End of the World

      Тогда в Каире стояла одна из многих засушливых жарких ночей.       Дио нравились знакомые тёмные силуэты зданий. Каир поднимался вокруг него, такой непохожий на просторные загородные особняки и узкие улицы Лондона, среди которых он вырос. Храмы вырисовывались на фоне безоблачного неба. Луна, повисшая в воздухе, казалась практически золотой, как будто кто-то дал ей заржаветь.       Температура ночного воздуха тоже была приятной; будь Дио всё ещё человеком, он бы потел и проклинал жару, но теперь его кожа была практически огнеупорной, и горячий ветер скорее ласкал её, чем обжигал.       На земле была кровь.       Шипастые лозы Страсти обвились вокруг лодыжек двух людей; простые прохожие, высушенные, чтобы утолить его жажду. Дио не нужно было питаться каждую ночь; его столетнее заточение, ужасное, непроглядное и практически стоившее ему рассудка, по крайней мере, доказало это. Небольшой эксперимент показал, что даже неделя была в пределах возможностей его тела, если ему не приходилось лечить серьёзные повреждения.       Не питаться месяц было не лучшей идеей. После этого срока его тело начинало постепенно меняться: кожа грубела и бледнела, уши заострялись, как ножи.       На дне океана, без доступа к зеркалу или свету, Дио мог только догадываться, как он стал выглядеть.       Во всяком случае, открывшие гроб моряки оглушительно завопили от ужаса. Какой роковой ящик Пандоры для них и какое чудо для Дио. Почему им так хотелось поднять гроб на поверхность? Дио верил, что это провидение привело их к нему, чтобы пробудить его от его неспокойного сна.       Можно было сказать, что одно чудо притягивало другое, как будто леди Судьба защипывала вместе нити. В этой кошачьей колыбели жизни встречались те, кому суждено было встретиться. Это было вдвойне правдой для обладателей стендов.       Какёин пришёл к нему той ночью как живое доказательство и запутался в нитях судьбы. Мотылёк, прилетевший на силу, которую не мог постичь.       Поздней ночью Какёин бродил по Египту. Он никогда раньше не встречал других обладателей стендов, никто ещё не смеялся над блестящим зелёным духом, настороженно свернувшимся у него на плечах. Какёин был на грани обморока, и, когда Дио вслушался в стук его сердца, оно билось, как пойманная в клетку птица.       Врождённые обладатели стендов были редкостью, но всё равно многие из них остались в живых, избежав медленной смерти от рук своего собственного стенда; тот предсказатель, например, и француз. И они пришли к Дио, как рыба на наживку.       Но этот мальчик умирал. Он ещё не знал об этом, но Дио видел надлом в его душе; сила, соткавшая этот причудливый дух с маской на лице, убила бы Какёина, не встреть он другого обладателя стенда. Некоторые из них наслаждались уединённой жизнью; они крали, убивали, грабили – но не этот мальчик.       Дио узнал позже, когда Какёин начал откровенничать под ростком плоти, что единственный человек, которому он рассказал о своём стенде, сразу назвал его галлюцинацией. Дио мог представить себе, что мальчик, которому не было ещё шести лет, почувствовал, когда его собственная мать решила, что он ненормальный, и запретила играть с воображаемыми друзьями.       Дио не был способен к состраданию, конечно же; но он мог представить, как одинокий ребёнок со временем начал сомневаться в самом себе.       Стенд мог существовать только у человека, способного им управлять; ребёнок, оставшийся без надежды, со временем бы погиб.       Это леди Судьба тянула за нити. Не зная о существовании Дио, Какёин пришёл к нему в поисках его силы. Зло нуждалось в злом спасителе. Дио спасёт его.       – Какёин, – мягко произнёс он. – Мы станем хорошими друзьями.       Какёин ничего не ответил. Иерофант то появлялся, то исчезал, его пользователь замер на месте, оцепенев от ужаса. Потом, с расширенными от страха глазами, дрожа, мальчик согнулся пополам, и его вырвало.

***

      Дио забрал его с собой в особняк и позаботился, чтобы в их первый раз он не был под полным контролем разума, просто чтобы послушать его крики. В их второй раз Какёин был гораздо покладистей.       Остаток ночи они экспериментировали со способностями Иерофанта.       – Какой прелестный и полезный стенд, – сказал Дио.       Какёин всё ещё был слаб, но уже не от страха.       Его глаза сияли, а Иерофант распустился, как лента, каждый дюйм его тела трепетал и пульсировал. Это была… радость? Какёин приструнил его, но он тут же опять принялся плясать поодаль.       – П-прошу прощения. Он никак не успокоится.       Конечно он не успокоится, подумал Дио. Если твоя собственная душа не может оставаться спокойной, что толку пытаться унимать свой стенд?       То, что росток плоти раскрыл в Какёине, было просто смешным; он всего лишь хотел друга и принятия.       Дио вызвал испытуемую для способностей Иерофанта, и только тогда Какёин заколебался. Даже под контролем разума ему не хотелось никому причинять вред.       Но Дио редко приходилось повторять приказы, и Какёин запустил в неё свой стенд, силой открыв ей рот.       – А теперь… Насколько быстро ты можешь её убить?       Она забилась, как в судорогах, и её шея хрустнула. Её тело обмякло, когда Какёин отозвал стенд.       – Очень хорошо, – сказал Дио. Может, Иерофант выглядел как существо из другого мира, почти хтонически, но он мог быть смертельно опасным, когда его обладатель того желал.

***

      Не то чтобы Дио было необходимо потворствовать своим самым тёмным влечениям, чтобы получить удовольствие – просто он мог это делать. Возможность что-то делать для Дио сопровождалась неписаным правилом: если он может, ему стоит.       Дио был рабом собственных желаний; если что-то вызывало в нём интерес, удовлетворяло его или ещё как-то приносило удовольствие, то он это делал. Неважно, насколько оно было развращённо, насколько отвратительно; Дио не испытывал сожалений.       В частности, поэтому он делал то, что делал, с Джотаро; это было приятно и обещало интересные последствия.       Дио прижал обнажённую грудь Джотаро к своей, будто в объятиях. Он был тёплым, липким от пота и истощённым. Несмотря на все усилия (сами по себе забавная пародия на заботу), Какёин мало чем мог помочь умирающему от голода в подвале Дио.       – Итак, Джотаро… Чего ты хочешь?       – П-пошёл… т…       Раньше Джотаро был такой разговорчивый. Теперь он не мог закончить даже двух слов. Он цеплялся за это «пошёл ты», как ребёнок цеплялся бы за порванное окровавленное одеяльце. Дио прислушался к тяжёлому дыханию Джотаро.       – Т-ты… заплатишь…       Дио улыбнулся его окровавленному рту и пустым влажным глазам.       – Я заплачу, да? Скажи мне, Джоджо – кто заставит меня заплатить? Ты это сделаешь?       Джотаро дышал сквозь стиснутые зубы, его грудь быстро поднималась и опускалась.       – Нет? Нориаки это сделает?       От каждого вопроса на лице Джотаро появлялась новая гримаса.       – Ох, нет… Прошу прощения. Твой дед?       Дио улыбнулся и остановил время достаточно для того, чтобы следующий удар застал Джотаро врасплох; он растянулся на полу и остался лежать у стены, всё ещё дышащий, но неподвижный.       Время остановилось не по воле Дио, но буквально через полсекунды оно дёрнулось и возобновило свой бег.       Дио встал, чтобы посмотреть на Джотаро сверху вниз с усмешкой на губах.       – Твоя мёртвая мать спасёт своего любимого сыночка, Джоджо?       Его нога с силой опустилась на череп Джотаро, и он только вздрогнул, вжимаясь в пол.       Дио рассмеялся про себя, опустился на корточки и поднял голову Джотаро за волосы, чтобы хорошенько его рассмотреть.       Джотаро пытался отодвинуться, но у него не осталось на это сил, так что ему пришлось остаться центром внимания. Дио впился в его кожу когтями, чтобы заставить взглянуть на себя, и плотоядно уставился на него. Глаза Джотаро покраснели.       – Ты плачешь, Джоджо?       О, Джотаро так хорошо играл хулигана, так долго представлял ему угрозу, Дио был готов признать это… Но, видимо, эти времена прошли.       Волосы Джотаро спутались и лезли ему в глаза. Одна бледная рука коснулась его челюсти мягко, почти ласково, и начала убирать со лба его волосы.       Мокрые от крови, пота и слёз.       – Ну, ну… – начал утешать его Дио. – Много нехороших людей ужасно с тобой поступили.       Джотаро вздрогнул, но совсем, совсем слабо. Как предсмертные конвульсии маленького зверька.       – Они забрали твою мать, они забрали твоего деда, и они забрали твоих друзей. Но ты не один. Ты ведь знаешь это?       Он всё ещё гладил его по голове, разглаживая тёмные волны.       – У тебя всё ещё есть Нориаки. Ты всё ещё можешь его осчастливить. И у тебя всё ещё есть я. Ты теперь мой; мне было суждено сокрушить тебя. Я покорю тобой города.       Джотаро хотел вернуться в Японию, перестать ужасно обходиться со своей матерью и пропускать школу, начать по-настоящему учиться, поступить в университет и стать морским биологом, и чтобы мама встречала его, улыбаясь и радуясь его возвращению.       – Я хочу домой, – пробормотал он.       Дио хрипло расхохотался, настолько восхищённый таким поворотом событий, что он не мог себя сдержать.       – О, Джотаро… Джоджо, Джоджо… Ты не вернёшься домой.

***

      Какёин сначала решил, что той ночью Дио убил Джотаро.       Всё на это указывало. Подвал был залит кровью и пропах рвотой.       Он подумал, что Дио вызвал его, чтобы показать ему труп и заставить разрезать его Иерофантом на корм Петшопу и сторожевым псам.       – Он – он жив?       Какёин посмотрел на своего господина, ожидая разрешения, и, после кивка Дио, нагнулся к Джотаро, пытаясь привести его в чувство.       Джотаро не был при смерти; просто очень неподвижным и очень тихим. Он открыл один глаз, застонал, и Какёин не дал ему снова уйти в забытьё.       – Попроси дать тебе росток, – умолял Какёин. – Посмотри, господин Дио тут. Разве ты не хочешь быть счастливым?       Джотаро поднял взгляд.       В этот момент он увидел своего друга, смотрящего на него с добротой и заботой, уговаривающего его быть благоразумным.       Рука Какёина стиснула его запястье, и она всё ещё была тёплой, не осквернённой вампирской кровью.       Он был всё тот же.       – Я-я… Ты можешь сопротивляться.       Лицо Дио окаменело. Несмотря ни на что, Джотаро всё ещё упрямился, продолжал пытаться спасти своего бедного друга. Что ж. Это можно было поправить.       – Нориаки, – приказал он, – на колени рядом с Джоджо.       Какёин выполнил приказ без вопросов.       – Ты думаешь, что он влачит жалкое существование, да, Джоджо? Ты хочешь, чтобы он сопротивлялся?       Джотаро посмотрел на него единственным работающим глазом.       Дио достал из кармана что-то плоское и острое.       – Ты говорил, что лучше бы он умер, не так ли? Что ж… Я хочу посмотреть, как ты останешься верен своему слову.       Джотаро перевёл взгляд с Дио на нож, затем на Какёина, сидящего перед ним на коленях. Его челюсть слегка отвисла, глаза расширились.       – Возьми это, – сказал Дио, протягивая нож. – Убей его.