Хиджиката пьян, чтобы завтра всё забыть? — Как? — он делает вид, что не понимает. — Ну… — Тоширо запускает руку в свои волосы, словно физически пытается помочь себе сформулировать мысль. — Вот с такими дурацкими шуточками? — Не, это только рядом с вами я тупой и смелый. — Хорошо, — выдыхает Тоши. «Чего это он?» — не понимает Сого, который ждал, что его отчитают. Дурацкая, абсолютно бессмысленная надежда колет его изнутри рядом с болезнью. Они заходят в комнату Тоши, и тот что-то достаёт из своего шкафа. — Держи. С днём рождения, оставайся всегда таким же хорошим, — он смущается на своих словах и небрежно протягивает подарок. «Да, таким хорошим вы меня и запомните, пожалуйста», — просит Окита, надеясь, что и в этот раз Тоширо прочитает его мысли. В свёртке оказывается флейта. Это очень красивая, редкая флейта, попавшая в Японию откуда-то из Европы. В Шинсенгуми не любят запад, не хотят перемен, но некоторые вещи вызывают у Сого восхищение. Красота не имеет границ. Он видел эту флейту у старичка-торговца однажды, когда они с Тоши патрулировали город, но денег у них с собой не было. А когда появились, то торговца на прежнем месте уже не было. Торговать заграничными вещами — это смело, такое не приветствовалось, нужно было выкручиваться, менять место, скрываться. Значит, Тоширо его нашёл — и всё специально для Сого. Внутри всё скручивает вовсе не от болезни. — Спасибо, — искренне говорит он. — Жаль только, что играть я не умею. — Так а чего тогда пялился на эту дуделку? — Так красивая же. И можно было бы переделать под оружие, ну знаете, с ядовитыми стрелами. — Тебе лишь бы опасное что-то сделать. «Просто сейчас внутри меня яда больше, чем музыки», — думает Сого. Флейта ему нравится. Интересно, когда он умрёт, что Тоши с ней сделает? Сожжёт? Отдаст кому-нибудь? Сам научится играть и будет приходить с грустными песнями к могиле Окиты? — Хотите вернуться к остальным, Хиджиката-сан? — Окита вот не хочет, он бы пошёл и прилёг к себе, потому что устал, потому что мыслей чуть больше, чем он способен выдержать. — Я, наверное, выпил слишком много, и мне хочется остаться тут. — Тогда я пошёл. — С тобой остаться. Может, даже обнять тебя. — Какой кошмар, — в Сого что-то вспыхивает, и он быстро закрывает дверь в комнату Хиджикаты на ключ. — Тогда я останусь. — И как мы оправдаемся? — Алкоголь? Холодное лето? А может, нам не нужны оправдания, а, Хиджиката-сан? Тоши тяжело вздыхает. Чувство, которое в нём томится, не такое определённое, как у Сого, оно тяжёлое, оно всё время напоминает, что Хиджиката должен был отвадить мальчишку от войны и показать ему нормальную жизнь, раз он ему дороже всех остальных. Постоянное противоречие — «я хочу, чтобы ты был рядом, но рядом со мной — опаснее всего» — путает его ещё сильнее. Хотя бы одну ночь, в которую можно неловко обнимать Сого, выслушивая его двусмысленные шуточки, — Тоши больше и не просит. И Окита, конечно, странный сегодня, даже не возражает против такого нелепого предложения, будто он только об этом и мечтал. Они устраиваются вдвоём на футоне. Тесно, неудобно, но вот Тоши обнимает так осторожно, но решительно, и Сого замолкает, доверительно закрывает глаза, робко подвигается ближе, и всё становится правильно, словно так и нужно. Да, наверное, это всё алкоголь и холодное лето — последнее лето — и острое ощущение этого последнего сближает их на ужасной скорости. Лишь бы не потеряться из-за неё, лишь бы найти, за что держаться. С днём рождения, Сого, и с днём смерти от чувств. август Сого едва уворачивается от удара. Хиджиката тяжело вздыхает и опускает меч. Они тренируются на деревянных мечах, потому что Окита очень упрашивал. — И так бледный ходишь, и так сражения повсюду, тебе точно оно надо? — в очередной раз сомневается Тоширо. — Что-то с твоей техникой сегодня всё плохо. Может, ты заболел? — Со мной всё в порядке, — нервно улыбается Сого. — Просто с вами давно не дрался, всё какие-то предсказуемые типы попадались. — Точно нет никаких проблем? — Хиджиката наносит удар без предупреждения, но Окита успевает заблокировать и весело-лихорадочно придумывает, как бы ему победить. Их тренировка — это и сражение, и танец, и разговор по душам. — Вы же знаете, я сам по себе проблема. — Дурак, — Тоши действует агрессивнее. — Ты, конечно, ужасный, но я никогда не считал тебя проблемным. Сого чуть не пропускает удар. — А каким вы меня считаете? — Хорошим, — Хиджиката атакует совсем не так, как те, кто хочет в их страну внести жуткие перемены. — Будь внимательнее. Сого хочет уточнить: хорошим воином? хорошим оружием? хорошим человеком? Хорошие люди, кажется, умирают молодыми. Окита будет из плохих, которые так успешно притворялись другими, что тоже не дожили до старости. Вот Хиджиката-сан удивится, когда его отчаянная формула «мы плохие, а значит, будем мучиться долго» не сработает. Сого всё думает, как бы поудачнее пошутить, чтобы последнее, что запомнилось, — это смех Тоши. Он отвлекается, блокируя больше на инстинктах, и в какой-то момент не успевает. Хиджиката выбивает из его рук меч. — Ну Сого, ну что за глупости начались, — качает он головой. Оките вдруг становится страшно: а вдруг Тоширо разочаруется в нём, сменит с должности, отведёт от себя подальше? — Я могу продолжать, что-то отвык просто от таких мечей, — тревожится он. — Не надо,— Хиджиката хмурится и поднимает меч, отдаёт его Сого. — Явно ведь что-то случилось? Сого опускает глаза. — А я, может, влюбился. Тоши сам чуть не роняет меч. Окита пытается понять по лицу Тоширо, рад он или нет, и не может, как не может и сам Хиджиката определиться с чувствами. — В кого? — В то, как вы меня отчитываете, — скромно и тихо признаётся Окита. Он как будто слышит, как что-то внутри Хиджикаты нервно взрывается. — Сого, почему ты такой? — почти воет он. — Хороший? — подсказывает Окита. — Да, отвратительный и лучший одновременно, — шипит Тоши, — вот как у тебя так получается? Сого смущённо хихикает. Как-то Хиджиката-сан больше не вписывается в «он никогда не ответит на моё признание и обязательно меня с презрением прогонит». — Если хочешь, чтобы я тебя отчитал, приходи сегодня ночью. А вообще на тебе уборка зала, — ворчит Тоширо и уходит. Сого даже не злится за то, что ему дали дело, и прибирается с каким-то волнением. Как вот у Хиджикаты получается так просто быть ворчливым чурбаном и самым тактичным человеком на свете? И зачем он к себе позвал? Неужто выскажет всё, что он думает о двусмысленностях Сого, и запретит все шуточки (потому что давно пора)? Или скажет то, из-за чего Окита помрёт раньше срока? Так много вопросов, так мало ответов. За ними Сого и приходит ближе к ночи. Хиджиката выглядит спокойным, но до Окиты доносится его внутренний шторм. Приятно знать, что ты не один посреди бури. Вопреки обещанию, Тоширо вообще ничего не говорит и не делает. Они просто лежат близко-близко. Это — всё, что им, осторожным в их хрупких связях, пока что позволено. Это так странно: они оба трезвые, и ночь тёплая, но нет же — спят вместе, и Окита во сне тянется рукой и впивается ногтями в запястье Хиджикаты, и тот с утра смотрит на царапины с каким-то почти умилением. Сумасшествие передаётся через близость. Им больше не нужны оправдания. сентябрь Звуки кото доносятся из общей гостиной. В штаб Шинсенгуми приехал знаменитый музыкант. Это важное событие, потому что в последнее время с воинами никто связываться не хочет. Музыка красива во все времена. А Сого отлёживается у себя, потому что ему очень плохо и кружится голова. Пару дней назад он потерял сознание на несколько секунд, хорошо, что никто не видел. Им пока ещё рано знать. Хиджикате он говорит, что это, видимо, простуда. — Плохо согревали меня ночами, Хиджиката-сан. Тоширо с такого задыхается и заставляет Сого в лечебных целях есть чеснок, который он ненавидит. И сегодняшний вечер Тоши проводит у кровати Окиты. Отвратительный и лучший — это ведь и Хиджикате ужасно подходит. — Вы не обязаны обо мне заботится, проведите время с пользой, послушайте хорошую музыку. — Если я надоел, то я, конечно, уйду. Сого может сказать: «Да, надоели» — и Тоши уйдёт, проведёт приятный вечер, позволит кото задеть что-то хнычущее в душе. Но Окита так не может, в нём иногда просыпается что-то собственническое. Ему и так осталось совсем мало, и он не хочет отдавать вечера с Хиджикатой кому-то ещё. Поэтому он отмалчиватся и вяло переворачивается на другой бок. Тоширо делает ему отвары от простуды. Они, конечно, не работают, потому что у Сого не она, у Сого каждый вдох как последний, но ему тепло из-за этой заботы. — Хиджиката-сан, а у вас есть любимый меч? — вдруг спрашивает Окита. — Разумеется. — И что вы с ним сделаете, если он сломается? — Постараюсь его починить. — А если не получится починить? — Переплавлю в амулет от глупых вопросов и подарю тебе. — А если он так сломается, что даже это невозможно? — после небольшой паузы продолжает Сого. — Ну, тогда, наверное, придётся бросить и найти замену. В комнате повисает тяжёлая тишина, и Хиджикате кажется, что он что-то упускает. — Мы ведь просто говорим о мечах, да? — уточняет он. — Никаких сравнений? — Да, о простых мечах, ничего под собой не скрывающих, — говорит Сого, но по тому, как дёрнулись его плечи, Тоширо понимает, что был в своей догадке прав. И то, что он всё понял, тоже по-своему поражает Окиту. Хиджиката подходит к его кровати и шепчет на ухо: — А если бы сломался дорогой мне человек, если бы правда всё было бы безнадёжно, то я бы даже осколки сохранил. Люди важнее оружия. Ты — важнее, чем все они. Сого бросает в жар. Может, это правда простуда. октябрь Сого довольно спокойно относится к своей смерти: всё равно когда-нибудь пришлось бы, и с таким образом жизни он явно долго бы не протянул. Нет, умирать, конечно, жутко, особенно если не получится уткнуться в плечо Тоширо и слушать его дрожащее и отчаянное «всё будет хорошо, я с тобой». Но Окита просто много чего помнит. Например, что когда-то они с Хиджикатой уже были (будут) на войне под другими именами; а однажды они учились (учатся, будут учиться) в одной школе; а когда-то они были (будут) обычными полицейскими; а в какой-то момент они обнимались (обнимаются, обнимутся) крыльями; а однажды Сого принимал (принимает, примет) у Тоширо исповедь и позвал (позовёт) его грешить вместе; а ещё один раз — впрочем, эта вселенная Оките нравится по-особенному, поэтому он её сохраняет только для себя. Сого знает, что существовало (существует, будет существовать) ещё много реальностей, в которых они с Хиджикатой сойдутся. И об этих реальностях он даже может помнить. Окита не так уж и много знает о мире, чтобы понять, возможна ли его теория, но он говорит себе: я всё это помню. (Я ничего не выдумал и не пытаюсь себя в чём-то убедить, чтобы не было так тошно.) Это нечёткие, расплывчатые воспоминания, которые чаще всего приходят во снах. Эти образы из прошлых жизней приходили к нему и раньше, но только после слов целительницы они стали отчётливее. Сого уверен, что у него не хватило бы фантазии на десятки вселенных. Он приходит к Хиджикате вечером, когда замком заполняет очередные документы: у Шинсенгуми сейчас много противников, и надо как-то укреплять связи с теми, кто ещё готов им помогать, и пытаться ослабить тех, кто с ними враждовал. Окита упирается спиной в спину Тоши, полулежит на нём, и его не прогоняют. Хиджиката после холодно-тёплых летних ночей никак не обозначил их новые отношения, но теперь каждый раз при возможном сближении задумывается и чаще всего идёт навстречу. Может, наконец-то решил попробовать доверять Сого и показать свои неясные чувства. Всё-таки Окита вряд ли теперь его высмеет за подобное, потому что сам неуклюже ластится чуть ли не каждый вечер. — Хиджиката-сан, вам когда-нибудь снилась другая жизнь? — прямо спрашивает Окита. — М? — Тоширо даже на секунду отрывается от составления писем. — Нет, никогда, потому что другой жизни я не знаю. «Значит, вы не помните», — грустно думает Сого. — А мне вот снилось, что вы превратились в кабанчика. — Надеюсь, я ударил тебя копытцем, — в тон ему отвечает Хиджиката. — Нет, вы прикольно хрюкали, когда вас гладили за ушком, — деловито отвечает Сого и тянется к волосам Тоши. Они на удивление мягкие, и Окита гладит их дольше, чем планировал. Он ждёт, что его ударят по руке, но Тоши почти никак не реагирует, только усиленно сопит. — Ты мне иногда снишься, — шепчет Хиджиката, — и ты какой-то другой, не как здесь, но я ничего точно не помню. — Вы бы хотели другую жизнь, Хиджиката-сан? — Может, только если ту, в которой не пришлось бы рисковать своей жизнью и кого-то терять. Сого с ним соглашается. Очень жаль, что никого не терять — не про эту вселенную. ноябрь Если верить словам целительницы, Сого умрёт в этом месяце. Но он в этих словах сомневается: он ещё бодр, может сражаться, и окружающие почти не замечают его болезни. Правда, Хиджиката спрашивает о его самочувствии каждый день и старается нагружать гораздо меньше, думая, что Окита сильно устаёт. Может, она ошиблась, может, Сого оказался живучим, может, Хиджиката молится по ночам — и его правда слышат. Окита не верит ни в кого на небесах, ни за их пределами, но вот беда — в параллельного себя хочется верить очень сильно. Впрочем, может, с Тоши они одни такие на все вселенные, перманентно повторяющиеся для вытья друг по другу. Сого не возражает повториться ради страданий и смеха рядом с Тоши ещё раз. И немного опасается, что сам Хиджиката на такое не согласится. Его сомнения рассеиваются после очередной уборки. Тоширо старается не нагружать его сильно боевыми действиями, поэтому Окита воюет с беспорядком. Он, конечно, ворчит из-за такой заботы, но внутренне благодарен: много физической нагрузки он бы не вытянул, в штабе же он может позволить себе помирать без свидетелей. Сого находит неотправленные письма Хиджикаты. (И помирает без свидетелей, как и собирался.) Он не планировал копаться в вещах Тоши, он ценит чужое пространство, просто угол письма торчал из-за шкафа, Окита не мог пройти мимо. Он и не знал, что Хиджиката умеет вот так — одной строчкой выражать всё, что может мучить Сого неделю. Тоширо не всегда удачно подбирает образы и слова, иногда так и бросает мысль, не справившись с её выражением, потому что знает, что эти письма никогда не прочитают, но то, что он доводит до конца, — вот с этого Оките хочется хныкать. Сого очень рад, что нашёл их, потому умирать, не узнав этих слов, было бы тяжелее. А теперь он знает, что Хиджиката по нему скучает и боится за него больше, чем за кого-либо ещё, да и воспринимает его не только как лучшего мечника. Осталось только услышать это от самого Тоширо. Молитвы в никуда Окита тоже практикует — до самого возвращения Хиджикаты. Пока Тоширо докладывает Мондо о сомнительном успехе операции, Сого ждёт его на его же кровати, раздумывая, как бы сообщить Хиджикате, что он может больше не прятаться за письмами и всё сказать ему в лицо — Окита никогда не разочаруется в Тоши из-за того, что он к нему испытывает. — Вы не ранены, Хиджиката-сан? — спрашивает он, стоит замкому войти в комнату. — Вот сейчас чуть приступ не словил, — ворчит Тоши. — Нет, не ранен, не надейся. — А меня вот ранили в самое сердце, — притворно тяжело вздыхает Сого. — Кто посмел? — хмурится Тоши. — Вы и посмели, — Окита машет письмами. Хиджиката прищуривается, но, конечно, разглядеть, что это за бумажки в руке у Сого, не может. — Что это? — Вы ж ещё и слепая у меня, — отчего-то радуется Сого, а потом становится серьёзным: — Ваши письма. Наконец-то дошли по адресу. Лицо и шея Хиджикаты покрываются красными пятнами. — Откуда ты… — Абсолютно случайно. — Я отрицаю авторство. — А зря, мне очень понравилось. — Сого, пожалуйста, забудь об этом, — Хиджиката выглядит растерянным. — Но мне правда понравилось, — Окита теперь говорит серьёзно. — Вы могли бы это сказать мне в лицо, тогда у меня бы у самого не хранилась подобная куча писем… Ой. Хиджиката цепляется за эту оговорку и мигом вылетает в комнату Сого. Тот несётся за Тоширо. — Я всё сжёг! — придумывает Окита отговорки. — Значит, что-то всё равно писал? — Хиджиката бесцеремонно лазает по вещам Сого и находит стопку писем. Теперь Окита краснеет и атакует первым: зачитывает вслух очаровательный абзац из писем Тоширо, где он сравнивает их разлуку с кратким мгновением между вдохом и выдохом. — Ты не лучше, — смущённый Тоширо в ответ читает из письма Сого про то, как Окита очень хотел бы показать Хиджикате бельчонка, которого видел сегодня. Они перекидываются взаимными абзацами, краснеют и смеются с себя и с того, как нелепо было не доверять друг другу. — теперь мы можем говорить о наших чувствах вслух? — да, можем. — будем ли мы это делать, зная, что искренние чувства сделают очень больно при прощании? — нет (конечно, да). декабрь Старый год подходит к своему завершению, словно израненный зверь доползает до пещеры, в которой может спокойно умереть. Это был плохой год, а следующий будет ещё хуже, но вот беда — и в этом, и в том они будут смеяться до слёз и неуклюже любить друг друга. В Шинсенгуми отпраздновать границу между годами получается не у всех: многие разъехались для осуществления операций. Хиджиката возвращается в Эдо в самом конце месяца, да и то не ради праздника: нужно выработать важный план по зимним сражениям и нужно что-то решить с тем, где они будут прятаться, когда новое правительство объявит их преступниками. Снега почти нет, и на ладонях Сого редкие снежинки тают подозрительно долго, словно намекая, что огонь жизни в нём давно погас. Был ли Окита хотя бы в одной вселенной мёртвым изначально, являясь к Хиджикате в виде призрака? Это было бы уморительно — Сого сразу придумывает шутки — и трагично — у него в голове плохих развязок куда больше, чем хороших. Он боится предположить, что и со всеми реальностями так: несчастливые финалы встречаются чаще. (В этом он ошибается, но никогда не узнает.) Новый год они встречают вдвоём. Это просто чуть более торжественный вечер, чем обычно, ночь, когда можно подвести какие-то итоги и составить планы на будущее. После невысказанных признаний через письма им толком-то и поговорить не удавалось: то один, то другой были за пределами Эдо. Сегодня катанам бы хорошо полежать под нежным хрупким снегом и остыть, потому что в следующем году ничего не изменится, а положение Шинсенгуми только ухудшится. Они проиграют, но Окита вряд ли это успеет увидеть. У Хиджикаты припасена бутылка дорогого саке, и Сого приятно удивлён, что они распивают её вместе. — Сложный был год, — вздыхает Тоширо. — Давай следующий сделаем проще хотя бы между нами. — Я умру в следующем году, Хиджиката-сан, — Сого широко улыбается. Тоширо издаёт нервный смешок. — Да, это весьма облегчило бы наши отношения. Но не шути так. — Это правда, — он продолжает улыбаться, но теперь смотрит устало и печально, и Тоширо хочет сжечь эту вселенную, лишь бы не видеть больше подобного взгляда. — Я серьёзно болен, Хиджиката-сан. Мне целительница говорила, что я умру осенью, но вот мне так хочется подольше вас позлить, что я ещё немного протяну. Но правда немного, простите, даже ради вас у меня не получится быть вечным. Тоширо тяжело молчит, у него дрожат пальцы. Он не выдерживает и отворачивается, невидящим взглядом уставившись в пустую стену. — Неужели нельзя как-то вылечить? — шепчет Хиджиката. — Нет. Ни лекарства, ни травы не помогут, да и поздно уже. Разве что с небес спустились бы какие-то странные существа и дали бы новое лекарство, но такого никогда не случится. Простите, Хиджиката-сан, это всё безнадёжно. Тоши медленно поворачивается к нему. Сого готов сжечь вселенную, лишь бы никогда больше не видеть у него подобного взгляда: пустого, испуганного, убитого. Окита закрывает глаза. Ему невыносимо быть причиной такого страдающего Тоширо и отвратительно с самого себя за мелькнувшее чувство облегчения: Хиджикате абсолютно не всё равно. Тоши подаётся вперёд и крепко-крепко его обнимает. — Дурак, какой же ты дурак, — шепчет он ему на ухо, — почему ты раньше ничего не сказал? — Мне страшно, — Сого задыхается от теплоты и боли, и у него слезятся глаза. Страшно умирать, страшно быть отвергнутым, страшно признавать, что это действительно конец. — Я тебя не брошу, — голос у Хиджикаты дрожит. Сого цепляется за его плечи. Эти объятия, похожие на слабую попытку спрятаться друг в друге от этого жестокого мира, для обоих дороже всех (не)произнесённых слов. Новый год приходит выть под окна. Он зверь всего с одной раной — смертельной. январь — В смысле вы ничего не можете поделать? — Хиджиката злобно смотрит на одного из лучших докторов в Эдо, приставив к его шее нож. Доктор трясётся от страха, но не теряет мужества ответить: — Современные лекарства не смогут помочь. Это невозможно. — Хиджиката-сан, прекратите, — Сого тянет его за рукав. Это уже пятый доктор — сколько их в Эдо развелось, ворчит Тоши, а никто не может помочь — к которому они приходят. И все советуют смириться. Они оставляют врача в покое и покидают его дом. Снова поползут слухи о жестокости Шинсенгуми, о том, что они не нужны будущей Японии, что они устарели с их принципами и идеалами — а Хиджиката просто пытается помочь любимому пацанёнку. Они прячутся от порывов ветра в пустой чайной, которая скоро обанкротится. Но старушка-владелица рада каждому посетителю. — Может, мы больше не будем ни к кому ходить? — Окита кутается в плед, который любезно предложила хозяйка, и у Тоширо что-то отвратительно щемит с осознания того, какой Сого сейчас беззащитный. — Я не могу поверить, что нет никаких шансов, — строго говорит Тоши, но они оба знают, что он просто не может принять правду и цепляется за иллюзорную надежду. — Вообще-то мне неприятно столько раз выслушивать про то, что я безнадёжно умру. — Чёрт, — только сейчас понимает Тоширо. — Прости. — Ни за что, — Сого искренне наслаждается виноватым видом Хиджикаты, а потом добавляет: — Ну только если мы пойдём домой, держась за руки. — Как дерзко. — Я умирающий, мне терять нечего, я ведь могу провести последние дни так, как я хочу? Чай горячий, и Хиджиката обжигает язык, лишь бы не закричать — на Сого из-за легкомысленного отношения к смерти, на себя за беспомощность, на вселенную за такую тоскливую несправедливость. — Я всегда думал, что если возьму тебя за руку, то ты переломаешь мне пальцы или просто сильно поцарапаешь, — после минутного молчания говорит Тоширо. — Мы друг о друге такие глупости навыдумывали. — Ну, поздно уже что-то менять, — вздыхает Сого. Поздно — да и если что-то изменится, уходить будет тяжелее. — Твои последние дни — они и ведь и для меня последние тоже. Думаешь, я смогу нормально жить после? — Думаю, да? — Окита широко открывает глаза, искренне удивляясь, что может быть по-другому. Это Хиджиката для него единственный, но вокруг Тоши полно хороших людей, за которых он может зацепиться. Его вытащат из любой тоски, Сого уверен. — У тебя чаинка в чае. Счастливая примета, — с какой-то мягкостью переводит разговор Тоши. Сого горько усмехается. За счастье он бы сейчас посчитал пулю, которая сразила бы их с Тоширо одновременно. февраль Хиджиката перестаёт курить при Сого и бегает с сигаретой на улицу. Он мало спит и много ездит по старым знакомым-аптекарям, которые продают ему травы. — Я ничего принимать не буду, — отказывается Окита от настоек, которые Тоши ему делает. — Всё это бессмысленно. — Это тебя не вылечит. — Ой, приблизит смерть что ли? Тогда давайте всё. — Сого, — укоризненно произносит Хиджиката, и одной интонации достаточно, чтобы Окита почувствовал вину. — Это просто что-то вроде обезболивающих. Оно не вылечит, но облегчит болезнь. — Спасибо, — тихо говорит Сого. Ему правда в последние дни хуже: голова кружится, сильный кашель, бессонница. Из-за всех этих переживаний и времени, проведённого на зимних улицах, Тоши неожиданно заболевает. У него — настоящая простуда, никакой серьёзной болезни не скрывающая. Он отлёживается в своей комнате, и Сого лежит рядом, на соседнем футоне. — Давайте объявим в вашей комнате вечный карантин? — предлагает Окита. — Очень нелепо заболеть рядом с тобой, — ворчит Тоши, завернувшийся в три одеяла. Болеть он ненавидит и каждую простуду переносит плохо. — Но вы хотя бы вылечитесь, а так вот прикольно полежим вместе как будто на курорте, потому что до лета я явно не дотяну, и на море с нашей занятостью мы уже не попадём. В Сого прилетает подушка: их у Тоши тоже зачем-то три. — Я сказал тебе не шутить про свою смерть. — Моя смерть — что хочу, то и делаю, — обижается Сого. — Вот вы точно ведь сочините какой-нибудь дурацкий стишок после того, как я умру. — Ничего я сочинять не буду, обойдёшься. Или сочиню что-нибудь такое, что ты на небесах краснеть будешь от стыда. Сого начинает придумывать сюжеты. И вот беда — им с Хиджикатой нечего стыдиться. Во-первых, у них нет совести. Во-вторых, ничего такого и не случалось, один раз прошлись, держась за ручки, и Сого после этого смущённо ворочался всю ночь, и всё — даже всё проясняющих слов не было. Но Окита ничего и не хочет. Иногда ему просто не верится, что это всё по-настоящему, а не мерещится в больничной палате перед — — И нормальные у меня стихи, — находит время перебить его мысли и проворчать Тоши. — Я не читал, — врёт Сого, который все неуклюжие и хорошие хокку Хиджикаты знает наизусть. Да и в письмах, которыми они всё-таки обменялись, у Тоши много поэзии. Странно, что ни в одной из снящихся вселенных он не был писателем. Тоши обиженно отворачивается, почти с головой накрываясь одеялом. — Может, мне вас как-нибудь полечить? Я тоже могу сделать настойку, если вы мне скажете, как. — Да ты не отличишь укроп от ромашки, сделаешь ведьмовское зелье. — Приворотное, — Сого подмигивает, Тоши боязливо ворочается. — Само всё пройдёт, не трать травушки, их мало осталось. Сого знает, что все они пойдут на смягчающие отвары для него. А лучше бы Тоши из них сплёл похоронные венки, можно было бы залезть в них на крышу и не спускаться до самого последнего дня. — О, а помните вы мне рисовали сердечко на ножке? Мне после него так хорошо спалось, давайте я вам тоже лечебную жопку нарисую, — воодушевляется Окита. Ему отчего-то очень хочется быть полезным. Тоши жутко закашливается. — Просто будь рядом, — шепчет он. Хиджиката не боится заразить Сого: у того была защита в виде разных лекарств, официальных и нет, да и вряд ли с его болезнью простуда вообще была бы заметна. Окита послушно ложится рядом и робко тянется к руке Тоши, замирая в паре сантиметров. Ни крыши, ни венков — но вот так бы лежать до последнего дня тоже было бы хорошо. март Лепесток сакуры залетает с весенним ветром в комнату и путается в волосах Сого. Тоши — они вместе играют в сёги — убирает лепесток как-то бережно, и Окита больше не выдерживает. — Вы мне нравитесь, Хиджиката-сан. — Я знаю, — медленно произносит Тоширо. — И ты знаешь, что ты мне тоже. (Но нам сейчас нельзя. Мы навсегда опоздали.) эй, хиджиката-сан, сколько вы без меня протянете? — дольше, чем тебе хочется надеяться. Сого в отчаянной попытке тянется поцеловать Тоши, но тот нежным прикосновением пальцев к губам останавливает его. — Я тебя так не смогу отпустить никогда. — А без этого сможете? — глаза Сого слезятся. — Нет, конечно, нет, но мне придётся чуть меньше воющего из себя вырезать по ночам. Окита вздыхает и кладёт голову на колени Хиджикате, и тот осторожно гладит его по волосам. — Нас никто не учил прощаться в комнате, — вздыхает Тоширо. — Мы знаем, как реагировать на смертельные раны, но что чувствовать, если ты умираешь на моих руках несколько месяцев? — А мне можно будет умереть на ваших коленях? Буду чувствовать себя так, словно я просто засыпаю. — Если тебе так будет легче. — Но ведь это как-то жестоко по отношению к вам. — Не думай обо мне, я буду сидеть рядом с тобой с петлёй на шее. — Прикиньте я просто усну, а вы реально повеситесь, вот хохма будет. Тоширо фыркает. Они немного молчат, Тоши не думает ни о чём, а у Сого слишком много всего в голове, слишком много диалогов, которые не состоялись. Но теперь можно сделать их настоящими. — Хиджиката-сан, сколько вы без меня протянете? — Недолго. Больше они об этом не говорят — все слова сказаны. апрель — Я буду рядом до конца, — обещает Хиджиката. И правда почти не отходит от Сого. Тоши рядом в бессонные ночи, гладит по голове, рассказывает нелепые истории и про разные растения, и Сого вслушивается не в слова, но в голос, словно пытается запомнить его на вечность, которая может быть без. Тоши рядом в хорошие дни, когда Окита даже пытается тренироваться с мечом. Он больше не участвует в боях, но к нему всё равно приходят за советом, и он сам не может сидеть без дела. — Было бы глупо умирать бесполезным, — отражает атаку Тоширо он. — Хиджиката-сан, пообещайте мне, что не сдадитесь и не впадёте в отчаяние после всего, а продолжите быть крутым. — Разумеется. Даже если у нас нет шансов против правительских войск, мы заставим их запомнить нас как лучших воинов в истории. Тоши остаётся рядом, когда Сого совсем плохо, и решено отправить его в больницу. Старушка-сиделка, очень похожая на хозяйку чайной, обещает приглядывать за мальчиком. Но Хиджиката остаётся приглядывать тоже. Он ночует в палате, пока врачи не замечают (им очень легко позволять вооружённому человеку нарушать правила). Окита думал, что в больнице ему станет тошно, но здесь красивое дерево за окном, и солнце лучами прощается с ним каждый вечер, и Тоши рядом, и его часто приходят навещать. Он много спит, потому что таблетки оказываются сильнее всяких травяных настоев. Хиджиката не приносит ему цветы, потому что не хочет, чтобы в палате умирал кто-то ещё. Тоши остаётся рядом в письмах, снах, воспоминаниях, неслучившихся разговорах — в них теперь Сого угадывает реплики куда ближе к возможной реальности. Однажды Хиджиката приходит бледный и сдержанный: — Мне нужно уехать почти на неделю. Нужно помочь второму отряду, операция пошла не по плану. Я обязательно вернусь к тебе. А ты пообещай, что дождёшься. — Обещаю, — Сого уверен в своих словах. Но, проводив Тоши и пожелав ему удачи, вздрогнув от его тихого «мы обязательно встретимся», Окита понимает: нет. май …когда Сого умирает, Хиджикаты нет рядом. хэй, хиджиката-сан, вы ведь мне мерещитесь сейчас? — прости, что я не с тобой. — ничего страшного, ещё увидимся. мне приятно, что вы — это последнее, что я вижу перед сме— июнь Хиджиката почти не меняется: он всё так же строг и превосходен в бою. Только он больше не может засыпать без снотворных снадобий и иногда завидует своим смертельно раненным товарищам. эй, сого, я скучаю по тебе. — … — и по нашим вымышленным диалогам. — … — мне страшно, что ты даже в моей голове молчишь. — …. — это немного нечестно: я ведь к тебе приходил, пока спал. ты ведь можешь прийти ко мне тоже? — … — да, ты прав, я многого от тебя требую, не давая взамен ничего. прости. мне нужно собраться и работать дальше. интересно, ты бы попросил меня поторапливаться? — мне, конечно, вас не хватает, но я бы не стал. хотя… — эй, сого, скажи что-нибудь ещё, пожалуйста. — … — мы ведь так протянем совсем недолго. Меньше, чем через год, Тоширо словит пулю — чтобы в новой вселенной от неё увернуться.