Добро пожаловать, или натуралам вход воспрещен

      Как такового лимита времени на рисование автопортрета установлено не было, однако в большинстве ребята справились с заданием достаточно быстро, в пределах десяти-двадцати минут. Качество рисунков сильно разнилось: от детализированного портрета у Константина до неряшливого схематичного наброска у Перси.       Я сдал рисунок самый последний, потратив на него около получаса. Мне хотелось сделать хорошую работу, и это потребовало больших усилий. Это была интересная задача, которая впервые заставила меня всерьез задуматься о своей внешности, мимике и эмоциях.       Все ребята, кроме Троя, разбежались после сдачи портретов: оставался час свободного времени до ужина.       – Ты хорошо рисуешь, – заметил сидящий рядом Трой. Он справился с задачей одним из первых и затем наблюдал, как другие рисуют.       – Спасибо, – смущенно ответил я.       Миссис Уильямс собрала карандаши и убрала рисунки в папку. Она попрощалась с нами до вечера, пообещав зайти в коттедж нашего отряда перед началом комендантского часа, и ушла в сторону главного здания.       – А хочешь нарисовать меня? – выпалил Трой, когда я уже встал из-за стола и собирался уходить. Он с неуверенностью и надеждой посмотрел на меня, и когда я согласился, его глаза радостно засияли, а губы растянулись в улыбке.       – Только нужно вернуться в коттедж, у меня там материалы, – добавил я. Предложение Троя меня удивило, но я совсем не был против, ведь и так планировал сделать портреты ребят из лагеря.       По пути до коттеджа я объяснил, что рисование – мое главное хобби, и что по большому счету мои умения дилетантские и художественные классы я взял только два года назад. Меня немного смутило, как восторженно Трой отозвался о моем автопортрете. И я даже начал больше сомневаться в своих силах от такого внимания.       У входа в наш домик стояла компания, которую я про себя окрестил «Ангелами Чарли». Мелоди снимал на старенький пленочный фотоаппарат разноцветных бабочек, порхающих у клумб с астрами. Джоуи курил ментоловые сигареты и увлеченно рассказывал про свой опыт секса в примерочных. Стоящий рядом с ним Чарли с ехидной ухмылкой проводил взглядом нас с Троем. Я, сильно смущаясь откровенных рассказов Джоуи, постарался быстрее забежать в дом.       В гостиной, к счастью, никого не оказалось. Из-за пасмурной погоды в комнате было сумрачно, и ее слабо освещал зеленый торшер. Трой прикрыл окно, чтобы внутрь не так сильно тянуло сигаретным дымом, и сел в мягкое кресло у камина.       Я забежал в спальню, достал из вещей альбом и пару карандашей. Там на своей койке угрюмо сидел Дэвид и чуть слышно что-то бормотал – кажется, он повторял одну и ту же фразу, как заклинание. Я решил сделать вид, что ничего не замечаю, и вышел в гостиную.       Трой повернулся в мою сторону и спросил:       – Как мне лучше сесть?       – В любую комфортную позу, – ответил я, включая верхний свет. – Главное, чтобы тебе было удобно сидеть некоторое время статично.       Юноша откинулся назад, вытянул ноги, оперся одной рукой о подлокотник. Потом резко сменил позу, наклонившись корпусом в мою сторону и закинув ноги перед собой на кресло. Когда я сел на стул перед ним, то он широко заулыбался.       За окном были слышны разговоры «Ангелов Чарли», из которых нельзя было разобрать слова, только голоса и интонации, и стук дятлов в глубине леса. В воздухе витали запахи дешевого дезодоранта, сигарет, сырой одежды, уличных цветов и ягодной жвачки.       В целом, гостиной было уютно, как в настоящем лесном домике. На деревянных стенах были развешаны фотографии разных ребят-скаутов, цветные флажки, железные таблички с ироничными надписями, как в барах, и одна большая карта региона. В центре стоял круглый деревянный стол, на котором Тед и Билли разложили настольные игры. Помимо полдюжины стульев – два кресла и покосившийся диван, заваленный пледами на случай плохой погоды. На полу у окна стояла высокая драцена в горшке, а в противоположном углу комнаты – фикус. Из-за обилия мебели и оставленных повсюду личных вещей (чей-то чемодан, два полотенца, куртки, чехол от ноутбука и прочее) пространство казалось очень тесным, но мне в такой камерной обстановке даже комфортнее. Хотя страшно представить, какой здесь ожидается бардак к концу месяца.       – Что ты хотел сказать тогда на встрече? – спросил Трой.       Я очертил овал его лица, набросал основные черты: мягкие и будто женские. У него была очень приятная внешность, как у юного Феба. Я внимательно рассматривал явно проступающие скулы, нежную светлую кожу с легким блеском на щеках, чуть припухлые розовые губы.       – Не знаю, – я попытался замять тему. – Что ты думаешь о том, что сказал Чарли?       Трой чуть нахмурился, задумавшись над ответом, и сказал серьезным голосом:       – Он в чем-то прав. В этом лагере можно перестать бояться быть самим собой, – у него был высокий, ребяческий голос. Он немного тянул слова, почти не менял интонацию, и слова будто перетекали одно в другое. Однако его речь все равно казалась очень живой и искренней. – А все равно пока многие стесняются себя, боятся друг друга.       – Почему тогда ты не сказал, что ты гей?       – Не вижу в этом необходимости, – парень звонко рассмеялся. – Для меня это давно естественная история, часть меня. Да и разве натуралы танцуют vogue?       Ему явно было сложно спокойно сидеть в одной позе, он немного двигал плечами, будто медленно танцуя под медленную музыку. Пальцами левой руки по подлокотнику он отбивал простой ритм.       – Не знаю, – неуверенно ответил я. – А что такое «вог»?       – Могу показать, – радостно воскликнул Трой, будто только этого и ждал.       Он встал, начал щелкать пальцами, настраиваясь на ритм и вспоминая в голове подходящую песню. И начал танцевать. Плавные движения неожиданно стали резкими, провокационными, эротичными. Движения скорее напоминали жесты стервозных девчонок или поведение моделей на подиуме. Это выглядело непривычно и будто неподобающим для парня, однако сам Трой похоже чувствовал себя комфортно и уверенно. Когда он вскидывал руки, то тонкая красная кофта задиралась вверх, оголяя низ живота – и это выглядело слишком соблазнительно. Во всей пластике танца чувствовалась непринужденная сексуальность, и я ощущал, что вся эта энергетика направлена на меня.       Трой завершил танец воздушным поцелуем и снова сел на кресло, хотя его тело будто само порывалось продолжать движение. Воздух все еще будто был наэлектризован эротизмом, однако сам парень быстро вернулся к спокойному состоянию. Я, сильно раскрасневшись и чувствуя сильное возбуждение, поблагодарил его и продолжил рисование. Теперь мне было слишком сложно сосредоточиться, и никак не получалось изобразить его внимательный взгляд.       Небо за окном прояснилось, и мягкие вечерние лучи солнца осветили лицо Троя в профиль. Он немного сощурился и повернулся к окну. На свету его большие глаза выглядели безупречно голубыми, как прохладное лазурное море.       – А почему ты здесь? – я решил продолжить непринужденную беседу, чтобы разбавить сексуальное напряжение.       – Меня отправила сюда мама, – ответил он, перебирая пальцами. У него очень тонкие и длинные пальцы. – Она все никак не может понять. Думает, что это просто фаза, что я должен перерасти это. Это было условием, чтобы она оплатила мне колледж в LA.       – Почему LA?       – Там можно быть собой. Я смогу стать звездой vogue, и заниматься тем, чем захочу. LA – настоящая американская мечта, – он усмехнулся.       Я понимал, о чем он говорил. Лос-Анджелес считается одним из самый толерантных и творческих городов в Америке. Но Коннор тоже прав насчет сложности вписаться в жизнь этого города, найти себе место.       – А когда ты понял, что ты… гей? – тихим голосом спросил я.       – Не знаю, очень рано, лет в одиннадцать, – Трой медленно потянулся. – Сейчас мне кажется, что я всегда это знал. Я вырос в театральной среде, там с этим проще. Не было зажимов на этот счет, все очень естественно. В какой-то момент я понял, что мне нравятся мальчики и такой: «О, прикольно!». Эта такая очень простая история.       – И ты никогда не сомневался?       – Нет, мне очень комфортно быть собой. Настоящее счастье – оно в искренности. Не только с остальными, но и с собой. Это то самое естественное состояние, которое было нарушено с появление общества, государства.       Я дорисовал его густые светлые брови, аккуратно уложенные волосы на голове – и приступил к шее и плечам. На тонкой шее заметно выделялся большой кадык, под легкой кофтой проступали очертания ключиц.       – Ты, наверно, думаешь, что я коммунист, – продолжал юноша. – У меня отец был коммунистом, он уехал в Косово. Но меня не интересует политика, я не хочу с ней бороться. Могу говорить только за себя, и быть всегда откровенным.       У меня вдруг появилось спонтанное желание наконец сказать все вслух и я выпалил:       – Тогда на встрече я тоже хотел сказать, что я скорее всего гей и что… – я замолк. И повторил: – Что я гей.       – А почему не сказал? – Трой с добротой и осторожностью посмотрел на то, как я весь сжался после такого очевидного признания.       – Не знаю, не смог. Это так глупо. Все вокруг и так в курсе, но мне почему-то сложно произнести это вслух. До этого я рассказал только маме, – я нервно сглотнул, – и она отправила меня сюда.       Глаза Троя засияли будто еще сильнее, он потянулся, чтобы меня обнять, но не решился.       – Я рад, что ты смог признаться мне, – произнес он. – Дальше будет проще.       Следом за напряжением наступило облегчение. Мне стало легче после того, как я произнес вслух то, что долгое время жгло меня изнутри. После того, как я смог это сделать в комфортной обстановке с понимающим человеком.       Мне было немного завидно, что у Троя не было никогда таких же проблем, как у меня, что ему никогда не приходилось признаваться самому себе, сомневаться и считать себя дефектным. Однако я был ему благодарен за поддержку в этот момент.       Я протянул ему рисунок, и в этот момент как раз в домик зашли Коннор и Майкл, которые нас искали, чтобы позвать с собой на ужин.