Плутая в ночи

      Именно в темное время суток вокруг разума липкими сетями сплетается беспросветная нега, нещадно стирая привычные границы. Когда, если не ночью погружаться в витающий в сознании хаос, несокрушимым потоком подхватывающий в свое бесконечное течение? Кодекс «правил», некогда выверенных под среднестатистического индивидуума, приобретает до отвращения приторно сладковатый вкус. И где-то в отдаленных уголках сознания, наедине с собой, на свет появляются самые противоречивые идеи, хотя бы на миг позволяя сорвать с себя привычную маску отчуждения…       Небольшой каблук с каждым суетным шагом стучит о выложенную каменистую дорожку, идентичные валуны для которой шлифовались с неподдельной кропотливостью, учитывая статус заказчика. Легкий подол плиссированной юбки, сжимаемой в бледных руках, воздушным шлейфом развивается за силуэтом, едва не скатившимся кубарем при спуске с широкой лестницы, веером раскинутой перед фасадом старого особняка. Дань уважения погибшим разведчикам — прием, устроенный высокопоставленными чинами, совершил чересчур непредсказуемый виток, вынудив одного из гостей покинуть банкет задолго до окончания. Пусть вина, как таковая, лежала на конкретных плечах.       Припаркованная на площади перед входом карета, далеко не самая привлекательная из представленных, стала временным пристанищем немолодого кучера, лениво потягивающего папиросу в состоянии полудремы, без стеснения развалившись в расслабленной позе на деревянных козлах. Фырканье гнедых, с явным недовольством впитывающих табачный дым, никак не повлияло на его меланхоличное настроение, подкрепленное скрипом кожаных поводьев и шорохом догорающих угольков на конце сигары. Другое дело резкий стук о корпус экипажа, после которого почти сразу же следует легкая встряска шаткого транспорта и громкий хлопок лакированной дверцы.       По инерции выпрямившись в спине, не забыв ловким движением рук потушить выхваченную из зубов папиросу о козлы, кучер едва поперхнулся в попытке привести пропитанные табаком связки в порядок. Сиплый голос далеко не всем клиентам кажется учтивым, а гости званного вечера, судя по местной обстановке, включая просторный палисадник и скульптурный фонтан — люди не простые.       — Добрый вечер, — в приветственной манере приподняв «котелок» на голове, сухо произносит он, наклонившись к прямоугольному оконцу, позволяющему заглянуть внутрь экипажа. Обесцвеченные временем радужки не сразу умудряются уловить в полутьме очертания вечернего наряда, вызывающего явное недоумение, учитывая силу встряски, не характерную для представительниц «хрупкой», по привычному мнению, части человечества. — Куда поедем…?       — Подальше отсюда, — отрезает темноволосая девушка, с излишним усилием дергая за подол платья, конец которого оказался зажат дверью кареты.       Молчание кучера, выражающего оттенок недоверия к новоявленной клиентке небрежным движением руки, приглаживающей каштановые усы, контрастирует с ее тяжелым дыханием, на миг заглушенным очередным хлопком дверцы в попытке высвободить платье из тисков.       — Вы одна? — с некой претензией обращается он, уже прикидывая в голове, каким образом выставить, вероятно, не платежеспособного пассажира. Однако поблекший взгляд, подчеркиваемый возрастными морщинками и лютой долей скептицизма, сталкивается с неприкрытым взором необычного разреза глаз, зрачки которых соизмеримы разве что с просторами ночного неба. Непроглядного… но усыпанного звездами, мерцающими влажным блеском, в любой момент готовым вырваться наружу. — Или мы дождемся…       — Едем, — категорично заключает она, предварительно вытащив из небольшой сумки пару монет, с лихвой покрывающих стоимость привычного маршрута.       Медные диски спустя мгновение оказываются в морщинистой ладони кучера, режущим слух скрежетом подстегивая к скорейшему принятию заказа. Серые глаза в неком смущении устремляются в окно, едва прикрытое темно-бардовым занавесом, в попытке обуздать выскользнувшие из-под ее контроля эмоции. И в то же время позволяя разглядеть случайному свидетелю в чертах ее лица, освещенных блеклой луной, нечто нехарактерное для жителей Элдии.       Узнал ли кучер в новоявленной пассажирке одного из самых талантливых разведчиков «Крыльев свободы», упраздненных за неимением надобности… но более на каких-либо уточнениях он не настаивал, со звоном сунув предоплату в карман.       В ту же секунду поводья, со свистом прорезая воздух, болезненно жалят по филейной части прикорнувших лошадей, для пущего эффекта понукаемых хозяином еще и словесно. От звонкого шлепка Микаса невольно вздрагивает, ощущая на собственной ягодице тяжелую мужскую руку, алый след которой по-прежнему пылает на белоснежной коже. Мышцы на бедрах в хаотичной последовательности сводит легкая судорога, вынуждающая, буквально впечатав их друг в друга, прочертить извивающимся на сидении тазом полукруг. После чего наступает медленное расслабление, сменяемое очередным усиленным сжатием. Тягучая волна напряжения, берущая начало где-то между ног, отзывается непривычными ощущениями, едва не вгоняющими в краску. Скорее в алый гнев от унизительных действий, предпринятых к ней за «длинный язык». Смешно до невозможности, беря в расчет привычную немногословность. И, в то же время, не далеко от истины в виду присущей ее характеру прямолинейности, на этот раз сыгравшей чересчур жестокую «шутку».       — Без хлыста, — скалясь практически наяву, приглушенно рычит она, привлекая внимание кучера под тревожное ржание взволнованных гнедых.       Не сразу обернувшись в сторону клиентки, мужчина окидывает беглым взглядом стволы деревьев, мелькающих с обеих сторон лесной тропы, каждый корень на которой осязается его копчиком болезненным подпрыгиванием на деревянной доске, что не спасает даже подложенная перина. Мимолетный взор через плечо вновь устремляется в полумрак небольшого пространства. Скудный лунный свет позволяет уловить очертания рук, кончиками ногтей впивающихся в нагую кожу напряженных плеч. Подрагивающие зрачки, окаймленные дымчатыми кольцами, едва ли следят за сменяющимся сумрачным пейзажем под легкий стук девичьего виска, прижатого к прохладному стеклу.       — Как скажете.       Скупую реплику поглощает ночная тишина, терпящая лишь топот копыт и скрип деревянных колес, постепенно растворившийся в сознании самой Микасы, сквозь лесной массив вдалеке заметившей мерцающий «ламповый» свет.       — Митра, — срывается с ее сухих губ, увлажненных спустя мгновение спасительной слюной на кончике языка.       Огни столицы по неволе перекликаются в сознании с играющими на неровной поверхности пещеры тенями, отбрасываемыми теплым пламенем костра. Скользящее касание холодных кончиков пальцев на лопатке отзывается потоком мурашек, тем самым замыкая электрическую цепь где-то в подкорке. Словно по команде каждый волосок встает дыбом на «гусиной» коже, ощутившей прикосновение оголенного мужского тела. По температурному спектру мало отличимого от пробирающего холодом до костей куска льда, но, бесспорно, живого.       Поток едва сдерживаемого гнева ударяет по сознанию сокрушающей волной, сметающей остатки каких-либо оправданий, суетно выстроенных ею ранее. Небольшие ногти скребут по коже плеч, рискуя в любой момент поранить тонкое полотно.       Он сделал это осознанно. Специально. Прекрасно понимая, как глубоко засадит клинок, утопив рукоять в трепыхающемся теле ее гордости. У Микасы уже был шанс ответить, и не раз, заставив расплатиться за каждую неоправданную демонстрацию силы, которыми он не особо брезговал за время их знакомства. Однако дальше нескольких эпизодов с укладыванием на лопатки и пары скудных фраз, брошенных ему в лицо, пусть и с завидно натуральной эмоцией и лютой порцией яда, желанная месть так и не продвинулась.       С другой стороны, не она служила удобной мишенью для протертой подметки начищенного сапога, прикладывавшегося по физиономии Эрена Йегера при любом удобном случае. До этого момента…       — Быть может, есть более точные координаты?       Беспардонная реплика слишком резко вырывает Микасу из зыбких раздумий. Кисть с некой суетой притягивается к лицу, аккуратно смахивая с нижнего века остатки вырвавшихся эмоций. Поворот головы — и глазам предстает потертый пиджак кучера, судя по всему внявшего ее просьбе обращаться со своими подопечными более ласково, учитывая едва слышный звон креплений на поводьях.       — Гостиница «Гренни Бритхен».       Мужчина отвечает лишь коротким кивком, сопровождаемым аккуратным скрежетом небольшой дощечки, постепенно заполоняющей прямоугольное оконце. Микаса по наитию совершает более длительный выдох, стремясь выплеснуть из легких тяжесть пережитого вечера, в уме благодаря Проведение за ненавязчивого спутника, оставившего ее в покое как нельзя кстати. Металлические шпильки, удерживающие ее короткие пряди, навевают ассоциацию с иглами, впившимися глубоко под черепную коробку. Отчего избавление от них приносит неоспоримое облегчение.       Пальцы вплетаются в спутанные пряди в попытке ослабить ноющую головную боль, на место которой практически мгновенно накатывает ощущение собственной никчемности и необузданной обиды, заполоняя удушающей влагой всю грудную клетку. Они разные, и их антагонизм проскальзывает в самых мельчайших деталях. Плевать на солидную разницу в возрасте, едва ли не длиной в поколение, что с лихвой компенсируют сантиметры, возвышающиеся над напряженной макушкой капитана, предпочитающего взирать на окружающих все же сверху. Даже неровно подстриженный мужской волос имеет более жесткую структуру. Или ей так только кажется.       Прекрасно понимая, что поступила необдуманно, Микаса осознает всю скверность наспех принятого решения поиграть на нервах неуравновешенного командира, заливающего себе за воротник с завидной частотой в последнее время. Легко отделалась?! По крайней мере все зубы целы.       Однако урок она усвоила. Как бы не пытался, впредь ему не удастся вывести ее на эмоции. Тем более столь циничным способом усмирения оппонента. Отшлепать на собственных коленях, словно провинившегося ребенка, надерзившего старшим. Так он воспринимает ее?       Погруженная в волосы кисть с некой решительностью собирает попавшиеся в ее тиски пряди, потягивая до ощутимой болезненности. Леви ни с кем не церемонится. И амплуа это не оспорит даже самый талантливый оратор. Но разве это его оправдывает?       Кисть сжимается сильнее, рывкообразным движением добавляя грубым «ласкам» больше ощутимости. Невозмутимо-флегматичные черты его лица не подают признаков жизни даже при очередном ударе под дых прикованного к столбу Эрена, надсадный кашель которого позволяет изгнать из легких сгустки свежей крови. Алая струйка стекает по подбородку, образуя массивные капли, мгновение спустя расплывающиеся на светло-зеленой сорочке. Тонкие пальцы скользят по девичьей шее вниз, нащупывая выступающую линию ключиц. Очередной шлепок, воскрешаемый в ее памяти, вынуждает Микасу на собственном теле почувствовать отливающий холодом блеск стали, исчезающий в глубине кобальтовых радужек. Кровь приливает к коже, окутываемой невыносимым жаром, пробирающим до костей. Ладонь соскальзывает по округлому плечу, аккуратно поддевая тонкую лямку, щекочуще спускающуюся к локтевому сгибу.       Вместо твердого сидения, обернутого хлипкой тканью для иллюзии уюта внутри экипажа, Микаса осязает податливый матрац, на который ее бросают слишком быстро и настойчиво, пытаясь застать врасплох. Именно так Леви действует на тренировках, отбивая пыльные маты ее телом невзирая на отсутствие физического превосходства. Бежевый хлопок под платьем пропитывает тягучий секрет, осязаемый внутренней стороной бедер.       Микаса не замечает, как идет ко дну под тяжестью собственных мыслей, затягивающих ее в самую глубокую пучину. Так же, как стремительно ползет вверх тонкая вуаль подола, фигурными складками разложенного на сидении.       Долгожданный мир, не принесший ничего, кроме скорби по погибшим и неоправданных надежд на «светлое будущее», пусть катится к чертям. Микаса умерла тогда, в тот самый миг, как остановилось сердце «надежды человечества». В тот же миг, как расплавленный металл прорезал горячую плоть.       Пальцы скользят между половых губ, окунаясь в вязкую влагу. Движение мягкое, аккуратное и необходимое как воздух, которого катастрофически не хватает. Разведенные для удобства бедра, расстояние между которыми повторяет ширину мужского таза, служат естественным проводником, передающим импульсы до кончиков пальцев стоп, вытянувшихся на носочки при очередном плавном движении ягодиц навстречу поглаживающей фаланге. Сомкнутые веки позволяют ощутить настойчивое прикосновение чужих рук, без какого-либо стеснения стягивающих ее белье.       На руках Леви кровь ее сводного брата, выживание которого в течение долгих лет было единственным, что питало ее существование. Попытка возразить пресекается твердым коленом, надавившим на ее поясницу, отчего Микаса теряется безвозвратно в шелесте накрахмаленной простыни. Пока пылающая кожа ягодиц не ощущает теплое дыхание, едва уловимым шипением сопровождающее прикосновения рук, гуляющих по внутренней стороне ее бедер.       Внизу живота становится тепло и… приятно. Мысль о том, что он может быть в ней… двигаться в ней, несмотря на яростный протест, оказать который она, как ни пытайся, уже не в силах, окутывает разум терпким хмелем.       Таз елозит на сидении… Трепет пронизывает до кончиков дрожащих пальцев, провоцируя наглядную демонстрацию гибкости каждого позвонка, изогнувшегося в неестественной позе под шорох скользящего подола… грациозная шея выступает завершающим штрихом, пока нагие плечи вздрагивают от прикосновения мягкого шелка волос под прерывистое дыхание, насильно задушенное в груди…       Леви хватит сил сломать ее. Вывернуть душу наизнанку под гнетом собственной похоти, заставив почувствовать себя чем-то большим, чем просто солдатом. Почувствовать себя живой.       Голова запрокидывается назад при очередной встряске на ухабе. Впившиеся в волосы пальцы без какой-либо пощады тянут дегтярные пряди, вынуждая ее разомкнуть пересохшие губы. В тот самый миг, когда ухо опаляют адские языки пламени. Вернее, кончик влажного языка, сопровождаемого жгучим хрипловатым дыханием.       «Упрямая бестолочь…»        Твердость реплики вынуждает ее разомкнуть веки, окунаясь в полумрак городских улиц. Реалистичность тембра отзывается в сознании паникой, в ту же секунду отдающей приказ. Однако Леви вновь оправдывает звание «сильнейшего». Ей не вырваться из мужских рук.       Растерянность слишком стремительно окутывает ее, лишая ясности рассудка. Микаса на четвереньках, в самом похотливом значении отвечая на его манипуляции задранными вверх ягодицами. Его дыхание блуждает по ее скуле, провоцируя неудержимый поток мурашек на внутренней стороне бедер. Мужская ладонь скользит по нежной коже, тугим ошейником обхватывая ее под подбородком. Распахнутые губы с трепетом осязают его пальцы, послушно позволяя нырнуть в приоткрытый рот.       «На что ты готова, чтобы получить желаемое?»       Слишком поздно. Спусковой крючок уже запущен, и механизм пришел в действие. Бедра двигаются в такт с подушечками пальцев, усиливая нестерпимое ощущение.       Ногти со скрежетом царапают обивку сидения… Капельки пота стекают в подколенную ямку, неспешно повторяя линии икр прежде чем бесследно исчезнуть под окантовкой туфель.       — Нет…       Микаса задыхается в собственном протесте, окончательно сбитая с толку неоспоримым «да», раздавшимся в ликующем сознании приглушенным мужским голосом. Она добровольно сдается на милость, ошибочно предполагая взять инициативу в свои руки. Внизу живота тугим узлом завязывается возбуждение, не позволяя медлить ни секунды. Нестерпимое желание приблизить кульминацию задает ритм рваным движениям бедер в попытке развязать его…       …Закончить начатое как можно быстрее или… не заканчивать вовсе.       — Леви…       Микаса умирает в очередной раз. Палец надавливает сильнее, приглаживая пульсирующий бугорок. Перед глазами сверкают огни столицы, схожие со свечением самых ярких звезд галактики. Рука медленно приглаживает эпицентр излившегося возбуждения, ощущая тягучую влагу под пальцами. Ей стоит больших усилий удержать в легких крик, в любой момент способный выдать ее с потрохами.       Приятная нега длится пару мгновений, медленно растворяясь под гнетом реальности. До боли сокрушительное раскаяние вынуждает отречься раз и навсегда от заполонивших ее разум минутой ранее образов.       Ржание гнедых, безукоризненно подчиняющихся своему хозяину, сопровождается встряской кареты, скрипучие колеса которой вновь пребывают в статике. Холодная ладонь в момент выскальзывает из-под мокрой ткани нижнего белья, попутно вытирая вязкие подушечки пальцев о внутреннюю подкладку юбки. Грязно, бесспорно. Леви со своим природным инстинктом к чистоте не одобрил бы. Хотя… быть может, все совсем наоборот.       Незаметно прокравшаяся мысль вновь отзывается сводящей зубы горечью.       — Мы на месте… — со скрежетом отодвигая щеколду, оповещает притомившийся кучер, лишь пару мгновений спустя заметивший отсутствие клиентки, — … мисс.       Широкие ступени недорогого отеля, по скрученной лестнице ведущие к комнатам, более не являются какой-либо преградой, пожирающей драгоценное время, потерявшее свое былое значение. Небольшой ключ, не с первой попытки попавший в замочную скважину, со стуком падает на прикроватную тумбу, с которой на нее устремляется пара зеленных глаз. Чиркающее движение по коробку позволяет рассеять мрак комнаты одиноким пламенем свечи. Излучение кристаллов, во всю внедряемых в качестве источника света, Микасе кажется слишком ярким. Особенно сейчас.       Опустившись на кровать, она наконец-то осмеливается мазнуть взглядом по изумрудным радужкам, вышитым ее же рукой еще при жизни натуры. Разочарование ли читается в «зеркале души», или нечто иное? Микаса, в неком отчаянии прижимая к груди плюшевую игрушку, падает на кровать, окончательно теряясь в реальности.       … именно сейчас, в самый темный час перед рассветом приходит отравляющее осознание истинных причин клокочущей где-то под ребрами ненависти… В ее сознании облик Леви соткан из красочных терминов, определяющих его как бессердечного садиста, неуязвимого не только физически, но и перед муками совести. Способного сломать ее, хотя бы на время, что отзывается нездоровым трепетом, исчезающим вместе с удовлетворенным всплеском похоти…       Но как бы не хотелось, реальный прототип не оправдывает и трети домыслов, витающих вокруг его персоны.       Несмотря на упрямство характера и интровертность, Леви способен работать в команде, сохраняя идеальный баланс независимости, взаимовыручки и беспрекословного подчинения. Радикальность его действий, сопровождаемых иной раз не преувеличенной жестокостью, чередуется с приступами неоспоримой заботы о близких. Сколько бы смертей не было на его счету, Леви не чуждо понимание ценности человеческой жизни… как и сожаление о тех или иных поступках, как бы он не пытался изобразить обратное...       …Предпринимающий столь откровенные действия к ней, напрочь растаптывая границы личностного пространства. При этом умудряясь не выходить за строжайшие рамки, переступить через которые он физически не может. Или же не хочет, что бьет по ее самомнению еще сильнее.       Плотное сукно, набитое опилками, приятно шелестит под пальцами, пока опустевший взгляд теряется в тенях деревьев, заполонивших потолок.       — Больше не повторится… — качая головой, неживым голосом шепчет Микаса, сжигая реплику в угасающем фитиле восковой свечи…