Добро пожаловать, или натуралам вход воспрещен

      После обеда у каждого отряда состоялся общий сбор со своими вожатыми. Миссис Уильямс собрала нас на открытой веранде у входа в столовую, а другие две группы расположились в беседках.       Находиться на улице было гораздо приятнее, чем в замкнутом пространстве актового зала с тусклым освещением, в котором проходила лекция. Да и на деревянных скамейках сидеть оказалось удобнее, чем на складных пластмассовых стульях.       Я никогда не любил сильную жару, и сегодняшняя температура в 70 градусов* для меня была вполне комфортной. Для того, чтобы назвать погоду идеальной, не хватало ясного неба и солнечного света.       Мы сидели почти ровным кругом, расположившись вокруг небольшого стола. Такое расположение должно было добавить ощущения интимности и общности нашей группе, но вызывало определенный дискомфорт – ведь всех этих ребят я видел лишь второй день в жизни и не был готов кому-либо открыться. Мне хотелось последовать примеру Константина, который единственный обособился и как обычно остался стоять чуть в стороне, оперевшись на перила.       Миссис Уильямс объяснила, что наша сегодняшняя встреча как раз предназначена для знакомства, и для начала рассказала немного про себя.       К моему удивлению, ей было уже 48 лет, хотя она совсем не выглядела на свой возраст. По правде говоря, у нее была такая уникальная внешность, которую я бы назвал «безвозрастной» – как у Тильды Суинтон. Строгое худое лицо с чертами андрогинности, тонкими бровями и морщинками вокруг серых глаз. Тонкие губы почти всегда крепко сжаты, и все эмоции выражались только глазами. Такая же строгость наблюдалась и во внешнем виде: никакого макияжа, классические однотонные платья, минимум аксессуаров (крупные бусы на шее) и аккуратная прическа каре.       – Мое полное имя – Габриэль Уильямс, – начала она рассказ. – Я родилась и выросла в Хартфорде, Коннектикут. Благодаря активной поддержке ныне покойной тети Рене, я поступила в Уэслианский университет. И там я впервые попала на лекции Джудит Батлер**, которые изменили мою жизнь. Под большим впечатлением я начала заниматься гендерной теорией, но уже в девяностые поняла, что меня больше волнует не академическая деятельность, а практическая. Я поступила в Меримаунт в Лос-Анджелесе на психологию, и начала заниматься терапией. Моей специализацией стала помощь ЛГБТК+ подросткам.       Этот рассказ подействовал на меня успокаивающим образом. Во-первых, произвели впечатление продолжительный опыт работы, уровень квалификации. А во-вторых, твердый внутренний стержень и сильный характер, которые выражались в ее поведении, голосе и взгляде, вызывали уважение. Конечно, я все еще немного ее побаивался, но теперь не воспринимал исключительно как злую школьную «училку».       После этого каждый должен был представиться и рассказать немного про себя.       Майкл говорил первым, поэтому сильно смущался и очень сбивчиво перечислил членов своей семьи (у него три сестры), школу и хобби (бейсбол, крафтовое пиво и сериал «Империя»). И ни слова про гомосексуальность.       Следующие ребята строили свой рассказ по той же схеме: называли имя, родной город и школу, а также несколько увлечений. Фанат аниме и манги Билли приехал из Портланда. Его друг по переписке Тед был из Бейкерсфилда и любил американские комиксы. Трой увлеченно поведал о занятиях танцами в стиле vogue, участии в конкурсах, планах стать звездой и о своем новом кумире Билли Портере.       – Дорогие мои, давайте начистоту, – начал свою речь Чарли. Коннор демонстративно скривился, услышав это обращение. – Мы все здесь потому, что нам нравятся мужчины. Все в курсе, ни к чему поджимать хвост и рассказывать никому не нужную хуйню про сериалы и комиксы!       Миссис Уильямс попросила его следить за выражениями и не провоцировать других ребят. Чарли, неискренне улыбнувшись, кивнул и продолжил:       – Как меня зовут – вы уже знаете, и я открытый гей. Мне нечего стесняться, – он раскинул руки в стороны.       – Тогда почему ты оказался в лагере для лечения геев? – перебил его Коннор. Он пристально смотрел ему прямо в глаза и всем своим видом показывал недоверие и неприязнь.       – По той же причине, что и многие остальные, – голос Чарли нервно дрогнул, но быстро пришел в норму. Он говорил нарочито нахально и развязно. – Родители. Отчим просто ярый гомофоб и решил отправить меня сюда.       – И ты так легко согласился? – продолжал напирать Коннор.       – Конечно, а что такого. Излечить от гомосексуальности нельзя – это все знают. А провести месяц вдали от этого говнюка – дорогого стоит.       – Хорошо, хватит, – прервала его вожатая и передала слово мне.       Благодаря Чарли я оказался в крайне неудобной ситуации. Он открыл ящик Пандоры, вслух заявив о своей ориентации – о той теме, которая действительно нас всех здесь объединяет. И я не мог проигнорировать это, вернувшись к безобидной структуре рассказа про хобби.       – Меня зовут Марк, – начал я с нейтральной проверенной фразы и осекся. Все ребята смотрели на меня и, казалось, ждали от меня важного признания. Сейчас был идеальный момент, чтобы тоже проговорить все вслух, чтобы признаться. Внутри меня все сжалось, в горле пересохло.       – Мне кажется, – и голос оборвался. Я как будто потерял дар речи. В голове крутилась одна единственная фраза: «Я гей» – но буквально физически не получалось ее произнести. Меня переполняло волнение, в мыслях крутились варианты, как выразить эту мысль помягче. И мне действительно хотелось выговориться.       Но я не смог. Несколько мгновений я просидел с открытым ртом, выдерживая неловкую паузу, и затем спешно закончил фразу:       – Я из Сакраменто. Спасибо, – прокашлявшись, я перевел взгляд на Коннора, таким образом показывая, что теперь его очередь. Тот недоуменно посмотрел на меня, искренне не понимая причин такой лаконичности, но все же перехватил инициативу.       Пока говорил Коннор, я опустил голову и сильно зажмурился, чтобы успокоиться. Такая привычка помогала мне быстро абстрагироваться от окружающего мира и собраться с силами. В мыслях царили злость на самого себя и разочарование. Самый удачный момент для признания был упущен, и все внутренние сомнения, которые раздирали меня до признания маме, снова накатили как будто даже с большей силой.       Настроение моментально улетучилось, я почувствовал себя крайне некомфортно и беззащитно в обществе других ребят. Мне снова захотелось убежать – куда-нибудь подальше, в лес, на лавандовую поляну. Потупив взгляд, я медленно дышал, чтобы успокоиться.       – Мне нравятся и девушки, и парни, – серьезным тоном говорил Коннор. – У меня есть сложности с определением своей ориентации, поэтому я оказался в этом лагере. Я рассчитываю на квалифицированную помощь в этом вопросе, пусть даже это будет и не коррекция, – он смотрел в глаза миссис Уильямс, явно намекая о необходимости переходить к практическим занятиям вместо лекций и разговоров.       Остальных ребят я слушал не очень внимательно, так как пытался совладать с бурей эмоций внутри.       Челкастый Перси вернулся к изначальной структуре рассказа про себя: он родом из Фреско, слушает мидвест-эмо и катается на скейте. Константин назвал только имя и выдал клишированную фразу про то, что для него честь познакомиться с каждым из нас. Нервный Дэвид из Мэдфорда рассказал про свой опыт психологической терапии и добавил, что он совершенно точно не гей и попал сюда по ошибке. У Чарли это заявление вызвало смех, и вожатой опять пришлось его осадить.       После этого миссис Уильямс поблагодарила всех и предложила перейти к первому заданию на сегодня: нарисовать автопортрет. Главным условием было рисовать по памяти, не глядя в зеркало и на фотографии. Она раздала нам листы бумаги и карандаши, а сама пошла за кофе в столовую.       Рисование всегда меня успокаивало, но я никогда до этого не рисовал самого себя. Мне пришлось сильно напрячься, чтобы воспроизвести в памяти черты своего лица. Я очертил овальную форму для портрета в анфас и начал прикидывать детали. Высокие скулы, губы по толщине средние. По поводу носа я всегда комплексовал – он казался мне слишком большим. Ресницы короткие, под глазами заметна носослезная борозда. Открытый лоб, русые волосы.       Это занятие помогло мне отвлечься и немного прийти в себя. Вскоре пришло осознание, что моя паника была преждевременной. Конечно, момент упущен, но маловероятно, что это был последний подходящий момент. И даже несмотря на симпатию к некоторым из ребят – к Трою, Коннору и Майклу – большинству из них я все же пока не сильно доверяю.       Занимаясь своим портретом, я понял, что и себе самому я тоже не до конца готов доверять. Я не знал, какие эмоции изобразить на рисунке, а без них он выглядел совсем безжизненным. Возможно, я мало времени уделял своим настоящим чувствам, пытаясь скрывать большую часть из них от остальных и от самого себя. И в результате автопортрет больше похож на маску, а не на лицо.       Возможно, мне нужно не только признаться в своей ориентации, но и признаться во всех своих эмоциях и чувствах. Заново научиться чувствовать.