Шаг за шагом

Нервно барабаня пальцами по столу, Повелитель смотрел в одну точку и пытался привести в порядок собственные мысли. Удавалось ему это с большим трудом. Точнее не удавалось… совершенно не удавалось. Ярость и боль смешались в груди, не давая дышать и мыслить здраво. Несколькими минутами ранее он был вынужден выслать из дворца Анну. Поступить иначе он не мог, ибо никто — НИКТО! — не имел права поднимать руку на отпрысков правящей династии. Застывший взгляд свидетельствовал о крайней степени борьбы, происходящей в его душе. «Как она могла? Я верил ей! Как себе, верил! Почему не увидел в ней этого? Или?.. Нет, даже если солгала Салиха, Абдул-Меджид солгать не мог… или мог?..» В самый разгар этого внутреннего монолога раздался стук в дверь. - Входи! - недобро сверкнув глазами, крикнул он невидимому пока посетителю. В покои вошел Захир. - Повелитель! - традиционно обратился он к правителю. - Говори, Захир! - искры из глаз султана сыпались беспрестанно. - Анна-хатун собирает вещи… скоро она покинет гарем, - скорбно сообщил последние новости хранитель покоев. Махмуд опустил взгляд, понимая всю несправедливость собственного недовольства докладом верного слуги: «И зачем ты мне это говоришь, Захир? И так тошно, еще ты со своим докладом...» - глаза его, до этого прикованные к одной точке, теперь метались из стороны в сторону, ни на чем не останавливаясь. - Я подготовил карету для ее отъезда из дворца, - Захир качал головой в такт произносимым словам, но мысленно был не согласен с решением Махмуда. Было похоже, что и сам Повелитель недоволен собственным решением. Оставаясь сидеть в кресле, он тем не менее был похож на мечущегося в клетке льва. Сомнения в правильности своего поступка никак не давали Махмуду почувствовать себя тем уверенным и непоколебимым правителем, которого привыкли видеть его подданные, каким и сам он привык себя ощущать. На этот раз уверенность в собственной непогрешимости никак не приходила. Еще и Захир продолжал стоять перед ним немым укором, явно желая, но не решаясь что-то добавить к уже сказанному. Стоял и корчился, гримасничал, чего Махмуд никогда не замечал за своим выдержанным и покладистым слугой. А тот, бедный, и впрямь не мог набраться смелости, чтобы высказать свои соображения: тяжело вздыхал, крутил головой, исподтишка поглядывал на султана, но открыть рта не решался. За долгие годы службы при правителе Захир-ага привык видеть своего хозяина хоть и строгим, но справедливым. В случае же с Анной мозаика в его голове не складывалась: одна ее составляющая (неоспоримая справедливость султана) словно бы потрескалась и не желала становиться на свое место. Не вязалось в голове честного Захира такое поведение девушки с тем, что он видел раньше. Анна обожала детей. Разве могла она обидеть кого-то из них? Не было ли ошибки в том, что ее изгнали? Да только кто он такой, чтобы осуждать решения самого Повелителя? Махмуду в конце концов надоело смотреть на его ужимки и он призвал хранителя покоев к ответу. - Ну что вы, Повелитель. Это ваш приказ, я не вправе что-либо говорить, - пошел на попятный Захир, так и не решаясь высказать все, что его терзало. Однако во всем его поведении явно чувствовалась переполненность невысказанными словами и некая неудовлетворенность от этого. - Пусть радуется тому, что не дал ей другое наказание! - угроза в адрес учительницы звучала скорее как оправдание из уст падишаха. - Она подняла руку на моего ребенка, поэтому она не вправе ходить по этому дворцу, - продолжал он оправдывать свой поступок перед хранителем покоев, словно желал прочитать в его глазах свою правоту. Вот только Захир отводил глаза. - Вы правы, Повелитель! - что еще он мог сказать тому, кому долгие годы служил верой и правдой, от кого ни разу не получил ни одного несправедливого нагоняя. Только от смущающих мыслей никуда было не деться: «Ну до чего твердокаменный человек, наш падишах! - все же упрекнул он, хоть и мысленно, хозяина. - Да ниспошлет ему Аллах долгие годы жизни!» - словно испугавшись, что Повелитель может прочитать его мысли, тут же добавил про себя. Ему было жаль Анну, которую прогнали (а вот заслуженно ли, еще неизвестно, если уж сам Повелитель никак не успокоится). Но не меньше Анны жалел Захир и Махмуда, прекрасно видя, с каким трудом тому дается осмыслить столь суровое решение: как мечется его взгляд, как не находят места руки, как раздуваются от гнева крылья носа, как ложится на переносицу скорбная складка. Не помнил Захир на своем веку, чтобы Повелитель так переживал из-за чьего-либо наказания. Стоять перед правителем бесконечно не было никакого смысла, но ноги будто приросли к полу и никак не давали ему уйти. На глаза вдруг набежали предательские слезы, и Захир как можно незаметнее смахнул их. «Только бы Повелитель не увидел», - опасливо покосился на падишаха, но тот — вот незадача — все же заметил проявление его слабости и откровенно удивился этому, широко раскрыв глаза и качнув головой в изумлении. Захир почувствовал неловкость. Но тут из него (видимо, от смущения из-за собственной сентиментальности) неудержимым потоком полились слова. - Но как она посмела сделать это? Не перестаю удивляться. Анна не способна на такое. - Захир! - возмущенный дерзостью и безмерно удивленный резкими перепадами настроения хранителя своих покоев воскликнул Повелитель, но Захир (будто только за этим и приходил) тут же ретировался и со словами «как прикажете» скрылся за дверью. Захир-то ушел, но мыслям Махмуда в этот вечер так и не суждено было успокоиться. Скороговоркой высказанные слова верного слуги лишь добавили султану сомнений и душевных мук.