Хроники дракона из пентхауса. Книга первая. Чародейка

      — Просто ты нанюхалась какой-то дряни. Слышишь, совсем того, да? Кто же у непроверенных клубных барыг покупает?       Смутно знакомый женский голос тупым шурупом ввинтился в правый висок, вытолкнув из Мухиной собственной, горящей огнём глотки полустон-полувздох.       — Твою дивизию! Напилась ещё! Давай, вставай, говорю, да ну что ты, как маленькая, вот сюда, два пальца в рот – и всё лишнее в фарфорового друга…       Голос никуда не делся, хоть Таня и весьма правдоподобно попыталась притвориться глухой или вообще мёртвой. Да ещё и в комплект к нему – немилосердному, терзающему слух интонациями и децибелами, – добавились руки с чудовищным, ярко-алым маникюром, с усилием потянувшие бессильную переводчицу куда-то и самым непостижимым образом снова поменявшие местами пол с потолком.       Однако, надо сказать, вот эта-то перемена мест слагаемых была к лучшему.       По крайней мере, стало тихо.       Фарфор, к которому победительница – тьфу ты, обладательница Голоса, всё в голове перепуталось! – Муху подтащила, прислонив, чтоб не упала, приятно холодил пылающие лоб и щёки, в зависимости от того, чем болезная к ним попеременно прикасалась.       Меланхолично отметив в себе желание умереть в обнимку «с горшком», Татьяна Сергеевна снова закрыла с трудом разлепленные веки и никак не фокусирующиеся глаза.       Сознание и память возвращались какими-то разрозненными осколками – фрагментами причудливого пазла, который пока никак не удавалось собрать по причине вязкого сметанообразного киселя в раскалывающейся головушке. По причине выходящей на новый, ранее не достигнутый, уровень боли.       Но спросить было нужно.       — А где… – во рту был такой привкус, словно там накануне расквартировали всю белогвардейскую конницу. Связки сипели, сорванные криком и теперь протестующие против немилосердного насилия, которое открывшая рот Татьяна Сергеевна сейчас над ними свершала, пытаясь договорить свой ну очень важный вопрос. – Где… фея?       — Фея? Зелёная? Твою мать! Ты, подруга, когда ещё абсенту хлопнуть успела? Та-ак, проехали. Я тебе сейчас ванну приготовлю – очухаешься, никуда не денешься!       За спиной пытающейся ощутить и проверить на наличие все четыре конечности Мухи послышались шаги и звук открываемого крана. Поток воды звонко замолотил кулаками о металлическую поверхность ванны – Танюша застонала.       — Терпи, казак, а то мамкой будешь! – послышался смешок и бодрый ответ, а Таня, опять, было, несмотря ни на что, вознамерившаяся задремать прямо на кафельном полу, почувствовала, что её, покорную и вяленькую, раздевают, а потом…       — Ф-р-р! Чё-о-орт возьми! Марго-о!       Вынырнув – точнее, всплыв на поверхность тошнотворно пахнущей клубничной пеной тёплой воды, – Муха, отплёвываясь и фыркая, словно рассерженная кошка, добровольно-принудительно начала приходить в себя.       Надо сказать, «приход» ни малейшего удовольствия не доставил.       Мало того, что коллега, неизвестно каким макаром дотащившая почти бездыханное тело до ванны, «макнула» её, совершенно не готовую к такому повороту сюжета, с головой в клубничную пену (и откуда только такое ароматное «добро» в её квартире взялось!), так Татьяну Сергеевну ещё и начала бить крупная дрожь, отдающаяся в каждой клеточке покрывшегося гусиной кожей тела почти невыносимой болью.       Маргарита – та самая, из издательства, которая вечная головная боль и заноза в мягкой нетренированной попке горе-переводчицы, – запрыгнувшая на край Танюшиной старенькой стиральной машинки и закинувшая одну идеально эпилированную ногу на другую, смахнула случайно попавшие хлопья клубничной пены с краешка своего супер-короткого коктейльного платья и усмехнулась:       — Правду говорят: в тихом омуте черти водятся. Отожгла ты вчера не по-детски!       Застонав и откинувшись назад, в тёпленькую и расслабляющую всё болящее тело водичку, Татьяна Сергеевна по горло погрузилась в пену.       Прикрыла глаза, которые ломило ещё и от яркого лампового света, струившегося с потолка. Досчитала до десяти, мерно шевеля пальцами ног, не уместившимися в типовую недлинную ванну.       Драконы-феи-гномы-зайцы с их бархатными, то есть пушистыми, революциями, перевёрнутое с ног на голову прошлое её родителей… Всё смешалось в голове в единый гремучий коктейль – вот только б не расплескать!       Так, спокойно!       Собраться и думать, думать, думать…       Осторожно приоткрыла правый глаз – жёлтый резиновый утёнок, давно подтекающий кран, любимый шампунь.       Приоткрыла левый – коллега в облегающем каждый изгиб прокачанного фитнесом тела платье, вопреки надеждам никуда не исчезнувшая и даже ни капли не растворившаяся в воздухе, помахала ей ручкой.       — Что. Вчера. Было. – скорее утвердительно, чем вопросительно выдала страдалица, а утвердительно потому, что пятая точка, как барометр неприятностей, активно сигнализировала: было-о-о много, ой как много интересного.       Откинув со лба непослушную прядь, Марго улыбнулась густо накрашенными полными губами, и улыбка эта не сулила Татьяне Сергеевне, возжелавшей услышать о своих давешних приключениях, ничего хорошего или, хотя бы, нормального, раз уж на хорошее рассчитывать не получается.       — Да тут проще рассказать, чего вчера не было!       — И чего… не было? – боязливо показалась над краем ванны Мухина макушка в шапочке из клубничной пены.       — Скучно не было! – Маргарита задорно рассмеялась, но тут же на всякий случай решила уточнить, не стебается ли над ней собеседница, старательно изображая амнезию: – Ты что, и правда, совсем ничего не помнишь?       Таня легонько качнула головой, тут же застонав. Во «взболтанный» неосторожным движением мозг полезли мысли о другом пробуждении – после помолвки недоброй феи и предателя-дракона где-то там, в чужой жизни, извращённой фантазии или просто странном сне.       Маргарита качнула носком туфли в воздухе, отметив:       — Жесть!       Таня «отплыла» от бортика, предвкушая страшные подробности. Которые, конечно, незамедлительно полились из Маргошиных губ:       — И как мы в клуб вечером, после твоей истерики в издательстве, поехали не помнишь? Там ещё такая крутая туса по поводу Хэллоуина была – диджей жёг! И как ты там почти сразу, как и обещала, выкушала пару коктейлей на голодный желудок и на стойку барную полезла? Я и не знала, что ты тверк танцевать умеешь…       Муха глухо застонала, не столько вспоминая, сколько представляя себе вчерашний вечер. Это ж надо! Стыдно-то как!       Коллега же всё говорила и говорила, добавляя масла в огонь:       — Слушай, и этого не помнишь – ну, того симпотного, с которым ты… Да ла-адно! Как такого самца забудешь?       Скрывшись под водой, бедная Татьяна Сергеевна схватилась за голову, испугавшись, что от обилия информации та может просто разорваться.       Правда, схватиться получилось только правой рукой – левую кисть тут же пронзила такая острая боль, что, вскрикнув и выпустив пару пузырьков, Таня вновь вынырнула на поверхность, прижав к себе больную руку и жалобно простонав:       — Больно-о-о!       Марго сочувственно покивала, поддержав и успокоив – видимо, как умела:       — Хорошо хоть не лицом приложилась! Ушиб, наверное, но нужно обязательно в травму съездить, вдруг трещина? А я ведь сразу тебе говорила: не лезь на шест, ну не с твоей физподготовкой же!       Соскользнув со стиральной машинки, Маргарита на время пропала из зоны видимости, быстро вернувшись назад со стаканом воды и пузырящейся в ней таблеткой. Всунув стакан в подрагивающую руку бледно-зелёной переводчицы, сурово скомандовала:       — Пей!       Таня послушно всасывала в себя маленькими глотками противную на вкус жидкость, грозящую пойти по пищеводу в обратную сторону, и пыталась уложить (хотя бы слоями, хотя бы друг на друга, как выпирающие из чемодана вещи) не вмещающиеся в голову мысли.       Обрывки красочного рассказа Маргариты долетали до неё, заполняя пустые слоты памяти: утро-издательство-истерика, вечер-клуб-алкоголь-танцы-караоке…       А дальше – пустота.       Чёрная дыра.       Периодически отравленное неизвестно каким допингом сознание, словно не желая отпускать наркотический (дожила же до такого на тридцатом-то годочке!) угар, цеплялось за какие-то незаконченные, словно грубо вырванные из книжки страницы, картины: сказочный замок, гномы во фраках, зайцы-революционеры, оживающие хищные растения и ещё более хищные и вообще смертельно опасные, буйно помешанные садисты феи-каннибалы…       Маргоша всё щебетала без умолку – словно подменили вечно чувствующую своё превосходство над серенькой коллегой из кабинетика в подвале бабочку! «И когда это мы успели стать подругами?» – заметил медленно щёлкающий тумблерами Танюшин мозг.       А между тем Татьяна Сергеевна, задавленная, никак не приходящая в себя, всё никак не могла понять, что ж такую нежданную перемену в яркой и надменной Маргарите вызвало, в конце концов, решив, что, видимо, совместная пьянка и в самом деле является национальным средством налаживания отношений.       — Если ты и это не помнишь, я могу в подробностях рассказать, тем более, я тут такой видосик клёвый засняла!       — Не надо! – снова простонала Таня, Марго же пожала плечами – мол, дело хозяйское, хватит так хватит, а то я, если что, ещё от щедрот отстегнуть могу.       — Нет? Как знаешь, звезда ютюба! Только если ещё раз в клуб соберёшься – ты зови, я всегда готова!       И, со словами: «Кто бы мог подумать, что серые мыши так зажигать умеют!», Маргарита ушла, звонко цокая неизменными лабутенами по заплёванной жвачками подъездной лестнице.       В квартире стало тихо-тихо, лишь тикали старые часы, да привычно подтекал кран в ванной.       Поджав ноги, Таня свернулась в уютный клубочек, баюкая руку и стараясь не думать вообще ни о чём. Получалось плохо, но так ведь и Москва не сразу строилась!       Что же это было?       Просто сон, задевший её истерзанное выживанием в большом городе, уставшее от сопротивления быту сознание своим мягким сказочным крылом?       Всего лишь сон, к которому и эмоциональное отношение-то ещё и сложиться не успело, а уже… что, неужели же ей жаль, что закончился?       Бред. Или, вероятнее, стокгольмский синдром.       Полежав ещё немного в медленно остывающей воде, Татьяна Сергеевна, тяжело поднявшись и прижимая к груди ноющую от проснувшейся боли левую кисть, осторожно вылезла из ванны.       Завернувшись в мягкое махровое полотенце, глянула в зеркало – глубокие тени залегли под глазами, сами глаза какие-то мутные, покрасневшие, по волосам стекает и капает… Да, такую красоту неземную надолго запомнишь! Повздыхала о собственном привычном уже несовершенстве и мокрыми ногами прошлёпала в спальню.       Здесь тоже всё было обыденно и как всегда – баночки-скляночки на туалетном столике перед зеркалом, не шибко аккуратно застеленная покрывалом кровать, чёрно-белое фото города-мечты на стене, разливающийся алыми полосами восход первого ноябрьского дня за прикрытым прозрачным белым тюлем окном.       На подоконнике в горшке буйным лиловым цветом цвела фиалка.       Зависнув на пару секунд и будто что-то вспомнив, Таня осторожно погладила пальцем ворсистый листочек – что же это, неужели жизнь и вправду проходит мимо, остаётся только смотреть день ото дня на эти друг за другом, в строго определённом порядке распускающиеся цветы и вот так бездумно, за неимением другого объекта, к которому можно приложить все накопленные в душе ласку и нежность, гладить бархатные листочки?       Нет дракона, нет короля гномов… Нет волшебной страны, и будущее со всеми этими многочисленными «нет» серо и уныло.       Потянувшись, отдёрнув тюль и распахнув настежь окно, Танюша размахнулась что было силы. Словно античный дискобол, она бездумно метнула растение в расцветающее рассветом промозглое осеннее утро, глупо улыбаясь и не замечая, что по щекам ручейками текут слёзы.       В пустой, проветренной столичным ветром голове вертелось: «Лети-лети, лепесток, через запад на восток…»       Снизу, из двора, послышался звук бьющегося стекла и совершенно не располагающий к созерцанию красот природы зычный мат.       «Явка провалена!» – вздрогнув и захлопнув окно, решила Муха, а вслух, опустившись на пол спальни и не переставая попеременно плакать и смеяться в голос, выдавила между неэстетичными иканиями:       — Дом-милый-дом!