***
В моей биографии мало интересных событий – до этой поездки у меня была обычная скучная жизнь. До двенадцати лет я жил в Денвере, пока отец не нашел работу в Калифорнии. Переезд оказался слишком внезапным, и мне было сложно влиться в новый коллектив в школе. Мой лучший друг из прошлой школы, Нат, вскоре перестал отвечать на письма, а найти новых друзей не получалось. Из-за этого я замкнулся в себе и начал много рисовать. Ситуация немного улучшилась после перехода в старшую школу. Я записался на занятия по изобразительному искусству, на которых у меня завязалась дружба с несколькими девочками. При этом я все же грезил тем, чтобы найти лучшего друга. Узнав об этой мечте, одна из подруг сделала осторожное предположение о моей гомосексуальности. Меня это сильно смутило, и я все категорически отрицал. На самом деле, мысли об этом у меня были уже давно. Лет в десять я несколько раз перечитал маленькую статью про гомосексуализм в энциклопедии про секс, которую Нат стащил из родительской библиотеки. Я еще не понимал почему, но меня задела эта тема. В средней школе я впервые почувствовал влечение к парням: мне нравилось рассматривать в журналах фотографии симпатичных поп-исполнителей, среди которых фаворитом был Джастин Тимберлейк. А когда родители подключили Интернет, я получил безграничный доступ к эротическим изображениям мужчин. Но я был воспитан в консервативной семье и вырос в обществе, где отношение к геям было негативным. Обзывательство «пидор» было одним из самых оскорбительных и унизительных. И даже немногочисленные тематические статьи достаточно нейтрального характера в энциклопедиях всегда располагались в разделах про сексуальные девиации, то есть отклонения от нормы. Неудивительно, что гомосексуальность я воспринимал как некое редкое извращение, которое случается всегда с кем-то другим и презирается обществом. Поэтому я не мог принять мысль о том, что я гей. Сначала я думал, что это просто период: ведь где-то писали, что это обязательный этап исследования своей сексуальности. Старался не придавать этому значения и вести себя так, как будто это меня не касается. Мне не к кому было обратиться с этой проблемой. Я очень боялся осуждения со стороны окружающих, поэтому не решался рассказать подругам. Родители как раз переживали развод, отягощенный судебными разбирательствами и разделом имущества, так что от них я тоже не ждал поддержки. В моей школе и среди знакомых не было открытых геев, в массовой культуре они тоже почти не встречались, либо им не уделялось должного внимания. И мне казалось, что я принадлежу даже не к меньшинству, а что я совершенно одинок в своем состоянии. Так я и жил, старательно избегая мыслей о своей ориентации и воплощая свои сексуальные фантазии в рисунках, сюжетами для которых становились древнегреческие мифы с обнаженными богами и героями. Особенно часто я рисовал братьев Диоскуров – имя одного из них было созвучно с моей фамилией. Но все же внутренние противоречия не давали мне покоя. А с половой зрелостью участились и пошлые мысли, от которых не получалось с легкостью отмахиваться. Я понимал, что неискренен даже с самим собой и что не справлюсь с этим один. Весной этого года, когда мне исполнилось семнадцать, я решился рассказать обо всем маме. Мое осторожное признание привело ее в замешательство – кажется, подозрений у нее раньше и не возникало. Конечно, она сказала, что будет любить меня, несмотря ни на что, но я заметил, как дрожал ее голос при этих словах. Мама не знала, как реагировать, и уж точно не могла мне чем-то помочь. После продолжительного неловкого молчания я ушел в свою комнату и прорыдал всю ночь, ощущая свое бессилие перед конфликтом внутри. В течение нескольких дней в разговорах с мамой мы не касались этой темы, как будто признания не было. Меня это демотивировало даже сильнее, чем если бы я получил негативную реакцию в ответ. И вот однажды за ужином мама начала рассказывать про летний лагерь, информацию о котором нашла в Интернете. Лагерь предполагал «месячную программу конверсионной терапии», которая должна помочь молодым людям «преодолеть однополое влечение». Эта инициатива запускалась в этом году впервые «на основе методик организации “Love in action” и при финансовой поддержке партнеров ассоциации NARTH». Мама осторожно цитировала выдержки из онлайн-брошюры, описывающие условия пребывания в лагере: отзывчивый персонал, дипломированные психологи, отдых на природе, здоровое питание. Я понимал, к чему она клонит, но не знал, как на это реагировать. Конечно, она пыталась мне помочь, но в своем понимании. Для нее решением проблемы было лечение, «коррекция» сексуальной ориентации. И это заставило меня снова почувствовать себя дефектным, неправильным. Я не сразу согласился. Поначалу я злился и на маму, и на себя самого, не хотел с ней разговаривать и запирался в комнате. Но позднее я самостоятельно изучил всю информацию о лагере, которая была в Сети. Официальный сайт выглядел симпатично: снимки природы и деревянных домиков, фотографии улыбчивых вожатых, приятное цветовое оформление. Программа была условно бесплатной (с небольшим вступительным взносом) и доступной для всех жителей Западного побережья. «В конце концов, это все лишь на один месяц и не так уж далеко от дома», – заключил я. Как оказалось, мама уже подала заявку, и, пока я решался, ее успели одобрить. Программа должна была стартовать в начале июля. Три недели до обозначенной даты я провел в нетерпении, не мог сосредоточиться на учебе и провалил экзамены по всем дисциплинам, кроме изобразительных искусств и литературы. Я терзался сомнениями насчет правильности решения – может, было еще не поздно передумать? Вскоре стало уже некуда отступать. Я собрал чемодан, в том числе положив туда несколько альбомов для рисования и много карандашей. Пару вечеров я провел в сомнениях насчет того, что стоит или не стоит брать с собой. Сложно было предугадать, что именно может понадобиться. Мама дала с собой небольшую сумму денег на карманные расходы, хотя я не был уверен, что с территории лагеря будут выпускать. И вот, во второй понедельник июля пришло время отправляться. Накануне я всю ночь не мог уснуть от волнения, поэтому сейчас у меня было очень мало энергии и сил. Мама помогла мне загрузить чемодан в багажник пикапа и села за руль. Весь путь от Сакраменто до Поллок Пайнс, который занял чуть больше часа, мы провели в полной тишине. Потом еще минут десять по бездорожью Национального леса Эльдорадо – и мы наконец на месте. Территория лагеря была огорожена простым забором из сетки, хотя я был готов увидеть колючую проволоку. На небольшой парковке уже стояло около дюжины автомобилей, возле некоторых из них суетились другие семьи. Мы припарковались, и к нам подошла женщина средних лет в строгом черном платье. Она поприветствовала нас, сверилась со списком в руках и проводила в главное здание – двухэтажный деревянный дом. В холле находилось уже много людей. Родителей по очереди вызывали к директору для подписания необходимых документов и обсуждения каких-то нюансов. Мне было очень неуютно, мама попыталась приободрить меня, но она и сама чувствовала себя неуверенно. Было очень шумно, а места слишком мало для такого количества людей. Кто-то ждал на улице. Рядом со мной тучная женщина наставляла сына соблюдать правила гигиены. В другой части зала парень яростно кричал отцу, что ненавидит и его, и это место. Вскоре подошла очередь мамы идти к директору. Мне показалось, что ее не было невероятно долго. Я сидел у окна, насупившись и не глядя по сторонам. Сердце бешено колотилось, как будто я был в опасности. Хотя ничего страшного не происходило. Мама вернулась. Ей объяснили, что для успешности терапии весь месяц ей нельзя будет видеться со мной. В экстренном случае можно будет связаться по телефону через сотрудников лагеря. Оставалось около получаса до начала заселения, после чего родителей попросят уехать из лагеря. Некоторые из них уезжали сразу же после разговора с директором, и я попросил маму поступить так же. Я объяснил это тем, что не люблю долгие расставания, лучше уж сразу. Мама крепко обняла меня на прощание и дала несколько очевидных советов: слушаться старших, не ссориться с ребятами и все в таком духе. – Я люблю тебя, – сказала она напоследок. – У тебя все получится. Когда она ушла, на меня накатили слезы. Я закрыл глаза и постарался выровнять дыхание, чтобы не разреветься у всех на виду. Но внутри все сжималось, все клокотало и тряслось. Начинался новый этап борьбы с внутренними демонами, самый важный этап моей жизни.Пролог. Марк Касторп
2 декабря 2018 г. в 11:19
Эта история началась, когда я решил рассказать маме о проблемах с определением своей сексуальной ориентации. Я не мог до конца разобраться в себе, и мне нужна была чья-то помощь и поддержка. Единственный вариант, который смогла предложить мама – это отправить меня в специализированный летний лагерь для «лечения» гомосексуального влечения. Я тогда даже не догадывался, что эта поездка кардинально изменит мою жизнь.