Разными дорогами

Кубки недопитые. Струны под рукой. Звонкими копытами за ночной рекой. Песни не исправлены, дни не сочтены. Перепутье травами свило сны. Синей птицы - перьями щерится стрела. Песнями измерена ненависть была; Кровью непролитою - брошенный клинок. Только не пройти тебе всех дорог. (Канцлер Ги - Разными дорогами) Под Луной есть множество тайн, горьких, как полынь, и острых, как бритва. (Отблески Этерны, книга 1)

1 Вечером в казарме было спокойно. День выдался теплый, ясный, и янычары, вернувшиеся из дозора [1], сидели во дворе, курили, болтали, играли в кости или карты [2]. В общей спальне оставался только один новичок, которому было не до отдыха – он мыл пол. Работа напрасная и бессмысленная: завтра доски, вытертые сапогами и выгоревшие под солнечным светом, снова припадут пылью и покроются грязью. Здешним обитателям на чистоту и порядок, в общем-то, было плевать. Но старшие велели парням, служившим первый год, драить полы каждый день – просто так, чтобы показать юнцам, кто здесь главный. Едва парень закончил и отер пот со лба, в спальню зашел здоровенный, широкоплечий мужчина с выбритой налысо головой. Он прошелся в грязных сапогах по сверкающему полу и издевательским тоном бросил: - Что-то ты совсем не стараешься, Заганос-хатун! Сил не хватает, каши мало ел? Заганос молчал, только глянул исподлобья. И напомнит же этот кабан про еду, а сам вечно отгоняет первогодков от общего котла, пока на дне не останется совсем мало плова, без единого кусочка мяса. На сытую, лоснящуюся рожу смотреть было тошно. - Эй, что молчим, прекрасная хатун? Нельзя так невежливо с защитниками империи и слугами падишаха. - Хасан, я тебе не девица, и прекрати ко мне так обращаться. Я точно так же служу султану, - процедил Заганос сквозь зубы. - Ха, служишь – ни в одном бою еще не побывал, - Хасан с презрением сплюнул и развернулся. – Давай, трудись, чтоб тут всё чисто было! Если где хоть пятнышко замечу, собственной рубашкой будешь вытирать. Так хотелось послать ко всем нечистым этого самодовольного урода, а еще лучше – зацедить кулаком в мерзкую рожу. Но за непослушание старшему так палками по пяткам всыплют, мало не покажется… оставалось только снова браться за тряпку – и петь, весело петь всем назло. Скоро и Хасан, и все его приятели поймут, что не на того напали. …Уже прошел месяц с тех пор, как Заганос стал полноправным воином – по крайней мере на словах. На деле же воины, прослужившие уже не один год, не спешили признавать новичков равными себе, оттесняли их на самые худшие места в спальне, сбрасывали на них самую тяжелую работу и только их заставляли следить за порядком. Хотя, некоторые из приятелей Заганоса по учебе как-то сразу стали в орте своими. Аслан, Коркут и Джафар быстро нашли себе новых друзей, и те относились к ним так, будто они всегда здесь жили. Заганосу повезло меньше. Хасан, один из здешних старожилов, невзлюбил его с первого дня и без всякой на то причины. Обзывал «прекрасной хатун» и «девчонкой», прогонял в конец очереди к котлу, а место в спальне выделил самое неудобное – мало того, что у двери, так еще и рядом с парнем, с которым по ночам случались странные припадки. Али редко спал спокойно: то стонал, то вскрикивал, мог и нечаянно ударить того несчастного, которому не повезло расстелить свою циновку рядом с ним. Как же эта жизнь отличалась от спокойного, размеренного существования под присмотром мудрого Касима-бея! Для Касима-бея все огланы были будто родные сыновья. А Муса-бей жил своим домом [3] и следил за подчиненными постольку поскольку. Лишь бы к смотру был порядок, и все были здоровы и годны к службе, а как янычары относятся друг к другу, его не волновало. Иногда казалось даже, что Муса-бей втайне поддерживает соперничество и зависть: озлобленный воин яростнее набрасывается на врага, а завистливый спешит выслужиться перед начальством. Вот и не проходило ни одного дня без споров, подначек и мелких драк. Еще когда воины были на дежурстве, общая работа заставляла их забыть о взаимной неприязни. Но стоило всем собраться вместе, начинались ссоры из-за любой мелочи и любого неосторожного слова, придирки к новичкам, брань и пошлые разговоры. Слушать, как некоторые бывалые вояки смакуют подробности насилия над пленницами и молоденькими рабами [4] временами становилось просто невыносимо. До какой степени скотства должен опуститься человек, чтобы такое делать?! Заганос терпел. Старательно трудился, молча выслушивал постоянные насмешки и придирки, хоть, бывало, мечтал иногда, как схватил бы кого-нибудь из своих обидчиков за шиворот и от души приложил бы об дверной косяк. А иногда ему в голову приходила и вовсе опасная, пугающая, но по-своему сладкая мысль: «если бы до ода-баши дослужился я, тут всё было бы по-другому!». Хотя больше, чем о славе или чинах, он мечтал о покое, ведь свободных минут у него выдавалось так мало… если он не ходил в дозор, то приглядывал за отураками – пожилыми воинами, которые уже оставили службу, и лечил их хвори [5]. И почти каждый вечер драил эту ненавистную спальню. А по ночам с трудом засыпал, потому что Али говорил во сне, звал брата, сестер и какую-то Марийку. Жаль парня, совсем ведь молодой… но оттого не легче. А еще Заганос сильно скучал по Деми. Как ему живется в его орте? Не обижают ли его старшие? Вот бы увидеться хоть на минуточку, хоть бы слово друг другу сказать. Но за целый месяц Заганос ни разу не вышел в город один, так, чтобы можно было воспользоваться моментом и расспросить кого-нибудь из секбанов о Демире. Даже в священный день забот иногда было столько, что не то что из казармы выйти, а даже вдумчиво помолиться времени и сил не хватало. Так только, перед сном быстро прошептать положенные слова – и всё. Но может, просто еще не время? Ведь теперь Заганос ни за что в жизни не признался бы Деми во всех своих горестях, не заставил бы его лишний раз волноваться… А потому улыбался и пел, как бы ни скребли кошки на душе.