In castitate aliqua virtus, sed maxime vix non scelerisque.¹
Удар и хриплый, вымученный вскрик. Снова удар, и у жертвы уже не остаётся сил даже на то, чтобы ответить криком или плачем. Вымучена. Опустошена. Она выпита изнутри своим мучителем. Он — паук, который оплёл её липкой паутиной, впрыснул в тело яд, а затем принялся медленно поглощать разлагающуюся пищу. Эмме шёл уже двадцать третий год, и это был первый мужчина, с которым она осталась наедине, причём не по своей воле. Она никогда даже не думала о том, чтобы любить кого-то… В таком смысле. — Что такое? Тебе больно? — участливо спросил у девушки мужчина, присев на койку рядом. Холодные пальцы коснулись щеки, провели по ярко алевшему кровоподтёку на скуле, опустились к разбитым губам. — Я повторю вопрос, тебе больно? — уже настойчивее спросил мужчина. Эмма подняла на него совершенно дикие глаза, в которых плескался настоящий животный страх. Страх загнанного в клетку зверька, страх жертвенного агнца, которого ведут на убой. Она боялась своего мучителя, хотела сбежать — и боялась ослушаться, ведь этим ускорила бы свою смерть. — Д-да, мне больно. — Дрожа всем телом, тихо ответила девушка, сжав в кулаки тонкие пальцы. Попыталась дёрнуть руками, но не вышло. Руки он давно ей связал, кисти затекли и болезненно ныли, верёвка растёрла кожу до крови. Мужчина кивнул, происходящее явно приносило ему непередаваемое удовольствие. Опустив руку на грудь Эммы, холодно сверкнув глазами, он сжал её, заставив девушку тихо протестующе застонать. Он хмыкнул, вздёрнул уголки губ вверх и снова спросил: — Ты унижена? Ответом стало молчание. Неизвестного мучителя это разозлило, и в челюсть девушки пришёлся очередной сильный удар. Эмма не отреагировала, слабость уже давно растеклась по телу девушки, впиталась, наполнила всё её нутро, и даже на удары она реагировала через раз. Когда мужчина ударил её под дых, в глазах несчастной снова потемнело и она закашлялась, сплюнув на грязный пол кровь. — Да, унижена. Сохраняя остатки разума, Эмма удивилась тому, как отстранённо и глухо прозвучал её собственный голос. Он показался ей чужим и гулким. Механическим. И тогда Эмма поняла то, что давно теплилось у неё в душе после всего этого. Теперь ей всё равно. Он сломал её. Сколько уже прошло времени? Неделя? Месяц? Эмма уже потеряла счёт времени. Она определяла его только по тому, какой свет льётся из двери, когда сюда заходит этот мужчина. Яркий и очень тёплый, чьи лучи весело скакали по холодному липкому полу, покрытому слоем многолетней грязи, был дневным. Холодный и тусклый, пронизывающий, который мягко и, казалось, величественно стелился, был светом луны. Если было темно, значит, тоже была ночь, но не было звёзд и небесного светила. Эмма задавалась только одним вопросом: за что именно она? Умная, красивая, порядочная, всегда слушалась дедушку и хотела пойти по его стопам и стать биологом… Всю свою жизнь она хотела посвятить служению науке — и ничему более. Теперь же ей казалось, будто она попала в Ад. Сильнее всего ей запомнилась первая ночь здесь. Тогда ярко светила луна. Эмма невольно дёрнулась, вспомнив это, в уголках воспалённых покрасневших глаз снова собрались капельки слёз. Каждый раз, как он приходил к ней, заканчивался грубым изнасилованием. Он буквально позорил её, мог ударить и постоянно бросался заботливо-презрительными фразочками. После этого Эмма теряла сознание от стыда и боли. Просыпалась она всё в этом же помещении. На теле не оставалось ни капли грязи, но она сидела всё также обнажённая, на койке с твёрдым матрацем (когда она лежала, пружины больно утыкались в спину), но тело девушки было чистым, как и постельное бельё. Эмма ёжилась, вспоминая, как сквозь сон чувствовала прикосновение чужих рук в резиновых медицинских перчатках. Видимо, он вытирал её тело влажными салфетками. Ей было противно от мысли, что он снова прикасался к ней. Мужчина сжал её челюсть рукой, и это вернуло Эмму в реальность, такую же жестокую, как и воспоминания. Он продолжил говорить, и Эмма в очередной раз отметила, что он говорит тихо и спокойно, без угрозы, но от этого становилось ещё страшнее. — Ты чувствуешь себя такой грязной, противно от самой себя, да? — Да, — тут же последовал незамедлительный ответ, и от этого «Да» на языке остался мерзкий металлический привкус. Или это была уже её кровь, которой она буквально захлёбывается?.. Незнакомец хмыкнул, склонил голову набок и также медленно и спокойно произнёс: — В таком случае, ты не должна жить. Такая целомудренная, а на самом деле обычная потаскушка… Недостойная жизни. — Впервые за всё время на его губах появилась улыбка. Злая и насмешливая, как и его слова как и вся эта ситуация. Мужчина встал, отошёл к углу комнаты. Дёрнувшись, девушка поджала ноги с разбитыми коленками (порой её насильник не церемонился и грубо кидал её прямо на пол) и вжалась спиной в сырую, разбухшую от влажности стену. — Не н-надо. — Это было первое, что она сказала за это время не по его приказу. Всего в два слова Эмма смогла вложить всю свою боль, так жалобно и печально прозвучали её слова. Мужчина обернулся, смерив её бесчувственным взглядом. Ему тоже всё равно. Эмма вздрогнула, увидев у него в руках леску. Как всегда, в медицинских перчатках. Мужчина подошёл к ней и развязал девушке руки и ноги, откинул верёвку в сторону. Эмма на секунду почувствовала облегчение, но оно длилось недолго. В кожу на ногах впилась острая леска, и Эмма взвыла от боли охрипшим голосом. Почувствовала, как по ногам потекли тонкие струйки крови. Незнакомец поднимался выше, опутывая ноги девушки леской, пока та извивалась от боли, заливая койку и белую, недавно заменённую простынь кровью. Потуже затянул на пульсирующих артериях на бёдрах, пока Эмма судорожно хватала ртом воздух, продолжая плакать и надрываться в крике. Лёгкие нестерпимо жгло, всё тело с каждым движением убийцы обдавало волной боли. Мужчина снова ядовито улыбнулся, когда дошёл до живота, смотря, как кровь ручейками стекает по бледной коже своей жертвы. Ему, разумеется, доставляло удовольствие это зрелище. Ужасное? Мерзкое? Отнюдь, он всего лишь делает то, что считает нужным. И у него это должно получаться, естественно, красиво. Почти нежно проведя пальцами по груди Эммы, он хмыкнул, задержавшись взглядом на её лице. С запёкшейся кровью на губах, синяками на скулах и большими, испуганными глазами с полопавшимися от слёз капиллярами, придававшими белкам неповторимый светло-красный оттенок, так великолепно смотрящийся с небесно-голубыми радужками. — Ты очень красивая… Сейчас. — С леденящим душу спокойствием сказал мужчина, разглядывая её глаза. — Мне нравится смотреть, как люди плачут. Твои глаза сейчас особенно красивые, красивее, чем вся ты в целом. Я заберу их, ты не против? Он хмыкнул, положив руку на лицо девушки, пальцами надавливая на глаза. Эмма протестующе замычала, задёргалась в своих путах, но лишь сделала себе больнее, умоляюще глядя на него. К чёрту гордость! Жизнь дороже. На это он не среагировал. А девушка тихо вскрикнула в очередной раз, чувствуя, как по лицу стекло что-то склизское, а перед взором появилась ослепительная тьма, и больше ничего. Какая унизительная смерть… Уже не в силах произнести что-либо, Эмма потеряла сознание, поняв, что больше никогда не откроет глаз вновь. Её никто не спас. Никто не пришёл за ней. — Ну вот, дело сделано. — Без каких-либо эмоций сказал мужчина, смотря на ещё не успевшее остыть, истекающее кровью тело.***
Один из домов в полузаброшенном посёлке был оклеен жёлтой лентой, и Ребекка буквально приплясывала от нетерпения. Это же её первое дело! — Интересно, а что там будет? Серийный убийца? Или что-то по личным причинам? — затараторила девушка, повернувшись к сидящему за рулём напарнику. Он был старше неё, вроде бы, лет на пятнадцать, с жёсткими чертами лица, с щетиной и вечно нахмуренный, отчего между бровями у мужчины пролегла морщина, и ещё, судя по всему, довольно давно. Александр тут же поспешил одёрнуть больно активную напарницу, поправил спадавшие на лицо тёмные волосы, устало посмотрев на Тёрнер: — Что бы там не произошло, убийство в любом случае остаётся убийством. Здесь нет ничего прекрасного и так далее, Тёрнер. Не стоит говорить глупые вещи. Бекки притихла, надув губы, недовольно глянув на него, затем не удержалась и буркнула: — А я и не радуюсь, я не маньячка какая-нибудь, а честная полицейская, которая получила своё первое дело. И у меня есть имя. Я же не зову тебя Уильямс. Мужчина закатил глаза, со скептицизмом глянув на неё: — А вообще, тебе следует обращаться ко мне «Сэр Уильямс», я старше тебя и по званию выше, а на равных мы будем говорить, когда дослужишься до моего звания, вот только я тогда уже на пенсию выйду, если не помру. — Александр не сдержал ехидной улыбки, смотря, как покраснела от злости его напарница. Боже, и зачем ему нужна она? Она же девочка ещё. Наверняка, как только увидит настоящий труп, сразу попросится назад, в город. — Хорошо, сэр Уильямс, я Вас услышала, — недовольно протянула Ребекка, поправив убранные в хвост каштановые волосы, затем хотела ещё сострить, открыла рот, но наткнулась на пронзительный взгляд мятно-зелёных глаз, и тут же закрыла его, решив не связываться с ним. Мало ли, что у этого нахала в голове, ещё и нагоняй схлопотать можно… — Мы приехали, — вернул её к реальности голос Александра. Недовольно покосившись на девушку, мужчина вышел из машины, но остановился, дожидаясь свою незадачливую коллегу. Та показала ему язык, но выскочила следом, на что полицейский лишь цокнул языком: — Ещё ребёнок. Они проследовали к дому, и Ребекка поморщилась, глядя на него. Домом это назвать было трудно. Возможно, он добротный, раз простоял столько в таком состоянии. Тёрнер ощутила, как под ногами хлюпает грязь, и пожалела, что надела новые кроссовки. Собрав волю в кулак, девушка прошла внутрь обветшалого, серого и очень унылого здания, следом за Александром и ещё двумя коллегами. И тут же с трудом сдержала рвотные позывы, уловив тяжёлый запах крови и зловоние уже начинающего разлагаться трупа. Александр подошёл к койке, стоящей в тёмном углу комнаты, и замер, приоткрыв рот и распахнув глаза. Видимо, даже его подобное зрелище выбило из колеи. Девушка была совсем молоденькая, может, даже одного возраста с Ребеккой. По обнажённому телу уже ползали мухи, по всему телу что-то тускло поблёскивало. Приглядевшись, мужчина понял, что это… Леска. Убийца опутал девушку леской, и теперь оставленные глубокие раны начали гнить, чем и привлекали паразитов. На лице несчастной были чётко видны яркие, почти чёрные синяки. Глаза отсутствовали, лишь несколько сосудов торчало из пустых глазниц. — Александр… — Неуверенно произнесла Ребекка, закрывая рот рукой, затем молча потыкала в одну из стен пальцем. На серой облезлой поверхности было написано всего одно слово тёмно-красной, почти бурой жидкостью: «Castitas». — «Целомудрие». — Тут же перевёл один из их напарников, Феликс, нахмурившись. — Я в школе латынь просто учил, биологом стать хотел… А потом пошёл в полицейские. — Он весело улыбнулся, почесав затылок. — Феликс! — сердитый оклик Уильямса заставил парня прекратить улыбаться, и мужчина подошёл к стене, принявшись оглядывать её. — Тёрнер, сделай фотографии места убийства, Феликс, Джейсон, а вы идите за остальной группой, надо труп перевести к нам в морг. Ребекка сняла фотоаппарат, висевший у неё на шее, и покорно сделала несколько фото, с горечью прошептав: — Тут и так всё понятно… — Печально пробормотала Бекки, подойдя к трупу, аккуратно взяв краешек простыни и закрыв лицо погибшей. — Что же это за садист такой?.. Уильямс угрюмо глянул на девушку, прекратив разглядывать надпись. Ему стало даже немного жаль, она ведь только новичок, а уже увидела такое… Почему ей не могли поручить какое-нибудь ограбление или что-нибудь не такое жестокое? — Тёрнер… Привыкай, в мире такие, как они, к сожалению, не переводятся… Ребекка неожиданно повернулась к нему, сжав руки в кулаки и серьёзно глядя на мужчину голубыми глазами, звенящим от волнения голосом произнесла: — Но для того, чтобы таких отлавливать и наказывать, есть мы. Александр не сдержал ухмылки, глядя на неё, и согласно кивнул. Ладно, предположим, он немного ошибся насчёт этой девчонки. Сложив руки на груди, мужчина продолжил осматривать место преступления. Его взгляд вновь упал на надпись, располагающуюся ниже: «Xhpshudqxld». Ребекка наверняка тоже заметила эту надпись и уставилась на неё так, что глаза чуть не выпали из орбит. — А это что?.. Я такой котовасии не знаю… — Искренне удивилась Бекки, покосившись на вновь нахмурившегося детектива. — Это… Это подсказка, Ребекка. Только зачем она ему?.. — Одними губами произнёс мужчина, глубоко задумавшись.